Неизведанные земли

С женщинами, привлекающими меня лишь наружностью, я становлюсь самим дьяволом, едва убеждаюсь, что в них нет ни души, ни сердца, когда они сулят мне только пресность и банальность, а может быть, еще и глупость, вульгарность и сварливость. Но ясным глазам и красноречивым устам, душе, сотканной из огня, и характеру, который уступает, но не ломается, одновременно и гибкому, и твердому, мягкому и последовательному, я навеки отдаю нежность и верность. Шарлотта Бронте "Джен Эйр", 1847

Молитвы прочитаны, закуски из нескольких сортов сыра и коктейля средиземноморских морепродуктов съедены — тарелки большинства пустовали, что совершенно не соответствовало этикету, гласящему о том, что хотя бы немного должно остаться — бокалы с белым сухим вином выпиты, несмотря на то, что до конца ужина оставалось около часа, а то и больше, однако каждый хотел занять себя чем-нибудь, захмелеть, дабы не испытывать гнетущую атмосферу недосказанности. За столом пустовало только одно место между тетушкой Валери и Джонатаном, что в столовой напрягало многих, потому как вопрос “Где Луи’?” вертелся на языке каждого, однако спросить не решался никто, да и ответа не смогла бы дать даже Авелин, которая нервничала не меньше Альф, желающих хотя бы глазами наслаждаться утонченностью и кокетством. — Так что, Ави, Ваше потомство было спланировано? Лили и Дэреку, разумеется, давно пора обзавестись внуками, но готовы ли Вы сами принять на себя эту ответственность? — начала разговор Фрау Розенберг — давняя подруга матери Авелин, которая своей невероятной серьезностью довлела на каждого в радиусе нескольких метров, одним только взглядом пресекая легкомыслие, неосновательность и спонтанные идеи в головах, что крайне забавляло Гарри, который с улыбкой на губах наблюдал за ее властью над молоденькими Омегами и нестойкими Альфами. — Это еще что! — перебивает ее Валери, отличающаяся от женщины не только яркостью наряда, но и постоянным приподнятым настроением, выступая в роли защитницы Авелин, которой непременно пришлось бы оправдываться. — Дочь одной из моих приятельниц, хотя что таить? Дочь моей кузины, а по совместительству и самой близкой подруги, подстриглась в монахини! Вы слышали этот скандал? Ей только-только исполнилось восемнадцать, как говорится, гуляй — не хочу, а она убежала из дому прямиком в церковь, как только узнала, что любовь всей ее жизни, — на этом моменте она многозначительно фыркнула и театрально закатила глаза, — мужчина, который клялся ей в любви, женился на другой! И скажите мне, разве Альфы стоят того, чтобы наплевать на свою жизнь? — Вероятно, она захотела быть ближе к Богу, — нежно ответила Авелин, посылая женщине благодарный взгляд. — Для того чтобы быть ближе к Богу, необязательно лишать себя светской жизни, — вмешался Дэгейр, развалившийся на стуле, размахивая уже третьим бокалом вина. В комнату зашли официанты, как только получили слабый кивок от Лиама, который на правах хозяина следил за довольством гостей, он то и дело облизывал губы и порывался встать и отыскать Луи, вероятно, спрятавшегося в своей спальне на верхнем этаже, однако Джонатан, Авелин да и Гарри, сидящие с ним за одним столом, останавливали его, как и собственное раздвоение личности, когда одно “Я” стремится совершить непростительное, а второе отзывается с максимально возможным презрением. Его отвлекал сам Гарри, который не прикладывал и малейшего усилия к этому — он просто сидел рядом, в меру расслабленный и не менее собранный, поддерживающий разговор с Понсом, который с восхищением в глазах рассказывал о своем представлении о мире и том, как все могло бы сложиться, будь люди добрее друг к другу, эти его рассуждения противоречили самому поведению Понса, который злился при малейшем изменении в тоне собеседника. И Лиам бы не ерзал на стуле, разрываемый своими мыслями о том, как Альфа наклоняет его на стол в кабинете и берет с такой силой, что стон застревает глубоко в глотке, если бы не черная шелковая рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц, открывающая ключицы и тонкую цепочку серебра, и не