Неизведанные земли

... Ибо души — бесплотны. Ну что ж, тем дальше ты от меня. Не догонит!.. Дай же на прощание руку. На том спасибо. Величава наша разлука, ибо навсегда расстаемся. Смолкает цитра. Навсегда — не слово, а вправду цифра, чьи нули, когда мы зарастем травою, перекроют эпоху и век с лихвою. И. А. Бродский "Прощайте, мадемуазель Вероника"

Аристократической внешности мальчик, чьи кудрявые волосы были заколоты на макушке, дабы не лезли ему в глаза, от которых он с криками отказывался избавиться, в силу чего локоны выросли слишком сильно и мешали ребенку заниматься различными делами, сидел за столом на стуле выше остальных и с усердием, высунув язычок и зажав его пухлыми губками, кряхтя, пытался достать из фрукта косточки, сок которых уже тек по белой рубашке. Гранат поддался напору, казалось, с сотой попытки и разлетелся по столу под веселый смех мальчика, который стал собирать ближайшие бордовые косточки и отправлять их в рот, чтобы наконец насладиться любимым вкусом. — Андре, Ваш крестный — Принц Испании, отец — Министр иностранных дел Франции, Вам должно быть стыдно за беспорядок, что Вы устроили, — донесся голос Луи с софы у окна, где он вслух читал ребенку английскую литературу до тех пор, пока накрахмаленная скатерть не покрылась пятнами сока фрукта. — Если беретесь за что-то, делайте это аккуратно. А сейчас приведите стол в порядок. — Да, папа, — мальчик нахмурился, но ослушаться не смел, тайком поедая зернышки, пока, почти ползая по поверхности, собирал части граната. — Рона! — позвал он по-французски, используя гортанное “р”, что получалась у него лучше всего, да и служанка, прожив на территории Испании добрых пять лет, практически не освоила местный язык, что было на руку Луи, который наказал ей говорить с ребенком только на ее родном. — Сеньор, — девушка вошла в комнату, склонив голову, с самого рождения мальчика понимая, насколько выше нее в социальном делении общества он находился, относясь с уважением к ребенку так же, как и к его отцу. — Скатерть стала грязной, когда я кушал… — он еще не умел отдавать прямые приказы, уходя в далекие дали, рассказывая предысторию, которая могла затянуться на десять-пятнадцать минут, с описанием каждого его действия с самого утра и того, что его привело к случившемуся. — Поменяйте, — Андре оглянулся на папу, который следил за его речью и движениями испачканными руками, и добавил, — пожалуйста, — смотря то на Рону, то на маленький хаос, что он устроил. Довольный самим собой и одобрительным кивком Луи, мальчик пересел на софу подле Омеги, положив себе на колени тарелку с остатками зернышек, и принялся есть, вслушиваясь в голос, что был с ним на протяжение всей его жизни, тихий и ласковый, строгий, временами жесткий и властный — любой, он был самым родным для Андре. — А эта Алиса, — отвлекся от фрукта мальчик, отставив тарелку на сидушку и прижимаясь к Луи, заглядывая в иллюстрированную книгу, где девочка держала в руках фламинго, у ног же ее комочком свернулся еж. — Она сможет жить без головы? — С чего Вы решили, что Алиса будет жить без головы? — рассмеялся Омега, обнимая одной рукой сына. — Но эта королева только что снова сказала: “Голову с плеч!” — закричал Андре, взмахнув рукой, показывая, как он представил разворачивающуюся ситуацию. — А говорить много раз и не делать нельзя. — Ты прав, милый, но это сказка, и здесь все иначе. К тому же, — Луи принял во внимание то, как мальчик воспринял все буквально, и решил, что впредь станет читать ему более серьезные произведения, — здесь все иначе, помнишь? Мы говорили вчера об этом. Все наоборот. — Да! И животные говорят, и шляпник кушает только чай! — он хотел было сказать еще, но его прервал вошедший в комнату мужчина — представитель Королевской семьи. — Королева Анна Джейн Леокадия Фердинанд. Прошу приветствовать, — после его слов, что громогласно разлетелись по всему первому этажу дома, Луи встал, утягивая за собой и сына, который неизменно спрятался за его юбку, испугавшись одного только имени властной женщины. Омега встретил ее в поклоне, произнеся принятое: “Ваше Высочество”, — искренне надеясь, что Анна покинет стены особняка не больше чем через четверть часа. — Чем могу быть обязан? — Луи сел только после самой Королевы, которая удостоила его лишь кивком и небрежным взмахом