Неизведанные земли

В конце концов, моя жизнь всегда была третьесортной драмой. Давайте же, раскапывайте мое темное прошлое. Распускайте слухи, сколько хотите. Но… сценарий своего блестящего будущего я напишу сама. Эмиль Золя, "Нана" 1880 год

Предрождественская суета завладела домом Пейнов еще четыре недели назад, когда все слуги, постоянные и нанятые на время, намывали стены, полы и потолки в каждой комнате, протирали мебель, вытряхивали ковры и перины, начищали посуду до блеска, приводили в порядок двор. Авелин оказалась крайне набожной — в первый же день поста она сделала венок из еловых веток и повесила его над камином, украсив четырьмя свечами, которые и предстояло зажечь по одной в каждое воскресение до праздника. Также по ее требованию, которое больше напоминало просьбу, повар готовил только постную пищу, придерживаясь самых строгих правил, Мадам же решила, что для двухмесячного ребенка в ее животе это будет только на пользу, так с самого раннего периода он, если окажется мальчиком, закалится и станет терпеливым, девочка в свою очередь скромной и послушной. Луи только закатывал глаза на подобные рассуждения, не понимая, как крохотное создание сможет понять, что его не морят голодом и заставляют есть сухую, безвкусную пищу, а воспитывают характер. Однако энтузиазму Авелин можно было только позавидовать, то, с какой энергией и эмоциональной открытостью она выполняла каждое указание Библии и Церкви, восхищало Омегу, потому как женщине даже в голову не приходило, что таким образом ею управляют — она видела счастье в подобном подчинении и покорности. Как гостю, Луи приходилось посещать все церковные службы вместе с семьей, что приняла его, он выслушивал евангельские чтения, от всего сердца пытаясь понимать и принимать слова проповедника, но все было тщетно — веки тяжелели, глаза слипались, рот так и порывался раскрыться в зевке. Однако статная фигура Лиама, с широкими плечами и прямой осанкой, не позволяла поддаться Морфею и приятной сонной атмосфере, Луи держался до последнего, шепотом повторяя за Священником, дабы сохранить лицо перед мужчиной. Любимым временем Омеги было то, когда на венках в каждом доме уже горели все четыре свечи, что означало — наступил Сочельник. Рядом с камином Авелин установила подобную той, что была в церкви, маленькую люльку, куда двадцать третьего декабря положила фигурку Иисуса. Дом был чист и украшен, приятно пах еловыми веточками, собранными в небольшие букетики и установленными чуть ли не во всех углах, царила атмосфера таинства, ожидания чуда и сокровенного действия. За три дня до Рождества в особняк Пейнов приехал Гарри Стайлс, всполошив прислугу и саму Авелин, которая и не надеялась на такой скорый визит старого друга, который искренне ее уважал и любил. Они были знакомы еще с давних пор, когда она, ярая поклонница искусства, узнала о том, что у Месье Стайлса содержится одна из самых больших коллекций античных скульптур и полотен эпохи Возрождения, и, поборов свое врожденное стеснение, написала ему длинное письмо с просьбой посетить его замок в сопровождении своего двоюродного брата и вдоволь полюбоваться этими “Великими Творениями”. Гарри же, будучи по природе отзывчивым к любви людей к искусству, в тот же день написал ответное письмо и попросил назначить день, когда им обоим будет удобно. Так началось их общение, которое плавно перетекло в дружбу, пропитанную доверием и глубоким принятием и уважением друг друга, когда не обращаешь внимания на сплетни и маски, а видишь в человеке только то, что является настоящим, потому как не открыться искренне, без притворства, было просто невозможно. Авелин подкупила мужчину своей аристократичной, не наигранной “Леди”, что было у нее в крови и досталось от родителей, которые воспитали дочь в меру стеснительной, умевшей поддержать любой разговор, однако говорить только тогда, когда это потребуется, а не перебивать и лезть со своими, пусть и умными, мыслями. То, что Гарри видел в подруге как истинное благородство и великодушие, Луи считал простотой и скучностью, так как растормошить вечно, будто сонную и податливую