сильный, удушающий, собственный, ничем не приправленный запах мужчины. Напротив каждого гостя, а их было порядком пятнадцати, стояла тарелка с кусочками основного праздничного блюда — гуся, фаршированного трюфелями, шампиньонами и птичьей печенью, вокруг которого были разложены свежие зеленые овощи, каштаны и кружочки тушеной брюссельской капусты. — Извините, — Луи зашел в столовую как ни в чем не бывало и проследовал к своему месту мягкой, невесомой походкой, где Джонатан уже кинулся отодвигать стул для своего супруга. — Благодарю, — он слабо улыбнулся и присел, тяжело сглатывая от вида жирной пищи, ему, как приверженцу диетической кухни, по старому закону подлости подали самое сальное место гуся, в котором обычного белого мяса не наблюдалось. — Утолите же наше любопытство, — просил Вивьен, позабывший о своей спутнице Сьюзан, очарованный натянутой бархатистой кожей на ключицах и тонкой шее, которая, казалось, могла со звуком бьющегося хрусталя, треснуть, не выдержав, и маленькой аккуратной головки. — Где Вы пропадали? — Я оставлю это в тайне, так будет намного загадочнее, — Луи отпил немного вина, морщась от его сухости и гадкости, запивая тремя глотками виноградного сока, дабы смягчить горло, которое разрывалось от колючести напитка. Гарри нахмурился, увидев на исхудалом, что при теплом свете свечей было различимо еще больше, личике пудру, которую никогда не замечал у Луи не только в пользовании, но и на трюмо. Он знал, что Омега чувствует его взгляд на себе, так как тот нервно передернул плечами и опустил голову и взгляд, из-за чего его длинные ресницы отбрасывали тень, чем мужчина невольно залюбовался, однако, поджав губы, подумал, что хотел бы узнать причину печали столь юного мальчика, расспросы к которому не прекращались. — Ты плакал? — с преувеличенным интересом и надменностью в голосе спросил Понс, решивший отомстить Омеге при большем количестве людей, которые делали вид, что нарезали утку на маленькие кусочки, сами же прислушивались к каждому звуку и кидали многозначительные взгляды друг на друга. Только отцу Авелин Дэреку и пожилому Дэгейру было все равно на развернувшееся представление — они распивали вино и что-то бурно обсуждали, мешая соседним дамам за столом своей активной жестикуляцией. Еще в первый вечер, когда Гарри едва прибыл и отпил глоток чая, Авелин набросилась на него с полными слез глазами, шепотом рассказывая, как нестабильно состояние Луи, как он в одну секунду из приветливого и веселого превращается в унылого, потерявшего интерес мальчика, которого будто что-то терзает изнутри, не дает вдохнуть полной грудью. Альфа лишь слегка кивал, выслушивая причитания о том, как Луи плачет ночами, как истошно кричит в подушку и никого к себе не подпускает, кроме Роны, которая стала для него кем-то вроде прикрытия и опоры. Авелин умоляла помочь, зная близость отношений между ее двумя друзьями, она знала, что Джонатану точно не под силу вытащить Луи из болота, в которое его швырнули еще неокрепшего и такого беззащитного, несмотря на маску, за которой он скрывался от других, будто в панцире тысячелетней черепахи. — С чего Вам пришла в голову подобная идея? — Омега поджал губы и схватился за приборы, точно за спасательный круг, остервенело нарезая галимое сало основного блюда. — Ваши глаза красные, — Понс недовольно фыркнул тому, что Луи перешел на “Вы”, хотя в менее официальной обстановке разговаривал вольно. — Вам показалось, — он нанизал на вилку овощи и отправил их в рот, демонстративно приподнимая одну бровь, однако взгляд оставался устремленным в тарелку. — Луи’, что-то случилось? Твои глаза и впрямь опухшие, — Вивьен поддержал юношу в расспросах, но с совершенно другой целью — заботой, которая была крайне не уместна перед столь большим скоплением людей, ведь только привлекала внимание к растерявшемуся, вмиг уменьшившемуся Луи. — Видимо, аллергия на цветы, — Омега было потянулся к бокалу с вином, но вспомнил его отвратительный вкус и одернул руку, дрожь которой не скрылась от глаз Гарри, который наблюдал за неритмично слабо вздымающейся грудью и сжатой в левой кисти салфеткой. — Какие еще