J hates H

- Я надеюсь, ты понимаешь, что, нахрен, облажалась? - Джокер кричит. Он вообще-то редко так делает. Потому что спокойствие — это такая лакомая конфетка, которой можно подманить его девочку, как мошку на свет, а потом оторвать крылья, поджарить до хрустящей корочки, вырвать руки и ноги из суставов, вывернуть с хлюпающим звуком, заставить кровоточить и просить пощады. В этом весь кайф. Чтобы она не догадывалась. Чтобы ее наказание стало приятным сюрпризом. Но в этот раз невозможно удержаться. У них был четкий план. Джокер думал о нем, смаковал и выверял много дней. Сколько точно, не скажет, но так долго, что закончились запасы бухла, пальцы стали желтыми от табака, все рубашки покрылись пятнами застаревшего пота и бурой сухой кровавой крошкой. Харли все разрушила своей наманикюренной ручкой за каких-то жалких секунд тридцать. Открыла окно, высунулась с языком наружу, словно собака, болоночка мягкая, еще бы ей завыть, выронила все карты и планы из своих кривых ручонок. И вот тогда, именно в этот момент, когда он дал ей затрещину, но все же стерпел под пристальным взглядом собачьих глаз, все и пошло по пизде. Они, конечно, остановились, собрали почти все. Все, кроме чертежей подвала. Исчезли. Провалились, будто сквозь землю. Харли получила по первое число, при всей честной компании, прикладом автомата прямо в зубы. Умылась, сука, кровью. Но Джокер сдержался, не бросил её прямо там, жевать раскрошившиеся передние зубы. Вместо этого кинул платок, чтобы прикрыла свое уродство. Она просидела всю дорогу тихо. Скулить у них запрещено. Особенно тем, кто провинился перед папочкой. И Харли действительно затыкает свой большой рот, не хихикает, по-дурацки не шутит. Ведет себя так, словно это она обижена. Платок быстро пропитывается кровью. Харли сплевывает в стаканчик из-под кофе. Отвратное зрелище, Джокер предпочел бы, чтобы она сейчас выблевала свои легкие. Скрежещет зубами, отпускает пару колких комментариев по поводу ее новой улыбочки. На этом все. У них есть дела поважнее. К счастью, Джокер хорошо помнит все планы и карты. В голове, понятное дело, шариков не хватает, но память штука избирательная. Не помнит, кто его мать, или как первый раз засадил бабе, но отлично помнит все то, что относится к шутке. В голове неоновыми линиями всплывают все ходы и лазы, все замки и ключи. Они заходят в хранилище в три сорок шесть. Выйти должны не позже пяти. Потому что в этот момент происходит смена охраны. С тридцатью им не справиться. А пятнадцать лоботрясов — самое то. По два на рыло. На перепутье Джокер не может решить, куда им повернуть — направо или налево. Хваленая память психопата подводит. И он трет лоб, морщится, скалится на Харли, изо рта которой все еще капает кровь. Конечно же, она во всем виновата. Не память его подвела, а тупая баба. Джокер хочет отмудохать ее ещё разок, для профилактики, но времени слишком мало. Не осталось на развлечения, только на дело. И вот тогда Харли внезапно говорит, что им направо. Уверяет, лепечет, что точно все запомнила, на сто процентов. Джокер не верит ей ни на один. Она ведь как чертова пятая нога у хромого пса. Ни туда и ни сюда. Не идти нормально и не отрезать. Джокер дает ей этот малюсенький шанс, один процент. Он соглашается с ней, пропускает вперед, поворачивает направо. Теперь их ведет она, и это все равно что идти вслепую, тыкаться носом в каменные стены. Харли ведет их всех по лабиринту уверенно, не медля ни секунды. Смелая, бесшабашная. Слабоумие и отвага — плохое сочетание. Надо было