Омегу, по его мнению, было чем-то неосуществимым. Гарри же произвел на Авелин впечатление серьезного и уверенного мужчины, знающего цену не только себе и своим достижениям, но и каждого вокруг, как человека, так и предмета, места и времени — он уважал во всем, будь то одушевленный или нет объект, преданность своему предназначению и развитие, которое не было связанно со стремлением идти в ногу со временем, а относительно самого себя. Как если бы он говорил об обычных цветах, приводя их в пример людям, которые остались топтаться на одном месте — начиная с ростка и заканчивая гербарием — Гарри восхищался тяготением простых растений к прекрасному, тем, как каждая головка одного кустарника превосходила другую в своей восхитительной первозданности, как став простым засушенным предметом, розы источали приятный аромат и были необыкновенны и после смерти. За всю свою жизнь он подарил только один букет, вызвав у Авелин слезы неверия и печали, она не хотела признавать то, что Гарри поставил на одну ступень ее и такие прекрасные белоснежные фрезии, возлагая огромную ответственность на плечи, будто говоря, что видит в ней отражение цветов, их власти и любви. ♡ ♡ ♡ Три дня Луи не покидал комнаты, выходя из нее только поздно ночью, когда Рона сообщала, что все разошлись по своим комнатам после долгих вечерних разговоров — он шел в ванную, чтобы очередной раз окунуться в розовую воду, пропитаться ее ароматом, очиститься от грязи прошлого и скинуть мрачное настроение. Рона круговыми движениями втирала молотый кофе, чтобы кожа не казалась болезненно бледной, после наносила жирную кремообразную массу, изводя сухость, избавляя от шелушащихся небольших участков, возвращая былое сияние, нежность и бархатистость. Долгие три дня, в которые Омега не сказал и слова кому-то, кроме Роны. Он с остервенением писал все новые и новые письма, выплескивая остатки боли, освобождая место для других чувств, что не должны были влиять на его настроение. Точкой же на бумаге стал момент, когда стопка была вложена в конверт, делая его довольно-таки пухлым и приятным на ощупь — Луи задумался, мог ли он послать свою душу, свои откровения хотя бы одному человеку в этом мире? Мог ли он довериться, не боясь быть высмеянным и раскрытым перед другими? — Кхм, — тактично привлекла внимание Рона, возвращаясь в комнату с коробкой, где лежала новая шелковая юбка. — Что? — Луи отложил конверт, бросив на него последний короткий взгляд, и подошел к девушке, которая уже была готова одевать его. — Через полчаса все уезжают в церковь. Он только кивнул и глубоко вдохнул, чувствуя мандраж перед ответственным событием, которое явно не было связанно с религией и событием, которое когда-то давно перевернуло сознание людей и положило начало новой эпохе, именуемой как Наша Эра. Месса проводилась в местной церкви, куда съезжались со всей округи, в первых рядах скамей устраивались самые знатные представители, в последних же чернорабочие и слуги, разумеется, Луи должен был попасть ближе к Алтарю, хоть его это и не сильно беспокоило, так как все мысли были заняты внешним видом, который ни на дюйм не должен был выглядеть хотя бы хорошо — восхитительно, и не меньше. — Что ты делаешь? — он ударил Рону по запястью, когда та поднесла к его лицу кисточку, полную порошка пудры. — Убери это, я не Сьюзан, в конце концов. Луи покачал головой и взглянул на себя в зеркало — светло-голубое, невинное платье в пол, с синими бантиками с камушком в центре каждого, ненавязчиво оттеняло цвет его глаз и приятную бледность кожи, которая теперь не казалась зеленоватой, а скорее походила на привилегированную. Небольшая шляпка скрывала лицо ниспадающей вуалью, что доставала до подбородка, руки были затянуты в белые перчатки, поверх которых надеты браслеты из камней идентичным тем, что были на платье. Рона подала шубку и помогла одеться до конца, поправляя складки пышной юбки. Мысли о своем одиночестве терзали Луи, он все искал в памяти человека, который смог бы выслушать его, не упрекнув ни в одном высказывании и чувстве, приняв все как должное, естественное и неотъемлемое. Он, с несвойственной ему резкостью, подошел к столу и небрежно написал на конверте: “Г.