Неизведанные земли

Наверное, любой человек на свете, каким бы ни был он добродетельным, способен, покоряясь сложным обстоятельствам, ужиться рядом с грехом, который он самым решительным образом осуждает, ужиться, не до конца узнавая его в том обличье, которое принял этот грех, чтобы проникнуть в его жизнь и заставить его страдать, — например, не обратить внимания, что однажды вечером существо, которое он по множеству причин любит, скажет нечто странное или поведет себя необъяснимым образом. Марсель Пруст "По направлению к Сванну"

Вдохновение скопилось внутри Луи таким огромным горящим шаром, что весь следующий день после вечера в Опере в окружении роскоши и приятного общения он не мог оторваться от творчества, выплескивая все свои эмоции на бумагу в виде продолжения повести, которая неожиданно подходила к концу, и нескольких коротких зарисовок в стихах, созданных под влиянием внезапных проснувшихся чувств к Принцу, таких легких, будто весенних, дарящих ощущение окрыленности и эйфории. Он не смог отложить перо и в поезде, который нес его в Мадрид, в частном вагоне, выделенном специально для него, с изысканной обстановкой и удобной мебелью, позже Луи узнал, что принадлежал он самому Принцу Фердинанду, который в эту субботу устраивал прием в своем загородном поместье, куда Луи был приглашен письмом, написанным не помощником, а самим Николасом, запечатан же конверт был королевским оттиском поверх воска с изображением Испанского герба. Все внутри Луи трепетало от восторга и уровня власти мужчины, который оказался покорен им на огромном расстоянии через слова, сложенные в летящие строки предложений, ласкающие слух, иногда вырывающиеся своей неожиданной экспрессией и кричащим слогом. Луи был многогранен даже в этом, заставляя мужчину, будущего правителя быстро развивающейся страны, созывать лучших мастеров для оформления пространства его поместья, дабы впечатлить Омегу и только его, наплевав на министров и гостей, приглашенных отцом. Не только он готовился несколько последних дней, но и Луи, который в съемных апартаментах (на свои деньги) намывал руки и ногти, избавлялся от мозолей на ладонях, приводил в порядок каждую часть тела, но как бы он не старался втянуть живот, стоя у зеркала боком, тот не становился меньше, а только рос с каждым часом, как казалось Омеге, что злило его и вынуждало выбирать не те наряды, в которых он хотел бы предстать пред Принцем. Но и те, что подобрали ему в Мадриде, оказались поистине прекрасными и достойными, и теперь они не были откровенно черными — в некоторых местах проскальзывали светлые оттенки, будто случайно разрез верхней юбки открывался, показывая нежные пастельные тона шелка и атласа, а туфельки непременно были молочные под цвет новых, сшитых на заказ, мантилей. Этот вечер настал так же неожиданно, как и появились густые черные тучи над еще теплой столицей, которая целый день прогревалась лучами солнца, — карета доставила Луи до прекрасного места, спрятанного среди множества зелени, что благоухала и отдавала свой аромат в предгрозовые минуты. Поместье уже было полно гостей, тут и там раздавался смех и восклицания, сменяющиеся задорным шепотом и сдержанными разъяснениями, Луи прибыл одним из последних не просто так, а чтобы подлить масла в огонь, потому что не дал точного ответа и был крайне таинственным, заставляя Альфу сходить с ума от неизвестности и неопределенности до тех самых пор, пока изящная ножка Луи не ступила на выложенную отесанным камнем дорожку. Он двигался медленно, не заботясь о том, что вуаль раскроется, ведь сегодня она была сцеплена ассиметрично на груди брошью, подаренной Гарри, которая делала его образ на несколько тысяч песет дороже. Любой бы понял, что на деньги, заработанные писательством, невозможно приобрести столь прекрасную вещицу, из чего следовало — кто-то ее подарил, а значит, готов был выложить полсостояния и только ради того, чтобы порадовать Луи. — Луи’, — ему навстречу из открытых дверей поместья, откуда доносилась музыка и падал приглушенный свет, вышел Принц, идущий настолько быстро, насколько позволял этикет. Он выглядел сдержанно счастливым, всякий раз поджимая губы, чтобы скрыть рвущуюся наружу улыбку и не выдать своего волнения по поводу того, что Омега мог бы не приехать. — Вы обворожительны, — на выдохе произнес он, как только оказался