Неизведанные земли

Она предвкушала наслаждение любить без памяти и мучить до боли того, кого любишь, именно за то, что любишь, и потому-то, может быть, и поспешила отдаться ему в жертву первая. Федор Достоевский "Униженные и оскорбленные", 1861

Тоска и уныние пропитали весь воздух еще в десять утра, когда порог особняка Пейнов переступила семья Томлинсонов, во главе с отцом семейства, который нехотя вел своих крайне активных и возбужденных первой поездкой на столь дальнее расстояние младших дочерей за маленькие ручки, постоянно шикая на них, потому что близнецы, укутанные в крохотные пончо и лисьи шапочки, восторженно выкрикивали слова восхищения относительно всего вокруг, начиная с белоснежной кошки, которая встретила их у входа, заканчивая блеском туфель Лиама, вышедшего встретить гостей. С ними приехал и Джонатан наперевес с огромным букетом цветов, который должен был впечатлить Луи своей оригинальностью — мужчина выбрал не розы, которыми Омегу задаривали каждодневно, а белые лилии, так созвучные с именем супруга. К сожалению, Луи не оценил подобного жеста, что сопровождался ворвавшейся бурей в его покои в виде счастливого Альфы, который надеялся провести время до обеда вместе, желательно в постели, где еще находилось разнеженное, расслабленное тело Омеги, который после бурного скандала и легкого возбуждения чувствовал себя превосходно. Луи не любил лилии и их отвратительный болотный запах, особенно то, что они превращали воду в вазах в слизь, которая своим “ароматом”, похожим на что-то среднее между сгнившей травой и старой тряпкой, намоченной дождем, заполняла всю комнату, если не больше. Что ж, Омега выставил мужа за дверь, сказав, что спустится к нему через пару часов, скорее, к обеду, добавив: “не пристало заваливаться в спальню без стука в такую рань, и вообще, кто приезжает в гости с рассветом?” Дом снова был полон гостей, теперь от мала до велика — Вивьен и родители Авелин, также родители Лиама, которые прихватили с собой семилетнего племянника, объяснив это тем, что ему нужно общаться с детьми своего возраста, коих в окружении не было, а тут так кстати привезли девочек, которые хихикали и зажимали ротики ладошками, абсолютно одинаковые, смущаясь внимания юного джентльмена, который все хотел поцеловать им ручки, как делал его папа. Все были взволнованы, особенно дети, которые с нетерпением ждали пирог, где мечтали найти статуэтку короля и стать повелителем в сегодняшний день, они бегали вокруг гостей, дергали взрослых, спрашивая, скоро ли подадут долгожданное угощение, предлагая пропустить все основные блюда и закуски и начать с десерта. Авелин от души смеялась, прижимая к себе двух сестренок, параллельно узнавая, как дела у Лотти, каких успехов она достигла в игре на фортепиано, на что та сдержанно отвечала, тщательно подбирая слова и выпрямляя спину, смущаясь взглядов Персиваля, друга отца Лиама, Месье Пейна, который предпочел провести семейный праздник не со своими домашними, а в кругу родных своего сотоварища, что выглядело довольно-таки странным, учитывая закрытость торжества. За час до обеда, не выдержав количества шума и суеты, что царили в стенах особняка из-за пребывающих друг за другом гостей и лакеев, которые носили коробки и сумки в свободные комнаты, первые же активно делились новостями и пытались успокоить детей, Гарри поднялся в комнату Луи, решив навестить и узнать о его сегодняшнем настроении. — Прелесть, — мужчина зашел после короткого стука, не дожидаясь ответа, застав Омегу в постели с чашкой чая у губ и книгой на коленях, что заставило его рассмеяться, потому как еще ни разу на протяжении всей своей жизни не встречал столь откровенного наплевательства на встречу нескольких дружащих семей и второй по значимости во Франции праздник. — Месье, — Луи кокетливо улыбнулся и поставил чашку на поднос, где в пиале лежали фрукты. — Доброе утро. — Но уже перевалило за полдень, — он прошел внутрь к окну, прежде закрыв дверь на ключ, и задернул шторы, через которые теперь не проходил яркий свет зимнего солнца. — Не собираетесь ли Вы спуститься к гостям? — Может быть, позже, — Омега поджал губы, уголки которых нервно дернулись вверх, что не утаилось от глаз