J hates H

*** Джокер убивает девчонку не случайно. Надоедливая, шкодливая, мразь, одним словом. Харли притащила. Такая хорошенькая, такая крошечная, ути-пути, - вот так она сказала. И Джокер правда терпел. Дня два, наверное, или три. Бесился, скрежетал зубами, но терпел. Она попросила. В последнее время она мало что просила. Ссохлась совсем, увяла, залезла в этот кокон, не выбраться, и слезы, сопли, сплошное разочарование. Джокер слышал, что это называется человечностью, - ненавидеть причуды других, но терпеть. Ему насрать на Харли, на её глупые девочкины эмоции и чувства, но кроме Харли никого больше нет. Если она совсем засохнет, то у него не останется того, кто раздражает, и кого можно раздражать. Нельзя так делать. Да и разрешения он своего не давал. В общем она притаскивает девчонку. Джокер и имени её не помнит — фильтрует эту совершенно ненужную информацию, отделяет зерна от плевел. Она сюсюкается с малявкой, одевает её в красивые платьица, заплетает волосы в косы и банты. А Джокер наблюдает все это словно через толщу воды. Ему хочется размозжить голову ростовой кукле, потому что при виде её Харли счастлива. Так почему же она не могла быть счастлива, когда смотрела на него одного? Ребенок орет по ночам, ребенок скулит, словно гиена, воет и требует. Всего подряд — еды, заботы, чтобы её все время держали на руках. Джокеру хочется снять с неё кожу, когда Харли берет её впервые в их постель. Но он все еще держится. Ладно же, Харли с Бадом и Лу, когда только принес, также возилась, сюсюкалась и целовала в мокрые носы. Ей надоест, она придет в себя и бросит эту ненужную глупую игрушку. А потом наступает крайняя точка. Он не пьян и не обдолбан, а девчонка с золотыми кудряшками совершенно ничего ему не сделала. Она сидит на своем стульчике, смотрит на него своими большими синими глазами, а Джокер наводит на неё револьвер. Смотрит, ухмыляется, а потом нажимает спусковой крючок. Щелк-щелк, девочка хлопает глазами, начинает скулить. Джокер смеется заливисто и почти что весело. Харли забирает ребенка, глядит на него так безумно, прижимает свою игрушку к груди. А Джокер все смеется и смеется. Точка невозврата пройдена, и кукла Тутти будет сломана им, как бы Харли не просила пощады. Она его бесит, и она умрет. Вариантов нет. Ночью Джокер забирает девчонку с собой в подземелье. У неё очень тонкая кожа, бумажная почти что, такая мягкая, атласная. Он проводит по ней ножом аккуратно, делает улыбочку. Малявка должна кричать, но уже не может, крохотные ручки связаны, крохотные ножки спеленаты. И это, наверное, настоящая красота. Невинная, совершенно неиспорченная. Он добавит пару штрихов, и все станет так, как нужно — идеально. А после он подарит её Харли, завернет в полиэтилен, навяжет бантик, преподнесет ей как лучший подарок, свой шедевр. Харли приходит слишком поздно. Конечно, малявка уже мертва. На её лице застыла навсегда улыбка, такая широкая и такая честная. И она будет любить свою хозяйку теперь уж точно вечно. Джокер бездумно проводит окровавленной рукой по волосам, оставляет след красного на зеленом, как художник, перепачканный красками. - Зачем? - чуть слышно, заторможено спрашивает Харли. - Тебе не нравится? - уточняет он недоуменно. Он думал, что одним ударом двух зайцев — избавится от надоедливой занозы и вернет расположение Харли. - Это отвратительно, - глотает она ком, подступивший к горлу. - Ты же хотела. Её. Теперь навсегда твоя, - усмехается Джокер, театрально разводит руками в стороны. Ему непонятен её скепсис, её тошнотворное бледное лицо. Она должна радоваться. Можно замариновать её в формальдегиде, можно оставить её маленькой и хорошенькой, как нравится Харли. И она больше не будет орать, не будет ныть, скулить, выть, вырывать его барабанные перепонки с мясом. Харли блюет желудочным соком, вытирает рот тыльной стороной ладони, а потом говорит: - Я никогда тебя за это не прощу. *** Джокер ненавидит девчонку, надоедливая, шкодливая, плоть от плоти, одним словом. Фанни полностью оправдывает гены, заложенные в её ДНК. И это бесит, и смешит одновременно. Да так сильно, что Джокер даже готов стерпеть. Лишь бы не лезла со своими пакостями и идиотскими