достаточно близко. — Николас, — Луи присел в поклоне, чуть опустив голову, но не взгляд, которым держал внимание мужчины, подавая ему кисть для приветственного поцелуя, где на оголенном запястье переливался обруч камней, играя бликами в тусклом свете фонарей под стать лебедю на груди. — Я рад, что вы все-таки смогли посетить нашу скромную встречу… — его прервал тихий игривый смешок, что был призван опровергнуть слова, которые имели бы смысл, если бы неподалеку не прогуливались высокопоставленные персоны со своими Омегами или же в компании друг друга. И Принц не смог сдержать улыбки, завороженный лазурными искорками глаз и изгибом чувственных губ, — Мы… кхм… Все жаждут познакомиться с Вами, Вы не окажете мне честь быть тем, кто представит Вас гостям? — Ох, дорогой Николас, я буду счастлив, если это сделаете Вы, к тому же я перестану волноваться, если рядом будет столь уверенный в себе Альфа, — по произведениям Луи, мужчина знал, что тот не разбрасывается этим титулом и что он значит для него намного больше, чем пресловутое “Принц”, потому как звания Альфы достоин в его глазах был не каждый, рожденный им, что, несомненно, подогревало в самом Николасе огонь самоуважения, усиливая желание оправдать доверие. Каждый человек, присутствующий здесь, имел какую-то отличительную черту, не всегда приятную, но такую, что западала в память, это мог быть с первых слов узнаваемый характер или особенность во внешнем виде, небольшая изюминка наблюдалась в любом присутствующем, вдохновляя Луи на новые образы, которые уже крутились в голове, требуя к ним внимания. В течение часа они с Принцем обходили группы людей, одни из которых просто стояли с бокалами шампанского, другие же расположились на мягких диванах в широкой гостиной, иные играли в покер, отложив его на некоторое время, пока с неизменными улыбками восхищались тем или иным произведением. И, казалось, каждый в этом огромном поместье принял Луи как родного, как дальнего родственника, наконец, вернувшегося в отчий дом, что не могло не радовать Омегу, который уже и позабыл о том, какого это — быть в центре внимания, однако сейчас это было иначе: его уважали за талант, а не проявляли знаки внимания только из-за хорошенькой внешности. Луи был горд собой, желая добиться еще больших результатов, решив взяться за изучение новых языков с завтрашнего утра, что должно было открыть ему границы непонимания между культурами, пропитаться каждой страной, их историей и традициями, ему захотелось познать так много, что в груди невольно защемило от предвкушения, а на глаза навернулись слезы. Он ненавидел гормоны и все, что они с ним делали. — Николас, можем мы сделать перерыв? — Луи неосознанно положил руку на живот, чувствуя легкую усталость и тяжесть в ногах. — Да, разумеется. Вы хотите уединения? — участливо спросил мужчина, ведя Омегу в правую часть здания. — Есть небольшая комната, там сейчас спокойно, Вас никто не потревожит. — Благодарю, — он закусил губу от обиды, что внезапно прожгла его, от ненависти, адресованной Гарри Стайлсу, который напоминал о себе чуть ли не каждую минуту через ребенка, который будто чувствовал нежелание его своим родителем. — Мне… Простите, если лезу не в свое дело, но не могу не сказать. Я искренне сочувствую Вашей утрате, думаю, что Ваш супруг был самым счастливым человеком, раз ему довелось разделить с Вами часть своей пусть и недолгой жизни, — на этих словах Альфа поклонился головой и вышел, оставляя Луи одного в комнате с роялем, камином и несколькими диванчиками. *** Через полчаса, в которые Луи успел перекусить принесенной служанкой едой на круглом серебряном подносе, привести себя в порядок и отдохнуть от долгой ходьбы, к нему ворвалась, точно ураган, женщина с черными, как само ночное небо, локонами, струящимися по ее плечам естественными завитками. — Луи’! — они знакомились некоторое время назад, однако тогда Арселия не смогла сказать и слова из-за толков своего мужа, который оказался чрезвычайно энергичен. — Прошу Вас! Скажите мне, чем закончится Ваша повесть! — она бы кинулась Омеге в ноги, судя по тому порыву, с которым села подле него, умоляя взглядом и сжатыми ладонями в своих. — Но, Арселия, как я могу? — засмеялся Луи, наслаждаясь заинтересованностью женщины. — Это тайна, но не переживайте, скоро я закончу ее, и тогда Вы сможете прочесть полное