Неизведанные земли

"И — гроба нет! Разлуки — нет! Стол расколдован, дом разбужен. Как смерть — на свадебный обед, Я — жизнь, пришедшая на ужин" Марина Цветаева "Всё повторяю первый стих..."

Ирэн чувствовала холод стены своей спиной, где ленты корсета были уже разорваны, пока горячее тело Гарри прижимало ее, создавая резкий контраст. Его сильные пальцы были повсюду, а яростные поцелуи пускали по коже рой мурашек. Они медленно передвигались к большой кровати, устланной белоснежными простынями — Гарри вел Ирэн, так как сама она вряд ли могла в этот момент осознавать себя в пространстве. Страсть поглотила ее, их, и оба сейчас пребывали в мире, где не существует ничего другого, кроме их тел, тел, поглощенных желанием. Она чувствовала, как его возбужденный член сквозь ткань штанов упирался ей в лобок, и от этой близости внутри нее все сжималось, посылая горячие волны жажды. — Гарри… — простонала она в поцелуй в тот самый момент, когда они упали на мягкую перину кровати. Альфа быстро уложил ее на спину, пробираясь через подолы платья и под ткань трусиков, овладевая губами то сладкими и тягучими, то резкими и агрессивными поцелуями. Девушка была измождена, она устала от ласк, и в то же время ей казалось, что их мало. Хотелось больше, хотелось Гарри, всего и сразу, чтобы их тела соединились и слились в одно вновь. Он разорвал на Ирэн верх платья окончательно и провел языком по ложбинке между персями, поднимаясь вверх к соскам, которые несильно прикусил зубами, вызывая стон из уст Ирэн — девушка была до такой степени возбуждена, что готова была умолять Гарри. Он же оставался неумолим, словно изголодавшись по плотским наслаждениям, теперь решил, подобно настоящему гурману, вкусить их на полную, никуда не спеша, вдыхая пряный аромат, слизывая легкую горечь пота и сладкие остатки молочных ванн с кожи Омеги. Девушка же искренне удивлялась, так как не позднее, чем вчера, у них был секс, не менее страстный, не менее томный. Вчера она танцевала свою партию в “Жизель”, и Гарри так вожделел к ней, что не смог совладать с собой и взял ее прямо в гримерке, среди цветов и подарков, принесенных поклонниками таланта балерины, превращая комнату в центр хаоса и беспорядка. Но теперь, не имея больше возможности ждать, она взяла право руководить в свои руки и оседлала Гарри, который уже успел снять штаны и оставался в одной рубашке, а Ирэн расправилась с остатками своего разорванного платья и предстала перед Гарри во всей своей красе — полностью обнаженная, что делало ее только привлекательнее, нежели слои юбок и бесконечные кружева. Плавные изгибы талии, переходящие к упругой миниатюрной груди, хрупкие плечи и тонкая шея, маленькие пальцы, изящные ножки и снежная бледность кожи — было бы враньем сказать, что, смотря на тело Ирэн, Гарри хоть на секунду думал о чем-то ином, а лицезреть ее в таком виде он мог последние шесть месяцев. Он вошел в ее разгоряченное тело, чувствуя наслаждение от того, как горячо внутри, Ирэн же вскрикнула и провела ногтями по спине Гарри, оставляя неглубокие царапины поверх старых. Они мучили друг друга в удовольствии, не давая кончить: как только Альфа подходил к концу, девушка становилась расслабленной, медлительной, почти не двигала бедрами и только целовала шею мужчины, наслаждаясь его вкусом и запахом; когда Гарри чувствовал приближение оргазма Ирэн, он прекращал поступающие движения и переключался на ласки, выцеловывая ее так, словно они старая супружеская пара, а не молодые, полные сил любовники. Они специально подводили друг друга к краю, чтобы в самый последний момент перед прыжком в бездну наслаждения отступить назад. И продолжалось это не меньше часа, пока они без сил не падали на скомканные простыни, лениво лобзаясь и отдыхая перед вторым заходом. Но когда оргазм все-таки наступал — Ирэн возносилась, ее тело больше не было просто телом, не было даже безраздельно ее телом, теперь они сливались в единое, то самое, о котором