J hates H

Они бегут по переулку, и Джокер держит её за руку. Не потому что хочет, а потому что надо. Она стала не такой расторопной, быстро выдыхается, теряет баланс. Его перчатка скользкая от крови и пота, но он все равно тянет её вперед. Это херовый день, плохая карма, не повезло им, короче говоря. Тачка на дне залива, левый каблук Харли сломался, она ковыляет, а патронов почти не осталось. Она пищит что-то нечленораздельное, но Джокер только рыкает в раздражении, снова тянет её за собой, уводит вглубь трущоб, дальше и дальше от пожарища, от Гордона с его ищейками, от каменного изваяния Бэтса. Его знак горит в небе кровавой луной. А им совсем нечем крыть. И теперь нужно уносить ноги, пока не повязали, не бросили в Аркхам отсиживаться, зализывать раны. Джокер сворачивает за угол, толкает Харли в нишу в стене, вдавливает своим телом, дышит на ухо часто и сбито. По улице проносится с воем и лязгом полицейская машина. От неё остается лишь легкий суховейный ветерок на лице и противное липкое чувство страха. Харли дышит часто-часто, на грани гипервентиляции, слезы размазаны по лицу вместе с тушью и помадой. Хватит, наплачется ещё. Когда стоны сирен затихают, а остается лишь отзвук, Джокер опускает руку с её рта, закуривает. У них есть пара минут, можно немного передохнуть. Тянет сигаретный дым в паршивые легкие, кашляет, сплевывает, прочищает горло. Они вышли на дело с помпой и пафосом, разодетые в пух и прах, словно на самую лучшую вечеринку. Хотя именно туда они и направлялись. Вооруженные до зубов, нашпигованные патронами и взрывчаткой под завязку. И вечеринка в кампусе была что надо — он даже написал на стене здания кровью слово «WOW». А она пририсовала кривой смайлик. Только потом все пошло не по плану. Приехала не полиция, точнее и она тоже, но главной вишенкой на этом торте стал спецназ. И это реально херовая перспектива. Джокер ведь ретроград, он любит ножи и кастеты, взрывчатку и бомбы. Все это требует подготовки, смекалки, длительной и кропотливой работы. Парни в кевларовых жилетах не умеют улыбаться, идут плотным строем, автоматы наготове. Мерзкие суки, испортили им весь праздник, все веселье. Ну, ладно же. Кровью омоются. Джокер тушит окурок носком футбольного бутса, хватает Харли за руку, тянет её вниз по аллее. Она хромает, еле идет. Но им надо добраться до убежища, залечь на дно. Потому она ковыляет и даже не огрызается. На секунду останавливается, опирается руками на колени, стравливает желудочный сок прямо в канаву. Он смотрит на неё вопросительно, раздраженно. Но Харли только вытирает рот тыльной стороной ладони. Готова идти. Не слабачка же. Они прячутся в тени, перебираются из одного темного угла в другой, шифруются. Джокер вот так не привык. Но сегодня они на щите, а не со щитом. И не в такие передряги попадали, как-нибудь выгорит. Ну а если совсем плохо станет, может быть, погеройствует. Когда-нибудь ведь и ему надо, не только Бэтси. На холме Джокер останавливается, всматривается вдаль, приложив ладонь козырьком ко лбу. Херовое чувство ворочается за грудиной, такое что ли ощущение, проклятый червь в самом желудке. Харли начинает спускаться по тропинке вниз, но Джокер внезапно её останавливает, хватает за руку, тянет на себя. В воздухе пахнет осенью и бензином. В воздухе пахнет проблемами, бедой бедовой. - Пошли, - говорит, сворачивая в другую сторону. - Но... - начинает было Харли, он оборачивается и смотрит на неё долгим холодным взглядом, расцепляет пальцы, сжимает в кулак. Она вся сжимается в ответ, словно пружина, шепчет глупые, детские извинения. Её хвостики и плиссированная юбочка делают свое дело, - Джокер снова тянет её за руку, вниз с холма, но с другой стороны. У подножья он останавливается, ловит ртом воздух. Гарью пахнет, большим костром. Снова всматривается в ночь. Красные всполохи озаряют горизонт. И много ума не надо, чтобы понять, что их логово горит. Раскрыта крысиная норка, зачищается самой главной мышкой. Сука блядская. Джокер ведет