***
— А неплохо прошли! — однокурсник Тонделя похвалил свою команду. — Ага, — ослепительно улыбнулся шиамор Райо. — Пошли что-нибудь слопаем, Джош? Противоположностью жизнерадостным Райо и Джошу был невозмутимый Крайс и его мрачный приятель Мирсу, однако все их личностные недостатки в бою не имели значения. Их действия были слаженными, и как боевая двойка парни не имели себе равных. Повезло, что в команде Тонделя оказался Михель. Если бы он вовремя не напомнил товарищам, что они не в реальности, едва ли им бы удалось обогнать четвёрку Джоша. — А ты всё о своём первокурсничке думаешь, Дель? — Этот вкрадчивый, растягивающий гласные голос Тондель сейчас хотел слышать меньше всего. Впрочем, как и всегда. Никсиец почувствовал, как злость разливается по телу, а Хирмунт удивлённо продолжил: — Полегче с эмоциями, мне аж жарко стало. — Морас помахал ладошкой, словно веером. — Так иди проветрись! — Тондель пожелал, чтобы лазерный резак из симуляции оказался у него в руках. — Никто не просил тебя на мою волну настраиваться! — Так попробуй сбить меня с неё. — Хирмунт приглашающе глянул на стеллажи с оружием, заменившие симуляционные кресла. — Знаешь, с радостью! — Тондель дошёл до своей катаны и повесил ножны на пояс. Знакомый звук выскальзывающего из них клинка подействовал успокаивающе, Тонделю даже захотелось погладить отполированное лезвие, как любимого питомца. Пальцы сжали белую рукоять, почти сливаясь с ней по цвету. Когда Тондель развернулся к противнику, тот уже держал в руках свои кинжалы, но смотрел не на них. — Перестань лазить ко мне в голову, там тебе не проходной двор, — Тондель почти закричал, вовремя успев осадить себя в уме. — Не нервничай, руки дрожать будут, — зубы мораса блеснули в улыбке, и так же отразили свет кровожадные крисы. Вместо ответа Тондель нанёс удар, от которого Хирмунту едва удалось уйти. Он отскочил от стены в сторону центра зала, чтобы не оказаться прижатым, как в битве с Фиомом. От следующего выпада уйти удалось легче, а потом Тондель открылся. Хирмунт заставил его оставить незащищённый бок и ударил именно туда. Никсиец сбился с движения, его глаза широко раскрылись. Сумев вдохнуть, Тондель сжал зубы и нахмурился. Теперь не только меч, но и лезвие его ненависти оказалось направлено на мораса. Хир махнул хвостом и бросился в атаку. Тондель встретил его ударом ногой и чуть не упал, когда Хирмунт скользнул по полу, обхватив его ногу рукой. Ударом тупой стороны клинка, Тондель освободил себя и вывел из строя левую руку Хирмунта. Морас улыбнулся, вскакивая с пола, и шевельнул ушами, атакуя разум Тонделя. Мысленный блок не помешал Тонделю избежать удара кинжалом — никсиец перехватил противника в воздухе. Не будь на Хире брони, меч вошёл бы прямо в сердце. Морас грохнулся на пол и уже не спешил подниматься. Тондель подождал секунду, потом вышел из классической стойки, но оставался начеку. Очередного вторжения в мозг хотелось избежать в любом случае, и пусть защита Тонделя была не так хороша, как блок любого мораса, он надеялся, что Хир не в том состоянии, чтобы пробиться сквозь неё. Никсиец подошёл к поверженному противнику и слегка толкнул его ногой. — Вставай, ничтожество. Губы Хирмунта вновь изогнулись в ехидной усмешке. — Если я встану, ты ляжешь. — Правда? — Тондель коснулся катаной шеи мораса, на которой так некстати не был застёгнут воротник. Никсиец наклонился над Хирмунтом. — И что же ты сделаешь? — Чёрные волосы Тонделя образовали мрачный ореол вокруг его лица и коснулись жёсткими кончиками щеки мораса. Хирмунт вскрикнул от боли, но протянул левую — ушибленную — руку и вцепился в пряди волос. Из уголка глаза скатилась слезинка, когда морас сильно