говорил Платон, а Гарри кончал бурно, он выпадал и уже не мог различить, где начинается грань между ними, ею и им. Девушка последний раз сжималась вокруг члена, Альфа последний раз подавался бедрами вперед — и падал на спину, принимая ее, такую легкую, невесомую на своей груди, машинально продолжая ласкать и целовать. — Хочешь позавтракать здесь? — через некоторое время спросил Гарри, отрываясь от губ Ирэн, любуясь ее утонченным личиком в свете лучей восходящего солнца, такое утро стало для них чем-то обязательным и непременно приятным. — Ох, Гарри! — девушка легла на спину и завела руки за голову, цепляясь пальчиками за деревянный узор. — Ты же знаешь, что если мы останемся, то не вылезем из постели до самого вечера, а я не уверена, что выдержу твоей страсти сегодня еще хотя бы раз. Да и на ужин мы приглашены в дом Жан-Жака, а я должна быть в форме и не выглядеть так, будто только что покинула твою постель. — Но ведь так и есть, — мужчина засмеялся и притянул Ирэн к себе, снова впиваясь в ее губы, лаская ее тело, которым наслаждался вот уже как полгода; он никак не мог вкусить запретный когда-то плод полностью, желая впитать в себя все соки, казалось, неиссякаемой прекрасной натуры. — Нет, нет и еще раз нет, — она улыбалась ему в губы, отталкивая от себя и пытаясь выбраться из крепких объятий. — Твоя маленькая столовая отлично подойдет для нас двоих, — девушка заправила прядь волос Гарри ему за ухо и последний раз клюнула в губы, после выбираясь, наконец, из кровати, и, не стесняясь своей наготы, отправилась в ванную комнату, дабы привести себя в надлежащий вид. Февральское солнце всегда давало ложную надежду на то, что за стенами стало гораздо теплее, вот только ветер наклонял еще голые деревья так же сильно, как и сутками ранее, снег превратился в ледяной дождь, что хлестал по окнам и отбрасывал блики на идеально очищенную посуду и хрустальные бокалы. Однако какой бы холод не царил на улице, в замке Гарри Стайлса господствовала атмосфера приятного телу жара, что позволяло не кутаться в меховые накидки и пиджаки — завтракали они в расслабленной домашней одежде, которую стоило бы назвать ночной, так как тонкая ее ткань и нежность создавали впечатление интимности. Гарри читал газету, выкуривая сигару после легкого перекуса, Ирэн же вкушала фрукты, политые растопленным бельгийским шоколадом, который позволяла себе только утром и только после бурных ночей, во время которых она теряла слишком много энергии. — Чем Вы собираетесь заняться сегодня? — непринужденно спросила девушка, стараясь не обращать внимания на тишину, которая крайне раздражала ее и заставляла прислушиваться к каждому шороху. — Отправлюсь в Императорский дворец. — Императорский? И это-то без Императора? — она ухмыльнулась, делая глоток кофе, наслаждаясь его горьким вкусом. — Временному правительству нет дела до того, чтобы переименовывать здания каждый месяц. Хорошо, пусть будет резиденция, если вам так угодно, — Гарри не отвел взгляда от статьи ни на секунду, разговаривая больше фоном, чем отдаваясь диалогу полностью. Их отношения давно сложились в устойчивый секс, который приносил удовлетворение обоим — ни Гарри, ни Ирэн не просили и, не дай Боже, не требовали большего, наслаждаясь плотской любовью, любовью к телу партнера, где и был зарыт основной секрет их “крепкой, долгой связи”. Они не проявляли друг к другу ревности или подобных чувств, скорее в их случае слово “чувство” было вообще не уместно, а только окрашивало будни в чувствительность, когда они лишали друг друга возможности достичь оргазма около часа, доводя до исступления и помутнения рассудка. — Кхм, — в столовую вошел дворецкий, прервав чтение Гарри, который кивнул в знак того, что готов выслушать прислугу. — К вам гостья, Месье. Мадам Пейн. — Пусть войдет, — Гарри нахмурился, понимая, что он и Ирэн выглядят совсем не презентабельно, от девушки к тому же еще и исходил яркий запах самого Альфы, явно