кисти, затянутой в бархатную перчатку. — У меня к Вам серьезный разговор, Луи’, и я хотела бы. Чтобы нам никто не помешал, — не больше секунды она задержалась полным презрения взглядом на мальчике, который жался к папе все сильнее, пытаясь зарыться в него, однако своего взгляда не отводил, хмурясь и останавливая себя от того, чтобы высунуть язык, за что в прошлый раз получил от крестного. — Андре нам не помешает, я вас уверяю, — с наигранной улыбкой ответил Луи, пересаживая ребенка себе на колени и накинув на него шаль, что спасала от холодных октябрьских ветров, проникающих и в дом. — Зачем она пришла? — прошептал мальчик, обнимая папу ручками, что все еще были испачканы соком граната. — Как раз об этом, — холодным тоном заговорила Королева, выпрямляясь точно струна, сверкая глазами, ставшими почти серыми от переполняющих ее эмоций, которые она умело сдерживала, блестели не хуже лезвия гильотины, несущей лишь смерть. — Как человек разумный и уважающий свою страну, предполагаю, что и Вы проявите благоразумие и хотя бы благодарность за то, что мы приняли вас здесь, — ее размеренный голос заставлял каждого чувствовать себя слабым, лишенным всякой опоры, стойкости и внутреннего стержня, взгляд пронзал насквозь, из-за чего казалось, будто знает она каждого, все секреты и потаенные желания, что тщательно скрывались от посторонних, однако Луи за четыре года выработал в себе иммунитет, принимая Королеву, как самого себя, со всеми ее сильными сторонами и редкими слабостями, что видны стали ему только спустя несколько лет знакомства. И именно на знакомстве остановились их отношения, не продвинувшись ни на йоту, оставляя километры расстояния, соответствующие тем, что разделяли Мадрид и Париж. — Вам хорошо известно, как уважительно я отношусь к Вашей стране, однако не понимаю, какую роль это сейчас играет? — Луи крепче обнял сына, который бросал короткие взгляды на Королеву, невзлюбившую его еще с тех пор, когда приметила беременность его родителя. — Колоссальную роль, Луи’, — она фыркнула и покачала головой, выказывая свою заведомую усталость от этого нелепого разговора и от жизни в целом, которая ее будто напрягала своей помпезностью и постоянной ответственностью. — Сегодня утром состоялась аудиенция Короля Фердинанда и Принца, был поднят вопрос о том, что вскоре Николас взойдет на трон и станет править страной. Однако есть несколько нюансов, которые коробят Короля и мешают репутации его сына. Я уверена, что Вы, как человек разумный, в чем я… а в прочем неважно, — уже тише добавила женщина, разглядывая золотые перстни, что были надеты поверх черных бархатных перчаток, смущая своей временной неуверенностью Омегу, который уже предполагал, в чем собственно заключалась ее миссия. — Король выдвинул условия Николасу? — Луи сглотнул вмиг образовавшийся ком в горле, предчувствуя ответ. — Либо он остается с Вами и ребенком, которого вы заполучили посредством измены своему мужу, — она взглянула на Омегу, что поджал губы и сузил глаза, изучая ее, — разумеется, эти разговоры ходят среди аристократии, как бы мы этого не хотели. Но не об этом, — женщина вдохнула ртом и продолжила, — либо Принц выбирает страну и свой долг перед ней. — Зачем Вы говорите мне это? Он сам должен решить вопрос, что предопределит для него дальнейший путь. — Мы оба знаем, что он выберет, — Королева Анна усмехнулась, находя этот выбор глупым и безрассудным. — Любовь… Луи’, он предпочтет Вас в любом случае, поставь на кон его жизнь, последним своим желанием он попросит ночь с Вами, дабы насладиться своей любовью, Вами и этим отчаянием, что окутывает ваши отношения. — Вы не можете быть в этом уверены. — Могу, так же, как и Вы. Они сидели в тишине, обдумывая сказанное, не пересекаясь взглядами, будто давая друг другу возможность уединиться со своими мыслями, которые разъедали обоих. Королева, в силу своих обязанностей и любви к сыну, искренне сожалела о том, что Луи появился в его жизни, Луи же пытался предположить, что от него хотела эта женщина, помыслы которой он старался предугадать прежде, чем она бы их озвучила. Однако Омега знал, чем закончится сегодняшний вечер, отчего сердце его сжималось, а Андре, обладая крайней чувствительностью к состоянию родителя, хватался пальчиками за его платье и пытался заглянуть в глаза, тихо нашептывая