Неизведанные земли

I told him that the hunter would be the hunted. Я сказала ему, что охотник станет жертвой. "Книга Джунглей" Редьярд Киплинг

Ирэн Пуасон была — без сомнения — одной из величайших балерин современности. Еще в двадцать два года ей дали высочайший статус прима-балерины в опере Гарнье, что вполне заслужено, так как в первом же своем танце в новом статусе — это была «Жизель» Адольфа Адана — она покорила зал, который рукоплескал стоя целых пятнадцать минут. Она скромно улыбалась и впоследствии говорила: “ах, что вы... это только заслуга режиссера”, — хотя прекрасно знала, что причиной аншлагов и постоянно забитых лож был никак не режиссер, а она сама, ибо никто даже не смотрел на изыски постановки и роскошь декораций: все взгляды были прикованы к ее хрупкому телу, которое, казалось, сияло ярче солнца, ярче газовых ламп и влюбленных глаз на сцене. И эта скромная, милая девушка сразу стала головной болью всех уважающих себя постановщиков и театральных критиков, так как состав группы приходилось подбирать под нее, ибо танцоры, которые были недостаточно хороши, талантливы, сразу затмевались на ее фоне, сразу появлялось чувство того, что любой балет — это только ее сольный танец, и доходило даже до того, что люди выходили в буфет, если знали, что не будет ее соло в скором времени. Таким образом, Ирэн, не прикладывая к тому никаких усилий, сменила весь состав трупы театра Гарнье: и нельзя сказать, что это ей не польстило, так как человек, уверенный в своей гениальности, еще больше радуется, когда находит этому подтверждения извне. Даже сейчас, выходя из экипажа и благодаря извозчика, она ступала так, словно находилась под светом рамп. Легкие, облачные шажки по тротуару, нежные пальцы, которые сильнее прижимали к груди соболиную накидку в попытке защититься от лютых порывов ветра, верных спутников осени. Ее совсем еще детское лицо ангела покрылось румянцем от колких ударов ветра, чем сгладили благородную бледность и придали немного живого свечения в мраморные, утонченные черты. Один из лучших друзей и верных поклонников ее высокого гения, Гарри Стайлс, попросил помочь с весьма “щекотливым”, как он выразился, подкрепляя слова тихим смешком, делом, и девушка, услышав просьбу, выслушав Гарри, который был большим мастером рассказывать, тут же согласилась, совершенно справедливо считая, что ее священным долгом будет помочь человеку, у которого есть некоторые способности и огромная страсть к балету. Ирэн сказала, что нужно обустроить специальную комнату для занятий, но Гарри и без нее это знал, еще за день до разговора наняв рабочих, которые устанавливали огромные венецианские зеркала и станок. ♡ ♡ ♡ — Сегодня стол накрыт на троих, — заметил Луи, отпивая легкого вина из бокала, так как отказался от дижестива, который, по его мнению (по совершенно правильному мнению), был слишком крепок для Омеги. Они уже поели и просто сидели, расслаблено поглощая наслаждение от общества друг друга. — Да, у нас гости. Но она задерживается, — ответил Гарри, закуривая сигару. Это была его привычка — выкуривать сигару после принятия пищи, и Луи даже казалось, что он успел полюбить ее. Ему нравилось, как выглядел Гарри, откинувшийся на спинку кресла и пускающий кольца дыма в воздух, где они постепенно разлетались и становились невидимыми, растворяясь. — Вы ведь знаете, что нельзя, чтоб кто-то видел меня здесь, — совсем без волнения и страха начал Луи, понимая, что ему, быть может, и хотелось бы, чтобы его кто-то увидел в обществе Гарри. Единственное, что интересовало Луи, кто такая эта таинственная “она”, но долго не пришлось ждать, так как не прошло и десяти минут, как дворецкий ввел в комнату юную красивую девушку, улыбнувшуюся сначала Гарри, а потом и Луи, который был немного сбит с толку. — Здравствуй, — нежно улыбнулся ей в ответ Гарри. — Мы ждали тебя на ужин: но ты, как всегда, опоздала. — Я же должна следовать моде! — сказала Ирэн, смеясь. — Но ты совсем заговорил меня. Познакомь нас скорее, — проявила она живой интерес к Луи, который рассматривал ее так внимательно, как