издание. — Только не обманывайте меня! Я так жду этого! — она встала и потянула Луи за собой ко всем, решив, что достаточно ему прятаться и пора бы уже дать насладиться его компанией остальным. Так и случилось, разговоры стали более размеренными, на коленях у многих стояли тарелки со всевозможными маленьких порций морскими закусками, в руках же были бокалы, полные вина или шампанского. Все расслабились и вели непринужденные беседы с рядом сидящими, в редких случаях удивленно восклицая, сразу же извиняясь после. Атмосфера была медленно-текучая, словно воздух превратился в густое облако, состоящее из дурманящих средств, и, возможно, всему виной был легкий дождь, проникающий внутрь своей прохладой через открытые двери, что вели на террасу, а далее в сад. Противоречие не вызывало ни у кого вопросов; в дальнем углу, где рядом с Принцем расположились министры обороны и внешней политики, решались насущные вопросы, и, судя по выражению лица Наколаса, он был не доволен, но стоило в залу войти Луи, которого беззастенчиво тянули за руку, мужчина оживился и перевел все внимание на вошедших. — Прочитайте нам свой стих! — попросила Арселия достаточно громко, чтобы все ее услышали и отложили свои разговоры на потом. — Не уверен, что это хорошая идея, — Луи ощущал, как щеки его непроизвольно покраснели, из-за чего он опустил голову и сделал шаг назад, чувствуя, что на него устремлены десятки взглядов. — Мы ждали этого весь вечер, — подал голос Принц, желая сделать пребывание Омеги более комфортным. — Для нас было бы огромным счастьем услышать ваше произведение из Ваших уст, так, как это воспринимаете именно Вы — автор, а не кто-то иной, кому повезло найти столь прекрасное дарование среди множества ширпотреба, который окружает нас со всех сторон. Луи кивнул, смущенный и ублаженный громкими словами Принца, которому, он знал это от нескольких людей, было крайне тяжело угодить, особенно в литературе, ведь тот читал первые строки или же одну главу, и если его не цепляло, то он прощался с произведением, но не автором, продолжая искать то, которое ему действительно пришлось бы по душе. Омега слабо кашлянул и прикрыл глаза, проникаясь своим произведением, чтобы прочувствовать его снова, он не был готов к подобному повороту событий, но раз уж все вышло именно так — жизнь научила его подстраиваться под неожиданные повороты и выходить с гордо поднятой головой из любой ситуации. — Во смерти ты ко мне прибудешь, Во смерти буду я в цветах, И на алтарь, весь белый-белый, Я положу свой белый страх. Во смерти больше не забудешь Мой белый-белый ресниц взмах. Во смерти ты ко мне прибудешь, Сам обличенный в белый прах.* Он отдышался, боясь открыть глаза вновь и увидеть на лицах собравшихся толику презрения и непонимания, ведь он раскрылся им, вывернул душу, прочел то, что тревожило его последние месяцы, что необъяснимым образом выплеснулось из подсознания в предрассветный час, скапливаясь до этого долгое время, будто грузом на плечах. Луи начал анализировать свой голос, то, как он сказал каждое слово, правильно ли передал интонацию, и все, казалось, было так, как и раздавалось в его голове — томно, с небольшим надломом и обреченностью, на грани отчаяния. — Я ничего не понял, но звучит это потрясающе, — рассмеялся тучный мужчина, возле которого со слезами на глазах сидела его тоненькая благоверная, пытаясь скрыть свои эмоции веером. — Смотрите, у меня мурашки до сих пор, — женщина сдвинула перчатку, что доходила до локтя, показывая свою руку, покрытую небольшими пупырышками. — Спасибо, — слабо улыбнулся Луи, не понимая свои чувства от происходящего, ему вдруг стало неимоверно душно — стены давили и будто сдвигались к центру, отчего комната уменьшалась в размерах и пугала своим давлением. — Луи’, — к нему подошел Принц Фердинанд, скрывая собою от чужих взглядов, — не хотите ли прогуляться? Дождь уже закончился и… — Да, хочу, очень, — Омега тяжело сглотнул и позволил увести себя в сад, где на каменных дорожках виднелись небольшие лужицы, воздух же был чист и свеж, что отрезвляло, словно помутневшее, сознание. Какое-то время они шли молча, наслаждаясь тишиной и стрекотом насекомых, сильными, приятными запахами и интимным полумраком, Луи поглаживал живот с левого бока, чувствуя давление в этом месте, радуясь, что Принц находился справа от него и смотрел куда-то