С.”, — оставив черную каплю рядом, что стекла с острого кончика пера, брошенного поверх, будто ему сделали одолжение, воспользовавшись. ♡ ♡ ♡ Улыбка так и рвалась наружу, скрываемая поджатыми губами и вуалью — Луи, стоя в церкви на своем месте во втором ряду, не мог отделаться от воспоминаний о лице Авелин, глаза которой увеличились в несколько раз, когда она услышала, что Гарри не собирается идти со всеми на мессу. На вопрос же об исповедовании он ответил с легкой усмешкой и искрами в глазах, что ни разу в своей жизни не искал спасения в рассказах о своих грехах человеку, который делал вид, что слушает, обещая снять наказание за содеянное. “Нахожу это занятие довольно-таки глупым и забавным. К тому же, нужен ли посредник в раскаянии перед Богом? Уверен, что смогу справиться и без Священника”, — на этом моменте Авелин ахнула и прикрыла рот ладошкой, Луи же думал, что готов позабыть обо всех приличиях и взорваться громким смехом, улицезрев сцену лучше парижских спектаклей. Картинка никак не покидала голову Омеги, он пытался сосредоточиться на праздничной молитве, куда все же приехал и Гарри, поддавшись почти слезным уговорам Мадам Пейн, желая для нее “только спокойствия и благоприятной атмосферы для вынашивания ребенка”. Луи не задерживался в холле, спустившись, он демонстративно игнорировал Альфу, следуя прямиком к каретам, одна из которых была подана для Омег — утепленная, с большим количеством подушек и одеялком, если вдруг Авелин стало бы холодно. Все вокруг заботились о ней, Луи же находил это неуместным потому, что она сама решила завести потомство, и носиться вокруг нее, как если бы женщина ожидала появления самого Иисуса, выглядело нелепо и бессмысленно. Все являло себя так, будто только служители церкви и Авелин пришли на сие мероприятие ради Бога и праздника, остальные же ожидали окончания проповедей и момента, когда Священник положит фигурку новорожденного ребенка в ясли, дабы поговорить друг с другом и обменяться последними сплетнями. Ничего не менялось в прогнившем обществе, которое отличалось от парижского лишь тем, что одевалось безвкусно и душилось крайне много, не подумав о тех, кто находился рядом. Луи задыхался — рядом с ним стояла девушка, которая то и дело крутила головой в поисках кого-то, вероятно, понравившегося Альфы, она пахла ванилью так сильно, что у Омеги в носу першило и пару раз вырвался тихий чих, который был больше похож на писк мышки. К слову, самым нелюбимым ароматом Луи был именно ванили, ни цветов аниса, ни пачули и даже нероли и имбирь казались сносными, но этой девчонки непременно нужно было надушиться именно ванилью! И так, будто она праздничный пирог — не меньше. Ему пришлось сделать шаг вперед, где через скамейку стояли мужчины, Лиам и Гарри, рядом с ними скопился легкий, прозрачный воздух, еще не испорченный заморскими маслами, лишь наполненный приятными нотками роскоши и аристократии. Луи улыбнулся, вдыхая глубже, наслаждаясь, через мгновение хмурясь от того, что запах не принадлежал Лиаму, обладатель же его держал книжку с молитвами закрытой и нетерпеливо стучал по корешку большим пальцем правой руки, широко расправив плечи, выполняя обещание, данное подруге, периодически поправляя волосы, которые волнами ложились на плечи. И сколько же Луи пришлось приложить усилий, чтобы не запустить и свои пальцы в мягкие, кофейного цвета пряди, чтобы оттянуть их и услышать глубокий стон блаженства. Он знал, как доставить Гарри удовольствие, однако не собирался делать этого впредь. Ни за что и никогда, ни под каким предлогом, и даже период течки не должен повлиять на него — запереться в спальне, вот каков был план Омеги на свой первый раз, когда ему придется справляться самому, ведь ни одному мужчине на свете он не собирался отдаваться в такой хрупкий момент его организма, когда создать ребенка ничего не стоит, а этого он хотел меньше всего. Наконец месса была окончена, и меньшее, чего ожидал Луи, было то, что к нему подбежит с десяток мужчин, Омег и Альф, расталкивая друг друга, вскрикивая