Whiskey (Love) with Ice (Hate)

А стрелки часов никого не спрашивают, и наступает утро. Зейн просыпается и съедает гору таблеток. Парадокс? Он лечит препаратами последствия других препаратов, задаваясь вопросом, почему так легко нельзя исцелиться другим человеком от любви к Лиаму. Возможно, он так сильно разрушен, что никто не сможет вновь собрать его воедино. Что, если он никогда не станет целым? Эти мысли посещают его каждое чертово утро, поедая изнутри, поражая некрозом внутренности, оставляя рваные раны самооценке. Но в конце концов он слышит голос Лиама за дверью и цинично фыркает — Лиам сдержал обещание зайти, но не сдержал клятвы в вечной любви. Последнее, чего он хочет — это доедать больничный завтрак и видеть сегодня, или когда-либо, Лиама, но тот прекращает свою беседу и толкает дверь в палату Зейна. — Доброе утро. — Говорит Лиам с улыбкой, но Зейн не смотрит на него. Вместо этого он сильнее натягивает одеяло к подбородку и ложится на бок, спиной к вошедшему. Швы, на которые он переместил весь свой вес, тянут. — Как сегодня себя чувствуешь? Нормально? — Тон Лиама заискивающий и в какой-то степени даже извиняющийся. — Угу. — Громко выдыхает Зейн, замечая, как Лиам идет к окну. В его руке букет. Он не похож на я дорожу тобой, это я следую тенденциям моды. Зейна тошнит — Лиам никогда не дарил ему цветов и прочих милых сердцу безделушек. Лиам оставляет композицию из лаванды и пышных нежно-розовых бутонов, перевязанную бечевкой, на столе и уходит в туалет. Зейн наблюдает за ним, надеясь отыскать хоть какие-то изменения в походке или движениях. Но ничего не меняется. — Выброси их. — Просит Зейн, когда Лиам уже стоит у окна, спиной к нему, и ставит букет в вазу с водой. — Да, конечно. — Спокойно, не поворачиваясь, говорит Лиам. — Вот эти, — он показывает пальцем на поникшие цветы, — уже завяли. — Все. — Шипит Зейн. — Что? — Лиам наконец оборачивается, но он все еще расслаблен и не замечает злости Зейна. — Выброси весь этот чертов гербарий. — Цедит сквозь зубы он, пытаясь встать с кровати. Лиам подскакивает к нему, помогая, но Зейн вырывает руку. Он вообще не хочет его видеть. Как это не понятно? Лиам делает ему больно, и Зейн, в очередной раз, жалеет, что не умер. — Прекрати быть мудаком. Это не ты, я тебя знаю. — Как-то серо говорит Лиам. — Это ты не будь мудаком! — Кричит Зейн, что есть сил. — Не приходи сюда, забери ебаные цветы и больше не возвращайся! Видеть тебя не хочу! — Его голос хрипит, а в горле появляется комок, как сгусток негативной энергии, который он вот-вот выплюнет на Лиама. Зейн тяжело дышит и исподлобья смотрит на ошарашенного Лиама. Его сердце бьется в ушах, висках, скулах, горле, кончиках пальцев. Везде, но только не в груди. Лиам несколько секунд открывает и закрывает рот, пытаясь что-то сказать, когда ощущение в груди уже образовалось, но мысль еще не сформировалась в слова. А потом он кидается к Зейну и обнимает его, шепча: — Я переживаю за тебя, просто переживаю. Зейн всегда думал, что оттолкнет парня, если тот так сделает, но когда это происходит, он все так же упирается руками в матрац. Не то чтобы он не хотел, просто сил нет. Слезы сами наворачиваются на глаза, и это похоже на цунами. Стремительно и разрушающе. Зейн ненавидит себя в ту самую секунду, когда рыдает в плечо Лиама, прокручивая в голове слова: я люблю тебя, просто потому, что знает, что не имеет права их говорить. Оказывается, что слезы выматывают. И через какое-то время его буквально валит с ног усталость. Лиам все еще успокаивающе гладит его по голове, когда вся энергия Зейна покидает его тело, и всхлипы становятся реже. Зейн пытается отстраниться, но Лиам не дает этого сделать. Он аккуратно укладывает его на кровать, и его взгляд такой же, каким был когда-то давно, когда Зейн имел право говорить вслух о своих чувствах. Лиам опускает жалюзи, и палата становится частичкой ночи посреди дня. Зейн ложится к нему и окну спиной, на бок, который не искромсали врачи. Постель проминается, и Лиам тихо спрашивает: — Хочешь, я останусь? Полежу с тобой? Зейн против своей воли отвечает: — Да. Лиам обнимает его со спины, бережно кладя руку, кажется, даже держа ее на весу, чтобы не причинить Зейну еще больше боли. Зейн проваливается в ощущение тепла, хоть и понимает разумом, что это не должно приносить успокоения, это должно ранить. Как напрасная надежда для больного раком. Сердце же наоборот успокаивается и, кажется, умирает, как большой старый кит на дне океана. Когда Зейн просыпается, Лиама нет рядом. Он и не рассчитывал на это. Просто надеялся. На столе нет цветов, и даже шарик исчез. Зейн вздыхает, сам не понимая: от облегчения, что Лиам больше не вернется, или от того, что уже грустит по нему. На следующий день Лиам не приходит.