Гарри, из-за чего он нахмурился, чувствуя промелькнувшую нервозность в движениях Луи, когда тот убирал книгу и поправлял подушку за спиной. — Что-то случилось? Вы плохо себя чувствуете? — он глубоко вдохнул, подумав, что у Омеги мог начаться период, из-за которого он боялся выйти в люди, где собралось по меньшей мере четверо Альф. — С чего Вы взяли? Все прекрасно! — Луи снова улыбнулся и сверкнул глазками, протягивая руки вперед запястьями вверх, которые тут же своими ладонями обернул Гарри и приблизил к лицу, проводя кончиком носа по тонкой коже, через которую проступала паутинка вен, что завораживало не меньше истинного запаха Луи. — Пусть будет так, — он улыбнулся и оставил несколько коротких поцелуев, присаживаясь на кровать рядом, переводя взгляд с оголенных плеч, грудь же и ниже прикрывало одеяло, что заставило мужчину сглотнуть от предположения, что он полностью обнажен, и на личико Луи, на котором собрался спектр эмоций. — Вы можете… Знаете, Месье, я ждал Вас, — Омега встал на колени, одной рукой придерживая предмет, скрывающий его наготу, другой же дотрагиваясь до напряженных плеч Альфы. Он нарочито медленно запустил пальчики в длинные волосы, слабо карябая кожу и оттягивая пряди назад, наблюдая за прикрытыми на несколько секунд глазами, на веках которых ресницы трепетали в блаженстве, Луи легким движением наклонил в сторону голову мужчины, который поддался с улыбкой на губах, предчувствуя поцелуй на шее, получая ощутимый укус, что вызвал рой мурашек вдоль позвоночника и тяжесть внизу живота. — Хочу Вас внутри себя, хочу быть заполненным Вами, — мальчик шептал на ухо Гарри, опаляя его горячим дыханием, избавляясь от одеяла и перебираясь на колени к мужчине, прижимаясь к нему всем телом, на которое моментально опустились руки Альфы. — Хочу испытывать удовольствие и стонать от Ваших прикосновений… Хочу делать Вам приятное, вбирать Вашу плоть в себя полностью, сжимаясь вокруг, — он выводил круги попой, ощущая возбуждение Гарри, стараясь повлиять на него, чувствуя давление ладоней на своей попе, что заставило его блаженно простонать и впиться зубами в плечо мужчины через черную шелковую рубашку. — Милый, не думаю, что это хорошая идея, — низким голосом ответил Альфа, противореча своим действиям — он проводил указательным пальцем по дырочке Луи, ощущая, как она призывно раскрывалась и истекала смазкой, как дрожало все тело Омеги в его руках, что сводило с ума после десятидневного воздержания в сексе, совершенно не естественным для мужчины. — Пожалуйста, — простонал Луи, ластясь ближе, изгибаясь в пояснице сильнее. — Так хочу Вас… Гарри… — Ты хочешь пахнуть мной, не так ли? Луи’, скажи мне, — Гарри глубоко вдохнул, останавливая себя в желании взять Омегу, — ты боишься своего отца? — Н-нет, — слишком быстро и резко ответил мальчик, неосознанно замирая в объятиях. — Прелесть, никто не посмеет тронуть тебя, — он отстранился и заглянул в напуганные глаза, полные слез, поглаживая волосы Луи. — Я не позволю, слышишь? — Да… — выдохнул Омега, смаргивая соленые капельки и сворачиваясь калачиком на коленях Гарри, который обернул его одеялом и поцеловал в дрожащие губы, внушая уверенность. — Можем спуститься вместе. Я помогу тебе одеться и привести себя в порядок, ты не против? — мужчина улыбнулся и вытер мокрые дорожки со щек Луи, находя его слишком милым в своей слабости. — Да, так будет лучше. ♡ ♡ ♡ Фигурка короля досталась мужчине по имени Персиваль — единственному человеку, фантазия которого была на несколько пунктов ниже, внушительно ниже, чем у младших девочек, которые, еще находясь в поезде, придумали с десяток вариантов своих “королевских повелений” — заставить отца кукарекать под столом, как в прошлом году, Лотти прыгать на одной ноге, а маму съесть пудинг, который она не переносила. Растерянность мужчины длилась до пяти вечера, что удивило всех, потому как взрослые часто пренебрегали приличиями и пользовались своим положениям, напялив глупую деревянную корону на голову, размахивая указательным пальцем и заставляя всех вокруг испытывать неловкость, целуя друг друга, задирая юбки и бегая вокруг дома наперегонки. Девочки не выдержали подобного неуважения к празднику и стащили корону