слова ругательств. Впервые Луи было стыдно за незнакомых ему людей, каждый из которых тянулся к нему, дабы поцеловать кисть, дотронуться до платья, приобнять или вдохнуть чистый аромат, что приблизился к невинному за два месяца уединения. Луи был сбит с толку, он успел выйти в общий проход, чтобы проследовать за Авелин к карете, однако та уже умчалась вперед под руку с Лиамом, решив поздравить семьи, с которыми она ближе всего общалась, а вокруг столпились незнакомцы с горящими глазами, полными похоти и азарта, будто Луи являлся призом в состязании с дьяволом прямиком в центре дома Господня. — Не трогайте меня, — он вырвал руку из хватки самого смелого, который без разрешения лапал запястье и тянул Омегу на себя. — Что Вы себе позволяете? — Луи пробирался сквозь образовавшуюся толпу, чувствуя давление со всех сторон, шум непрекращающихся уговоров и предложений стать его любовником и просто прогуляться по взморью. Он забывал дышать, пораженный до глубины сознания наглостью и пошлостью провинции, куда, видимо, не дошли такие понятия, как этикет и нормы приличия. — Я сказал Вам, не трогать меня, — Луи со всей силы ударил Альфу по щеке ладонью, спрятанной в белого бархата перчатку, испепеляя его взглядом, затянутым дымкой злости и ненависти к людям, которые воспользовались положением, его незащищенностью, и набросились, как шакалы на жертву. Он гордо вскинул подбородок и пошел прочь, сквозь расступившееся сборище оборванцев, которые посмели занимать первые ряды скамеек, хотя достойны были лишь места за дверьми церкви. — Вас уже и спасать не нужно, — у входа стоял Гарри собственной персоной, с призывно подставленным локтем, предлагая взять его под руку. — Я было хотел кинуться Вам на помощь… — Благодарю, — Луи перебил его, размышляя, стоит ли давать сигнал мужчине на то, что он расположен к общению. — Однако почему Вы были так уверены, что я не соглашусь провести рождественский вечер с одним из этих, — его язык затвердел на слове “кавалеров”, стоило одному из них присвистнуть вслед, — мужчин? — Думаю, потому что Вы не один из дешевых шлюх, которые радуются подобному вниманию, — на полном серьезе ответил Гарри. — Доведите меня до кареты, я поеду с Авелин, — Луи фыркнул и бросил взгляд на улицу, желая поскорее убраться отсюда. — Боюсь, Мадам и Месье Пейн уже уехали, — Альфа шел медленно, что совершенно не соответствовало бурлящей в Луи энергии, которая все хотела вырваться наружу хотя бы через быструю ходьбу. — Что ж, тогда я поеду один, — он забрался внутрь с помощью Гарри, опираясь на его руку, радуясь, что не чувствует тепло его кожи, о которой хватало одних только мыслей, чтобы покрыться мурашками. — Оставите меня здесь? — Не пристало замужним Омегам разъезжать с посторонними мужчинами, — Луи потянулся к дверце, чтобы закрыть ее, однако мужчина перехватил его за запястье, сжимая до слабой, но неприятной боли и привлекая ближе. — С каких это пор Вас заботит Ваше положение? — Гарри говорил, растягивая слова, находясь на непозволительно близком расстоянии, привлекая внимание каждого вышедшего из дверей церкви. — Отпустите, иначе мне придется ударить и Вас, — Омега выдернул руку из цепкой хватки и отстранился, ощущая на своем лице горячее дыхание Альфы на протяжении всей дороги. ♡ ♡ ♡ Дом с каждой минутой все больше наполнялся гостями, поток родителей, тетушек, бабушек, их взрослых детей и друзей Авелин и Лиама не прекращался, то и дело раздавалась трель входного звонка, оповещающая о новых прибывших, которых встречала хозяйка, почтительно склоняя голову и обнимая в порыве счастья видеть каждого. Мужчины собрались в небольшой комнате перед столовой, раскуривая сигары и распивая аперитив, которого было подано два вида — вермут, к созданию которого приложил руку еще сам Гиппократ, и Кампари, ликер, выпущенный несколько лет назад и пользующийся огромной популярностью и спросом. Мало кто выбрал первый напиток, классическому крепленому вину отдавали предпочтение только те, кто не хотел произвести впечатление на окружающих своим стремлением ко всему новому, что не значит лучшему, и те, кто не стеснялся