только позволяли законы приличия. — Итак, милый мой Луи, это моя подруга, лучшая балерина современности и твой будущий учитель танца Ирэн Пуасон. Дорогая моя Ирэн, это Луи, мой новый друг, один из самых очаровательных и прекрасных Омег Парижа, Франции и мира. — Сколько пафоса и ни капли скромности, Гарри! Париж тебя портит, — засмеялась Ирэн, которая знала Альфу еще по Лондону, где его похвалы никогда не выходили за границы “Было мило, меня порадовало”, сказанного с натянутой улыбкой. — Не is so fascinating, isn’t he? (Он так очарователен, не так ли?) — спросил Гарри, смотря на Ирэн изучающим взглядом. — The most fascinating boy I have ever seen! (Самый очаровательный мальчик, которого я видела!) — ответила она абсолютно откровенно. — If he dances the way he looks... (Если он танцует так же, как выглядит...) В Ирэн всегда присутствовала тактичность нехарактерная театральной элите, где любой зарывался носом в грязное белье мало-мальски знакомого человека, желая потом растрепать узнанное, дабы вызвать скандал. Девушка, опустив глаза и придав лицу немного загадочной грусти, вдруг заявила, что желает уединиться на несколько минут, прежде чем они встретятся в зале — неожиданно для Луи, но не для Гарри, который усмехнулся и одобрительно кивнул, понимая намерение Ирэн оставить пару наедине, ведь Омега уже казался физически облепленным вопросами. Как только дверь закрывается, не происходит ровным счетом ничего: Луи все так же сидит за столом с болезненно прямой осанкой, что выдает его нервозность под опытным взглядом мужчины, Гарри же впервые не знает, как завязать разговор, ему вдруг захотелось начать оправдываться, что являлось абсолютно немыслимым. И все же повидавший немало обид со стороны Омег, Альфа берет себя в руки и, откашлявшись, достает заготовленную заранее небольшую коробку, обтянутую синим атласом, непременно с пышным бантом по центру. — Прелесть… — Я Вам не прелесть, — Луи сжимает в руках салфетку, намеренно не отводя взгляда от сада за окном, утопающего в сумерках. — Не поверю, что Вы ревнуете, милый, — Гарри непринужденно смеется и, пододвинув стул ближе, садится рядом, почти вплотную, задевая коленями юбку. — О чем Вы говорите? — любопытство скрывается хорошо, но недостаточно — Альфа замечает брошенные взгляды на коробку, что длятся меньше секунды. — Не могу сказать, что не разочарован в Вас, Месье. — Чем я смог вызвать это? — его голос становится глубже, таким, что делает воздух в комнате тяжелым и густым, отчего Омега сглатывает, контролируя свое состояние. — Вы прекрасно знаете, что я не владею английским, и позволили себе диалог с незнакомой мне женщиной, подчеркивая этим упущение моих родителей, из-за которого я… — Ничего подобного, прелесть, — Гарри кладет ладонь поверх чуть дрогнувшей от прикосновения тонкой кисти, отмечая разницу в размерах, стараясь отогнать мысли о том, как это хрупкое тело выглядело бы в его огромной кровати, разумеется, обнаженное. Ничего предосудительного, ведь мало кто смог бы сдержаться, почувствовав откровенный запах возбуждения, во власти которого пришлось гулять по саду, сдерживая животный порыв овладеть Омегой. — Я рад поговорить на английском с любым носителем языка, — тут Гарри преувеличивал, он, в силу своих познаний в этой области, ненавидел людей, которые неграмотно составляли предложения, при этом ведя себя как напыщенные павлины, доказывая всем и вся, что владеют английским на высшем уровне. — Я мог бы давать Вам уроки, разумеется, если Вы захотите. — Обговорите это с моим отцом и будущим мужем, Месье, — Луи выдергивает руку из усилившейся хватки и резко встает, отодвигая стул со скрипом о паркет. Он подходит к раскрытому окну и, отодвинув тюль, вдыхает свежий воздух, успокаивая внезапный порыв гнева. Эта неоправданная ревность откровенно веселила Гарри, он всеми силами старался не засмеяться, дабы не превратить все в глубокую обиду со стороны Омеги, кусая щеки и медленно подходя ближе. — Моншери, — Луи снова вздрагивает под прикосновением Альфы к своей талии, ненавидя ускорившееся сердцебиение