вдаль, где открывался горизонт с тонкой красной полоской заката, над которым нависали тяжелые тучи еще не до конца излившиеся на Мадрид. — Это было невероятно… — Спасибо за приглашение… — вместе начали они, повернувшись друг к другу с улыбками и искорками в глазах, которые завораживали обоих, почти черные напротив небесно голубых, встретившиеся, как земля и воздух, проникающие своей силой в душу, доставая до самых глубин. Мужчина видел в Луи что-то, чего не было в других, и пока что не мог себе объяснить этого, зная только одно — он не сможет забыть этот наполненный чувствами и жизнью взгляд, что так будоражил в нем человека, до скончания своих дней. — Я действительно считаю, что Вы пишете поразительно. Это так чувственно и проникновенно, что язык не поворачивается выразить что-то кроме восхищения. Возможно, через какое-то время, Вы станете писать иное, более сдержанное и отстраненное, а сейчас… Я вижу Вас в каждой строчке, Вашу боль… Не смею спрашивать, что случилось во Франции, потому как не имею и малейшего права на это, но я надеюсь, что Вы захотите сами открыться мне, — Альфа остановился и развернулся всем корпусом к Луи, сжимая его холодную кисть в своей ладони. — Я знаю, что мы почти не знакомы, но я хочу… Луи’, — он сглотнул и посмотрел прямо в глаза, ища в них ответы, — могу я надеяться на ответные чувства с Вашей стороны? Не отвечайте сразу, разумеется, Вы еще в трауре и ребенок… Нет, конечно, я ни в коем случае не упрекаю Вас, просто прошу подумать. — Николас, — Омеге было тяжело сдерживать в себе скопившиеся эмоции, которые в последнее время все больше и больше становились неуправляемыми, однако он смог из последних сил проглотить ком в горле. — Я не могу дать Вам ответа, простите, — он пошел дальше, приметив беседку неподалеку. — Как Вы и сказали, прошло слишком мало времени, а Франция… Франция оставила на мне глубокий отпечаток, о котором я вряд ли когда-нибудь захочу говорить. Но… Я остаюсь здесь, и мы могли бы быть друзьями, а в будущем, кто знает, как все повернется? Они прошли еще немного в тишине, каждый думал о будущем, об их общем будущем, о том, случится ли оно когда-нибудь, возможно ли оно, как вновь начал накрапывать дождь, предвещая скорый ливень. — Зайдемте, посидим немного. Длительные прогулки меня утомляют, — сказал Луи, заводя Николаса к беседке. Они сели совсем рядом, так что даже самый тихий шепот долетал бы до слуха, мужчина чувствовал приятную интимность в этом уединении, а Луи было гораздо спокойней рядом с Альфой. — Знаете, я думаю написать роман о Реконкисте. Мне было бы интересно описать Испанию тех лет, но, боюсь, что, изобразив это с точки зрения мавров, я не буду принят здесь. — О, не волнуйтесь, я думаю, для испанцев было бы, по крайней мере, полезно посмотреть на столь деликатную тему с другой стороны. Но неужели Вам действительно так интересна история нашей страны? — удивился Николас, не скрывая этого ни в интонации ни во взгляде. — Безумно интересна. Но я собираюсь сделать упор на психологию. Действия будут происходить в Гранаде в последние годы реконкисты. — Луи! Вы так заинтересовали меня своим романом, что я уже скорее хочу прочесть его. — Ах, мне еще нужно будет съездить на место действия, изучить глубже этот вопрос, так что пока это только честолюбивые мечты, — ответил Луи, разглядывая плотную завесу дождя, который отрезал их от дома и посторонних звуков. — К тому же надо поскорее родить, а до того все мои мечты невесомы, — добавил он с толикой злости, останавливая себя от инстинктивного желания погладить живот. Эти разговоры в столь интимной обстановке действовали на Луи как животворная вода, как исцеляющее зелье — он вновь чувствовал себя наполненным жизнью и интересом, вновь горел желанием создавать не только для того, чтобы положить свернутый лист в стол, но и для других, чтобы поделиться с людьми, узнать их мнение и эмоции, ему захотелось пропитаться каждой мыслью Принца обо всем, что он когда-то читал, обо всем, что происходило в мире. Луи загорелся, вбирая в себя голос мужчины вместе с сильным запахом дождя, что еще надолго останется в его памяти, неся вдохновение и румянец — он действительно был не готов к чему-то большему, чем безобидный флирт и интересные беседы наедине, однако не отрицал, что в недалеком будущем сын его назовет Принца отцом. *** До самого