с Персиваля, весело хохоча под слова Гарри: “Как легко, оказывается, можно свергнуть власть!” Началось безумие — в ход пошли детские забавы на подобие простых просьб показать любимое животное, исполнить песню, принести им клубнику и прочее. Что интересно, расслабленнее всех чувствовал себя именно Гарри, забавляясь с близняшками и Кристианом, племянником родителей Лиама, что очень удивило Луи, который периодически глубоко вздыхал, а ближе к ужину занял место за фортепиано, чтобы хоть как-то развлечь себя. Его привлек спор между мужчинами о том, кто из них лучше стреляет, половина была на стороне Вивьена, другая же склонялась в пользу Гарри, однако Лиам голосовал за себя с широкой пьяной ухмылкой на губах. Время близилось к закату, основное блюдо было съедено, дети отправились в спальни вместе с нянечками, взрослые же стали вести себя более непринужденно, развязанные алкоголем и теплом камина, который контрастировал с глубокими сугробами за окном. — Ну, хорошо, скажи, Вивьен, с какого расстояния ты можешь попасть в яблочко? — интересовался Персиваль, ведя в коронованной голове подсчеты. — Тридцать пять шагов, метров, — самодовольно ответил мужчина, делая глоток дижестива в виде женепи. — Я стреляю на сорок, — пожал плечами Джонатан, поджимая губы и намеренно не добавляя “но не всегда попадаю”. — А что насчет Вас? — Персиваль обращается к Гарри, который увлеченно слушал мелодию, которую легко наигрывал Луи, еле касаясь пальцами, почти не вынуждая инструмент звучать, что выглядело странным, учитывая назначение фортепиано. — Пятьдесят, — сухо ответил он, не понимая, почему Луи не нажимал на клавиши и только прикрыв глаза двигался в неизвестном ритме, вернее, известном только ему. — Вы врете! Пятьдесят слишком много для револьвера! — Хм, какой мне смысл врать? — Докажите! Луи’! — захмелевший Персиваль, шатаясь, встал с мягкого кресла, пугая Омегу, который все-таки отвлекся от разговора и погрузился в свои мысли. — Поставишь себе на голову яблоко, — он с шумом ударяет фруктом из вазы по столу, отчего несколько бокалов по соседству, наполовину полные вином, подпрыгивают. — А Вы, — мужчина тычет пальцем в Гарри, — выстрелите с расстояния в пятьдесят метров, ха! — Это глупо, я не собираюсь подвергать жизнь Луи’ опасности, как бы хорошо не стрелял, револьвер может дать осечку, все что угодно может пойти не так, — Альфа говорит спокойно, однако в его голосе проскальзывает раздражение и нескрываемая забота. — Тогда Джонатан! И, в конце концов, я сегодня король, а вы все исполняете мои желания! — засмеялся мужчина, кидая яблоко Луи, который чуть наклонился влево, из-за чего фрукт оказался на полу и закатился под буфет на высоких ножках. — Да, хорошо, — МакКели встал и оглянулся, ища револьвер где-то под рукой, будто Лиам хранил оружие на виду, особенно сегодня, когда дом был полон детей, от глаз которых ничего не скрывалось. — Вы в своем уме? — Гарри покачал головой, — на улице сумерки, Джонатан выпил, как и все мы, а Луи’… — Ой, да бросьте, ничего не случится с Вашим Луи’! Постоит с яблочком на голове, всего-то! Лиам! Доставай оружие! И все как по щучьему велению двинулись на задний двор, Омеги хихикали и не лезли в дела супругов, видя в этом действии только развлечение, Альфы предвкушали зрелище, которое должно было хоть немного развеять скуку. — Луи’… — Гарри поджал губы, наблюдая за Омегой, который не проронил и слова, разглаживая складки на белоснежном платье с кружевными оборочками, которое закрывало его тело полностью и даже шею. — Откажись. — Почему же? — он улыбнулся и подошел к столу, чтобы из одного бокала перелить красное вино в другой, наполняя его почти до краев. — Смерть — это так забавно, особенно от рук собственного мужа. И он вышел вместе со всеми, развлекаясь ситуацией и тем, что Джонатан вряд ли попадет в бокал или него, а скорее промажет на пару метров влево, так как его правый бок болел от переедания в праздники, что заставляло его опираться на противоположную ногу. Гарри оказался рядом в тот момент, когда Лиам раздавал указания на пару с Персивалем, который указывал на место около фонтана, что должен был занять Луи. — Дайте мне, — Гарри выхватил револьвер из дрожащих