***
— Кстати, Дель, — проговорил Хирмунт, валяясь на кровати, — я заметил, что у тебя совсем нет шрамов. Будто ты и не служил два года. — Спасает мастерство, удача и броня, — лаконичный ответ лишь распалил любопытство Хира. Дель явно чего-то недоговаривал. — А твои руки такие гладкие. Без отметин и рубцов, даже пальцы все целы. И это руки мечника? — И это руки мечника, — Тондель тяжело вздохнул, поняв: морас так просто не отстанет. — Отмазы не прокатят, да? — Ага, — Хирмунт почувствовал, что тот готов сказать нечто важное. Честнее сказать, он сам подтолкнул соседа на откровенность. — Вообще, на представителях нашего народа всё быстро заживает, но один шрам у меня есть, — Тондель кожей ощущал заинтересованность Хирмунта. — Повышенная восприимчивость к гентириуму делает инкрустированное им оружие более опасным для жителей Никсии. — Почему же я никогда не видел этой отметины? Она на том месте, которое народу не показывают? — Хир подкалывал Деля уже по привычке, хвостом глухо постукивая по постели. — Я ни к кому не поворачиваюсь спиной. Эта фраза прозвучала то ли как вызов, то ли как стартовый сигнал для Хирмунта. Он накрыл ладонь Тонделя своей и заглянул в его глаза. — Можно? — голос Хира отозвался эхом в голове, вопрос был выдохнут прямо в губы, и Тондель не смог противиться. С дрожью кивнув, он вовлёк мораса в поцелуй, а руки последнего переместились на плечи никсийца и заскользили вниз. Ловкие пальцы проникли под рубашку и осторожно задрали ткань, поглаживая прохладную кожу. Но вот на гладкой шелковистости Хирмунт нащупал один стежок, за ним другой, третий… — Всего пять, — Тондель не дёргался, его голос ни капли не дрожал, но стал таким же неестественно пустым, как после стрижки. Хирмунт провёл рукой по шраму и накрыл его двумя ладонями, а Тондель продолжил, загипнотизированный волной спокойствия, накатывающей от Хирмунта прямо в мозг: — Единственная, кому я доверился, оставила мне это… Она приехала на Никсию с экскурсией от колледжа. Невысокая для дзорука, во многих никсийских домах она задевала ушами потолок. Одевалась со вкусом, но просто; не кичилась происхождением и просила называть её коротко. Риа. Полного имени она не называла, иначе Тондель бы запомнил. Ведь нельзя забыть имя той, кто свела тебя с ума, занимала все твои мысли и даже сны. Она училась с ним в одном классе, хотя и была старше на год. Если бы не длинные острые ушки с завитыми кисточками да выглядывающий из-под подола рубашки шелковистый хвост (а она не позволяла ему поднимать край юбки, как делали другие девчонки из Элшианского Колледжа Ю и Эймо), со спины Риа выглядела бы обыкновенной никсийкой. Но смуглое лицо выдавало инопланетянку так же, как и особая аристократическая осанка. Благородное поведение, вежливая улыбка и добрый взгляд располагали к ней всех, даже тех, кто видел её в первый раз. Училась Риа отлично, помогала и предлагала помощь любому, но так ни с кем и не подружилась. Яркая, как звезда, и такая же одинокая. Пусть Тондель и не мог до конца представить себе звёзды, ведь живущие под землёй никсиане видели их только в фильмах, он сравнивал Риа именно с ними. Когда он позвал её на свидание, на согласие особенно не рассчитывал. Но она пошла с ним в кино, а потом в кафе. «Нет-нет, Дель, я заплачу сама, это же я нас сюда притащила!» Её смех звучал как колокольчик, а маленькая родинка у уголка рта приподнималась при улыбке. Она сократила его имя, чего он в его четырнадцать не терпел даже от родителей, и Тондель улыбнулся в ответ. Тонкие пальцы Риа сжимали его белую ладонь на карусели в парке аттракционов. Она прижимала уши к голове, целуя его в щёку, и как же он был счастлив! Ни на минуту Тондель не пожалел, что подошёл к ней в первый же день. Ни на минуту до дня последнего. Она сама назначила ему встречу. Ещё с утра в день прощального «бала» Риа подошла к нему и попросила найти её перед вечеринкой возле Стального Монумента Шахтёрам. Их было всего четыре: Стальной, Мраморный, Стеклянный и Деревянный — самый дорогой, ибо, несмотря на название, сделан он был из светлой, лишь цветом напоминающей древесину яшмы. Последний стоял на главной площади и символизировал свет и добро. Мраморная пара в Виральском районе показывала вечное счастье двух влюблённых. Стеклянная девушка на площади Веры напоминала о несгибаемости и настойчивости. Стальной же