Рождества и восемнадцатого дня рождения Луи все текло своим чередом без резких скачков и потрясений — каждые два дня в его съемной квартире, счета за которую волшебным образом оказались оплачены на несколько месяцев вперед, появлялся новый букет цветов, сражающий своим великолепием, ароматом и объемом, не стоило и задумываться, от кого было послание; Омега продолжал писать, все реже покидая стены дома из-за периодической усталости, что настигала его все чаще и в самые неожиданные моменты — ребенок рос, а с ним и тело Луи, который стал более упитанным и мягким теперь и в бедрах, плечах и щечках, чего раньше не наблюдалось. И он бы перестал любить свое тело, если бы не постоянные комплименты от Принца, который с горящими нежностью глазами не уставал повторять: "Вам к лицу беременность". И, возможно, он был прав, приглашая Луи раз, а то и два, в неделю на встречу, которые проходили либо в общественном месте, где непременно он превращался в центр внимания, либо на прогулке по городу в импровизированной экскурсии, тогда Николас, воодушевленный и воспламененный любовью к искусству, рассказывал истории о том или ином памятнике архитектуры и тайнах, которые хранились в их стенах, однако чаще их дружеские встречи переносились в квартиру Луи, потому как энергия в нем угасала, несмотря на то, что большую часть времени он проводил в постели. Заметив несвойственную Омеге усталость, Принц тем же вечером, а это было еще в начале декабря, прислал к нему доктора, который провел полное обследование, расспрашивая о самочувствии, задавая вопросы личного характера, и если бы Луи не ощущал себя почти трупом, из которого высасывал жизнь собственный ребенок, он бы непременно смутился. Вывод был сделан быстро и содержал в себе всего несколько слов: здоровое питание, покой и свежий воздух. Наверное, поэтому Луи не должен был удивиться, когда Принц пригласил его в свою загородную резиденцию в канун Рождества, предлагая провести несколько дней в дали от шумной столицы, где в преддверии праздников людей становилось все больше и больше. Омегу раздражала его растерянность и потерянность, которые следовали за ним тенью, ко всему добавилось еще и чувство ненужности, которое посещало темными ночами, проникая в комнату вместе с холодным ветром — зима в Испании оказалась еще хуже французской, снега почти не было, дороги превратились в грязное месиво, беспрерывно шел дождь, лужи на утро покрывались скользкой корочкой льда, а поток пронзительного морозного воздуха только усиливал ощущение отвратительного хрустящего холода, от которого кисти Луи не согревались даже у камина. Он спал весь день, чтобы к вечеру быть в более-менее сносном состоянии, потому что не мог отказаться от приглашения встретить Рождество в кругу ставших близкими ему людей в Испании, оставаться же одному не хотелось, как и предстать перед остальными гостями не в лучшем виде. Его платья давно поменяли цвет с черного на нежные пастельные, в то время как на лице и во взгляде траур с каждым днем становился явно выраженным — как бы Луи не старался улыбаться так же ярко, искриться беззаботностью, ребенок высасывал из него все соки, что влияли на его состояние. — Луи’, рад снова видеть Вас, — Принц встретил Омегу у кареты, отказавшись от дворецкого, он помог ему спуститься и пройти внутрь, где комнаты были хорошо прогреты и откровенно контрастировали с температурой за окном. — И я очень рад, — ответил Луи, слабо улыбаясь и опираясь на подставленную руку мужчины — седьмой месяц беременности давался ему крайне тяжело, и думать о чем-либо другом было невозможно. Гостей оказалось на удивление мало, только самые близкие друзья и по большей части родственники, что поначалу удивило Луи, потому как он воображал себе шикарный бал, который явил себя скромным семейным ужином, если это слово уместно в отношении Королевской семьи. Здесь были и родители Николаса, которые удостоили Омегу лишь короткими приветствующими кивками, пока тот кланялся в реверансе, выражая глубокое почтение, что совершенно не повлияло на их каменные лица, и только округлость под дорогой бархатной тканью привлекала внимание Королевы весь вечер, которая не отводила взгляда от переплетенных пальцев рук ее сына и Луи. От женщины этой исходила настолько мощная энергия всевластия, и это притом, что Испанию чуть ли не делили по кусочкам, и