и внезапное головокружение. — Все это — для Вас. Я пригласил Ирэн для того, чтобы Вы получили уроки балета от лучшей солистки Европы. А это, — он держит коробку перед Омегой так, что теперь тот не может делать вид, что ее не существует, — небольшой подарок, который поспособствует Вашему быстрому развитию в танце. — И что же это? — теперь Луи сжимает складки юбки, сдерживая детский порыв наброситься на так манящий предмет. — Откройте и все увидите. Омега колеблется еще некоторое время, взвешивая все за и против, размышляя, стоит ли этим жестом выказывать свое принятие уроков с Ирэн, что значит постоянное присутствие балерины в то время, когда он мог бы побыть наедине с Гарри. Любопытство берет верх, и вот пальчики тянут за ленточку, легко развязывая ее. Крышка, покрытая невероятно приятной тканью, из которой нужно шить платья, летит на пол, и это не из-за пренебрежения, а удивления, которое застывает на юном личике вместе с дрожащей кистью, что не решается прикоснуться к атласным пуантам, аккуратно уложенным среди белых кружев. Они кремовые, аккуратные и гладкие, окантованные прозрачными камушками, которые сверкают под освещением комнаты. — Хотите примерить, прелесть? — Гарри открыто наслаждается произведенным эффектом, что невидимой рукой хлопает его по плечу, мол, добился расположения, движешься в правильном направлении. — Да, — шепчет в ответ Луи и присаживается на кресло, к которому его подводит Альфа. Он уже собирается наклониться и снять туфельки, но оказывается остановленным хозяином дома, который садится на колени, прямиком на паркет и приподнимает одну ногу, взяв ее за щиколотку. Омеге приходится немного задрать платье, оголяя ступни, вот только Гарри кажется это мало, и он, молча, только глазами просит открыть больше, для удобства, разумеется. Дрожь проходит по всему телу от легких прикосновений, пальцы мужчины выделяются на фоне белоснежных прозрачных чулок, в то время как снимают туфельки, оставляя ступни в ожидании покоиться на бедрах, пока пуанты не подготовлены. Дыхание обоих сбито, но оба стараются не подавать виду, ведь одно только нахождение наедине — скандал, что же говорить о подобной ситуации, когда, прежде чем надеть подарок на хрупкие ножки, они подвергаются поцелуям в месте рядом с выпирающей косточкой на лодыжке. — Уверен, что Ваши ножки свели с ума не одного Альфу, — ухмыляется Гарри, погружая ступню в пуанты, затягивая ленточку, обвивая ею щиколотку. Луи же не может сказать в ответ и слова, еле сдерживая себя от побега из невидимой клетки, полной напряжения и непозволительной близости. Он подается вперед всем корпусом, желая посмотреть на подарок, дотрагиваясь до атласа пальчиками, скользя по нему и замирая, когда крупные ладони присоединяются, обхватывая ступни. — Я… спасибо… — Омега поднимает голову, застывая от увиденного: Гарри, затаив дыхание, изучает его лицо, шею, ключицы, хаотично рассматривая каждую деталь, впиваясь взглядом в приоткрытые губы, закусывая свои. — Вы достойны самого лучшего, прелесть, — шепчет в ответ Альфа, тяжело сглатывая и отстраняясь, чувствуя головокружительный запах, исходящий от непорочного тела. — Уверен, Ирэн заждалась нас, пора приступить к занятиям. Что скажете? — Да, конечно, — Луи, немного пошатываясь, встает, неловко ступая, не привыкнув к подобному расположению стопы. — Я помогу, — Гарри подает руку, на которую Омега тут же опирается, позволяя себе вдохнуть полной грудью, скидывая напряжение. — Вы будете присутствовать? — Разумеется. Но буду занят чтением, так что не помешаю. ♡ ♡ ♡ Луи чувствовал себя крайне неловко, но виду старался не подавать, все больше выпрямляя осанку при виде оголенной спины Ирэн. Она была одета слишком откровенно, учитывая присутствие Альфы в комнате, однако вела себя так, будто его и нет здесь, расхаживая вокруг Омеги, вытягивая носочек оголенных до чуть выше колен ног. Руки и плечи так же были открыты, заставляя Луи краснеть и отводить взгляд — Джоанна выполнила свою функцию, привив ребенку нормы приличия. — Дорогой, Луи’, ты уже учился балету? — спрашивает