своей любви к древнему, как мир, напитку. — Поговаривают, в первых числах весны начнется война, — подал голос кузен Авелин Вивьен, на семь лет старше ее и такой же нежный личиком, с аристократичными повадками, пропитанными воспитанностью и этикетом — приехал он только сегодня из Парижа по приглашению своей любимой младшей сестрички. — Эту шарманку тянут еще с конца лета, постоянно перенося дату. Слышали шутку о Бисмарке? — сквозь поднявшийся гул громче остальных ответил пожилой мужчина, одетый в костюм, который когда-то был сшит за очень большие деньги, сейчас же выцвел, а местами поблескивал из-за постоянного трения. — Чего-чего, а шуток о “железном канцлере” Германии не слышал, — вставил предназначенное поднять всем настроение слово Лиам, сверкая глазами, которые вмиг загорелись, стоило в помещении начаться спорам о войне. — Говорят, он настолько заинтересован в России и русском языке, что и войну с Францией спровоцировать не может! — не унимался Дегэйр, допивая уже второй бокал Кампари. — Не думаю, что нам всем поздоровится, когда это все-таки произойдет, так что, по моему скромному мнению, пусть любовь Отто и России только растет и развивается, — с неким пренебрежением в голосе сказал Гарри, затягиваясь сигарой и расслабленно выпуская дым в возбужденный воздух, где взгляд каждого был прикован к нему. — Мы знаем о Вашем отношении к войне, Месье, и лучше бы Вы помалкивали в этот раз, дабы не спровоцировать дуэль, — Камиль хоть и выглядел, как только что вылупившийся цыпленок, с этим рыжим невинным пушком на лице и светлыми волосами, однако во всем выражении и стойке его тела был вызов, в котором ясно читались неприязнь и вражда. — Пока что только Вы занимаетесь этим, — ухмыльнулся мужчина юношескому напору, что только будоражил кровь в парне, который закипал лишь от одного взгляда на уверенного и самодостаточного Альфу. — К тому же, я собираюсь говорить все, что посчитаю нужным, не в этом ли суть диалога? Вам стоило бы лучше изучать этику отношений в пансионе, мой друг. — Я посещал гимназию при императорском дворе, — он покраснел и готов был взорваться от того, что Гарри сделал отсылку к его образованию, которое походило на омежье. — Что ж, не могу быть уверен в этом. Мои близкие знакомые, в частности Леон Мишель, никогда не позволяли себе затыкать собеседника. — Еще скажите, что Вы состоите в отношениях с республиканцем, — вмешался Лиам, скрывая своим агрессивным тоном восторг, который, точно у неопытного ребенка, вызвал простой отсыл к высокопоставленным деятелям Франции. — Хм, — Гарри задумался, оценивая собравшихся, и глубоко вздохнул, поправляя волосы. — Лиам, я считал Вас достаточно умным для того, чтобы Вы не были на стороне имперского строя и не придерживались ошибочного мнения о том, что Наполеон третий еще сможет удержать власть в своих руках. Оглянитесь, это крах Франции в ее же глазах, в глазах наших наследников. — О каких наследниках Вы можете говорить? Когда сами за свои тридцать с лишним лет не заимели хотя бы одного, а только и делаете, что метите всех Омег в округе, создавая скандал на скандале, — Лиам демонстративно засмеялся, засовывая руки в карманы брюк, что означало открытую неприязнь к собеседнику, мало кто знал, что на самом деле творилось внутри мужчины — противоречие и презрение к самому себе и своему возбуждению, которое скапливалось не в паху, когда, например, Луи проходил мимо по тесным коридорам особняка, а в самом что ни на есть заднем проходе. — Если Вам настолько интересна моя личная жизнь, могли бы поинтересоваться о ней в течение последних трех дней, пока принимаете меня в своем доме как приглашенного гостя Вашей женой. И, кажется, этот спор между пятью мужчинами, ополчившимися на одного, которому было по большому счету плевать на мнение недалеких умов, которые только и могли, что передавать услышанное в одном обществе в другом, выдавая за свое, надуманное поздними вечерами за бокалом вина, будто это они раскопали старинные фолианты римского права в оригинале и на фоне вычитанного сделали вывод, что война не за горами, а именно в первых числах марта — не