цветы? — удивился Лиам, пережевывая утку, кривясь от сухости мяса, которое ему досталось. — В моей комнате… — его голос стал неестественно тихим и близким к оправдывающемуся, что доказывало растерянность и подавленность состояния, под опущенными же веками глазные яблоки так и бегали из стороны в сторону, изучая перед собой предметы на рождественском столе, полным множества прекрасных блюд, от вида которых желудок Луи неприятно крутило и отдавало спазмами. — Не видел, чтобы в дом заносили цветы… — Должно быть, их доставили в качестве подарка? — поинтересовалась Авелин, которая чувствовала напряженность в воздухе и все пыталась привлечь внимание Гарри, чтобы тот спас положение и не позволил случиться новому выпаду Луи, который мог с легкостью перерасти в нервный срыв. — Твой день рождения завтра, — констатировал факт Вивьен, который уже прикидывал, что сможет достать за ближайшие двадцать часов, чтобы впечатлить Омегу. — Валери! — раздался тяжелый, хриплый голос Гарри, перекрывая все остальные, даже пожилые мужчины притихли, заинтересовавшись происходившим, наконец перестав махать руками и смеяться. — Помнишь моего друга из Италии, Графа Банничелли? — Как же не помнить? — женщина ухмыльнулась воспоминаниям о легкомысленном мужчине, который славился своими похождениями по всей Европе, умело исчезая в нужный момент, когда мужья молодых Омег возвращались в стены собственного дома. — Он заказал реконструкцию поместья Джузеппе Менгони, — Гарри улыбался до ямочек на щеках, находя свой рассказ очень забавным, а главное действенным, потому как и Вивьен, и Понс, и Лиам замолчали и пытались понять, куда ведет весьма странный диалог, в котором был задействован мужчина, заглянувший под юбку матери Сьюзан в то время, когда гостил у самого Гарри. Повисло неловкое молчание, даже всегда умевшая найти, что сказать, Валери тяжело сглотнула красного вина, которое подали к основному блюду, и поджала губы, находя ситуацию крайне шаткой, когда каждый в комнате знал о произошедшем и каждый не был готов к обсуждению этой темы. Гарри, мягко говоря, выставил себя не в лучшем свете, провоцируя скандал и новые сплетни. — Граф Банничелли тот владелец лесопильни под Римом? — поддержал разговор Луи, немного отошедший от нападок в его сторону и безгранично благодарный за свое спасение. — Я видел герб этого рода на стропилах в своей комнате, уверен, что вся Европа не стала бы покупать некачественный материал. — Да, именно он, — улыбнулся Гарри, поправляя волосы, он тепло смотрел на Омегу, однако тот отводил взгляд, будто боялся, что его рассекретят. — Вы знаете, что означает слово “стропила”? — засмеялся Дэгейр, уже доевший утку и все овощи. — Разумеется, он знает, что такое стропила, — огрызнулся мужчина, швыряя на стол вилку сильнее, чем позволял этикет, из-за чего она ударилась о ножку хрустального бокала с прекрасным звоном. — Но, Месье, — Луи игнорировал свое сконфуженное состояние, не желая быть предметом насмешек, хоть и в таком застывшем в развитии семилетнего ребенка обществе, — разве Менгони не работает над проектом Галереи Виктора Эммануила второго? — Да. Поэтому он отказался от предложения Графа принять участие в реконструкции его поместья, — Гарри старался умерить нарастающую злость на несносных Альф, которые не умели заткнуться вовремя и производили впечатление поистине некультурного слоя населения, из-за которого авторитет Франции падал со скоростью света на общественной арене. — Я даже рад, ведь тогда в Италии появится первый в Европе пассаж, — Луи невольно улыбнулся новшеству в архитектуре, надеясь когда-нибудь попасть в уже построенное здание. — Я видел первые наброски проекта галереи, она будет соединять две площади: те, что перед Миланским собором и перед театром Ла Скала. Нас ждет действительно грандиозное творение, — закончил Гарри, не скрывая наслаждения, что получал от диалога с Омегой, который, кажется, открывался ему заново. — Хотел бы я посмотреть на это, — мечтательно прошептал Луи, наконец поднимая взгляд на мужчину. — Вы обязательно попадете туда, я Вам обещаю, так же, как и в театр Ла Скала, и в Санта Мариа