девушка, поднимая одну руку Омеги, пробегаясь по внутренней стороне пальцами, раскрывая его кисть, еле касаясь. — Нет, только сам. Но знаю не так много движений, к тому же у меня не было пуант, — он поддается ее влиянию на свое тело, когда ладонь опускается на поясницу, надавливая, заставляя прогнуться, из-за чего плечи автоматически расправляются иначе, живот сам втягивается, а попа призывно выпячивается. — Прекрасно! А что насчет растяжки? Покажи мне, чтобы я смогла понять с чего начать, хорошо? Луи оглядывается на мужчину, сидящего в кресле у окна с книгой в руках. Его освещает торшер, что стоит рядом со столиком, на котором дымится чай, позабытый хозяином. Гарри выглядит так, будто ему все равно — он поглощен изучением некой толстой (чересчур толстой, по мнению Луи) книги, на обложке которой нет ни английских, ни французских букв. Знал бы Омега, когда подходил к станку и закидывал на него ногу, отражаясь в зеркале, где были видны все прелести подъюбочной жизни, что с него не сводят пристального голодного взгляда, что Достоевский впервые отставлен на второй план, что всем вниманием завладело маленькое тело, поддающееся любому внешнему влиянию. Гарри останавливает себя от желания подойти и завладеть, навсегда сделать своим, расторгнуть скорую помолвку и убедить Джоанну и Троя, что они категорически не правы — но прав ли сам Альфа, уподобляясь другим, заостряя внимание на плотских удовольствиях, когда в первую очередь уважал в Луи уровень интеллекта и его расположенность к знаниям нетипичным для Омег. Эти мысли начали тревожить давно, еще с тех пор, когда Луи, расслабившись во сне, попросил себя поцеловать, тогда-то Гарри и понял, что хочет этого, хочет переступить через принципы, воспользоваться беззащитностью и невозможностью противостоять, вот только как бы он уважал себя после этого? Омега слепо доверился человеку, которого толком не знал, который сидел в тюрьме за дуэль с мужем любовницы, и это доверие Гарри никак не мог разрушить, вернее не хотел, пороча имя и тело. Он знал, что кто бы ни завладел им, Луи навсегда останется во власти его образа, созданного самим неопытным мозгом, который и видел только что глупых братьев Хоран и бесхребетного Лиама. Альфу выдает несдержанное фырканье при воспоминании о младшем Пейне. Ирэн же, будто резко вспомнив, что здесь присутствует кто-то еще, восторженно вскрикивает. — Гарри! Ты-то нам и нужен! Скорее, подойди! — она подбегает к мужчине и вырывает из его рук книгу, без уважения к оной швыряет на столик, чуть не опрокинув чашку. Альфа вынужденно встает и, еле сдерживая ухмылку, следует за девушкой, которая в нетерпении тянет его к станку, где, весь красный и смущенный, стоит Луи, опустив голову и сминая юбку. — Встань за Луи, нам нужна твоя помощь. Будешь основой, стержнем. — Так, ладно, — Гарри подходит ближе, чувствуя невидимую дрожь Омеги. — Теперь возьми его за талию и держи крепко, иначе… Так, Луи’, расслабься, не напрягай плечи. Альфа сжимает бока, создавая опору, он видит в зеркале нерешительность в каждом движении Луи и старается передать ему свою уверенность через прикосновения и взгляд. — Давай, дорогой, поднимайся на носочки, это совсем не страшно. Гарри, поднимай его! — Ирэн вскрикивает, не понимая, почему все сами не делают такие элементарные вещи. — Так, аккуратно. Умница! Луи стоит на жесткой невидимой подставке, почти не чувствуя давления, так как Альфа держит его чуть выше, чем нужно. — Все хорошо, прелесть? — Конечно, хорошо, — фыркает девушка, трогая Луи за бедро. — Поднимай. Омега быстро-быстро качает головой, прикрывая лицо ладошками, проклиная себя за выбранное шелковое платье, которое так легко соскальзывает с подъюбников. — Прекрати! И поднимай! — Ирэн оказывается строгим учителем, не терпящим неповиновения, придерживаясь позиции: уж если позвали учить, так будьте добры выполнять все, что говорят. — Не хочу, — отрезает Омега, гордо вскинув подбородок, смотря в пустоту за плечом Альфы через зеркало. — Что? Почему? — удивляется девушка, переводя недовольный взгляд с Луи на мужчину. — Я