сворачивать налево. Поздно же. А потом, секунд через сорок, начинается кровавая баня. Их поливают огнем со всех сторон, они, конечно, отстреливаются. Джокер стреляет то ли по своим, то ли по чужим, уже совершенно похер. Стены все в потеках крови, зуб на зуб не попадает. Какой-то дом тысячи трупов. Харли тихонечко хихикает, перезаряжает магазин автомата, которым совсем недавно ей выбили зубы. Очередь ударяет отдачей ей в плечо. Она что-то тихонько мяучет, ругается. Но продолжает стрелять. Джокер смотрит по сторонам. Нападающие стреляют из защищенных укрытий, откуда-то сверху. И это очень плохо, потому что искусство войны заключается в удачном нападении. А они свой шанс давно проебали. Кровью расписались на приговоре самим себе. Джокер сует револьвер за пояс. И бежит. Как поганый позорный пес. Своя шкура к телу ближе. Пушечное мясо задержит охранников, а их уже и не тридцать, все пятьдесят. А пока он красиво исчезнет на пике этой венозной истории. Им жить не надо — они бубенцы на его клоунской шапке, но шут еще посмеется, и не один раз. Он понимает, что Харли, конечно же, увязалась за ним, когда ныряет в люк на полу. Падает на уровень ниже, похоже, что в вентиляционную шахту. Жирная тушка Харли приземляется сверху. Джокер уверенно спихивает её с себя, больно засаживает в мягкое локоть. Хочется распотрошить ее к чертовой матери, но мозг работает на пределе. Нет времени, снова нет времени насладиться её страданиями, упиться ими. Она дышит ему в спину, пока они ползут на карачках по узкому коридору, обдирают ладони и колени в кровь. Джокер знает, что за ними придут, что вряд ли выбраться. И на этот раз дело не ограничится Блэкгейтом или Аркхамом. На этот раз их шкурки повесят как трофеи над камином, будут пялиться в их стеклянные глаза-бусины и наслаждаться процессом. Потому что зуб Джокер наточил на слишком большой кусок, не проглотить теперь. Тоннель заканчивается маленькой каменной комнаткой с люком у потолка. Может быть, его даже получится открыть. Но вот, куда он ведет, непонятно. Скорее всего, в их общую могилу. Харли ведь хотела долго и счастливо. Получите и распишитесь. Когда-нибудь федералы порадуются такой находке, обглодают мясо с их косточек. - Я надеюсь, ты понимаешь, что нахрен облажалась? - Джокер кричит. И не боится, что их услышат, оттуда, сверху. Потому что все проебано, если честно. Хуже уже быть не может. И в этом виновата маленькая тварь, сидящая перед ним на коленях. - Папочка, ну я же не хотела...- ноет Харли. Этого недостаточно. Эти жалкие оправдания не исправят ситуацию, не помогут им выбраться. - Глупое, бесполезное существо, - Джокер сжимает кулаки. Он хочет ударить, размолотить это личико прямо перед собой в кровавое месиво, хочет посмотреть, как она будет корчиться, - ты никому и никогда не будешь нужна, потому что ничего не можешь сделать нормально. Ты даже матери своей была не нужна. Мозги набекрень, руки кривые, только и есть — дырка между ног. Пустое место, - ухмыляется Джокер недобро, смотрит Харли прямо в наполнившиеся слезами глаза. И это экстаз, такой предсмертный оргазм, удовольствие, ни с чем не сравнимое. Лицевые мышцы подергиваются, выдавливают улыбку. Харли просто сидит, сложив ручки на коленях, пялится на свои синие пальцы, ковыряет остатки лака на большом. Не реагирует, засовывает эту маленькую обиду поглубже, полирует сверху щенячьей преданностью, любовью, о которой так любит твердить. Но Джокеру нужна реакция. Он замахивается для пощечины. Харли все равно не реагирует. И тогда приходит другая