это она стала причиной развязавшейся войны между Францией и Пруссией, видимой причиной, разумеется, что Луи, сидя за праздничным столом по левую руку от Принца, невольно опускал глаза всякий раз, когда сталкивался с холодным взглядом чистейших голубых льдышек. Альфы вели неспешный разговор, с культа Рождества плавно переходя на политику, чего стоило ожидать, ведь здесь собрались те, кто принимал в ней непосредственное участие, и именно от этих людей зависела дальнейшая судьба страны и ее народа. Главным вопросом стояло поражение Франции и то, как это отразится на внешней экономике Испании, как изменится ситуация во всем мире и за какое время проигравшая Империя сможет вернуть себе былую власть — Луи не слушал, сосредоточившись на своих ощущениях от неожиданно ставших неприятными мидий, которые он любил вкушать в любое время дня. — А что сейчас с самой Францией? Говорят, там начались народные волнения, которые призваны свергнуть временное правительство и основать уже республику взамен Второй империи, — спросил супруг брата Короля, которому, в отличие от Луи, было дело до разговора. — Это все так еще размыто, единственное, в чем я уверен, в стране царит беспорядок, все силы брошены на удержание Франции на плаву — ведутся бесконечные переговоры, в которых участвуют не только политики, но и яркие деятели, — ответил Принц, отложив приборы и сделав глоток вина. — Семьи, приближенные к власти? — уточнил сам супруг, Бернардо, повторяя действия Николаса, заинтересовавшись диалогом. — Нет, люди, которые владеют сейчас большим состоянием всей Франции. Они и пытаются повлиять на уменьшение выплат контрибуций страной, так как это понесет за собой упадок в сфере торговли, как импорта, так и экспорта. Никто не хочет сотрудничать с проигравшими, мы все знаем это, — он грустно улыбнулся и откинулся на спинку стула-кресла, сохраняя идеальную осанку. — И кто эти люди? — ухмыльнулся Бернардо, пытаясь вспомнить французские фамилии. — Готье? Братья Марьель? — Да, они. Энтони Баррингтон, Люсьен Мосс, Гарри Стайлс, среди них есть даже одна женщина — Мадам Амальрик, что подтверждает возрастание влияния “слабого пола” и опровержение этого звания. И если до этого Луи совсем не вникал в разговор, то теперь стал прислушиваться так яро, что ему показалось, будто и живот начал шевелиться; а в голове все стучало “Гарри Стайлс”, повторяясь с периодичностью в несколько секунд, заставляя глаза бегать по блюдам, сердце колотиться с удвоенной скорость, буквально через несколько минут, в течение которых обсуждали цель каждого представителя на переговорах, речь снова зашла о мужчине, звук имени которого влиял на Луи слишком сильно. Да так, что толчки внутри не прекращались, и тогда, через затуманенное воспоминаниями сознание, он понял, что ребенок, который развивался медленнее положенного, а боль успокаивалась только в моменты, когда сам Омега изучал английский с преподавателем, пнул его впервые, будто выказывая свое недовольство. — Ни одна страна не хочет идти навстречу… Луи глубоко вдохнул ртом, чувствуя, как губы его дрожат, и положил салфетку на стол, давая понять, что собирается встать, что, безусловно, заметил Принц, мгновенно поднимаясь со своего места и отодвигая стул Омеги, подавая руку, чтобы облегчить его движения. — Что-то случилось? — шепотом спросил мужчина, бегая взглядом по поменявшемуся в цвете лицу. — Все в порядке, скоро вернусь, — Луи поклонился в реверансе снова, как бы сложно ему не было, он не мог покинуть залу без выполнения главных пунктов этикета, и скрылся в коридоре, пускаясь на поиски свободной комнаты, дабы перевести дух и постараться успокоить взбунтовавшегося ребенка. Недалеко от столовой, больше похожей на гостиную, слышались детские голоса и задорный смех — у младших мальчиков и девочек было свое пиршество, где за ними присматривали нянечки и развлекали артисты, показывая кукольные спектакли и проводя различные викторины и игры. Луи же открыл первую попавшуюся на глаза дверь, наполовину скрытую тяжелыми шторами, — его взору предстала комната отдыха и чтения, где книг особо и не было, однако все располагало к этому: горящий камин, уютная обстановка, мебель, выполненная из темного дерева, и не более светлая ее обивка. Здесь было приятно находиться, и Омега непременно бы подумал об этом, проведя рукой по мягкому бархату