могу отвернуться, — Гарри понимает нежелание Омеги действовать при нем, вспомнив оголенные ноги, затянутые в чулки, сдерживая новую волну порыва похоти. — Да, только если так… ♡ ♡ ♡ И все последующие десять дней были как в счастливом бреду, когда сказка, мечта Луи постепенно начала обретать очертания, становиться более реальной, с каждым занятием ему хотелось парить в облаках, каждое новое движение, позиция или просто положение рук, которые так нежно выставляла ему Ирэн, приближало Луи к порогам блаженства. И особенно Омегу радовало, когда Ирэн с нежной улыбкой хвалила его за правильно сделанный поворот или прыжок. Один лишь только раз Гарри позволил себе не присутствовать на занятии. И то пришел под конец, завалился в комнату узнать, как успехи будущей “звезды балета”, как окрестила его Ирэн в шутку. Хотя и в шутке этой была доля правды, ибо — призналась она Гарри — “если бы родители мальчика немного раньше поспособствовали увлечению сына, то я бы всерьез опасалась за свое место”. Однако по мнению Луи, лучше бы вовсе не приходил, потому что от мужчины исходил едва слышный запах какой-то Омеги. Луи поморщил носик, уловив эти отвратительные нотки в таком привычном, уже почти что родном запахе мужчины, и его охватило чувства злости, обиды и ревности. Когда Гарри подошел поцеловать ему руку, Луи хотелось дать ему гулкую пощечину, стереть наглую ухмылку с лица и вообще — убежать, уйти из его дому и никогда не возвращаться, но также он понимал, что Гарри ничего ему не должен и что он может спать со всем Парижем, хоть по очереди, хоть разом, и, наверное, именно это обижало больше всего. Это чувство того, что между ними ничего нет, кроме привязанности, легкого кокетства и флирта. Гарри мог бы, мог хотя бы ближайшую неделю хранить ему какую-то полумистическую верность. Луи вдруг почувствовал страстное желание отплатить Альфе той же монетой: и будь в этой комнате хоть один кандидат на роль инструмента мщения — Омега бы не побрезговал ничем и сделал бы с ним то, что еще, должно быть, не больше часу назад делал Гарри. Хотя он вряд ли смог бы нарушить обещание, данное матери, когда в вечерних сумерках она зашла к нему в комнату и сказала, что знает о его ночных похождениях и никак не может их остановить, а потому просит лишь об одном: “Оставайся невинным, иначе это будет большой позор для всех нас”. В глазах ее читалось, что он и так уже скомпрометировал всю семью пусть даже только в глазах их самих, но произнести это Джоанна не осмелилась, зная, что для сего Омеги нет ничего святого, и он ни перед чем не остановится, если будет зол. — Гарри, ты удачно пришел, — сказала Ирэн. — Поддержи Луи, очень сложная позиция, нужно встать на одни только большие пальцы, а это будет безумно больно и тяжело физически в первый раз. — Конечно, — ответил Гарри, обрадовавшись возможности соприкоснуться с Омегой, но Луи остудил его пылкий порыв холодным: — Я думаю, у меня получится. И то ли злость, то ли истинный талант вкупе с нечеловеческим усилием помогли Луи стать в позицию с первого раза и продержаться так длительное время, пока не послышались рукоплескания воистину восхищенной Ирэн, а за ними и угрюмые хлопки Гарри, который поплелся на свое привычное место, где, приветливо раскрыв страницы, ждала книга, которую на этот раз он вознамерился серьезно читать, а не отвлекаться то и дело на Луи. Ему порядком поднадоела эта зависимость на клеточном уровне от мальчишки, он сам себя не узнавал в последнее время, вечно только тем и занят, что думает о нем, когда Омеги нет рядом, и все пялится или болтает, когда они находятся друг с другом. Как бы он не пытался себя убедить, что пора это прекращать, всякий раз образ Луи с дразнящей улыбкой и тонким голоском всплывал в памяти. И в такие моменты Гарри готов был лезть на стены от осознания собственно беспомощности перед хрупким мальчишкой. ♡ ♡ ♡ Луи грустил весь день, осознавая, что до помолвки осталась всего одна ночь, он, предугадав свое состояние заранее, попросил Ирэн отложить занятия на несколько дней, решив побыть наедине с Гарри, отвлечь