мысль. Расстегивает ширинку, достает член. Орошает ее лицо горячей вонючей струей. И вот тогда Харли дергается, пытается увернуться. Он хватает ее лицо свободной рукой, фиксирует. Она кривится и мычит что-то, лишь бы не открывать рта, ага, заткнулась наконец-то. Джокер стряхивает пару капель на хвостики, застегивает ширинку и разражается злорадным гоготом. Хорошая шутка. Пометил территорию. Его же навсегда. Пока Джокер думает, что же им делать дальше, Харли отмирает. Он слышит, как она копошится, шипит что-то. Но не заговаривает. Не пытается оправдаться. Все слова будто иссякли. Не существует того, что можно сказать. Её каблуки бухают по лестнице. Джокер оборачивается слишком поздно. Харли уже на самом верху. Салютует ему двумя пальцами, улыбается. И в этой ухмылке нет ничего хорошего. Уж Джокер то знает. С такой улыбкой на губах Харли крошит черепа. Странно, что не ему. Вдруг понимает, что, наверное, даже заслужил. Раздухарился, сломал в Харли что-то такое, что уже не срастется. Харли открывает люк, когда Джокер достигает лишь половины лестницы. И это гребаное самоубийство, это чертова палка о двух концах. И на дальнем их ожидает старуха с косой. Вариантов особенно и нет. Они в тупике. Можно переждать, остаться, залечь на дно в каменной клетке два на два. Но Харли ведь хочет быть смелой. Дурочка. Джокер вываливается в люк следом за ней. Ветер свищет прямо в уши, будто ножом разрезают масло. Воняет ужасно, смрадом трупным тянет, испражнениями, человеческими отработанными клетками. Они в отстойнике. Вода мерно течет под ногами, исчезает в жерле трубы. Харли стоит, словно супер-модель. Длинные ноги скрещены в лодыжках, а в руке по пистолету. На краю, каблуки качаются. - Нет, - едва продрав горло, сообщает Джокер. Уже пустоте. Потому что Харли, не оборачиваясь назад, не думая и ничего не решая, падает вниз. Эхом от стен отдается ее безумный смех. Джокер рационален, Джокер всегда имеет план, и еще один, и самый последний, на херовую ситуацию. На эту у него нет. А потому он разбегается и прыгает вслед за ней. Без задней мысли, вообще без них. Он ведь ничем не хуже Харли, он не боится высоты. Больно ударяется брюхом о поверхность воды, кости трещат. Кажется, на секунду темнеет в глазах. Нахлебался речных мутных вод. Всплывает, гребет руками в сторону далекого берега, ближе к Готэму. Внезапно медлит, останавливается. Его девка ведь не умеет плавать. И этот момент идеальный, прекрасный, весь расписной. Этот момент потом можно будет вспоминать и любить. Его новый лучший день в жизни — день, когда он избавился от Харли насовсем. Джокер медлит. Гребок. Гребок. Ближе к берегу. А потом задерживает дыхание на секунду. Нырок. Вода мутная, ничего не понятно. Он словно в невесомости. Словно в гребаном космосе. Стоит только вдохнуть радиоактивной пыли, и тогда сыграет в ящик. Легкие жжет. Тьма непроглядная. А потом во тьме звездой мерцает золотой ошейник его карманной собачки. «Пирожок». Джокер вытаскивает её прямо за кулон. Тянет, пусть, сука, задохнется к чертям. Выталкивает на поверхность. Бьет по щекам, топит их обоих. Харли открывает глаза и пялится на него. Косметика ручьями стекает по впалым темным от синяков щекам, обнажая кожу, делая Харли юной и совершенно незнакомой. - Ты все похерила, - усмехается Джокер, удерживая Харли на одной руке. - А ты все обоссал, - она склоняет голову на бок, кашляет натужно, задыхается. Вместо ответа Джокер наполняет её легкие своим воздухом. Прямо так, в просоленные, вонючие губы, зашивает эту рваную рану наживую.