J hates H

Власта знает, что с миссис Паркер-Янг спорить бесполезно. Хоть ты трижды протри пыль на всяких статуэточках и вазочках. Если она увидит хоть соринку, не избежать наказания. Власта привыкла к ее утонченной жестокости, такой, что даже и не подкопаешься. Потому она не перечит. Убирается чисто, готовит вкусно, сервирует красиво. Некоторые девочки брыкаются и огрызаются. Но за такое грозит самое страшное наказание — депортация, отправка на родину — в Сербию, Хорватию, Македонию, или откуда там они приехали. Власта этого не хочет. Дом сгрызен кровавой войной, мать только старая осталась. Ей нужны лекарства. Миссис Паркер-Янг это знает, Власта это знает. Хозяйка улыбается покровительственно, ехидно. Девочке из Восточной Европы некуда деваться. Девочка из Восточной Европы будет выполнять грязную работу ради двадцатки, будет ползать на карачках и убирать продукты жизнедеятельности богатых. Крошку кокаина с ворсистого ковра, алые капли «Бордо» с прозрачного стеклянного столика, сизый пепел с диванных подлокотников. В доме с колоннами так заведено. Власта знает этот дом, как свои пять пальцев, проработала триста двадцать шесть дней в нем. Каждый вензель, каждая завитушка — плод её стараний, ее бесконечная история. Пальцы разъедены чистящим средством, мозоли набухли. Ногти обкусаны все, коротко, до мяса. Власта не умеет снимать стресс по-другому. Маме бы написать, да только рука не поднимается. И потому вместо слов Власта отсылает матери деньги. Тоже бумага, да только не пустая хотя бы. Когда-то давно, когда Власта только начала ухаживать за домом, совершенно в другой жизни, когда нос был вздернутым, в веснушках, синие глаза смотрели на мир широко и открыто, а светлые волосы еще не были пропитаны до корней пергидролью, Власта думала, что они с миссис Пи поймут друг друга. Обозналась, конечно. Сытый голодного не разумеет. Даже вот так, когда портрет в золоченой рамочке висит по центру комнаты, когда под портретом стоит урна с прахом. Миссис Пи только посмеялась хриплым сигаретным смехом, дала подзатыльник, выгнала на кухню к другим таким же бездомным девчонкам, запретила об этом говорить. Портрет Джонни висит над камином. Вообще-то, его зовут Джеймс. Джеймс Янг Третий. Но глаза у него черные, живые, не подходят к этому имени из трех составляющих, не подходят той короне, которую уже после смерти водрузила на голову сына мать. Эти глаза смотрятся лучше на хитрой моське Джонни-боя, не Джеймса Янга Третьего. Если бы Власта была чуть младше, обязательно бы влюбилась. Проблема в том, что Джонни умер еще до того, как она родилась. Уехал кататься на своем кабриолете и больше не вернулся. Поселился на этой фотографии, черно-белой, старой, но по-своему очень яркой. Власта стирает пыль с его лица мокрой салфеткой, остаются разводы. Она затрет их потом бархатной тряпочкой, как повелела миссис Пи, но вот сейчас кажется, что по лицу Джонни текут слезы. От одного взгляда на портрет под черной лентой Власте хочется плакать. Потому что, наверное, это несправедливо. Наверное, из всех Паркеров-Янгов Власте больше всего хотелось бы, чтобы Джонни был жив. Мистер Янг еще не очень стар, но сухожилия натянулись под бумажной кожей, словно старые струны, того и гляди лопнут. На нем всегда дорогая рубашка, золотые запонки и пиджак загородного клуба. Он улыбается зубами-винирами, расточает комплименты и хлопает своих рабынь по задницам. Он похож на доброго белого господина, милостивого, понимающего. Только Власта знает, что такие, как он, еще хуже, чем миссис Пи. Гораздо хуже таких воротил, как Брюс Уэйн, чье изображение то и дело мелькает в газетах. Такие, как мистер Янг, всегда-всегда получают то, что хотят, вывернуться из их рук невозможно. Потому Власта ведет себя тише воды, ниже травы. Она не хочет попасться на его крючок, не хочет поверить и обмануться. Горничные не становятся хозяйками. Это закон джунглей из мрамора и хрусталя. Когда наступает триста двадцать седьмой день её добровольного рабства, Власта просыпается рано. Часа в четыре утра. Идет на кухню, умывается. Ей не нужно так рано вставать, но что-то гонит её, заставляет подняться. Все та же бессонница, глупая и неоправданная. Весь день она будет чувствовать себя разбитой и усталой. Мистер Янг будет улыбаться ей сладко и хищно, миссис Пи будет сносить её несуществующие ошибки презрительно и брезгливо. Все, как и всегда. Только намного хуже. Власта пьет растворимый кофе, кутается в свое короткое форменное платье, когда воздух взрезает выстрел. Самый настоящий. На родине это не было странно, здесь звучит ужасающе резко и совсем неправильно. Власта вздрагивает, пятится, захлопывает дверь, оскальзывается и падает на колени. Отползает быстро и по-звериному под стол. Сидит и трясется всем телом. Дрожь проходит по позвоночнику, достигает копчика. Власта так напугана, что не может даже пошевелиться. Ей бы бежать, будить хозяев, но она словно приросла к месту, не сдвинуться. Включается сигнализация, громкая, воющая, замок в деревянной двери вырывает с мясом. Зуб на зуб не попадает. Власта трясется всем телом. А на порог ступают чьи-то ноги, много разных ботинок топчут идеально