J hates H

Фанни избалована ужасно, вся в мать, такая же чертова кукла. Джокер это понимает прекрасно, но возиться не хочет. Слишком хлопотно и муторно для него. Проще забить, представить, что это маленькое чудовище — не его, не от него, просто новая игрушка Харли. И может быть, когда-нибудь она наиграется. Тогда он посмотрит, кто будет смеяться последним. Харли же старается не отсвечивать, бесить как можно меньше. Он позволил им остаться, жить в одном доме. Пусть думает, что это послабление, та самая эмоция. На деле же это необходимость. То, что принадлежит Джокеру, никто не смеет трогать. Потому что у него есть репутация, а ещё он не любит быть зависим от кого-либо. Девчонка — отличный рычаг. Не против него. Против Харли, конечно. Но в теории через нее можно добраться и до него — она слишком много знает. Провела с ним много лет, научилась, не мытьем, так катаньем, кожей к коже, болячкой к болячке. А потому обеих лучше держать на расстоянии вытянутой руки, чтобы и прихлопнуть можно было, если понадобится. Все говорят, что Фанни похожа на него. Чем же, ему интересно. Вся в мать — светлые кудряшки, синие глаза. Между ними нет ничего общего, и это отлично на самом деле. Ему не нужно это продолжение себя в ком-либо. Он уникален, его безумие — это то, чем можно гордиться, что нужно пестовать. Маленькая копия, жалкая пародия совершенно ни к чему. Но Харли пусть тешит себя надеждой, что все у них взаимно. Ха. Ребенок шумный, ребенок капризный. Совершенно ненужный и аляповатый элемент декора их берлоги. Носится с гиканьем по этажам, горланит песни, пиратствует потихоньку. Нигде не безопасно теперь. Только в его кабинете — месте, которое строго под запретом для каждого. Даже для Харли. Тем более для Фанни. Это место принадлежит только ему, и границы двум бестиям отлично известны. Если их переступить, можно сильно пожалеть. И это первое, чему Харли научила своего выродка. Так-то. Иногда Джокер прячется в своем кабинете ото всех. Не строит планов, не чертит карт, просто сидит в старом рассохшемся кресле и смотрит на Готэм. Вот его дитя, продукт его безумного лихорадочного разума, его наследие, то, что он оставит после себя, когда отправится на шесть футов под землю. Место, отравленное и изувеченное настолько, что уже не спасти, с порванными кишками, вонючими внутренностями, с людьми, поставленными на колени и обескровленными. Это зрелище всегда придает ему сил. Его работа, его произведение искусства. Вот, чего он добивается. И самое главное, - чтобы Бэтс это видел, как все вокруг горит, полыхает, и ничего не мог бы сделать. Музыка в его голове, самая красивая и звонкая песня. Джокер приходит поздно вечером, поднимается по рассохшейся лестнице, держится за перила. Его перчатки в крови, на воротнике рубашки застыла рубином последняя капля. Ребра болят, глаза слипаются, но, наверное, в каком-то смысле он даже победил. Шесть трупов, разряженный магазин и еще одна монетка в его копилку. Смотрит в окно, знак Бэтса медленно угасает за тучами. Бесполезен, никого уже спасти нельзя. Хо-ро-шо. Входит в кабинет. Дверь не заперта. И это настораживает. Потому что он всегда её запирает. Не для безопасности, просто привык. Фанни стоит в темноте у самого стола, рассматривает его колбы и пробирки для химических экспериментов. Джокер замирает на пороге, плечи напрягаются, руки сами собой сжимаются в кулаки. Чертова кукла, сука непослушная. Как вообще такое возможно? - И что ты здесь делаешь? - нарушает он тишину. Фанни дергается, одна из пробирок выскальзывает из ладони, падает на пол, содержимое с шипением выплескивается на пол. Джокер смотрит на реактив, который разрабатывал больше месяца, знает, что выражение его лица не из приятных. Через секунду он уже рядом с Фанни, хватает за руку, жмет запястье. - Что. Ты. Здесь. Делаешь? - чеканит истерично, на надрыве. Она смотрит в ответ, глаза на мокром месте, пытается захныкать, зареветь. Очень удобно — решать все вот так. А Джокер гнет свое — гнет её птичью лапку в своей ладони, выворачивает наизнанку. - Я говорил тебе, что сюда путь тебе заказан, а? - снова спрашивает и снова получает лишь жалкое хныканье. Фанни ерзает, пытается вырываться, а Джокер ухмыляется, сжимает её запястье ещё крепче, пока то не хрустит жалко и треснуто. И вот тогда Фанни кричит. Так громко, что уши закладывает. Слезы брызжут из