себя разговорами и приятной компанией с человеком, который его, по крайней мере, уважал. Вот только Альфы не оказалось ни в стенах замка, ни на его территории, в чем Луи убедился, обойдя все коридоры и закутки сада. Отсутствие света поначалу помогало расслабиться, но с каждой секундой стало нагнетать обстановку, вызывая желание повеситься от своей неспособности повлиять на ситуацию от бессилия перед родителями, которые смогли выбрать самого глупого и бездарного представителя среди тех Альф, что предлагали и руку, и баснословные деньги. Выбери Джоанна одного из состоятельных иностранцев, Луи хотя бы мог утешать себя дорогими покупками и видом на океан, а тут… сплошное разочарование в жизни, когда еще и жизнь толком не познал. Кресло в танцевальном зале, что всегда занимал Гарри, пока Омега занимался, показалось очень удобным, особенно под нежным светом торшера и с горячей чашкой английского чая, который предпочитал Альфа в темное время суток. Огромная книга сразу привлекла внимание, с множеством закладок с пометками почерком Гарри, где одно слово на незнакомом Луи языке стояло напротив слова на английском. Омега пытался прочесть второй столбик, который должен был хотя бы немного понимать, но разочаровался в собственной безграмотности, твердо решив брать уроки у лучшего учителя языка, пока новоиспеченный муж будет требовать внимания, и, может быть, этим учителем станет Гарри Стайлс? Не увидев в этом ничего противозаконного, Луи улыбнулся сам себе и принял решение поговорить с Альфой, как только он придет, а он должен был прийти, ведь это последний вечер, когда Омега свободен физически, но больше психологически. Луи уже было решил прикорнуть, кутаясь в плед, поджав под себя ноги, наплевав на мятое платье и опухлость лица после сна, как послышались быстрые тяжелые шаги, а следом и удар двери о стену, которую распахнули с сильнейшим толчком. — Месье, я ждал Вас, — Омега протер глаза, стараясь быстрее проснуться и не подать виду, будто он заскучал. — Прелесть, иди ко мне, — Луи передернуло от глубокого, хриплого голоса. Он тут же поднял глаза и в огромном удивлении уставился на тяжело дышащего Альфу, черная шелковая рубашка которого была наполовину расстегнута, а глаза заволокла дымка похоти. И тут Омега почувствовал сильнейший запах, горький, насыщенный с табачной горчинкой, терпкий, оседающий в горле, перекрывающий дыхание, призывающий мозг отключиться. — Ч-что происходит? — и Луи знал ответ, но не хотел в это верить, не хотел услышать роковые слова от Гарри, всегда понимающего и держащего себя в руках. Он встает с кресла и идет спиной в дальний от двери угол, прикрывая себя пледом, видя в этом мягком предмете мнимое спасение. Гарри молчал, он медленно приближался, разрывая полы рубашки, игнорируя пуговицы, которые со звоном ударялись о мрамор, пугая одержимостью во всем своем существе, заставляя Омегу покрываться мурашками страха и неприятного, неконтролируемого возбуждения. — М-месье, остановитесь, — Луи уперся спиной в станок, вздрагивая, ощущая конец пути спасения. — П-помолвка состоится через день, вы не… — Прелесть, твой ротик создан для более приятных дел, чем пустые разговоры, — мужчина переместил руки на пояс брюк, расстегивая пуговицы, чем привлек внимание Омеги, который спустя секунду зажмурился и отвернулся лицом к зеркалу, краснея от увиденного внушительных размеров бугорка. — Остановитесь, пожалуйста! — последнее слово Луи выкрикивает громче, чем планировал, чувствуя сильную хватку на талии, от которой образовывались синяки на тонкой коже под легким платьем, и начинает дергаться, пытаясь вырваться, будто загнанный в клетку зверь, которому уготовлено попасть на стол к ужину. — Прелесть, только мой, Луи’, — шепчет на ухо дрожащему Омеге Гарри, чуть прикусывая его, заглушая свой голос звуком рвущейся ткани юбки. — Нет-нет-нет, — будто в бреду повторяет Луи, не веря, что его первый раз случится с Альфой в его гон, когда мужчина не может себя контролировать, когда с легкостью сделает больно, не заметив этого, прежде играясь с добычей, доводя ее