диванов, но его тревожили продолжающиеся толчки, которые чередовались с несколькими минутами покоя, оттягивая его кожу на животе с новой силой. — Что за неуважение к своему родителю? — строго спросил Луи, глядя вниз на себя. — Вам стоило быть спокойнее, особенно в обществе Королевской семьи, — он нахмурился, поглаживая правый бок, где выпирал крохотный бугорок, и от мысли, что это могла быть ручка или ножка его ребенка, на глаза навернулись непрошеные слезы. — Скучаете по своему отцу? Как жаль, что ему на Вас плевать, — Омега подошел к окну и отодвинул штору, чтобы увидеть ночь во всей ее южной красе. Он вспомнил, как Гарри игнорировал его беременность, когда уговаривал вернуться в Париж, будто под сердцем у Луи только и были, что остальные органы, а не плод, появлению которого он поспособствовал. И нет, он не хотел, чтобы Альфа кинулся ему в ноги, прося прощение за все только потому, что приметил своего отпрыска, однако обычного человеческого участия не помешало бы, ведь Гарри не уставал интересоваться здоровьем Авелин на протяжении всех девяти месяцев, а когда приехал, добрых два часа провел в комнате со своей крестницей. Не было сомнений — мужчина любил детей, но не того ребенка, который, как ему по всей видимости казалось, был ребенком Джонатана. — Ему глубоко на Вас плевать… Но я… я люблю тебя, — Луи чувствовал, как по щекам его текут слезы, как через небольшую щель в окне продувает ветер, отчего руки его вновь стали холодными, хоть и прятались в складках платья. — Не знаю, как смог… — Луи’, — в комнату вошел Принц, заставив Омегу вздрогнуть и поспешно вытереть лицо. — Все хорошо? С кем Вы разговаривали? — Ни с кем, — Луи не повернулся, желая остаться нераскрытым в своей чрезмерной чувствительности — он был еще не готов довериться мужчине, насколько искренне тот к нему не относился, Омега продолжал утаивать большую часть своей жизни, как ее прошлое, так и настоящее. — Простите, если помешал, — он сделал паузу, ощущая напряжение, витавшее в воздухе густой дымкой, что сдабривалось горящим камином, огонь в котором сжигал кислород, оставляя в комнате все меньше и меньше воздуха. И вдруг ему захотелось создать более расслабленную атмосферу — Альфа выключил свет, через пару минут замечая, как плечи Луи расслабились, перестали исходить волны отчуждения, он снова стал прежним, однако до сих пор прижимал руки к животу, медленно водя ладонью по темно-зеленому бархату платья. — Простите, не стоило мне уходить из-за стола… — Ничего страшного, сейчас сделали перерыв перед десертом — отец обсуждает с Бернардо политические режимы, Омеги ушли к детям, Амалия играет на фортепьяно, — и только сейчас Луи заметил звуки медленной мелодии, которая проникала сквозь стены приглушенная, но не менее прекрасная. — Я хотел… У меня есть для Вас подарок. — Ох, не стоило, — Омега повернулся и сделал несколько шагов навстречу, заглядывая прямо в глаза Принца, что казались сейчас темнее ночи за окном — радужка почти не отличалась цветом от зрачка и навевала загадочность, заставляла невольно трепетать от завораживающего страха, который перерастал в благоговение. — И все же, — мужчина протянул прямоугольный сверток, обтянутый атласом, искренне улыбаясь и наблюдая за тонкими пальчиками, что нерешительно принимали подарок. — Что это? — Луи провел подушечками по гладкой ткани, замирая в трепете от предвкушения. — Откройте и увидите. — Да, хорошо, — Омега послушно опустился на софу и осторожно развернул сверток — перед ним явилась книга в темно-синей тисненной изящным узором обложке, по центру же располагался выгравированный портрет в профиль, его портрет. — Это… — он приглушил невольно вырвавшееся “Ах!” ладошкой, прижимая ее дрожащую к губам, в удивлении смотря на Принца, который еле сдерживал счастливую улыбку, сидя на противоположной софе. — Раскройте, — мужчина кивнул в сторону книги, сгорая от нетерпения увидеть реакцию Луи на внутренность. Обложка с хрустом новизны открылась и явила первую страницу, где крупными витиеватыми испанскими буквами было написано: “Луи Томлинсон”, — а ниже: “Повесть «Человек»”. И все было так, как и хотел сам Омега, как он представлял свою первую книгу, о чем вслух мечтал, рассказывая Николасу каждую мелочь каждой странички — какой должна быть заглавная буква первого абзаца главы, какие отступы справа и слева и само