её синих больших глаз. Он отпускает её руку. Сломал, наверное, но и поделом. Фанни ничего не говорит, только плачет и пятится к двери. - Если еще раз появишься здесь, я переломаю тебе ноги, - говорит он и улыбается. И Фанни только кивает головой, разворачивается, бежит, поддерживая сломанную руку другой рукой. Джокер облегченно выдыхает, садится в кресло, смотрит на Готэм. Так-то лучше. Ту ночь он проводит в кабинете, а когда утром спускается на кухню, застает заплаканную и бледную Харли у плиты. Она готовит завтрак так же, как и всегда, но на ней нет лица. Джокер не придает этому никакого значения, пока не получает тарелку с блинчиками. Она ставит её со звоном, кидает салфетку и удаляется. Джокер смотрит на свою еду — не отравлена ли. Но на блинчиках не стрихнин, сахарная пудра. Только ежеутренняя традиционная улыбка джемом отсутствует — грустный смайлик. Джокер хмыкает и принимается за еду. Обе знали, как оно будет, нехер жаловаться. Фанни ходит в гипсе на цветной косынке — красной, конечно. Дни идут, на бинтах появляются надписи и рожицы. Дети вроде бы любят так делать — чтобы веселее было, для скорейшего выздоровления. Фанни быстро забывает о своей травме, носится во дворе и по дому, как обычно, дерзит и капризничает, показывает ему язык с верхнего пролета, но близко уже не подходит. Опасается. И это правильно. Страх — это хорошая привычка, верный ход. Страх снискал ему вот такую репутацию. А еще смех. Но Фанни теперь смеется не для него. Бесит ли это? Возможно, чуть-чуть. Джокеру все равно, чем дальше от него его же отродье, тем лучше. Это ведь бабское дело следить за выводком, у него есть дела поважнее. В полдень жарко. Харли где-то в городе. Джокер сидит на крыльце, лениво наблюдает за птицами, изредка стреляет по ним холостыми. Не для того, чтобы попасть, так просто, от скуки. Фанни нет поблизости, носится где-то с другими оборванцами, обдирает коленки. Без нее в доме спокойно и тихо, то, что ему так надо. Рядом с ней всегда головная боль и проблемы, без нее — умиротворение и радость. Часто, очень часто Джокер думает, что принял неверное решение. Нужно было вычистить Харли, пока была такая возможность. Фанни появляется внезапно, идет осторожно и как-то неуверенно. Джокер прикладывает ладонь козырьком ко лбу, солнце лезет в глаза, мешает рассмотреть получше, что именно с ней не так. Не так. Джокер сразу это понимает. Присматривается. Фанни хромает. Идет еще пару секунд, а потом садится в траву. Не плачет. Но лицо сосредоточенное, бледное, губа закушена так, что того и гляди закровит. Джокер поднимается со своего места, подходит ближе. Фанни сидит в траве, а вокруг все в крови. Джокер оглядывает её, ищет источник, рану. Из стопы торчит битое стекло, белый носочек пропитался кровью полностью, а сандалия разорвана. Она потеряла много крови. Жить будет, конечно, но ничего хорошего в её ране нет. Может, нужно зашить. Джокер нагибается, Фанни дрожит. Он знает, что она его боится. Но все эти нежности, все эти чувства сейчас по боку. Он поднимает её на руки, держит как совсем маленькую, как когда-то держал кулек в пеленках, а не Фанни. Она стонет едва слышно, но снова закусывает губу. Смелая малявка. Джокер приносит Фанни в кухню, сажает на стол. Достает аптечку, смотрит снова на Фанни, исподлобья, долго, не знает, стоит ли, но все равно говорит: - Вот сейчас будет больно. Готова? - Ага, - едва слышно шепчет она. А он снимает сандалию, отделяет носок от маленькой стопы. Кровь присохла, выходит плохо, но сделать это тем не менее надо. За носком следует стекло. Джокер тянет, и то выходит. - Кричи, - разрешает. И Фанни заходится рыданиями. Плачет, трет грязными ладошками глаза. Сопит. - Молодец, - Джокер дезинфицирует стопу, сшивает плоть. Когда все закончено, а нога перебинтована, он смотрит на Фанни. У неё красное, заплаканное лицо, и губы дрожат. Она очень похожа на свою мать. И внезапно в голову приходит, что это даже хорошо. Джокер берет Фанни на руки, поднимается с ней на второй этаж. Она смотрит на него недоуменно и испуганно. А он открывает ключом дверь своего кабинета, проходит к окну и садится в кресло. - Посиди с папочкой, а, малышка? - говорит. Фанни радостно улыбается, эта улыбка все ширится и ширится, а потом она смеется. Джокер присоединяется. Смотрит в окно на Готэм в лучах солнца, показывает Фанни её владения.