рук Джонатана, который, кажется, начал осознавать всю серьезность ситуации, и проверил его на исправность, параллельно наблюдая за удаляющейся фигурой Луи, который шел медленно из-за того, что за сегодня снегом засыпало тропинку, вокруг же было сплошное поле снега высотою в полметра, а местами и метр. Омега все шел, балансируя бокал и придерживая юбки, дабы не упасть, в голове же Гарри крутились навязчивые мысли о сгущающейся темноте, слишком большом расстоянии для его легкого опьянения состояния и светлом платье Луи, которое сливалось с фоном, и только красное пятнышко ярко выделялось, вознесенное над его головой. — Так, Луи’ готов, Гарри, встаньте сю… — Я знаю, куда мне вставать, — рыкнул раздраженный мужчина, поправляя волосы свободной рукой, привыкая к тяжести револьвера и пытаясь совладать с нервозностью и легким страхом, вызванным ответственностью и властью за жизнь своего мальчика. Из ртов гостей выходил пар, тела остывали на морозе, и некоторые Омеги уже зашли обратно, включая Авелин, которая едва выглянула на улицу, вернувшись в тепло, сказав, что ее не интересуют подобные развлечения и она боится подхватить простуду. Гарри нервничал, становясь в удобную позицию, опираясь на обе ноги и заводя левую руку за спину, создавая баланс, щуря глаза и всматриваясь в далекую фигуру. Его отвлекали Альфы, которые со смехом подсказывали, как действовать лучше, и даже отец Луи не видел в этой “игре” ничего пугающего, однако Джоанна неосознанно сложила руки на груди и нашептывала молитву. Сосредоточенность в каждом мускуле и взгляде, жесткая хватка за резную рукоять коллекционного оружия, выстрел. Громкие крики матерей, дым из дула револьвера и пустота впереди обрушились на Гарри, точно таз с ледяной водой — Луи лежал на снегу, превратившись в небольшой холмик подобно тому, который располагался в двух метрах от него. — Нет-нет, — и будто сон превратился в реальность, будто мир разрушался, а ноги двигались так быстро, преодолевая сугробы, что, казалось, Гарри летел, пораженный случившимся. Он все еще слышал гудение гостей на заднем плане, к которым присоединились и другие выбежавшие из дома Омеги, Альфы же протрезвели, и до них, наконец, дошло, что натворило глупое желание повеселиться. Гарри приближался к обездвиженному телу раскинутому по снегу, утопающему в юбках, точно в мягком зефире, вокруг же виднелись красные следы, что заставило мужчину в ужасе упасть на колени и трясущимися руками обвить тонкую талию, чтобы поднять Луи, убедиться в неправдоподобности происходящего. — П-прелесть, — он провел ладонью, еле касаясь, от волос до линии начала оборочек на поясе, не находя ранений, однако закрытые глаза и бордовые подтеки на лице говорили об обратном. — Нет-нет, пожалуйста, — Альфа прижал пальцы к горлу напротив, пытаясь нащупать пульс, сходя с ума от потери, от того, что убил Луи сам, что поддался пьяным уговорам и не настоял на своем, когда услышал легкий смех и почувствовал движение в своих руках. — Ну что же Вы, Месье? — Омега смотрел в безумные глаза, смягчаясь во взгляде, немного жалея о своем поступке, потому как Гарри выглядел действительно потерянным. — Вы попали в самое яблочко! — Невозможный, — он обреченно покачал головой и прижал к себе довольного своей забавой Луи, облегченно выдыхая. — Когда-нибудь Вы доведете меня, и я уйду, не выдержу. — Ох, с Вашей стойкостью это случится еще не скоро! — холодные пальчики обняли мужчину за шею, сам же Омега немного отстранился, чтобы заглянуть в постаревшее на несколько лет лицо. — Отнесите меня в свою комнату, я так замерз, мои ножки мокрые до самых трусиков, — он смущенно хихикнул и уткнулся ледяным носом в ключицы Альфы, ища в нем тепло. — Когда-нибудь… — Гарри рассмеялся, не выдержав сгустка эмоций у себя в груди, ощущение легкости накладывалось на боль, которую он испытал минутой ранее, а невинность и одновременный с ней непринужденный флирт Омеги добивали его, подчиняли, заставляли тянуться к этой жизни, граничащей со смертью, похожей на амплитудные скачки сменяющих друг друга чувств. — Так и хочется оставить вас без подарка. — Ох, только не говорите, что Вы привезли мне очередное платье, — наигранно недовольно надул губки