оформление — все было идеально, лучше, чем могло бы быть. Самой же неожиданной оказалась Королевская печать на форзаце, ниже небольшой текст, под которым стояла подпись: “Принц Николас Филипп Хуан II Фердинанд” — Но… — Луи поднял голову, отрывая взгляд от строк. — Как Вы… Как Вы запомнили все, что я говорил? Как Вам удалось сделать все с такой точностью? — Я просто внимательно слушаю Вас, Луи’, и стараюсь проникнуться каждым мгновением, проведенным с Вами, — и если его лицо сохраняло хладнокровие в любое другое время, то по неизвестным причинам в присутствии именно этого Омеги Принц терял все навыки, полученные жестким воспитанием, — ему хотелось быть открытым, не таить ничего, что лежало на душе. Так он смягчался во взгляде, улыбался чаще, чем полагалось человеку с его статусом, ощущал трепетное счастье, делая приятное, доставляя радость каждый раз, когда это было возможно — мужчина желал сделать Луи счастливым, избавив его от воспоминаний о прошлом, которые заставляли его лить слезы. — Я осмелился выпустить тираж, с первого января Ваша книга поступит в продажу, если мои знакомые и друзья не выкупят все до этого времени, — он рассмеялся, вспомнив письма, которые с периодичностью в неделю заполоняли его письменный стол, и в каждом был вопрос “Когда?”, — Если Вы не против, разумеется. — Я… — Луи сидел с раскрытым от удивления ртом, даже не смея предположить ранее, что его повесть выйдет в свет целиком так скоро. — Н-не против… — Ох, нет, пожалуйста, — Принц пересел на софу рядом с Омегой и сжал его холодную кисть в своих ладонях. — Я чем-то обидел Вас? Почему Вы плачете? — Нет, — он вытер дорожку слез свободной рукой, снова и снова проклиная поднявшие мятеж гормоны. — Я просто так счастлив, — Луи сдавленно хихикнул и покачал головой, представляя, как, должно быть, он сейчас ужасно выглядит. — Спасибо Вам, это лучшее, что мне когда-либо дарили. — Надеюсь, мне все-таки удастся превзойти самого себя в будущем. — Не могу быть уверен, — лукаво подмигнул Луи и снова принялся изучать книгу со всех сторон, теперь не только на ощупь, но и глубоко вдыхая ее “новый” запах, который всегда заставлял сердце стучать быстрее в предвкушении захватывающей сознание и душу истории. — И у меня есть для Вас кое-что, правда, не настолько масштабное… — Луи’, — Принц покачал головой и отошел к окну, продолжая уже, созерцая ночь. — Не нужно, Вы делаете для меня и так слишком много одним только своим присутствием в моей жизни. — И все же, — Омега повторил интонацию Николаса, заставляя его улыбнуться и повернуться к нему, уже подошедшему на расстояние одного шага. Луи чуть склонил голову вперед, оставляя взгляд прикованным к лицу Альфы, зная, что свет огня сюда проникает совсем слабо, освещая его со спины, Луи был рад, что покрасневшие глаза его сейчас не видны, а полумрак только выгодно затеняет лицо. Он чуть улыбнулся, занося кисти за шею и доставая золотую цепочку, снимая ее через верх, вытягивая кулон из лифа платья, куда был прикован взгляд мужчины, который непременно бы стал еще темнее, если бы это было возможно. — Вот. Еще совсем теплый круг с выпуклыми стенками, покрытыми витиеватым объемным узором, оказался в руках Альфы, который ненамеренно облизнул пересохшие губы, пытаясь избавиться от навязчивых картинок в голове, в которых Луи продолжал снимать с себя предметы гардероба. Он открыл створки, внутри которых с одной стороны оказались часы, с другой же крохотный портрет Омеги, выполненный художником с особой точностью, которому удалось передать не только черты лица, но и искорки во взгляде, пусть и на столь маленьком размере бумаге. — Храните его, тогда я всегда буду рядом, — прошептал Луи на ухо мужчине, преодолев последнее разделяющее их расстояние и сжимая своими тонкими пальцами кулак Альфы, в котором золото будто прожигало кожу. — Обещайте. — Обещаю, — так же тихо ответил Николас, подаваясь вперед, уже протягивая свободную кисть, чтобы коснуться щеки Омеги и притянуть его к себе для поцелуя, о котором он мечтал с первого дня их знакомства, однако Луи выскользнул из его рук и убежал из комнаты, да так легко, словно и не носил под сердцем ребенка и оставался невинным Омежкой, смутившимся близостью. Он покинул комнату, прихватив с собой подаренную книгу и трепещущее в нежном волнении сердце Принца. * Авторство принадлежит LotteStyles