прессо Сан Сатиро, Вы увидите каждое произведение Браманте и новые постройки в преобразованном готическом стиле! Луи’, Вы непременно подниметесь на Пизанскую башню и насладитесь звуками бегущей воды в фонтане Треви, — Альфа резко вдохнул и задержал дыхание, останавливая себя от чуть не вылетевшего “Потому что Вы достойны этого, прелесть”. — Авелин. — Да, — женщина немного подпрыгнула от неожиданности и обернулась в сторону Гарри. — Вы не будете против, если я скажу несколько слов, своеобразный тост? — Разумеется, — она подозвала официантов, которые наполнили каждый бокал. — Благодарю, — Альфа встал и поднял свой фужер, обводя им пространство комнаты с первыми словами. — Каждый из Вас знает, как правильно наслаждаться вином. Простая эстетическая последовательность — первым делом Вы наблюдаете, как прекрасного цвета жидкость стекает по прозрачным стенкам, как она струится и наполняет емкость, обволакивая хрусталь изнутри, когда Вы вращаете бокал, и слезы вина стекают уже по внешним стенкам, играя на свету — Вы наслаждаетесь глазами, — Гарри кивнул сам себе и продолжил. — Далее Вы ждете, и если Вы истинный приверженец этого благородного напитка, то испытываете благоговение, трепет перед тем, как вдохнуть, легко и невесомо, прикрыв веки для абстрагирования от внешнего мира. Вы вдыхаете и сходите с ума от терпкости или же весенней невинности аромата юных вин, букета выдержанных — Вы наслаждаетесь запахом, — он ощущал каждой клеточкой, как к нему были прикованы взгляды всех за столом, как в его слова вслушивались, старались понять. — И третий этап самый волнительный, когда Вам хочется испить, попробовать вино на вкус, но ни в коем случае нельзя торопиться, медлительность процесса является ключом к тому, чтобы прочувствовать наибольшее количество нот и спрятанных тайн — Вы наслаждаетесь вкусом, — Альфа сделал маленький глоток из своего бокала и поморщился. — Прости, Лиам, но сегодня ты подобрал отвратительный сорт. — Что… — Я не закончил, — Гарри вышел из-за стола и проследовал к столику с неоткрытыми бутылками разных напитков, начиная от виски и заканчивая имбирным элем. Луи же сидел завороженный, он до глубины души любил слушать истории Альфы, его рассказы о странах, в которых успел побывать, о бескрайнем океане и мире по ту сторону Земли, сейчас же Омеге становилось все тяжелее дышать, из-за того что глубокий, размеренный голос человека, который предотвратил его позор, ни слова не сказал о заплаканных глазах и лишь нежно улыбался, ведя с ним диалог, проникал в сознание и будоражил фибры души, заставляя снова чувствовать себя живым. — Вино прекрасно, но есть кое-что, чему следует уделить не меньше внимания, проходя через все три этапа каждый раз, когда судьба сводит Вас с экземпляром, который не подвластен никаким описаниям, — Гарри открывает бутылку шампанского, которое нетронутое стояло в ведерке со льдом, и наливает его в два высоких фужера. — Поверьте мне, вы еще долго будете наслаждаться послевкусием утонченного аромата, вяжущим вкусом, который осядет на Ваших рецепторах и не пропустит больше ни один другой, постоянно всплывая в памяти, требуя сравнения в свою пользу. Он шел медленно вдоль стола, рассматривая собравшихся, жалея, что Авелин в силу своей доброты пригласила столь неотесанное общество, желая доставить радость всем и вся. — Луи’, — Гарри встал за спиной Омеги, наблюдая, как его плечи вздрогнули, как головка немного повернулась вбок так, чтобы видеть происходящее сзади. — Да, Месье, — он поставил свой бокал на стол в страхе расплескать действительно никудышное вино на дорогое платье, однако рука его долго не пустовала, потому как Альфа передал фужер с шампанским, молча заставляя взять его, сжимая хрупкую кисть своей ладонью, останавливая дрожь, посылая электрические разряды от прикосновения как по юному телу, так и по своему. — Вы самое прекрасное вино, которым мне довелось наслаждаться. ♡ ♡ ♡ Луи впервые испугался, не за себя и свою репутацию, а за Гарри, которого непременно должны были вызвать на дуэль за откровенность перед группой людей, за опорочение замужнего Омеги, супруг