давая понять, чем они занимались часом ранее. — Авелин, дорогая, — он встал и направился к ней навстречу, раскрывая руки для приветствующих объятий, — прости, что мы в таком виде — никого не ждали в столь ранний час. — Гарри! — женщина была потерянна и, казалось, не обращала внимания ни на что вокруг, сосредоточившись на лице мужчины, в котором пыталась найти ответы на все свои вопросы, что мучили ее последние полгода. — Мне нужно Вам кое-что сказать, это так срочно и важно! — И ты откажешься от чая? Мы могли бы для начала… — Нет, нет, послушай, — она уже было хотела начать свою исповедь, когда заметила девушку, которая с улыбкой смотрела на происходящее, ожидая, когда ее представят. — Это… — Да, Ирэн Пуасон, прима-балерина Гарнье и моя спутница… — Только не жизни, — девушка звонко рассмеялась под стать ухмылке Гарри, который видел все со стороны, будто сцену спектакля, а не действительность. — Авелин, моя давняя и глубокоуважаемая подруга, тут я посмею добавить — жизни, потому как не представляю своего будущего без нее, — он улыбнулся женщине и провел ее к столу, где служанка уже добавила приборы для третьей персоны. — Очень приятно познакомиться, Мадам, надеюсь, мы подружимся, — Ирэн подмигнула и сделала глоток остывшего кофе, игнорируя недоброжелательный взгляд в ее сторону, что ее в принципе нисколечко не волновало. — И мне, — она поджала губы и приложила холодные ладони к чашке, полной горячего чая, пытаясь согреться. — Гарри, мы… могли бы поговорить наедине? Пожалуйста. — Ави, не стоит думать, будто Ирэн есть дело до наших бесед, она так занята собой и мыслями об Императорском дворце, что и не услышит нас, — Альфа снова занял свое место и попросил служанку налить и ему свежего чая. — Так о чем ты хотела поговорить? — О Луи’, — немедля ответила женщина, принимая правила хозяина дома, — то есть о поездке к нему. — Ох, это тот прелестный мальчик, которого я учила балету? — Полагаю, что да, — Гарри вопросительно посмотрел на Авелин, побуждая ее продолжить. — Мы должны поехать к нему, попросить прощения, ведь мы оба виноваты. Гарри, я бы поехала одна, да боюсь оказаться в чужой стране… Пожалуйста, поедемте со мной, мы должны… — Дорогая, я никому ничего не должен, — он резко встал и отошел к окну, закуривая еще одну сигару и всматриваясь в открывающийся взору пейзаж. — К тому же не Вам решать, виновен ли я в чем-либо. — Я знаю, что произошло между вами, Вы не можете отрицать, что сделали ему больно. Это… — Авелин тяжело сглотнула и отвела взгляд от напряженной спины мужчины, понимая, что повлиять на упертого Альфу сможет только в одном случае из тысячи, а главный аргумент она выдать не могла — право рассказать, кто является отцом ребенка, принадлежало только Луи и никому другому. — Из-за Вас он приехал к нам, а после… из-за меня сбежал в Испанию. Гарри! Очнитесь же! Поедемте со мной! — она встала вслед за мужчиной, подошла к нему и положила руку на плечо, призывая опомниться. — Нет, — он скинул ее руку и резко повернулся, поджав губы и поправляя волосы в нервном жесте. — Ему нет до меня дела, мне тем более, слышишь? И плевать я хотел на его дела в Испании. — Нет же, Гарри, это говоришь не ты, а твоя гордость, пожалуйста, будь мудрее, перестань идти на поводу у глупых мальчишеских чувств, — женщина почти плакала, умоляя друга услышать ее, пытаясь пробить твердолобость характера и стену, которой он огородил себя, дабы никто не смог узреть его настоящего. — Ты ни черта не знаешь, Авелин! И то, что он тебе рассказал, — это мизерная часть случившегося! Ты видела, я делал шаг навстречу, а он отверг меня! Я отказываюсь ехать к нему, как… Я уважаю себя, — он кивнул, будто подтверждая свои слова, и вернулся на свое место, делая большой глоток чая, подумывая о том, что через полчаса опустошит несколько бокалов с виски. — Я могу помочь тебе пересечь границу, выписать разрешение, дать денег, но я отказываюсь ехать с тобой. Повисла тишина, в