до края беспамятства. — Гарри! Прекратите! — он визжит и разворачивается, ударяя мужчину кулаками по груди, тщась освободиться. Однако ему удается ослабить давление и сделать пару шагов в сторону, но через мгновение его возвращают на место, швырнув к стене лицом вперед, отчего Луи ударяется головой о зеркало, чуть не падая в обморок от силы удара и звука бьющейся гладкой поверхности, в которой немногим ранее отразился исступленный взгляд Альфы. — Ты будешь меня слушаться! Чертова сука! — кричит Гарри, стаскивая платье полностью, оставляя ослабленное тело голым, только в чулках и трусиках. — Понял? Только меня! — Остановитесь! — Луи не оставляет попыток вразумить Альфу, моля Высшие силы о том, чтобы он послал Гарри чуточку прозрения для того, чтобы он понял, что же творит под действием инстинктов. — Замолчи! — мужчина срывает белье и наклоняет Омегу вперед, наслаждаясь видом дырочки, что призывно выделяет смазку, только от одного запаха которой мозг затуманивается окончательно. Альфа входит в узкое отверстие, что раскрывается так, точно провело в ожидании целые сутки, однако сумасшедший визг, срывающийся на хриплые всхлипы и просьбы прекратить, кровь, струйкой стекающая по бедру, и хватка тонких пальцев на предплечьях мужчины, которые оставляют глубокие царапины, говорят о том, что Омега испытывает сильнейшую боль, что совершенно не волнует Альфу, который одним резким движением входит на всю длину, наслаждаясь контактом и обволакивающим теплом уже не девственной дырочки. Луи просит остановиться постоянно, слабым, почти мертвым голосом, все время пока Альфа вбивался в него в танцевальном зале, издавая звериные рыки и кончая глубоко внутрь, метя без спроса, пока мужчина нес его наверх, в свою спальню, красноречиво молча в ответ на мольбы о прекращении пыток, пока Гарри укладывал его на постель и раздвигал ноги, желая новой разрядки. — Прекрати, прелесть, твое тело хочет этого, — ухмыляется мужчина, пользуясь Омегой в который раз, игнорируя кровь на лице, что течет из раны, и усталую слабость, которая вот-вот готова перейти в этап обморочного состояния. — Только тело, Месье, — Луи понимает, что Гарри руководит желание произвести потомство, заложенное глубоко внутри, которое вызывает сейчас только ненависть и презрение, даже жалость, ведь Альфы предстают в новом свете, когда совершенно не могут контролировать себя, когда их покидает здравомыслие, а рассудок помутняется похотью, доводя хозяина до сумасшествия, делая его безвольным животным, требующим только секса на уровне инстинкта размножения. Дырочка Луи выделяет смазку вразрез желаниям самого Омеги прекратить насилие, вот только тело не подчиняется, отвечая на требования природы создать семью. Но этому не бывать, ведь первой течки еще не случилось, ей даже и не пахло, ни буквально, ни фигурально, так что все бесконечные “старания” Альфы были впустую, чего он явно не понимал, вдалбливаясь в измученное тело, покрывая его новыми синяками и укусами, откровенно наслаждаясь юным невинным телом, которое теперь источает его аромат, смешанный с индивидуальным, превращаясь в поистине прекрасный. Единственное, что помнит Луи перед тем как отключиться спустя пару часов принудительной близости, это содрогающегося Альфу сверху, который сжимает его в хватке, будто в тисках, оставляя следы не только на коже, но и в сердце, что покрывается новой глубокой трещиной разочарования. ♡ ♡ ♡ Утро не встретило любовников солнцем, только хмурое небо, затянутое тяжелыми тучами, что с минуты на минуту должны были разразиться дождем, и ветром, проникающим сквозь приоткрытую створку окна. Гарри хмурится, проснувшись от холода и странного ощущения, будто он не один в постели, чего не было ни разу в его жизни — в каком бы состоянии он ни находился, мужчина спал один, не желая впускать посторонних в постель, уж слишком интимным ему это казалось. Едва глаза подвергаются пытке раскрытия, распахиваются тут же при виде хрупкого тела, покрытого тонкой простыней, бледного и обездвиженного, точно мертвого — осознание произошедшего обваливается