которого находился в шаге от представления, устроенного мужчиной. Однако не случилось и намека на оскорбленность — Джонатан сидел, впившись взглядом в брюссельскую капусту, которую ненавидел больше Гарри Стайлса, и размышлял, готов ли он в опьяненном состоянии стреляться, отстаивая честь своего мужа. Победило здравомыслие, или трусость. Поняв, что Джонатан не собирался произнести и слова в защиту, а только поставил свой бокал на стол и поджал губы, Луи залпом выпил шампанское, чувствуя, как чужая рука скользит по запястью, все выше, огибая локоть и плечо, останавливаясь у оголенной шеи, и резко встал, швырнув белоснежную салфетку без вышитых инициалов прямо в тарелку супруга. Он ушел молча, одарив Гарри непонятным даже самому себе взглядом, в котором благодарность и трепет смешивались с непониманием и ощущением позора — Луи спрятался в своей комнате, игнорируя Авелин, которая звала его на десерт спустя час, Рону, рвавшуюся помочь подготовиться ко сну, Джонатана, так и не нашедшего в себе мужества подняться к нему, и невыносимые терзания души, которая металась из одной крайности в другую. Он не мог выбрать, хочется ли ему ударить Гарри так, чтобы у того вылетели мозги, или отдаться ему, позволить наслаждаться и дарить наслаждение. Дом затих ближе к двум часам ночи, большинство гостей разъехались, остальные же разместились в свободных комнатах дома Пейнов на втором этаже, погружаясь в сладкий сон рождественской ночи. Луи, будто в бреду и неподвластном ему состоянии, сменил тесное платье и корсет на легкий, воздушный пеньюар, оставив только верхнюю его часть в виде тончайшего шелка халата в пол темно-зеленого цвета, который в ночи казался почти черным и переливался от огня свечи. Невесомой поступью Омега пересекал коридоры, затаив дыхание, вслушиваясь в голоса, что доносились с первого этажа, и, вероятно, этот грубый бас принадлежал неугомонному Дэгейру и его старому другу в виде отца Лиама. Луи шел, неся одной рукой подсвечник, свободной ладошкой прикрывая светло-желтый огонек, думая, что звук биения его сердца слышен каждому в этом доме, что он может выдать его, разбудить гостей и хозяев, однако успокоить его он не мог, потому что дверь, ведущая в комнату Гарри, слишком быстро оказалась напротив дрожащего от холодного пола и воздуха коридоров тела. Он вошел без стука, прикусив нижнюю губу и жмуря глаза, боясь повернуться, глубоко вдыхая, готовясь высказать все, что накипело внутри, все, что крутилось в голове не меньше четырех часов. Луи искал в звуках спальни размеренное дыхание, возможно, сопение, хруст простыней под переворачивающимся телом, но стояла тишина, будто внутри находился он один, и новые ощущения пробежались вдоль позвоночника, отчего во рту моментально стало сухо, а руки вновь задрожали. — Месье, — позвал Луи, наконец разворачиваясь и делая несколько шагов в глубину комнаты, источником освещения в которой был его фитилек, погруженный в тонкий цилиндр парафина — тяжелые шторы наглухо задернуты и не пропускали свет Луны и отблеск снега, электричества же в этом доме не было, поэтому надеяться на зажженный свет не приходилось. — Гарри, я хочу поговорить с Вами, — он тяжело сглотнул, ища взглядом знакомую фигуру, страшась теней, что падали от предметов на стены, и казалось, что приведения замка прибыли в гости к чете Пейн вместе с хозяином. — Доброй ночи, прелесть, — теплые руки обвили талию, губы коснулись изгиба шеи, знакомое крупное тело прижалось сзади, обволакивая своим запахом. — Вы… Вы поступили… нет! — Луи вскрикнул, когда перед его глазами два пальца сомкнулись на скрученных волокнах, туша огонь, будто не чувствуя боли от жара. — Что… Гарри забрал подсвечник из пальчиков и бросил его куда-то за спину, не заботясь о благосостоянии ковра, на котором растекся растаявший парафин. Он развернул к себе ставшего податливым Омегу, который понял, что все-таки второй вариант куда более приятный, а его удар в любом случае окажется слабым по сравнению с болевым порогом Альфы. — Не хочу… — шептал Луи, цепляясь за ночную рубашку мужчины, прижимаясь к нему, тая от горячих поцелуев в оголенные