Луи, пока Альфа нес его к дому, где остальные вглядывались в тело, определяя на расстоянии, живой ли? — Нет, это кое-что другое. — Скажите! — Терпение, прелесть, для начала нужно отмыть Вас от вина. — Вы могли бы сделать это своим языком, — прошептал Омега на ухо Гарри, добиваясь продолжения утреннего представления. — Я уезжаю завтра в полдень на несколько месяцев, так что планирую вылизать вас так, чтобы ни один Альфа и близко не подобрался, — и он определенно ввел Луи в краску, хоть тот и пытался казаться распущенным и настойчивым, мужчина знал, как остановить его, заставить чувствовать себя неуютно, ожидать подтверждения слов. Этой ночью Луи был принцессой с драгоценной диадемой в волосах, украшенной неведомыми ему ранее камнями, созданной еще в Византии, что означало ее невероятную дороговизну; единственное, что волновало Омегу, это отблеск в глазах Гарри из-за преломления света одинокой свечи о глубокого синего цвета камешки и белое золото. Луи медленно двигался, сидя сверху на мужчине, наслаждаясь чувством заполненности и прикосновениями к своему телу — оба впитывали последние мгновения, которые могли провести наедине пусть и в чужом доме, в соседних комнатах которого Джонатан, Лиам и Трой, не могли уснуть, вслушиваясь в каждый протяжный стон, кусая локти и зажмуривая глаза до боли, стараясь избавиться от навязчивых картинок, так и лезших в голову. ♡ ♡ ♡ Когда Гарри уехал, Луи вновь предался деревенской скуке. Авелин, которая теперь уже принимала его не как гостя, а члена семьи, никак не хотела отпускать Омегу, рассказывая дивные истории о красе природы по весне. «Луи! Деревья облекаются в бархатную зелень, все вокруг поет и благоухает, но перед этим появляются почки и воздух становится так нежен, что, кажется, расцветает в бездыханном еще пространстве. А потом все это становится таким буйным, таким прекрасным, что захватывает твою душу, твой покой и уносит в свои лесные дали! Ты не можешь уехать сейчас, милый, я не позволю тебе пропустить сей парад, карнавал!» И он поддался ее поэтическому настроению и решил остаться на весну в имении Пейнов. Впрочем, скука очень скоро приелась ему. Не то что бы прогулки по голому еще саду были худшим способом убить время, но вскоре монотонность природы утратила свою новизну, голые, землистые ветки стали до того знакомы, что в припадке сумасшествия он мог бы было начать с ними здороваться по имени, а обещанная Авелин феерия красок еще не наступила. Вот Луи и зачастил в библиотеку Пейнов, которая славилась на всю округу своим богатством. Собираемая еще со времен Филиппа Четвертого, прозванного Красивым, она передавалась из поколения в поколения как самая ценная семейная реликвия, где можно было найти все и на всех мыслимых языках, потому как семья была богата людьми не чуждыми к просвещению и красоте знаний. Луи, как по дивному, невиданному доселе музею, бродил по ней меж высокими шкафами с книгами, укрытыми от мира стеклянной завесой. Он разглядывал огромные фолианты в дорогих переплетах, некоторые из них стояли бы целого состояния, но были так прекрасны, так невероятно красивы, что продать их было бы грехом, неискупимым грехом. В своих “прогулках” Луи даже было натолкнулся на рукописные книги из Китая и долго не мог оторваться, созерцая витиеватую грацию иероглифов. Он когда-то читал, что каллиграфия на Востоке — это целое искусство, но до того момента не понимал почему. А теперь прозрел. От иероглифов невозможно было оторвать взгляд, он боялся и хотел провести по ним рукой (искушение, которому он все-таки не поддался, ощущая хрупкость этой красоты и боясь ее нарушить своими, пускай и нежными, но слишком земными руками). И в тот миг, когда его глаза пробегали по странице, исписанной рукою мастера, он осознал свое ничтожество: ведь в европейских языках есть буквы и это упрощает их изучение, а он даже этого за свои семнадцать не смог сделать. Его охватила жажда, жажда знаний. Он попросил у Авелин выписать ему из Парижа самый большой из возможных и самый современный, чуть ли не только из печати, словарь испанского языка и решил утолить свою жажду поглощением литературы, изучением языка, который не хватило когда-то сил толком выучить, и он так и