закончился бы, если бы в дверь не зашел покрытый каплями, раскрасневшийся, с блеском в глазах Джонатан. — Добрый вечер, простите, что прервал Вас, — он отвесил поклон головой и улыбнулся гостям, искренне каясь за свое опоздание. — Что Вы, дорогой, Вы как раз вовремя, так сказать, потушили искры разгоравшегося пламени непонимания, — ухмыльнулся Гарри, вставая с кресла. — Давно же мы не виделись, — с нахальной улыбкой победителя он подошел к растерявшемуся мужчине и обнял его так, будто они состояли в близких отношениях вот уже как десять лет, — друг мой. ♡ ♡ ♡ Омеги же собрались в гостиной, здесь было намного тише и спокойнее, чем в зале с Альфами, которые по своей природе стремились выставить себя умнее и мужественнее во всем на фоне других. Подобного отношения среди утонченных представителей слабого пола замечено не было, разве что только соревнование в красоте и изяществе набирало обороты, когда кузина Лиама Сьюзан по второму кругу начала рассказывать о своем свадебном платье, непременно белом с жемчужинами по вышитой кромке на груди. — Луи’, а правда, что ты выходил замуж в черном? — девушка притворно стыдясь наклонила голову и поправила складки на темно-зеленой юбке. — Дорогая, насколько мне известно, ты присутствовала в церкви, а после рассказала всем своим друзьям о том, как все происходило в мельчайших подробностях. Уверен, что и цвет платья и бриллиантов на моей шее ты тоже прекрасно помнишь, — он вопросительно приподнял бровь, испепеляя Омегу взглядом, советуя ей этим закончить с расспросами о личной жизни, однако та, кажется, не собиралась останавливаться. — Ты можешь рассказать нам о брачной ночи? — она понизила голос до шепота, но так, чтобы остальные слышали их разговор, от темы которого Линда выплеснула апельсиновый сок для аперитива на рюши корсета. — Дело в том, что нам мало что известно об этом, а спрашивать у маменек не положено. Расскажи, Луи’! — Сьюзан, интимная жизнь супругов не выносится за двери спальни, — он ухмыльнулся, делая глоток своего напитка. — Извини, но все, что ты узнаешь, произойдет роковой ночью с Вивьеном. — Тогда, может быть, ты сможешь рассказать о ночах с Месье Стайлсом? — вмешался Понс, Омега, который предпочитал одежду Альф платьям и корсетам, он смотрелся комично в строгом пиджаке, нежели Владислав, который, хоть и отдавал предпочтение брюкам и блузам, выбирал вещи более нежные и легкие, в отличие от тех тканей, из которых шили костюмы для мужчин. Было видно, что Понс хотел попасть в другую комнату, куда даже редких женщин-Альф не пускали, потому как они считались большим просчетом природы, чем мальчики-Омеги, принявшие свою судьбу с пеленок, первые же всегда сломя голову лезли вперед, расталкивая истинных Альф локтями и ногами, возглавляя общественно-политическое движение, борьба которого шла за равноправие всех полов. К счастью или нет, но сегодня подобных представителей в доме Пейнов не наблюдалось. — Прости, Понс, — Луи поджал губы, сдерживая порыв злости глубоко внутри, — если тебе хочется знать о ночах с Месье Стайлсом, то он в соседней комнате, а ночь наступит через пару часов. Понс же отвел взгляд и немного покраснел от столь откровенного предложения подставиться под взрослого Альфу, когда у него и достойного флирта ни с кем еще не было, он тщетно пытался скрыть румянец от других Омег, находящихся в гостиной, прикрывая лицо рукой, поправляя волосы и потирая лоб. Эта неловкая ситуация остановила даже Сьюзан, которая было приготовила еще парочку вопросов, однако задавать их не стала, побоявшись оказаться высмеянной за свое нездоровое любопытство, которое она таковым не считала, ведь наверняка всем интересно, просто остальные сглатывали вертевшиеся на языке слова, она же говорила все, что взбрело в голову, но не сейчас, когда Луи находился на гребне волны сарказма и так и плескался язвительными колкостями. — Говорят, скоро начнется война, — сменила тему Линда, обреченно вздыхая, она уже промокнула пятнышко сока на слишком простой для праздничного вечера ткани платья и предусмотрительно отставила стакан на столик, где еще оставались несколько