потянул кулак на себя. Тондель упал на колени, шипя. Кончик криса упёрся ему под подбородок. — Отпусти, ублюдок! — лезвие катаны прижалось к коже Хира ещё сильнее. — Ты же так хотел узнать, что я сделаю, — блок в мозгу Тонделя истончился до «прозрачности», и Хирмунт заговорил с никсийцем мысленно. — «Впрочем, тебе не обязательно сдаваться. Отрежь волосы, и победишь.» — «Отпусти! Я не стану этого делать! Никогда!!!» — «А я заставлю», — Хирмунт усилил давление на никсийца. Тот яростно сопротивлялся, и Хир почувствовал, что ему вот-вот перережут горло. — Крепкий ты орешек, — морас убрал кинжал и сам отсёк зажатые между пальцев пряди. Он почувствовал, как тяжело удалось Тонделю взять себя в руки после этой выходки. — Никогда больше не смей… Ты видишь, на что я теперь похож?! — неровная новая чёлка косо падала на белое лицо, губы никсийца сжались в нитку, а его злость смешалась со страхом выставить себя на посмешище. Хир едва не рассмеялся, поняв, насколько самовлюблённым был глубоко в душе Тондель. — Дель, милый, убери меч, ведь реально убьёшь кого-нибудь, — Хирмунт поднялся, потрогал то место, куда впивался клинок, и, не увидев на пальцах крови, счёл, что эксперимент удался. — Хир, ты бы сходил в лазарет всё-таки, — заметил Шай после очередного урока. — Не боишься, что меч был отравлен, например? Хирмунт хохотнул, отвергая эту мысль. Шайнис тоже улыбнулся своей шутке. — Просто у тебя кровь выступила. Если не обработаешь рану, от Зитцера получишь. Зараза, инфекция, сам знаешь. — Окей, — Хирмунт взял друга за руку. — «Спасибо за заботу.» Шайнис качнул головой: «Не за что!» и мягко заправил вьющиеся волосы друга за его ухо. — Иди уже. Больничный отсек встретил мораса сюрпризом: одна из коек была отгорожена от остального помещения ширмой. — Что, уже есть боевые потери? — спросил Хир, когда медсестра по имени Иниши обрабатывала его царапину. — Потерь нет. — Лаконичный ответ не укрыл от мораса обеспокоенного взгляда никсийки. — Первокурсник? — Хирмунт «принюхался», пытаясь понять, кто занимает койку. — «Знаешь, Хирмунт Вайер, кое-кто был бы рад увидеть тебя пару часов назад. Ты бы смог помочь, и он бы тут сейчас не валялся!» — сколько яда было в неожиданно раздавшемся в голове Хира голосе. — Да, его зовут Фиом, — Иниши вновь грустно взглянула на ширму. — Ты всегда за юнцов так переживаешь… — нужную покровительственно-насмешливую интонацию выдержать не удалось, Хирмунт вскочил с кушетки. — Можно я к нему зайду? — Да, конечно, — медсестричка удивилась, но препятствовать не стала. Хир посмотрел на Фиома. Как же не вязалось комично изрисованное лицо с холодом, сквозящем в каждом слове. — «Мне всё слышно. Ты бы не издевался над ней, Хирмунт Вайер.» — «Невежливо лазить в чужие мозги, Фиом Дорто,» — с усилием Хир вспомнил фамилию, услышанную им перед симуляцией. — «Как тебе вообще это удаётся, ты же шиамец?» — «Кажется, твои манипуляции что-то сломали в вас обоих.» — Фиом не шевелился, он так же лежал в постели; у правого уголка рта, рядом с маленькой родинкой, замерла кривая буква «S», нарисованная маркером. Но интонации его менялись, менялся характер прикосновений к разуму Хира. И в его прикосновениях чувствовалась сила. Будто он мог оборвать эту связь в любой момент или даже повлиять на мораса. — «И я не Фиом. Ты должен догадаться, курсант Вайер. И когда ты вспомнишь меня, мы поговорим.» С этим связь пропала. Хирмунт, поражённый до глубины души, сел на стул, заботливо придвинутый кем-то, и задумался. Могло ли у этого парня быть раздвоение личности? Могло. Фиом Дорто вполне мог делить тело с каким-нибудь Рышиком Люрцеквидом и совершенно не подозревать о его существовании. Другой вопрос, могла