которой даже Ирэн боялась издать хотя бы малейший звук и продолжала держать свою чашку навесу, чтобы не вызвать звонкое “дзынь” от соприкосновения фарфора. Воздух сгущался и перекрывал дыхание, горло становилось сухим, казалось, вся влага подступила к глазам, от банальной обиды и непонимания, Авелин не могла находиться здесь более. — Я уважаю Ваш выбор, каким бы он ни был, но не могу сказать, что он Вас достоин, — женщина направилась к выходу из столовой, не поворачиваясь лицом к Альфе, не желая показывать свою слабость. — И, Гарри, в Париже полно людей, которые смогут выписать мне разрешение пересечь границу, а сейчас… последним человеком, у которого я стану просить помощь, являетесь Вы. Она ушла с гордо поднятой головой и твердой поступью, зная, что делает все правильно и что непременно попадет к Луи, чего бы ей это не стоило. *** Грудь сдавливал пронизывающий холод, будто множество маленьких ледяных игл входили в легкие и перекрывали доступ к кислороду, горло сдавливали невидимые тиски, из-за чего он не мог закричать и позвать на помощь, чтобы защитить своих девочек, из уголков глаз по вискам текли струйки слез, скрываясь во влажных прядях, что растрепались от неспокойного сна, тело же будто испытывало муки невыносимой боли, выгибалось и ломалось, моля о пощаде. Луи резко проснулся от пронзительного крика, что раздался в голове детским звонким голосом, заклинающим, надрывным, сломленным — кожа покрылась холодным потом, сорочка неприятно липла, но не это было важно — моментальная мысль о том, что нужно действовать немедля, прожгла сознание, заставляя хрипло окрикнуть Рону, которая с недавних пор спала в соседней комнате в ожидании начала схваток. Однако не это потревожило ее. — Рона, скорее! — по-французски звал Луи, зная, что та так и не выучила испанский, что с одной стороны было хорошо для него, ведь так он повторял родной язык, хорошо это было и для ребенка, в чем Омега не сомневался, искренне веря, что тот еще в утробе готовится познать сразу несколько культур, не даром же он по-разному реагировал на голос своего родителя, заслышав иные речевые звуки. — Что случилось? — взволнованно спросила девушка, вбегая в комнату растрепанная и сонная, однако готовая к любым действиям. — Пошли за Принцем. — Но сейчас только четыре утра… — Немедля! Луи ждал, он ходил по комнате, где воздух был настолько густым и холодным, что дышалось ему с огромным трудом, учитывая обрывки сна, что всплывали в его голове, стоило только расслабиться и дать себе немного свободы — он старался думать о чем-нибудь другом, о своем романе, что был в планах, о грамматических ошибках, которые допустил вчера, изучая английский, о своем ребенке и их будущем, однако каждая мысль приводила его к сестрам. Принц прибыл к шести утра, Омега слышал его тихие ритмичные шаги, что отстукивали от паркета коридора и приглушались ковром гостиной, слышал его секундную нерешительность возле двери в свою спальню, потому как тут они никогда не проводили время — пристанищем их свиданий оставалось зальное пространство вместе со столовой — и тихий стук. — Войдите, — Луи не успел, а вернее не смог, переодеться и только накинул поверх сорочки теплый халат, кутаясь в него все сильнее всякий раз, когда озноб пробирал его тело, заставляя нервы на макушке сокращаться и посылать неприятные мурашки. — Луи’, — в комнату вошел мужчина, который выглядел так, будто его не только что подняли с постели, а пригласили средь бела дня, когда он был на собрании с министрами. — Вы меня напугали, что случилось? — он подошел так близко, чтобы можно было взять холодные кисти Омеги в свои ладони, и прижал их к груди, всматриваясь в чуть опухшие от слез глаза. — Мне нужна Ваша помощь, только Вы сможете… — Разумеется, я помогу, только скажите, как? — Мой… — Луи закусил нижнюю губу и отвел взгляд, ощущая неловкость и волны стыда, хотя краснеть ему было не за что, не его вина была в случившемся. — Мне нужно найти