играми. Но на это у него есть Харли — развлекать и воспитывать, подтирать сопли и поправлять корону на маленькой светлой макушке. Он будет только наказывать, как и обещал. Джокер и сам не помнит, как согласился на вот это. Наверное, потому что Харли очень просила. Умоляла его, называла всякими словами — родным, семьей своей настоящей, папочкой, ласкалась, кричала и умоляла. Джокер помнит, что это, кажется, называется человечностью. И он соглашается. Терпит её причитания из-за опухших ног, постоянной тошноты и херового здоровья, приносит ей лекарства и иногда что-то вкусное, даром что все выблевывает вон. Он терпит то, что она жирная и раздражительная, что похожа на огромного слона. А потом рождается Фанни. В романах Харли пишут, что вот в такие моменты случается любовь с первого взгляда. Когда держишь на руках своего ребенка, набор цепей, сплетений и завихрений, своих и чьих-то еще. Но эта история не про Джокера. Он хотел задушить комок клеток, пока держал его впервые. Уже потянулся, а потом вдруг понял что-то. Не сможет, как ни крути. И это, наверное, откровение. В мире появился еще один человек, которого он хочет убить, но не представляет, как. И потому еще одного человека, его нытье и вой, его ор и требования, - все это ему придется терпеть. Терпит целых пять лет. Ненормально долго. Стало рутиной, как газета и чашка кофе с утра. Фанни действительно веселая. Носится, гогочет, капитан несуществующего пиратского корабля, Ронни, дочь разбойника. И за это Джокера она бесит чуть меньше, чем все выродки, которых, оказывается, в округе старого луна-парка скопилось очень много. Фанни якшается с ними, набирает из них свою банду. И это интересный поворот. В этом есть некая семейная традиция, преемственность. Они гоняют в футбол, режутся в карты и решают свои большие детские проблемы на пустыре за луна-парком. Саймон приглядывает за ребятней, когда не занят. Джокер не просил, но это подразумевается. Это его работа, если уж на то пошло — следить за девками. Ха, вот же повезло старому ублюдку. Джокер сидит вместе с наемниками, раздает указания, курит много, но к бутылке сегодня не прикладывается. У них много своих взрослых дел. Когда он слышит пронзительный визг Фанни, такой на ультразвуке, он не придает значения. Дети любят поорать, повизжать и побеситься. В этом вся соль — как можно дольше кричать «Волк!», хоть волка-то и нет. Фанни неоднократно обводила его вокруг пальца. Но крик повторяется. И вот тогда Джокер нехотя поднимается на ноги. Идет через луна-парк напрямик. В руке — револьвер, так привычней. Выходит на пустырь к кульминации. Харли тычет девчонке лет десяти пушкой прямо в лоб. - Тыковка, зачем? - растерянно спрашивает Джокер, отмечает маленький перочинный ножик в пыли, порезанные пальцы шмыгающей носом Фанни. - А что тебе не нравится? - огрызается Харли. - Эта маленькая сучка чуть не отрезала нашей дочери руку. - Игры все, не преувеличивай, - благодушно пожимает плечами Джокер. Это глупо, это ребячливо тыкать пушкой в лоб хнычущей ссыкухе. - Игры, говоришь? Игры?! - истерично вскрикивает Харли и, прежде чем Джокер успевает что-либо сказать или сделать, нажимает на спусковой крючок. Выстрел очень громкий, такой звучный в пустынном пространстве. Кровь блестит в солнечных лучах, словно глазурь, растекается по лицу и платью Харли. Она поворачивается, вся покрытая ею, будто индеец красной глиной. Воинственная, красивая. Подзывает к себе Фанни, заключает в объятия. Джокер смотрит на неё, качает головой. Им нужно убрать труп, но этим можно заняться и потом. Несущественно. Хмурит брови, будто вспоминает что-то, жует свои губы, пытается не ухмыльнуться. - Папочка, ты недоволен мной? - спрашивает Харли заискивающе, в ее глазах поблескивает безумие. Он молчит, снова смотрит на его прекрасное первобытное чудовище, на Кали из готэмских трущоб. - Простишь меня, пирожок? - снова спрашивает она, соединяя их пальцы — её, скользкие от крови, и его белые, шрамированные. - Конечно, сладкая, - смеется Джокер во весь голос, смотрит на их соединенные в замок руки. А Фанни пританцовывает между ними, хихикает и дразнится, ужасно бесит, выводит, плоть от плоти, одним словом.