Монумент был самым грозным и находился дальше всех от центра города. Фигура в допотопном защитном комбинезоне должна была говорить о самоотверженности, но выглядела безумно печальной и одинокой, хотя и продолжала упрямо смотреть в туннель, идущий в другой город. Будь Тондель романтичнее, отвлекись он от Риа, обязательно бы почувствовал жалость к скульптуре. Но сегодня Стальной был для него лишь ориентиром, путеводным маяком. Тондель оглядел себя, расправил футболку и подтянул узел на ленте, которой связывал свои густые и жёсткие тёмные волосы в высокий хвост. И тут он увидел её. Риа медленно и неслышно вышла из-за памятника. Её серебристое платье переливалось в слабом свете растущих по стене пещеры грибов и колоний плесени. Шлейф с шелестом тёк по камням. Она казалась такой прекрасной и такой неуместной в этом неприглядном месте. Тондель побежал к ней, и она обернулась на звук его шагов, сложная гипсово-белая коса качнулась за её спиной. Он ждал, что вот-вот Риа позовёт его, и когда она приоткрыла свои пухлые губки, Тондель поначалу не воспринял то, что она сказала. Лишь многократно отразившись от стен эхом, эти слова достигли его разума. Она сказала: «Взять его!» Из-за камней, окружающих пьедестал Монумента, появились четверо старшеклассников из школы Тонделя. Он не слишком хорошо общался с ними, но предположить, что они вот так нападут, совершенно не мог. Драться Тондель умел, и без потерь скрутить его не удалось. Первый получил прямой удар в нос, послышался хруст; второму досталось по зубам, но ещё двое бросились на Тонделя со спины и заломили ему руки. От боли его колени подогнулись, и он упал на землю, глухо постанывая. Парень со сломанным носом подошёл и пнул его в плечо, и Тондель взвыл, смаргивая брызнувшие слёзы. Рука выскочила из сустава. Второй замах остановила Риа, властно подняв руку. — Достаточно, — произнесла она, и Тондель ужаснулся: этот ледяной голос не мог принадлежать такому нежному, хрупкому существу. Несмотря ни на что, Риа оставалась красавицей: её кожа будто лучилась золотистым блеском, улыбка была по-прежнему мягкой, но в глазах не было доброты, они стали глазами хищницы. Тондель не мог оторвать от неё взгляда и только прошептал, храня надежду неизвестно на что: — Риа… — Получите, распишитесь, Рейя, — раздался голос у правого уха. Его обладатель так коверкал имя своим акцентом, что Тондель невольно поморщился. — Поговорим об оплате? — спросили слева. — Вы говорили, он не будет сопротивляться, так что мы бы хотели компенсации. Парень, баюкающий челюсть, согласно кивнул. — Так и вы обещали не портить товар, а теперь руку вправлять, синяки сводить, — она взглянула на колени Тонделя, в которые впивались острые камни. Другой прогундосил: — Клей’бо зейчаз здавидь будете? Эти слова пробудили в Тонделе инстинкт самосохранения, он рванулся, но парни дёрнули за вывернутые руки, и Тондель заскулил, проклиная свою слабость. «Теперь ты будешь её рабом. Богатенькие любят ловить таких наивных идиотов, как ты», — удручённо констатировал внутренний голос. — Риа, за что? — Тондель хотел понять, как же так вышло, что девушка, в которую он был влюблён, предала его. Никто его не слушал. — Клеймо лучше дома выжигать, — в её руках появился блестящий нож с белой рукояткой, смуглые пальцы нежно провели по лезвию. — А вот волосы сейчас укорочу, да и строку оформлю. Держите его покрепче. Строкой называли разрез в плоти раба, куда вводился датчик слежения и контроля. Клеймо хозяина обычно ставили над шрамом. Конечно, по дзорукскому закону, введённому примерно во время выхода в космос, «рабами» становились добровольно совершеннолетние люди, заключая контракт об оказываемых услугах любого характера, и клеймо было всего только временной татуировкой, данью традиции, а строку делать вообще запретили. Это была обыкновенная профессия, причём достаточно востребованная ввиду необычной эмоциональной связи «раба» и «хозяина». Но Тондель сомневался, что Риа настолько добра и законопослушна. Она зашла ему за спину, опустилась на колени и задрала его футболку. Послышался неприятный звук надевания резиновых перчаток, спину протёр мокрый тампон, а затем холодное лезвие обожгло кожу. Порез был нанесён мучительно медленно, кровь заструилась по пояснице и промочила штаны Тонделя. Было больно, лишь колоссальное усилие воли заставило его