отца, он где-то в Испании вместе с моими сестрами. Я бы хотел забрать девочек к себе, — он отвернулся и отошел к камину, тихо добавляя: — пока не поздно. — Конечно, я постараюсь найти его, но… К чему такая спешка? Вы должны родить буквально в течение недели, мы могли бы подождать хотя бы месяц… — Нет! Вы не понимаете! — Луи закричал сорванным голосом, сжимая кулаки, впиваясь ноготками в тонкую кожу ладоней. — Он… он может сделать с ними страшное! Ладно я, а они же еще совсем крошки… — Луи’, объясните толком, что происходит? — Принц взял Омегу за плечи и заставил смотреть на себя, впиваясь хмурым взглядом в глаза, полные слез и отчаяния. — Я все сделаю, но Вы говорите загадками… — Мой отец… он хотел… — сквозь рваные вдохи он пытался возобладать над чувствами и ужасающими картинками, что накладывались на действительность и вынуждали сердце разбиваться на мелкие кусочки. — Он хотел меня, хотел… Но мама, она сдерживала его, то есть она ничего не знала, но своим присутствием отодвигала момент, когда он бы… мог завладеть мной. Но она умерла! — и будто обиженный ребенок, Луи топнул ножкой и слабо ударил кулачками по груди мужчины, который прижимал к себе дрожащее тело, пытаясь передать чувство защищенности. — Он не успел ничего сделать со мной, но девочки… они там совсем одни с этим извергом… — Тш-ш, дорогой, скажи мне только его имя, — сквозь ком в горле спросил Альфа, тщась взять под контроль ту боль, что вызывали в нем мысли о страшных действиях взрослого мужчины над нежным, хрупким Омегой. — Трой Томлинсон, — и не было в его голосе уже ни слабости, ни растерянности, а только неподдельная злость. *** До самого четверга Луи не находил себе места, он не мог толком ничем заниматься, постоянно отвлекаясь и улетая в свои мысли, преподаватели только обреченно вздыхали и спокойно себе попивали чай со сладостями, что услужливо приносила Рона в начале каждого урока — Луи находился где-то между сном и явью, нервничая и пытаясь не вспоминать своего отца и то, зачем Принц приказал всем полицейским разыскивать мужчину пятидесяти лет типичной ирландской наружности, с небольшим животом и яркими голубыми глазами. Утром четверга, не успел Луи еще позавтракать, по квартире разнеслась трель входного звонка, отчего ребенок начал переворачиваться, чувствуя нервозность своего родителя, усугубляя все еще и своими толчками, которые с недавних пор стали довольно-таки внушительными и болезненными. Рона встретила гостя и проводила его в столовую, где на мягком стуле-кресле сидел Омега, пытаясь сделать глоток обжигающего чая, и гладил живот, что превратился в шарик, не такой большой, какой был у Авелин, но достаточно для того, чтобы Луи чувствовал себя огромным и толстым. — Луи’, — мужчина устроился на соседнем стуле, жестом руки прося служанку наполнить чашку и для него. — Мы нашли твоего отца, он живет в Толедо, в доме на берегу реки Тахо. Ехать на повозке три часа, на поезде около часа, но Луи… я бы не советовал Вам уезжать так далеко от дома, ребенок может появиться на свет в любую минуту, Вы и сами знаете об этом. Омега поджал губы, уставившись на чаинки, что плавали на дне изящной чашки, взвешивая все “за” и “против”, рассматривая последствия, которые тянули за собой лавину неприятностей как с той, так и с другой стороны. Единственное, что он знал, так это то, что не мог оставить своих сестер наедине с отцом ни на минуту больше. — Велите подать карету, Николас. Я буду готов через полчаса, — он встал и прошел к выходу из комнаты, останавливаясь в дверях и тихо добавляя: — спасибо, Вы сделали для меня уже слишком много, не нужно заботиться еще и о ребенке. *** Принцу не удалось уговорить Луи не преодолевать столь большое расстояние, и даже слова доктора, который теперь ехал с ними в личном вагоне, о том, что положение Омеги и его не подготовленный организм к беременности могут поспособствовать началу родов в любую минуту. Никто не знал, что Луи незаметно для всех