лавиной на гудящую, будто после бутылки высокоградусного напитка, голову. Гарри прислушивается к слабому дыханию и немного успокаивается, понимая, что Омега жив, находя в этом огромный плюс, однако лавина воспоминаний так и рушится на него, не прекращая поток, в котором всхлипы смешиваются с мольбами остановиться и громкими шлепками кожи о кожу на протяжении нескончаемого удовольствия для мужчины и боли для Луи. Гарри благодарен судьбе, что этот гон прошел относительно быстро, всего-то ночь и несколько часов, но должен он был провести его с женщиной, точнее, с одной из постоянных любовниц, которая уже была готова принять его в себя, вот только желание получить того Омегу, который ждет его в огромном замке, наверняка один, свербило в мозгу целый день и послужило точкой невозврата, когда сознание уже не подчиняется хозяину и только лишь пытается добраться до тела, которое стоит перед глазами в легком платьице, такое невинное и зовущее. Гарри проклинает себя и свое помешательство, которое повлияло на жизнь Луи, невинного Луи, стесняющегося любых намеков, огрызающегося едкими фразами, которые должны были бы его прикрыть, вот только мужчина видел в этом столько неуверенности и непорочности, отчего становилось еще противнее от самого себя, посмевшего испортить лучший цветок, превратив его в гербарий. Жажда сушит горло, но мужчина не смеет встать, боясь потревожить сон Омеги, который пребывает в спокойствии, что, скорее всего, исчезнет, как только он проснется. Гарри решает подождать, чувствуя огромную тяжесть вины, уставившись на спутанные волосы на затылке, слипшиеся в некоторых местах, и Альфа надеется, что не его спермой. Дождь набирает обороты и уже стучит о перила балкона и черепицу, пробираясь в комнату приятным запахом через так и не закрытое окно. Гарри глубоко вдыхает, просыпаясь окончательно, чувствуя наряду с озоном новый аромат, так похожий на его, но смешанный со сладкими нотками, присущими Луи, — Альфа не может сдержать улыбку, позволив себе несколько секунд наслаждаться принадлежностью Омеги себе. Он понимает, что это полнейший бред, что, в лучшем случае, Джонатан вызовет его на дуэль, в худшем же — Луи одарит полнейшим презрением и равнодушием. Гарри понимает, что Омега не спит, по слабому движению простыней с последующим тихим звуком боли, который еще несколько раз повторяется у мужчины в голове, забивая крышку гроба уважения себя. Проходит, как казалось Альфе, больше получаса, прежде чем Луи встает, проигнорировав свою наготу и простыни, и разворачивается лицом к Гарри, демонстрируя все ссадины и огромные синяки, рассыпанные по всему бледному, почти белому телу, что выделяются ярким контрастом. — Луи’, — пытается Альфа, садясь на кровати. — Ничего не говорите, — шипит Омега, ежась от сильного порыва ветра, но не двигаясь ни на шаг. — Вы предали меня! Вы обесчестили… — Я не контро… — Вы могли бы! — Луи повышает голос, гордо вскидывая подбородок. — Я разочарован в Вас, Вы оказались таким же, как и каждый, как и самый мерзкий и низкий Альфа. Да Вы даже не смеете называться Альфой, когда посмели сотворить со мной такое прямо перед помолвкой! — Мы можем все исправить, — отчаянно просит Гарри. — Вы выйдете за меня и… — Не смейте предлагать мне себя ни в качестве мужа, ни в любом другом! — Луи отворачивается и глубоко вдыхает, заставляя мужчину ужаснуться еще больше, увидев спину, попу и бедра, покрытые кровью и царапинами, на левом же боку расположилась огромная гематома с разными оттенками от ярко красного до темного фиолетового. — Какой сегодня день? — уже тише спрашивает Омега. — День Вашей помолвки. — Тем и лучше. Вы помоете меня, оденете в лучшее платье и сопроводите в Церковь, — и вот оно равнодушие, самое страшное, чего боялся Альфа. — Но так Вы скомпрометируется себя еще больше, — недоумевает Гарри, предвидя шок на лицах родителей Луи и Джонатана, самого жениха. — А больше некуда, мой милый. Однако так Вы хотя бы защитите меня от месива, в которое может превратиться мое и так искалеченное тело от розог матери. И Вы не посмеете отказаться.