Октябрь 1272 г., Нильфгаард
Глава имперской разведки, легендарный Ваттье де Ридо шел по пустынному коридору, мрачновато-величественное пространство которого делил на огромные золотистые квадраты по-осеннему мягкий солнечный свет. Звук его неторопливых шагов, не успев зародиться, вяз в высоком мягком ворсе назаирского ковра. Полуденная тишина разлилась по Императорскому дворцу, и даже гвардейцы, что дежурили у нужной Ваттье двери, не шевелились – не бряцала амуниция, не колыхались отбрасываемые закованными в латы фигурами тени. Де Ридо остановился и глубоко вздохнул. Ваттье де Ридо входил в этот кабинет великое множество раз на протяжение нескольких десятков лет, но у него до сих пор не получалось избавиться от чувства неприятного волнения, которое охватывало всегда, когда он переступал порог. Оправить камзол и манжеты. Щелкнуть застежкой изящных карманных часов скорее для проформы – умение приходить ровно за минуту до назначенного времени было растворено в крови. Стрелки покорно обозначали без одной минуты полдень. Сомневаться не стоило, но Ваттье де Ридо предпочитал все проверять. – Ваше Величество, – он привычно поклонился, отметив, что выщербленный уголок каменной плиты на полу по-прежнему оставался на месте. Едва заметный скол молочно-белого мрамора отмечал то место, где упал замертво молоденький солдат «Имперы», прикрывший собой Эмгыра во время неудавшегося покушения. Камень получил досадную щербинку там, куда с силой ударил наплечник тяжелого латного доспеха, украшенного знаком саламандры. Ваттье де Ридо помнил тот день по минутам. И до сих пор с легкостью мог воскресить перед внутренним взглядом как лицо погибшего гвардейца, так и вид мрачно-багровой лужи, которая медленно растекалась из-под уткнувшегося в пол мертвого тела. Иногда Его Величество поступал уж чересчур консервативно: например, отказываясь наотрез менять амеллский мрамор, устилавший пол его кабинета. Возможно, потому что в отличие от де Ридо, проклятый скол напоминал правителю Нильфгаардской империи о том, что из очередного потрясения он, как всегда, вышел победителем. Эмгыр вар Эмрейс стоял спиной к двери, что-то внимательно изучая сквозь изящный витраж приоткрытого окна. – Присаживайся, Ваттье, – не оборачиваясь, приказал он. – Вероятно, есть новости? Де Ридо устроился в кресле, которое стояло в углу напротив тяжелого дубового стола, заваленного бумагами. Сел неглубоко: старая привычка, позволявшая быстро вскочить в случае угрозы, давала о себе знать даже тогда, когда никаких угроз не было и объявиться не могло. Особенно здесь, на одном из верхних этажей Императорского дворца, за тяжелыми резными дверями, возле которых теперь денно и нощно несли службу солдаты «Имперы». – Полагаю, Ваше Величество получили мое последнее письмо? – откашлявшись, начал де Ридо. Октябрь был сырым, по вечерам и по утрам – туманным и промозглым, и де Ридо с неудовольствием отметил, что обыкновенный осенью бронхит снова стал ему досаждать. Император, оторвавшись, наконец, от созерцания осеннего сада, повернулся к начальнику разведки. – Получил, – кивнул он и проследовал к столу, где налил в бокал воды из графина. – Но я больше двух недель был в дороге. – Дорога от Вызимы до столицы неблизкая, Ваше Величество, – подтвердил де Ридо. – Могу ли осведомиться, что заставило вас столь спешно вернуться в Нильфгаард? – Во-первых, стоит иногда показываться в столице, виконт, – усмехнулся Эмгыр. – В ином случае среди наших дорогих соратников могут поползти нехорошие слухи. Например, что неумелая кухарка в бывшем замке Фольтеста отравила императора несвежей рыбой. – Полагаю, этого не стоит опасаться, – пожал плечами де Ридо. – Сообщение между Вызимой и столицей