непривычно молчаливую Харли дальше, обходит холм с юга, оказывается в незнакомом чужом районе. Не богатом и не бедном, нормальном, с многоэтажками, присущими периферии, выселкам. Заглядывает в окна домов, пытается определить, что делать дальше. Вариантов не так уж и много. На улице этой ночью им оставаться нельзя. По многим причинам. Дом выглядит обычным, не особо заселенным, но и не заброшенным. Частая ситуация для окраин Готэма, тех, что недалеко от старого парка развлечений. По понятным причинам люди стараются здесь не селиться. Крыс слишком много, неспокойно. То, что им надо. Нормально. Гордон не заподозрит в них нормальности. Только не сегодня. Они поднимаются на шестой этаж. Окна здесь не горят, а стекла выглядят заплеванными, квартиры необитаемыми. Джокер пробует отмычкой каждую дверь. Одна поддается легко. Простой замок, ненадежный механизм, но крепость им и не нужна. - Свет не включать, - приказывает Джокер, входя первым. Он не ошибается — квартира жилая, но хозяев здесь не было как минимум несколько недель. Харли следует тенью, прикрывает дверь, накидывает цепочку. Как будто к себе домой пришла. Джокер раздраженно ухмыляется, задергивает шторы, падает на диван, включает телевизор без звука. Харли садится на стул с прямой спиной. Сидит, не знает, уйдут они или останутся, а потому не смеет расслабиться, не смеет распустить тугую пружину в позвоночнике. - Эту ночь здесь, - констатирует Джокер, обшарив углы и закоулки, исследовав их новое временное убежище. И вот тогда Харли прислоняется к спинке, сидит пару секунд, а потом расшнуровывает ботинки. Её ноги опухли, пятки кровоточат. Джокер ничего не говорит на её сморщенную мордочку, никак не комментирует, просто пялится в экран. Они взорвали кампус неудачно, напоследок, впопыхах и как-то не задорно. Когда полиция и спецназ уже были на подходе. Не набрали трофеев, не перемазались толком кровью. И вот сейчас Харли в своем свитере с цифрой «65» и плиссированной юбке выглядит так нормально, что хочется блевать. Но вместо него это делает она. Стравливает все в раковину, не закрывая дверь, не прячась и совершенно не стесняясь. Джокер смотрит на все это, но гадливости не чувствует. - Ложись, - предлагает односложно. Как приказ, но выбор в этот раз её. Если хочет и дальше издеваться над ними обоими — пожалуйста. Харли покорно плетется в спальню, оборачивается напоследок, закрывает за собой дверь. А Джокер все сидит и сидит на диване, не раздеваясь, - в куртке-бомбере, джинсах и спортивной футболке. Латексный грим присох к лицу гладкими щеками. Он похож на пай-мальчика, ну и ладно. Наплевать. Они же сегодня король и королева школьной вечеринки, можно. Джокер не знает, сколько времени прошло. За окном также темно, как и раньше. Встает, разминает затекшие кости, идет в кухню. Она любит ореховую пасту. Вот это он запомнил. Вместо дня рождения и даты смерти её матери. Ореховую пасту и шоколадные конфеты. На удивление находит и то, и другое. Ухмыляется, расчесывает ногтями жгучий пластик поверх шрамов. Она лежит на боку, укрывшись теплым одеялом. Распустила волосы, взбила их рукой. И это красиво. Джокер ненавидит признавать, что она красива. Но сегодня так устал, так пропитан адреналином, что спускает ей эти вольности. Садится на край кровати с её стороны. - Спишь? - спрашивает. Она открывает глаза и пялится на него в кромешной темноте. Нет, конечно же, не спит. Ждала, как и всегда. До самой последней минуты, до слипающихся век. Разворачивает кокон из простыней. На ней совершенно ничего нет, кожа белая, гладкая, ровная. - Как? - снова спрашивает. - Нормально, - отвечает. А он смотрит на неё, на её белый, пока ещё плоский живот. И это так странно. Так ненормально и так серьезно, что он усмехается. Сворачивает крышку с банки с ореховой пастой, обмакивает палец в патоку. - Сладости или гадости? - уточняет на всякий случай. Харли тихонько усмехается, а Джокер проводит пастой улыбку у неё на животе. Одну кривую линию. Самую сладкую.