J hates H

Люси сидит за конторкой, наматывает прядь светлых волос на палец, жует кончик ручки, смотрит бездумно в монитор, чувствует себя совершенно потерянной и разбитой. Вчера на ночь она выпила чашку чая и чуть-чуть виски. Чтобы нервы успокоить, чтобы забить это ужасное чувство в груди. Чувство безысходности и страха, ощущение собственной ненужности и никчемности. Ощущение, что она — пустое место. Жизнь, падла, не клеится. Клерк в душном банке, рутина изо дня в день, отчеты, бумажки, записи, - макулатура в общем. В детстве она мечтала не о таком. Одевала машинки в балетные пачки, когда совсем маленькой была, а когда подросла, хотела поставить собственное танцевальное шоу, с окованными железом бутсами и пышными юбками, с огнями и размалеванными лицами. Это было бы круто. Да только не срослось. Отучилась-отмучилась, села за конторку, копается в кредитах и депозитах. Займы, ссуды, поручительства. Ей все это не нужно. Оттого и страдает, мается весь день, честно сказать, херней. Фло не одобрила бы, но умерла семь лет как, некому наставить на путь истинный. Люси плывет по течению и совершенно не замечает, как превращается в ту, кого всю жизнь боялась и ненавидела, - в такую, как все. Стеклянные двери разъезжаются. Бутсы бухают по мраморному полу. Люси смотрит и улыбается. Девица похожа на иллюзорных танцовщиц из её мечты. Юбка короткая, кожаная, куртка широкая, с запахом, ноги длинные, стройные, а волосы топорщатся сиреневым ёжиком. На футболке, проглядывающей из-под куртки значится надпись: «Завали ебало». Пока товарки охают и ахают, Люси смеется в кулак. Незнакомка, вся нашпигованная пирсингом и страшными железяками, - прикольная. И глаза у неё какие-то знакомые что ли. Девчонка идет вперед, размахивает полупустой спортивной сумкой. А потом внезапно останавливается посреди дороги, бросает поклажу на пол. Люси ещё не понимает, что происходит, пялится неотрывно на пришельца так, словно она редкая бабочка под стеклом, словно все это происходит не с ней. А посетительница распахивает куртку, выуживает дробовик, передергивает затвор и стреляет в воздух. Оглушительно, словно барабанные перепонки выбило отдачей, выжгло порохом. С потолка падает побелка, где-то что-то звенит. В ушах, наверное. Незнакомка ухмыляется, опираясь на дробовик, говорит: - Пиф-паф! Меня зовут Фанни, и это моё первое ограбление. Так что цацки в сумку, будьте так любезны, - корчит смешную жалостливую рожицу, - ну, пожалуйста! Люси должно быть страшно, ведь головорезы в масках клоунов блокируют двери, орут и требуют всем лечь на землю, заламывают руки. Но она сидит на своем стульчике, словно статуя, и не шевелится. Не от ужаса, от восторга. Это ведь настоящее приключение, казаки-разбойники, о которых она мечтала в детстве. Это — настоящая жизнь, хоть и в оттенках бордо. Люси не маленькая, прекрасно понимает, что бандиты валят людей не понарошку, и что кровь из сломанного носа финансового директора хлещет взаправдашняя, красная. Так ему и надо, между прочим, мудаку недоделанному. Пока Люси наблюдает в замедленном ритме за слаженными действиями банды, пока пытается сосчитать металлические заклепки на лице Фанни, пока ухмыляется её татуировке бегемота на кувшинке, набитой на шее, за окном шумят полицейские сирены, воют и воют, истошно, гулко. Люси не думает, что это спасение. И зачем им оно вообще? - приходит в голову шальная мысль. У Гордона старый голос. Бывает такое, когда у стариков — молодой, но у Гордона голос соответствует внешности. «Сдавайтесь, вы окружены», - хрипит мегафон. А кто-то за бронированными стенами потирает ручонки, нажав заветную красную кнопку. А как же иначе? Так быстро копы не приезжают. Фанни дергается, кусает губу. Задор из глаз не уходит, но и ей страшно. Потому что в таких ситуациях выхода нет, в таких случаях огонь всегда на поражение. Гордон хорошо известен тем, что за заложников не торгуется. Ещё двадцать пять лет назад запомнил на зубок, что все обещания бандитов ни к черту. Затвердил вместе с