происходит постоянно, так что я сомневаюсь, что кто-то мог успеть усомниться в вашей сохранности. – В таком случае ты мог бы и сам наведываться в Темерию чаще, Ваттье, – спокойно парировал Эмгыр, усаживаясь в высокое кресло, обитое черным бархатом. – У меня там достаточно зорких глаз, Ваше Величество. В придачу ваши дела здесь, в Империи, постоянно требуют моего надзора. – Использование множества зорких, но чужих глаз, Ваттье, порой оказывается сродни попытке читать сквозь закопченное стекло. И это вторая причина, по которой я вернулся в столицу. – Что ж, – де Ридо согласно склонил голову. – Не могу не признать вашей правоты, Ваше Величество. – Так какие новости, Ваттье? – снова спросил Эмгыр, постукивая пальцами по ручке своего кресла. – Если, выражаясь осмотрительно, некоторое охлаждение отношений с корпорацией с тех пор, как я послал вам крайнее письмо, можно считать чем-то решительно новым, то, пожалуй, это все. Эти… благородные господа все также считают, что победоносное шествие нашей армии по землям нордлингов несколько излишне влияет на их благосостояние. Эмгыр вздохнул и с досадой покачал головой. – Благородные господа упорствуют в своем нежелании понять, что прямой доступ к портам Горс Велена, Новиграда и свободный морской путь до Ковира впоследствии принесут им куда больше, чем они сейчас теряют. Сторицей окупят, так сказать, вложения. – Я называю это дотациями, Ваше Величество, – добавил де Ридо. – Называй, как тебе хочется, Ваттье, – махнул рукой Эмгыр. – Увы, стоит признать, что мыслить стратегически умеют лишь немногие. – Поэтому именно вы занимаете трон. – Не только поэтому, – Эмгыр поморщился. – Брось лить славословия, Ваттье, пропагандой будешь заниматься на Площади Тысячелетия. Пока я вижу лишь то, что заткнуть рты корпорации не получается. – Возможно, все станет несколько проще, когда вар Аттре… – Вар Аттре чересчур дипломатичен даже для дипломата, – рассерженно ответил император, резким движением сдвинув влево кипу бумаг. – Момент, когда он, наконец, убедит Иерарха принять нильфгаардские условия, увидят разве что наши с тобой внуки, Ваттье. Есть еще надежда на генерала Воорхиса и его предложение договариваться не со старым маразматиком Хеммельфартом, а с теми, кто сейчас действительно владеет богатствами Новиграда. Надеюсь, Морвран найдет подход к этому отребью, неожиданно оказавшемуся богаче иных дворян. Мне хотелось бы расквитаться с этой проблемой прежде, чем возникнет необходимость возвратить княжну в столицу. Позже я буду слишком занят. – Кстати, – де Ридо осторожно кашлянул. – Есть ли новости о княжне? Я не смею обсуждать ваши решения, Ваше Величество, но ведьмак… – Ведьмак, – кивнул Эмгыр. – Мое решение, Ваттье, ты имел бы право обсуждать лишь в том случае, если бы наша драгоценная разведка в очередной раз меня не разочаровала. – Ваше Величество, мы, вероятно, были не слишком успешны, но вы же понимаете, что это связано с тем, что перемещения княжны Цириллы носят… несколько необычный характер, – возразил де Ридо. – Тем не менее, я не могу быть до конца уверенным в том, что с заданием, которое пока не поддается моим людям вкупе с госпожой Йеннифэр, так просто справится какой-то ведьмак. Пусть даже это и Геральт из Ривии. – Тем не менее, с момента нашей последней личной беседы, Ваттье, я получил от ведьмака хотя бы подобие результата, – недовольно заметил император. – Незадолго до моего отъезда на родину он привел ко мне некое существо: отвратительное на вид, крайне странное. Что сам Геральт, что Йеннифэр наперебой убеждали меня в том, что в ужасающего вида теле может скрываться Цирилла, заключенная туда могущественным заклятием. – Вероятно, госпожа Йеннифэр знает, с чем имеет