выскобленный пол. Грубые сапоги и запыленные бутсы. А среди них блестящие оксфорды. Рука в перчатке тянется под скатерть, Власта царапает пол обломанными ногтями, но ладонь хватает её за хвостик, наматывает пряди на кулак. Власта оказывается на коленях перед высоким мужчиной в фиолетовым тренче и шляпе, надвинутой на глаза. - Так-так-так, кто у нас тут? - спрашивает скрипучий голос, от которого внутренности сжимаются, а в горле встает комок слизи и невыплаканных слез. Власта прекрасно знает, кто перед ней. Этот человек появляется на страницах газет не реже Брюса Уэйна. Только в криминальной хронике. Знаменитость, как же. - Не... не убивайте, - с ужасным акцентом лепечет Власта. Она так боится, что забывает все английские слова разом. - Брось, милашка, - хохочет Джокер размеренно, всей грудью, - зачем мне тебя убивать? Нет нужды, если покажешь, где твои хозяева. Говорят, у них припасены для меня подарки. Власта отворачивается от его взгляда, вертится в его руках, не может смотреть на это изуродованное лицо. Потому что глаза-головешки видят её насквозь, прожигают. Потому что это лицо, быть может, когда-то было красивым. - Ну! - требовательно встряхивает ее маньяк. Его наемники хохочут, надрывают животы. А живодер красуется, петушится. Как и все мужчины, как и всегда. - Покажу, только не убивайте, пожалуйста, - тоненько соглашается Власта. Это совершенно против правил. Она недолюбливает миссис Пи, мистер Янг ей не по душе, но вот такой смерти они точно не заслуживают. А Джокер ведь их убьет, в этом нет сомнений. Тогда почему же он должен пощадить ее? К черту, надежда умирает последней. Власта встает, еле держится, на негнущихся ногах ведет палача к его жертвам. И каждый шаг отдается новым страданием. Ей стыдно перед Джонни с портрета под черной лентой за малодушие. Ей стыдно перед собой, перед далекой матерью. Ей стыдно, что она вот такая дрянь. И хочется верить в призрачную подмогу, в спасение, в то, что полиция приедет вот-вот. Но Власта знает правду — все охранники мертвы, а в загородный дом из города добираться минут двадцать, минимум. Этого хватит, чтобы распотрошить осиное гнездо, посчитать заморским птицам все косточки. Хозяева закрыли дверь на ключ, но это не бомбоубежище. Одним выстрелом дробовика замок вырывает из петель. А когда дым рассеивается, Джокер грубым тычком, словно живой щит, вталкивает её внутрь. Она падает на пол, больно ударяется головой об угол тумбы. - Янги! Паркеры! Какая честь! - Джокер отвешивает шутовской поклон. Власта подтягивается на руках, нашаривает ладонью тонкий нож для резки бумаги. Геройствовать ей сейчас противопоказано, но она не может просто сидеть и смотреть. Мистер Янг тычет Джокеру в грудь пистолетом, руки дрожат, ходят, не может нормально прицелиться. - Вы забрали у меня кое-что очень важное, - ухмыляется готэмский серийник, смакует, растягивает слова. Для него это все, конечно, клоунада, исход понятен. Но покрасоваться он так любит, что у Власты сводит скулы от отвращения. Потому она покрепче сжимает нож в ладони. - Мы ничего не брали!!! - взвизгивает миссис Паркер. - Ты не имеешь права! - Да ну?! - игриво усмехается Джокер. - А мне кажется, что именно я имею все права, - проводит пальцем по потекшим восковым шрамам, останавливается в задумчивости на каждой отдельной борозде. Подкрадывается ближе, хватает миссис Пи за подбородок, изучает, решает. Мистер Янг неожиданно перестает дрожать, его палец плавно нажимает на спусковой крючок. Власта зажмуривается и кидает нож для бумаг прямо в голову. Джокер ковыряется в заложенном от грохота ухе, мистер Янг валяется на полу, а в бархатистый ковер впитывается красная жижа, аккуратно вытекающая из дырочки на лбу. Нож для резки бумаги торчит из головы хозяина криво, под углом. - В яблочко, тыковка! - произносит Джокер и помогает Харли подняться на ноги. - Ради этого стоило ждать гребаных десять месяцев. - А теперь, детка, давай на бис, покрасуйся, повертись, - гогочет он, заставляя хохотать и наемников. - Власта... - тонко начинает ползающая на коленях около мертвого мужа миссис Паркер. Харли приседает, делает книксен, поправляет форменную юбочку, затягивает потуже хвостики. Её улыбка молнией прочерчивает круглое, красивое лицо. - Да, миссис Пи? - игриво переспрашивает она. Джокер складывает руки пистолетом, направляет на Паркер и говорит: - Бэнг-бэнг, старушка, ты будешь жить. Долго и счастливо. Вечно, - миссис Пи пялится на убийцу, прямо в его черные, жестокие глаза. Почти такие же, как и у неё самой. Джокер первым отводит взгляд, притягивает Харли за талию к себе, целует смачно в губы. Так ее, благовоспитанную леди, ату. - Мальчики, пора грабить награбленное! - счастливо пищит Харли, а Джей залепляет ей шлепок пониже спины. Они бегут по лестнице, тащат банкноты, драгоценности, диковинные безделушки богачей, которые им совершенно не нужны. В гостиной Харли на секунду останавливается, подмигивает портрету Джонни-боя под стеклом. Хватает урну, разбивает с грохотом об пол. Джокер смотрит на нее неодобрительно, качает головой. Улыбка сама лезет на лицо, не удержать. В урне пусто и гладко, в урне нет праха. Никогда не было на самом деле.