удержаться от движений. По щекам Тонделя покатились слёзы, он опустил голову и даже не вздрогнул, когда Риа вставила в рану капсулу, немедленно впившуюся шипиками в мясо. Внезапно по телу словно прошёл мощнейший разряд тока, Тондель выгнулся дугой и захрипел. — Гентириум? — с ужасом произнёс один из тех, кто держал Тонделя. Видимо, Риа кивнула, потому что они тут же выпустили его и отпрыгнули подальше. На этот металл была врождённая аллергия у всех никсийцев, и каждое его прикосновение к коже оставляло на ней похожие на ожоги следы. Риа подошла и встала так, чтобы корчащийся в агонии Тондель видел крошечный пультик в её руке. — Итак, запоминай. Неподчинение — боль, попытка бежать — наказание и боль, попытка уничтожить или извлечь датчик активирует его автоматически. Хочешь жить — слушайся, не будешь — оставлю себе только твоё тело. Всё ясно? Тондель судорожно кивнул, прокусывая губу и извиваясь лицом вниз в дорожной пыли. — Умница, — она нажала кнопочку, и боль стихла, хотя рану ещё подёргивало. — Теперь лежи тихо. Из того же чемоданчика, откуда был достан нож, датчик и перчатки, появился антибиотик и игла с нитью. Рану обожгло при дезинфекции; Тондель навсегда запомнил, как игла аккуратно входила в плоть, нить стягивала края разреза… Как с хрустом срезанных волос перекочевал на землю хвостик. — Но ты не у неё. Как бежал? — Хир не убирал рук со шрама, забирая боль из воспоминаний Тонделя. — Ей напомнили о вечеринке, и она ушла вместе с теми парнями. Меня связали и оставили под скалой. Повезло, что у Стального края плаща острые. — А датчик? — Хирмунт прижал Тонделя к себе, вращая ушами и сам чувствуя саднящее покалывание в пояснице. Манипуляции воспоминаниями были довольно сложны как раз из-за ощущений. — Ключом распорол нитки и вытащил эту дрянь. Бросил там же на камни, поэтому она ничего не заметила до утра. Меня заштопали, парней повязали, она ушла. Никто даже не искал. Хирмунт знал эти порядки: благородным и богатым порой прощалось такое, за что обыкновенного гражданина могли даже казнить. Одинаково судили лишь в военное время, но война грянула только через два года. — С тех пор я никому не верю. Я, — Дель помедлил, но всё же нашёл в себе силы признаться, — боюсь, что меня вновь предадут. — Тогда позволь мне солгать, — Хирмунт лукаво сощурил розовые глаза. — Я солгу, а ты — не верь. Тондель не сразу понял, но через секунду согласно улыбнулся. — Хорошо. Морас прижался к Делю всем телом и едва слышно прошептал: — Когда-нибудь я предам тебя.***
Джошуа ехидно перетасовал голографические карты и отложил колоду в сторону. — Что ж, господа, — произнёс он, едва ли не мурлыкая, — предлагаю определить Шаю истинно королевское наказание. — Ну-ка? — хмыкнул Анграй, почёсывая серое пятно на левой руке. Когда он перестал краснеть, стала видна его естественная пигментация. Выдвижные когти тоже склоняли весы в сторону Ранта как его родины. — Шай, ты же взял с собой сюда свой знаменитый мундир? — Джош толкнул локтем Мерра, и тот ухмыльнулся. — Облачайся, мы тут в жизни морасских принцев не видели! Шай фыркнул. Ладно, будет вам облачение. Легко поднявшись с постели, он подошёл к шкафу и достал вакуумный чехол, в котором оказался парадный костюм, изготовленный точно по фигуре наследника Допплер. При всём внешнем изяществе, ощущалось облачение как скафандр: жёсткий серебристый воротник упирался в подбородок, перламутрово-синяя мантия, что крепилась к нерационально огромным плечевым доспехам, готова была яростно вцепиться в любой выступающий предмет, а высокий каблук сапогов с непривычки заставлял голову кружиться. Шай переоделся прямо при однокурсниках, ощущая спиной взгляды этих «гетеросексуалов», — даже Джошуа не смог не засмотреться на его худощавую спину и подтянутые бёдра. Неожиданно захотелось соблазнить их всех, всех четверых, чтобы Грай сжимал челюсти от желания, когда просыпался от воспоминаний, чтобы Ал не мог потом смотреть ему, Шаю, в глаза, чтобы Мерриган разбил ему лицо за эту выходку, чтобы Джош, едва начавший встречаться с любимой девушкой, задыхался после от ненависти к себе и к своей слабой воле. Последняя мысль Шайниса отрезвила и заставила снизить градус эротики. Он застегнул пуговицы, оправил рукава и взмахнул краем мантии, переливающейся искрами на свету. Зачесал волосы назад и обернулся через плечо. — Продолжим игру?