нетронутых, потому как взрослые Омеги, матушки и тетушки, да и сама Авелин, отправились на экскурсию по комнатам, чтобы разузнать, как обстоят дела с подготовкой к появлению ребенка. — Ох, и не говори, с каждым днем становится все страшнее… А эти революционеры? Республиканцы, кажется, я так устала от их постоянных демонстраций! Проходу на улицах нет! — подхватила Сьюзан, лихорадочно вспоминая каждую мелочь из разговоров в других обществах, когда ей удавалась подслушать мысли Альф о приближающемся событии. Юноша хотел высказать и свое мнение, однако его перебил Луи, демонстративно встав с софы, которую разделял с Линдой, и, гордо выпрямившись, проследовал к дверям. — Луи’! Куда же ты? Скоро подадут ужин… — остановила его Сьюзан, расстроенная тем, что ей предстояло остаться в комнате с неинтересными Омегами, а временами и скучными, даже тетка Валери казалась любопытнее и занимательнее со своими рассказами об истории моды и создании дома Ворта, в котором принимала непосредственное участие. Она в свои пятьдесят семь выглядела точно актриса театра, всегда в новых ярких нарядах и ожерельями поверх шарфиков, которые скрывали ее старческую шею, а от ухажеров у нее отбоя не было так же, как в далекие восемнадцать, поговаривали, что и Гарри Стайлс некогда приударивал за ней, посещая вместе постановки балета. — Не переживай, дорогая, я просто прогуляюсь, не выношу разговоры о войне, — Луи вышел, тихо прикрыв за собой тяжелые створки двери, и направился к парадной террасе. Чтобы подышать воздухом, которого катастрофически не хватало в стенах, полных маленьких людей с большим мнением. Он слышал доносящиеся из соседней комнаты голоса Альф, что раздавались агрессивно и слишком громко для мирного торжественного вечера, тембр Гарри же звучал спокойнее всех, отдавая колкостью — Луи не прислушивался, не потому, что это было неприлично и противоречило этикету, а по простой причине — неинтересно, ведь о чем, кроме войны, может вести диалог группа мужчин, которые только и ждут, как бы сбежать от рутины и отправиться играть в убийства. Тихий стук в дверь прервал размышления Омеги, напрягло его то, что рядом никого не оказалось, и исполнять роль дворецкого пришлось ему самому, натянув приветливую улыбку. Какого же было разочарование увидеть на пороге своего супруга, засыпанного снегом, который начинал таять в домашнем тепле. — Луи’! Дорогой мой, — мужчина кинулся обнимать хрупкое тело, заставляя дрожать от холода и неприятности ощущений. — Здравствуйте, Месье, — он отстранился, оттолкнув Джонатана рукой, и поправил платье. — Что же Вы? В доме полно людей, будьте сдержаннее. — Как же мне сдерживать себя, когда я не видел Вас почти три месяца! — Альфа искренне радовался встрече наедине с Луи, тому, что он открыл ему, а значит и непременно ждал приезда, нетерпеливо и верно, о последнем же говорил чистейший запах Омеги, который заполнял каждую клеточку мужчины, радуя своей невинностью и преданностью, вынуждая вдыхать как можно глубже, дабы вобрать, пропитаться насквозь. — Полно, — фыркнул Луи, жалея, что вообще вышел сегодня из своей комнаты, а не остался праздновать Рождество в одиночку. — Дорогой, — он потянул за тонкое запястье, сгорая только от одних прикосновений, и не важно, что через ткань перчаток. — Один поцелуй, прошу… — Позже, может быть, — Омега одарил супруга безобидной улыбкой, надеясь, что тот отстанет от него, получив крупицу внимания. — Вот, — он протянул кисть к губам Джонатана, — целуйте здесь, и только раз, иначе... Да что Вы делаете, в самом деле? Луи одернул руку почти сразу, стоило Альфе почувствовать свободу и кинуться на него с объятиями и влажными поцелуями в запястья, плечи, шею. — Прекратите же! Ведете себя как животное! И вообще, поздоровались бы с хозяевами, ни капли уважения, — Омега цокнул, топнул ножкой и, шумно развернувшись, шелестя юбками, отправился обратно в комнату к Сьюзан, Линде и Понсу, думая, что там все-таки безопаснее, хоть и скучно до такой степени, что следить за стеканием сока по стенке бокала намного интереснее, чем слушать бесконечные разговоры о платьях, отношениях и войне.