дело, – предположил де Ридо, перекладывая ногу на ногу. – Она в этом убеждена, – Эмгыр отвел взгляд, принявшись рассматривать висевший на стене портрет Фергуса вар Эмрейса в парадной военной форме. – Потому с моего разрешения вместе с ведьмаком отправилась в Каэдвен, в крепость Каэр Морхен, чтобы попытаться извлечь из уродца то, что в нем прячется. Это неплохо. Хуже то, что в ее отсутствие мне пришлось долго добираться до столицы, трясясь в дормезе. Впрочем, это не столь важно. Куда важнее, наконец, отыскать Цириллу и доставить сюда. – Да будет так, во имя Вечного Солнца, – ответил де Ридо. – Если, конечно, ведьмак не перестанет отвлекаться на различные… глупости. – Я выплатил ему половину вознаграждения, – произнес император. – Так что вопрос денег отныне не потревожит его довольно долго. Надеюсь, он сможет перестать шляться по деревням, убивая чудищ за бесценок и разыскивая потерявшихся крестьян, а займется тем, что действительно имеет значение. – В Каэдвене мои люди, боюсь, потеряют его след, – покачал головой де Ридо. – Не уверен, что удастся зайти дальше Бен Глеана. – С ним будет Йеннифэр, – отмахнулся Эмгыр вар Эмрейс. – Я на нее полагаюсь.***
– Ты снова тянешь! Морин недовольно скривилась, когда густой гребень, плясавший в руках сестры, с усилием прошелся вниз сквозь ее золотистые локоны. Амиррэ покачала головой и перехватила тугую копну левой рукой, осторожно прочесывая вьющиеся кончики. – Пригласить служанку? – Нет, Ами, – Морин прикрыла глаза и поудобнее уселась на стуле. – Продолжай. Все равно лучше тебя никто не справится. На какое-то время установилась тишина, нарушаемая только легким шелестом ткани и тихим дыханием двух женщин. Размеренные движения старшей сестры умиротворяли Морин, а атмосфера любимой комнаты успокаивала ее, взбудораженную мыслями о грядущем событии. Все здесь напоминало о счастливых годах детства, когда мать еще была жива и непременно по вечерам заходила уложить ее сама. Кровать по-прежнему была придвинута к окну, и самые первые утренние лучи нежно ласкали пробуждающуюся Морин, на длинной тумбе по соседству под этими же лучами выгорали старые куклы. Пусть они давно и окончательно стали неинтересны своей хозяйке, девушка не позволяла от них избавиться – с годами куклы из обычных игрушек превратились в памятные подарки, напоминавшие о родных людях: матери, ворчливой, но любящей бабке родом из Эббинга, отцовских сестрах, которых Морин не видела уже много лет. Дальний от окна угол занимал старый, потертый секретер с множеством запирающихся ящичков, некогда принадлежавший графине, а на крышке стоял ее не слишком искусный портретик, выполненный Амиррэ по памяти и подаренный сестренке. Единственным новшеством в комнате стал не так давно подаренный отцом будуарный столик – по-настоящему взрослый, лаковый, блестящий, с огромным зеркалом, весь заполненный баночками, флакончиками, шкатулками, коробочками и ящичками. – Поскромнее? – бесцветно спросила Амиррэ, придвигая ближе одну из фарфоровых шкатулок и перебирая содержимое: множество самых разных шпилек: мелких, покрупнее, самых крупных, увенчанных на изгибе крупными жемчужинами. – Пожалуй, – ответила Морин. – И без украшений на этот раз. Думаю, пока рано слишком выделяться. Амиррэ нехорошо усмехнулась, искусно заворачивая волосы сестры в тугой узел. – А ты даже и не пытаешься скрыть своего торжества, не так ли? Морин нахмурила лобик и, всплеснув руками, горячо зашептала: – Вечное Солнце, Ами, будто тебе все равно? Ты ни чуточку, ни капельки не считаешь, что это шанс? Самый настоящий, который бывает в жизни от силы единожды, а у иного невезучего таких не случается и вовсе? – Я считаю лишь, что очередную куколку достали из ящика комода, а