остался с прекрасным знанием грамматики (этого требовал учитель) и более-менее неплохим запасом слов. Хотелось большего! Счастье его было немыслимым, когда, наконец, посылка пришла! Там было все: большой словарь, который еще, кажется, пах сыростью складов типографии, огромное множество книг на испанском, начиная от «Песни о моем Сиде», бессмертного романа Сервантеса, драмы Веги и Кальдерона, и заканчивая последними литературными творениями Пиренейского полуострова. Луи устроил у себя в комнате настоящий кабинет: книги в хаотичном порядке были разбросаны по большому письменному столу вперемешку с заметками в различных блокнотах и тетрадях, что тоже были в посылке от Гарри, который поддержал стремление Луи к знаниям, а зная его эстетическую натуру, он не пожалел денег на красивые издания, дорогие записные книги, которые, кажется, так и призывали писать в них. Все это было в библиотеке Пейнов, но Луи не любил чужие книги — порой хотелось что-то пометить в тексте или оставить заметку на полях, а ведь в чужих книгах этого не сделаешь. Он поглощал все с завидной скоростью, расширяя свой словарный запас и вникая в магию чужого слова. А когда настоящая весна все-таки пришла, то Авелин буквально силой приходилось его оттаскивать от книг и заставлять идти с ней на прогулку. Они бродили по саду и порой даже выходили на дорогу до ближайшего городка, а по пути Луи не умолкал, декламируя вслух стихи, которые как-то сами по себе проникали в его голову. Авелин же слушала и любовалась — ей нравился такой Луи, живой, задорный, бывало по дороге к церкви в воскресенье он успевал зачитать ей целую драму Кальдерона, легкие и прекрасные слова которого у Луи шли так, словно он впитал их с молоком матери. Было даже, что он писал стихи по-испански, но тут же жег их в камине, понимая, что — пока еще! — это не так совершенно, как ему бы хотелось слышать. И за обедом не раз случалось, что мигом переходил на испанский, непроизвольно, просто он ощущал, что какая-то мысль требует выражения именно таким образом, и забывал о том, что его не понимают. И сны ему снились испанские: полные гордых грандов, пиренейских пейзажей и неземных страстей. Потому, когда на дворе уже изнывала жара (а на Юге это происходит рано, зима быстро отдает свои владения в руки грядущему лету), а Омеги стали носить все более легкую одежду, то Луи словил себя на мысли, что с легкостью читает роман без словаря, потому что все слова ему знакомы, понятны, родны. Задумал даже небольшую аферу: написал несколько стихов своим размашистым, красивым почерком, подписал каким-то наскоро придуманным именем, которое звучало достаточно по-испански и отправил их Гарри, сказав, что нашел книгу в библиотеке Пейнов и не мог не поделиться. Ответ пришел незамедлительно: “Здравствуй, Луи! Стихи воистину прекрасны, и я рад, что Вы не пожалели этого очарования для меня! В ближайшее время поищу книги сего поэта в парижских магазинах, потому что, мне кажется, это именно то, чего не хватало моей библиотеке! Благо у Пейнов столько всего, что можно, как в бездонное море, нырять в их запасы и вытаскивать оттуда дивные жемчужины. Искренне твой, Гарри!” Луи решил, что афера удалась, и не стал писать Гарри о том, что искать этого поэта было бы тщетно, долго хохоча от фантазии того, как Гарри называет имя несуществующего человека в книжных магазинах. Впрочем, долго думать не пришлось, так как в течение двух недель пришло новое письмо от Гарри, который говорил, что, не найдя в Париже Хуана Рахильйо, он отправил запрос в Мадрид, подкрепив его несколькими стихами, а оттуда ему пришел ответ, что хотя такого поэта не существует стихи — гениальны, и его близкий друг, редактор одного из журналов, пользовавшихся в то время популярностью, не прочь бы их напечатать. Также Гарри писал, что дал согласие на их печать, так как это ответная шутка с его стороны. И, что греха таить, Омега был глубоко польщен, когда в имение Пейнов прибыла целая стопка отпечатанных журналов со стихотворениями Луи и скромной подписью его настоящего имени, которое все больше и больше приобретало для него значение. И, естественно, для Гарри, который теперь был уверен, что Луи с нужным толчком способен на все.