последним кирпичиком нового полицейского участка, отстроенного после взрыва, на костях и крови подопечных. Но это не справедливо, - думает Люси. Им нужен всего-навсего шанс. Маленькая ниточка, - запаковать все деньги по мешкам и сбежать. Алчность - ведь не порок. И дело вовсе не в алчности. Люси смотрит в глаза Фанни исподтишка, украдкой, в этих глазах есть что-то такое дикое, по-своему красивое, что-то ужасно правильное, чего она сама лишена. Когда Люси почти что принимает решение, делает этот маленький заветный шаг в бездну, её грубо хватают за плечо, вздергивают на ноги и куда-то тащат. Волосы лезут в глаза, ничего не видно. Когда ей удается откинуть их, оказывается лицом к лицу с налетчицей. Вблизи она ещё красивее, страньше, лучше. Словно из журнальной красотки превратилась в настоящую девчонку, у которой коленки тоже кровят. - Квинзелл? - спрашивает Фанни, пялится на бейджик, придерживая его двумя пальцами. За окном слышатся первые выстрелы, - Гордон пошел на штурм. Отмирает, хватает Люси за горло, передавливает трахею. - У меня заложница! - кричит надрывно и явно испуганно, - Если не прекратишь пальбу, я задушу эту суку голыми руками!!! - жмет шею, останутся синяки, но Люси внезапно понимает, что это все от ужаса, от страха дикого. Потому что это в первый раз, а первый раз всегда кровавый. И вот тогда Люси принимает решение. Дает каблуком по коленной чашечке, выпутывается из хватки, пригибается. На нее наставлено сразу три ствола, и Фанни не катается на земле от боли, припала на здоровую коленку, а дуло её пистолета направлено ровнехонько в глупую светлую голову. - Я знаю черный ход, полицаи не знают, пошли, - на одном дыхании выпаливает Люси и протягивает руку налетчице. Они пялятся друг на друга. Синие и синие глаза. Фанни открывает рот, чтобы что-то спросить, но снова закрывает. А Люси внезапно понимает, какая же разбойница в сущности девчонка. Восемнадцати лет не будет. Люси улыбается, нехорошо, сама знает, но ничего с собой поделать не может. Лыбится, и все тут. Такой, как Фанни, нет, просто Фанни хочется улыбаться. И вот тогда Фанни принимает ладонь, вскакивает на ноги, шипит от боли в травмированном колене. Они бегут по узким банковским коридорам, держась за руки. И это совершенно, идеально и так странно. Их ладони так хорошо подходят друг другу. Люси замечает, что на левом запястье налетчицы набита крохотная татуировка «H». Совершенно неважная информация, но цепляет. Делает глаза влажными, будто ей снова семнадцать. Туннель выводит их к окованной железом двери. А за ней — темный переулок. По нему можно уйти в старый город, уйти так, что и не найдут. И у Люси есть ключ. Не для этих целей, конечно. Но курить втайне ото всех приходится. Фанни потрясает сумкой с деньгами. Кое-что прихватила, чертовка. Но Люси не жалеет, её боссы не обеднеют от этого. Репутация только пострадает, но она и раньше была не очень, так что как-нибудь перебьются. Люси крутит ключ в двери, выпускает клоунов в масках наружу. Фанни задерживается на пороге. Поворачивается во всей своей утрированной ужасно детской и провокационной красоте, смотрит на Люси в упор. - Спасибо, - говорит. Сердечно так, уютно. Почти как Фло говорила когда-то. - Не за что, - улыбается Люси, салютует ладонью, отдает честь. И ей приятно самой. Фанни внезапно щурится, ловит её за запястье. “J”, - читает. - Откуда? - спрашивает, а у самой губы трясутся. - Моего отца звали Джеком, - отвечает Люси смущенно, - и это все, что я о нем знаю, - улыбается. - Квинзелл? - снова спрашивает Фанни. Её торопят, её зовут, но ей, кажется, все равно. Люси лишь завороженно кивает головой. И вот тогда Фанни смеется, запрокинув голову, хохочет дико и совершенно ненормально. Хватает Люси за руку, соединяет их татуировки, тянет за собой. - Куда? - ошарашенно спрашивает Люси. - Домой, сестренка, пойдем домой, - хохочет Фанни, а Люси позволяет вытянуть себя на улицу, позволяет захлопнуться двери без ручки снаружи, позволяет себе влететь с разбега в эту новую жизнь.