ли эта личность быть с другой планеты? Откуда способность к чтению мыслей у шиамца? «Твои манипуляции что-то сломали в вас обоих…»? Случайно задел телепатически какую-то часть его разума? Хирмунт сосредоточился и попробовал вновь выйти на контакт с тем голосом, окинул мысленным взглядом палату. Никого, кроме Иниши и ещё парочки её коллег, не нашёл. Никто ему не ответил. «В вас обоих…» В нём, в Хирмунте, тоже? Если быстро не найти «поломку», она может дать о себе знать в самый неудобный момент. Через десять месяцев новых солдат бросят в бой, и какая-то на первый взгляд незначительная помеха станет роковой на войне. «Главное, Шаю не сболтнуть. Решит, что у меня крыша поехала,» — усмехнулся Хирмунт, решив разобраться с этой проблемой позже. Может, одна из медсестёр — землячка Хира — решила пошутить, узнав об испытании, которое Фиом прошёл с грехом пополам. Рыжий шиамец нытиком не казался, но мог же кому-нибудь поплакаться, что его обижает нехороший морас. Хирмунт пообещал себе приглядывать за первокурсником и покинул лазарет.***
Выписавшись через неделю, Фиом быстро догнал однокурсников в учёбе и сдал все долги. На тренировках, как обычно, выкладывался по полной, а симуляции проходил просто играючи. Но друзья видели, что что-то изменилось в улыбчивом и общительном рыжике. Он стал намного тише и задумчивее, словно выцвел, превратившись в тень самого себя. Лиунц пытался найти причину, усиленно размышляя, но не забывая отпускать свои привычные шуточки, которым, однако, Фиом не улыбался, если не привлечь его внимание. Тогда он рассеянно произносил: «Да-да…», «Угу.» или просто чуть громче выдыхал через нос, заставляя уголки рта приподниматься. Возможно, он переживал из-за нелепости, вследствие которой попал в лазарет, но когда и на девятый день пребывания в добром здравии Фиом всё так же мало участвовал в разговорах, Лиунц начал догадываться, что с другом случилось ещё что-то. Лиунц не знал этого наверняка, Фиом не подтверждал и не опровергал его догадок, и старшему близнецу оставалось только изводить себя раздумьями. А произошло вот что: В один вечер Лайон отказался идти на тренировку в свободное время, и из комнаты ушёл только Ли да разочарованный таким поведением младшего из братьев Михель. Тем временем вернулся Фиом, отдежуривший свою смену по кухне. — Привет. — Привет, Лай. — Лиунц жалел, что ты не пошёл с ними, — не глядя на друга, произнёс Лайон. Он что-то вычерчивал на обрывке тетрадного листа. — Ты ещё можешь их найти в зале. — Нет, спасибо. — Без сил Фиом повалился на кровать. — Сейчас полежу немного, в душ и спать. — А домашка? — Ну вы же дадите скатать? — С усилием Фиом разлепил веки. Он ещё мог заставить себя сделать ботанику и анатомию, но о стратегии мозг думать отказывался. — Даже если я попробую заставить тебя что-то делать, Ли ведь всё равно перекинет тебе всё до последней буквы. Даже перепишет, чтобы похоже не было, — странно ровным голосом сказал Лай. — М? — Весь Фиом был сплошное недоумение. — А ты воспользуешься, — равнодушие и саркастичное спокойствие сквозили в каждом слове. — Он будет думать, что делает для тебя что-то хорошее. Может, перестанешь использовать его так хладнокровно? — На что ты намекаешь? — Пока ты валялся в лазарете, он ходил к тебе каждый день. Первые три — даже не по разу. — И в первое посещение изрисовал мне всё лицо. — Фиом улыбнулся, вспомнив это. — Доктор меня сфотографировала. — А тем же днём он сам тебя и отмыл. Идея изрисовать была не для тебя — для нас. — Лайон наконец посмотрел на Фиома. — Он пытался сделать вид, что всё в порядке. Я думал, он Хеля своими расспросами до ручки доведёт, тот уже почти начал себя обвинять в том, что с