шептал своему ребенку строгим голосом, чтобы тот не смел даже пинаться, пока все не утрясется, пока Лотти, Фиби и Дейзи не будут в безопасности, вдали от помешанного отца. — Луи’, не так быстро, прошу, — Николас потянул Омегу за локоть, останавливая его на полпути ко входу дома, который еще мирно спал в утреннем тумане, что нагнетал обстановку серьезней самих мыслей Луи, который старался сохранять самообладание и не сорваться на бег. — Вы… Ваш ребенок… — Ваша забота неуместна, Принц Ферденант, — прошипел Луи, выдергивая руку из слабой хватки, которая скорее давила эмоционально. — Я благодарен Вам за то, что Вы нашли их, но теперь позвольте мне закончить начатое с той скоростью, с которой мне заблагорассудится. Ему ничего не оставалось, как кивнуть и удивиться напору, с которым Омега отстаивал, будто свое дитя, словно львица беззащитного кутенка, огрызаясь на любого, кто вставал у нее на пути и смел позариться на маленький комочек, свернувшийся в материнских объятиях. И все же первым в дом вошел представитель Принца под удивленный взгляд дворецкого, который успел согнуться в глубоком поклоне до того, как Николас переступил порог вслед за мчавшимся вперед Луи. — У нас гости? — раздался знакомый с детства Омеге голос, что заставило его невольно обхватить живот и поджать губы, дабы не наброситься раньше времени; в гостиной показался еще сонный Трой, закутанный в полосатый теплый халат, шаркающий тапками и курящий на ходу. — Принц Николас Фердинанд и его спутник Луи’ Уильям Томлинсон, прошу приветствовать, — звонко отчеканил невысокий, но внушающий уважение мужчина, в почтении склонивший голову, будто показывая, как следует действовать хозяевам дома. — Ваше Величество, — Трой поклонился, еле сдерживая кашель от попавшего не в то горло дыма, краснея в поклоне, и, по мнению Луи, лучше бы он задохнулся. — Луи’? Чем обязан честью? — Где девочки? — сквозь зубы спросил Омега, делая шаг вперед. — Так спят еще, рано ведь, — и что-то в его неестественных движениях и бегающем взгляде смутило Луи, которому и ждать больше не нужно было — он сорвался с места и побежал наверх так быстро, насколько позволяло ему положение, в комнату, где предположительно находилась Лотти. — Шарлотта! — его вел инстинкт, скопившийся тугим комом в груди, к двери, наглухо закрытой, открыть которую он смог только приложив большие усилия, надавив всем корпусом. На кровати на сбившихся простынях лежала девочка с растрепанными по подушке белокурыми волосами в затененном шторами пространстве, она казалась хрупкой до невозможности и будто ослабленной, что не было видно, но эфемерно летало в воздухе, отчего на глазах у Луи проступили слезы. — Лотс, — стоило ему только присесть на кровать, как девочка вздрогнула и широко распахнула глаза, тут же прижимая к себе одеяло и затравленно озираясь. — Это я, Луи’. Она смотрела на него, не веря, кусая свои и так израненные губы, где в тонких ранках скопилась и засохла кровь. Она не верила, и было это видно по ее потухшим глазам, в которых яркой была только боль, что сжигала на своем пути все дотла, не оставляя в живых ни одно другое чувство — каждый должен был прочувствовать ее трагедию, что оставила следы не только на шее в виде крупных багровых пятен, но и в душе, расчленив ее на множество кусков, разорвав нежную, тонкую девичью невинность, будто мясо буйвола. — Иди ко мне, — надрывно прошептал Луи, протягивая руку к беззащитной девочке, которой и нужно было, что только родное плечо для долгих горьких рыданий, в которых она выплескивала всю себя, всю ненависть к себе и своему телу, и кто, если не сам Луи, мог бы понять ее? И ведь он испытал на себе все те же муки, однако они никак не равнялись на разбитость после возобладания над тобой отцом, мужчиной, в котором ты видела своего заступника и героя, — Лотти была разрушена и морально, и физически. Они лежали на постели вместе, обнявшись и прижавшись так близко, насколько позволял живот