плечи, халат с которых легко спал, стоило Гарри только потянуть немного вниз, и все бы ничего — Омега действительно наслаждался долгожданным приятным чувством, когда всецело ощущаешь нежность и нужность, восхищение собой не только на телесном уровне, а намного-намного глубже. — Знаю, прелесть, — мужчина аккуратно поднял Луи на руки и уложил в постель, нависая над ним, продолжая оставлять дорожки коротких поцелуев, заставляя выгибаться им навстречу, развязывая пояс халата и покрывая порцией мурашек животик, который с недавних пор стал впалым, открывая тазобедренные косточки. — Что же ты сделал с собой… Гарри провел подушечками пальцев от подбородка вниз до области паха, огибая похудевшие бедра и сжимая ладонью попу, вырывая из уст Луи тихий стон, ловя его губами, соединяясь медленным тягучим поцелуем, который передавал фейерверк эмоций обоих, что пережили они за последние два месяца и сегодняшний вечер. Альфа ласкал тонкое тело под собой, иногда сжимая его, но больше просто поглаживая, наслаждаясь ароматом, исходившим от Луи, шелковистостью его кожи и мягкостью губ. Он перебирал пряди волос Омеги, пока тот обвивал хрупкими ручками его шею, притягивая к себе для нового глубокого поцелуя, отдаваясь полностью, моля не трогать его, подарить надежду, что Гарри нужен не только секс с ним, что он не такой же, как и все остальные Альфы, готовые разорвать его на части, лишь бы прикоснуться и завладеть хотя бы кусочком. — Останешься? — мужчина медленно перекатился на бок, ни на секунду не отпуская Луи, прижимая его к себе ближе, укрывая его теплым одеялом, сплетаясь с ним ногами, вдыхая его усилившийся от возбуждения запах. Легкий кивок в ответ — лучшее, на что мог надеяться Гарри. Слабая улыбка на уровне его плеча, спрятанная, нерешительная, говорившая больше всех слов в мире — доверие между ними было вновь восстановлено, расстояние преодолено, ставшее меньше миллиметра между их обнаженными телами, как магнит притягивающимися друг к другу. — Можно, мы не спустимся на завтрак? — раздался шепот Луи, который ластился и нежился в объятиях. — Если тебя не пугает уровень скандала, который непременно случится, — ухмыльнулся Гарри, приподнимая подбородок Омеги пальцами, вновь целуя раскрасневшиеся губы. — Он уже случился, — ответил он, опаляя дыханием кожу мужчины, улыбаясь ему в темноте. — Хочу почувствовать тебя полностью рождественским утром. — Непременно, — тихо засмеялся Гарри, зарываясь носом в волосы Луи, что пахли восхитительно, как и всегда. Их окутал кокон блаженства присутствием друг друга, когда неважен ни один человек за стенами, их мнение и широко распахнутые глаза в момент раскрытия недотайны смешанных ароматов и блестящих глаз. Оба умели уйти от реальности и окунуться в их собственный, никому не подвластный мир страсти и нежности, что не ограничивалось на слиянии тел, а продолжалось и после, когда удовольствие от простых прикосновений перерастало в наслаждение умом и общими диалогами, спорами и танцами под звуки фонографа, прогулками наедине, сопровождающимися рассказами о недавних открытиях, о которых непременно нужно было поделиться и узнать мнение собеседника. Интерес не угасал, поддерживаемый вспыльчивым, невыносимым характером Омеги, который был единственным, кто смог вывести Гарри из себя, заставить его кричать на весь замок, распугивая прислугу. Он смог доказать Альфе, что возраст не является показателем интеллекта, что молоденьких Омежек волнуют не только фасоны платьев и украшения, дороговизна подарков и качество подаваемой пищи — ко всему прибавлялась так ценная мужчиной острота ума и способность расти относительно самого себя, не взирая на влияние окружающих. Сегодня ночью Гарри задумался о том, когда наступит самое подходящее время, чтобы подарить Луи букет калл или камелий, которые своей нежностью подчеркнули бы изящность самого Омеги. Однако тугой ком в районе груди, на которой мирно спал Луи, говорил о нескором приближении события, что выразило бы всю безграничную любовь и преданность, которые, к сожалению, были не нужны юному, прекрасному Омеге, ищущему утешение в объятиях нелюбимого.