тобой случилось. — Но он ведь не виноват! — Фиом не заметил, что уже стоит над Лаем. Тот тоже поднялся. — Вот именно! Мой брат ради тебя готов порвать даже с нами! — Ты же не серьёзно… — Фиома тут же перебили. — Я абсолютно серьёзно. Он… Ты его не любишь. Так дай ему это понять! — Я… люблю его, — Фиом сделал паузу, — наверное… Лиунц — мой самый лучший друг. Как ты и Михель. — Я не об этом. — Лайон странно усмехнулся. — Не так он к тебе относится. Этот дуралей умудрился в тебя влюбиться. Влюблён по уши и мечтает видеть тебя всегда рядом. Фиом выпал в осадок. — Удивительнее только то, что ты этого не заметил. Вы друг друга стоите. Два слепых идиота. Как наша сестра… Лисса ведь тоже не верила, когда я сказал, что Сольшер подбивает к ней клинья. Не верила, пока он её не поцеловал… Так хоть ты поверь, Фиом! Лай устало потёр переносицу. — Тебе стоит разбить ему сердце, Фиом. — Рантийский лёд светился в глазах Лайона. — Сделай ему больно. Он слишком тебя любит. — Как ты можешь просить о таком для своего брата? — Фиом почувствовал, как пересохло в горле, и сглотнул. — Он же… Он же твой брат, Лай! — Он одержим! Никогда не переживал разрывов, никогда не влюблялся и вот, нашёл время и место. Если это чувство будет отвлекать его, если он не выучится… — Лай сменил интонацию с саркастично-издевательской на почти умоляющую. — Фиом, я прошу: скажи ему, что видишь в нём просто друга. Я сам не смогу этого сделать. Ли слишком любит тебя, а я… Я слишком люблю его. Лайон бессильно упал обратно в кресло. Фиом пытался переварить полученную информацию. — И что мне сказать? Мол, так и так, твой брат сказал мне, что ты меня любишь, а я тебя, понимаешь ли, нет, и потому, Ли, лучше перестань. — Упомянешь меня, я тебя убью, — Лайон глянул на дверь, но старший брат ещё не возвращался. — Я никогда не был знатоком в любовных делах, правда. Я не знаю, что делать. — Фиом понял, что ему нужна помощь. — И у кого спросить? У тебя, Лай? Так я спрашиваю. — Похоже, я добавил тебе проблем? — рука Лая потянулась к ручке, но упала на стол. — И мы оба не знаем, как решить эту. Хеля ещё пригрузить осталось, ну чтоб и последний из нас жизни не радовался. Спать Фиом лёг с тяжёлой головой, а встать пришлось до подъёма. Дописывая последнее слово, рыжик чувствовал себя так, будто по нему проехал трактор. — Доброе утро. Извини за вчерашнее, — тихонько предложил мир Лайон, просыпаясь. — Давай проверю, что ты там с утра накропал. Фиом улыбнулся, надеясь, что друг больше не злится, и отправился в ванную. Макнув голову под холодную воду, он взбодрился и, когда завыла сирена на подъём, уже ощущал себя почти человеком. Лиунца опять поднимали всем миром. И только забежавший Михель, пригрозив командиром, смог заставить друга оторваться от постели. — Хель, что у тебя на голове? — поинтересовался Лайон, глядя на «взрыв макаронной фабрики». — Шутка Мирсу, — держа в зубах заколки, отозвался Михель. — У Райо тоже не пойми что с волосами. Бежим, ребзя! — он глянул на часы. И день затянул курсантов в свою обычную круговерть. Фиом по-новому смотрел на Лиунца. Теперь он замечал, что тот уделял всё своё внимание ему. Но Фиома это вовсе не трогало — рыжик легко бы обошёлся без этих мелочей, которые свойственно делать друг для друга влюблённым. Объятия без причины, ненавязчивые прикосновения и вечная счастливая улыбка. Ли расцветал, как только их глаза встречались. Фиом представил Лиунца грустным — воображение у него было живым, поэтому легко удалось увидеть потухший взгляд и услышать бесцветный голос. По коже пробежали мурашки — Фиом не мог позволить такому случиться. И на десятый день после выписки рыжик научился улыбаться по-новому. Для Лиунца.