Луи, который, кажется, девочка даже не замечала, наслаждаясь долгожданной материнской заботой, что Омега передавал через тихий шепот незатейливой песенки и поглаживание растрепанных локонов. Через долгие, казалось, бесконечные полчаса вошла Рона, потупив взор, она стояла в дверях, ожидая, когда ей позволят говорить, вот только Луи не было дела до того, что ему передали снизу — в нем закипала ярость, сильнейшая злость на отца, которого впредь отцом он считать не собирался. — Рона, собери вещи девочек, только самое необходимое, — он вытер мокрые щеки, не замечая до этого, что все время плакал вместе с Лотти, которая вцепилась в него, как в спасательный круг, умоляя взглядом не оставлять ее. — Мы поедем в Мадрид, милая, станем жить вместе без… без него, слышишь? Только оденься, Рона поможет тебе, — он говорил, из последних сил сохраняя самообладание, дабы девочка не видела его настоящих чувств, что и так передавались через глаза. — Ладно, — голос ее был надломан так же, как и сама она, будто ласточка с подбитым крылом опытным охотником, которому стало мало куропаток, который посягнул на нежность свободной птицы. — Помоги Фиби и Дейзи, — Луи встал с постели и поправил платье, — Рона, делай, что сказал, чего стоишь? — он не выдерживал напора эмоций, которые рвались наружу, разъедая его изнутри. Долгие восемнадцать ступеней, некоторые из которых неприятно скрипели, он преодолел с трудом, придерживая живот и кусая губы в кровь, сдавленно всхлипывая и глубоко вдыхая, беря себя в руки перед дверями гостиной. Он вошел, точно смерть, что вершит судьбы людей, с вздернутым подбородком, бледным лицом и темными пустыми глазами, все в нем говорило — он шел вершить судьбу. И было в его положении что-то поистине философское и туманное: он одновременно являлся и носителем новой, и тем, кто желал покончить со старой. — Луи’, — Принц, до этого находившийся в напряженном ожидании и тишине, останавливающий себя от расспросов и каких-либо выводов относительно незнакомого ему человека, встал с кресла и уже было кинулся к Омеге, однако тот остановил его жестом. — Дайте мне револьвер, — обратился он к стражнику, который стоял в углу комнаты, оценивая обстановку. — Простите? — Я что, неясно выражаюсь? — прорычал Луи сквозь зубы, не сводя полного ненависти взгляда с Троя, который тяжело дышал и пятился назад, убегая с тонущего корабля, понимая, чем заслужил ненависть сына. — Луи’, Вы не должны так поступать, войдите в мое… — Замолчи! — закричал он, кидаясь вперед, прихватив тяжелую вазу с комода и швырнув ее прямиком в мужчину, который не ожидал подобной прыти от беременного Омеги и еле успел увернуться, умоляюще смотря то на Принца, то на Луи, которому было плевать. Он хватал все подряд и загонял мужчину в угол громкими звуками бьющегося фарфора и стекла, глухими ударами книг и предметов декора, своими пропитанными ядом словами. — Ты чертов ублюдок! Как ты посмел надругаться над ней?! Каким местом ты думал, когда вторгался в ее юное тело?! Старый извращенец! Подонок! Скотина! — он был уже так близко, что бил Троя сжатыми кулачками, выплескивая всю ненависть. — Место тебе в преисподней! Чертов старый… — Луи схватил статуэтку с трюмо и вознес руку, собираясь ударить отца так, чтобы тот больше не помнил себя, чтобы поплатился за все свои грехи, за боль, что принес Лотти. — Луи’, — его холодную кисть обхватила теплая ладонь Принца, сильные руки обвились вокруг, будто вытаскивая из забвения и помешательства — он ослаб моментально, почувствовав слабость в ногах и всем теле, Омега упал в объятия Альфы и заплакал так горько, что Николас готов был сам размозжить череп Троя, лишь бы только Луи стало легче. — Уедемте, прошу, — Омега умолял словами и взглядом, хватая воздух ртом, прижимая руки к животу, ощущая сильные толчки и тяжесть, что-то было не так. — Нет-нет, Вы не должны… подождите еще немного, — шептал он, обращаясь внутрь себя. — Поедемте! Скорее! Где девочки?!