та и рада, что ее, обмахнув от пыли, дергают за ниточки, – недовольно ответила Амиррэ, внимательно взглянув на отражение личика младшей сестры в высоком зеркале. – Ну да, куда мне-то судить… Я ведь из тех самых, невезучих, у кого в пальчиках даже отверстий пока не навертели. Морин поймала ее взгляд на отшлифованной глади и почему-то поежилась, хотя и привыкла к этим глазам за почти двадцать лет жизни. Кто, как не она, умела-таки понять, куда все же смотрят эти темные, острые глаза. Морин знала, что следить стоит за левым, что правый не слушается вовсе, а через мгновение сосредоточения зрачки вновь окажутся разбросанными в стороны, смущая и отчасти пугая тех, кто не привык видеть Амиррэ аэп Риддан Ваэр каждый день. Впрочем, назвать старшую дочь Риддана Ваэра аэп Гедынхеля миловидной не получилось бы даже, если ее врожденное косоглазие внезапно испарилось бы. Аэп Гедынхель окончательно смирился с досадным увечьем старшей дочери лишь недавно. С самого ее рождения, потворствуя рекам слез, которые проливала безутешная мать и следуя за собственным огорченным сердцем, он приглашал к малышке магов и лекарей, возил в Назаир и Рован, пытаясь отыскать чудотворца, который превратит несчастную больную пташку в прекрасного павлина. Маги разводили руками, лекари предлагали напоить девочку снадобьями, результат от которых не могли предсказать ни на йоту – в общем, чудотворцы почему-то обходили имение аэп Гедынхеля стороной, а потому никаких чудес и не случилось. Как и полагается некрасивым женщинам, Амиррэ была умна и отличалась на редкость спокойным и рассудительным нравом, но и это ничуть не помогало. Верно, хороший характер и острый ум если и способны осчастливить, то все же не настолько некрасивую женщину, если, конечно, почитать за счастье удачный брак. Амиррэ же, вовсе не расстраиваясь, сочла, что с радостью посвятит жизнь другому. Например, воспитанию младшей сестры или заботе об отце, опечаленном случившейся несколько лет назад кончиной возлюбленной супруги. Малютке Морин тогда было всего тринадцать, и Амиррэ решительно приняла нелегкий груз на свои хрупкие, узенькие плечи. – Не говори так, Ами, прошу тебя, – попросила Морин, пальцами укладывая у виска тонкую спиральку, будто случайно выпавшую из строгой прически. – Ведь все складывается, слава Вечному Солнцу, как нельзя лучше? Амиррэ отложила гребень, вздохнула и присела на софу, отвернувшись куда-то в угол. Верно, по-другому и не скажешь – складывается. Вскоре ее ждал Эббинг, богатое имение почитаемого в тех краях владельца медного рудника и брак с его сыном, широкоплечим юношей с неприятным, брюзгливым лицом, которого она видела-то всего пару раз. Похоже, ей и впрямь невероятно повезло. Что до удачи, то эта продажная девка, повернулась к ней лицом исключительно в тот момент, когда Риддан Ваэр аэп Гедынхель занял место главы Торговой корпорации. Старшую дочь, засидевшуюся в девках куда дольше допустимо приличного, он решил выдать замуж первой. Опытные негоцианты стремятся сбыть залежалый товар как можно скорее. Она, сидя в высоком кресле парадной залы, натянуто улыбалась сыновьям крупных промышленников и богатых купцов, разорившихся дворян и владельцев торговых судов, множества других сметливых пройдох, что жаждали породниться с тем, кто внезапно стал одним из самых влиятельных людей Империи. Принимала подарки и лживые комплименты, читая на лицах новоявленных женишков, если повезет, сострадание, а если нет – отвращение и страх. – Это не передается по наследству, – слышала, как отец, отведя в сторонку родителя очередного претендента, вполголоса его увещевал. – Но зато сердце, какое у нее сердце… Сын барона Эффина не испугался. И свадьбу назначили на апрель.