вопросы о том, что же случилось. — Вы хотите, чтобы мы покинули страну? — шепотом спросил Луи, не в силах сказать это громче, понимая, насколько сильно он привязался к Испании и Принцу, чего старался избежать с самых первых дней своего пребывания здесь. — Да, Вы и Ваш ребенок, и как можно скорее. Королева встала, оправляя юбку своего пышного, украшенного драгоценными камнями платья, и чуть поклонилась головой, надеясь, что сегодня состоялась их последняя встреча. Она не ждала, что и Луи, как требовал того этикет, поднимется с софы, оставляя за ним право прятать свои эмоции, понимая, что свою миссию она выполнила достаточно хорошо, достучавшись до Омеги. — Я не стану обещать Вам, что сделаю этого, — неожиданно даже для самого себя вдруг сказал Луи, нагоняя вылетевшими словами Королеву Анну, застывшую в проходе. — Вы не посмеете пойти против страны, Луи’. Прощайте. Тихой поступью женщина вышла из дома с легкой улыбкой на губах, предчувствуя свою победу, что густым невыносимым спертым воздухом забила каждый уголок комнаты, в которой Луи, прикрыв глаза, пытался сдержать поток слез, вызванный потерей того счастья, что он обрел за последние годы жизни. — Папочка, она ушла, — Андре повернулся на коленях родителя и сел к нему лицом, положив ладошки на побледневшие щеки Луи. — Можно уже улыбаться, — он хмурился все сильнее, наблюдая за тем, как тоненькая струйка скатилась по белоснежной коже, как опустели глаза самого дорогого для него человека, как тихий всхлип вырывался из судорожно приоткрытых губ, ощущая неизвестное ему ранее чувство, мальчик начал плакать в ответ, обнимая Луи за шею, шепча ему прямо в ухо о том, что в следующий раз он непременно прогонит эту злую Королеву, которая так была похожа на Червонную из книги, что открытая лежала рядом на софе, являя иллюстрацию с громкими словами: “Голову с плеч!” — Милый, — спустя несколько минут смог вымолвить Луи, прижимая к себе сына, прислушивавшегося к каждому его движению и слову. — Никогда, пообещай мне, что никогда не станешь привязываться к людям. — Как это? А если я люблю… — мальчик недоуменно посмотрел на родителя, хмуря носик, как делал и его отец в моменты обдумывания глубокой мысли или недовольства, и вот они, гены, что тянулись от поколения к поколению независимо от того, насколько близкое расстояние было между ними. — Я хочу привязываться к Вам, я же люблю тебя! Не плачь! — Андре был растерян, не зная, как реагировать на усилившийся поток слез, однако блеск в глазах напротив позволил ему улыбнуться и поцеловать любимые щеки. — Мы отправимся путешествовать только вдвоем, слышишь? Повидаем страны и множество людей, станем говорить на разных языках и попробуем блюда всех народов, что населяют Европу. Но, милый, ты никогда не должен привязываться к кому бы то ни было. И даже я, твой папа, не стою тех страданий, что может принести расставание или внезапная кончина… — Если ты умрешь, то и я… — выпалил мальчик, подпрыгивая на коленях родителя, прижимаясь к нему еще сильнее, глотая слезы и утирая сопли о шаль Луи. — Нет, Андре, — строго сказал Омега, прерывая дальнейшие попытки сына настоять на своем, плача вместе с ним, все пытаясь унять их. — Мы уезжаем? — дрожащим голосом спросил мальчик, готовясь разрыдаться в полную силу. — Да, милый. Но слезы нам не помогут, они ничего не решат. Добиваться желаемого слезами — это не достойно человека. — Но ведь ты плачешь сейчас. — Плачу и раньше плакал очень много, потому и знаю. Но иногда ты можешь поплакать, слезы — очищают душу, исцеляют ее в какой-то мере. Вот только ни в коем разе не делай этого на людях, не из-за того, что стыдно, а из-за того, что они только и ждут твоей слабости, чтобы воспользоваться ею. Так что мы с тобой никогда более не должны проявлять эту слабость, договорились? — Да, — мальчик кивнул и лег на Луи, понимая, что сейчас он может выплакать хоть все свои слезы, доверяя родителю и только ему, зная, что он никогда его не упрекнет в этом. — Мы поедем к моему отцу? — Нет, милый, не в этот раз… *** Луи сидел на постели в дорожном платье. Теплая накидка висела у изножья, ожидая своего часа. Обессиленный рядом тихо посапывал Андре, уже одетый он не смог более собирать свои вещи, чувствуя огромную утрату и страх перед неизвестностью. Рона укладывала последние платья, что Омега решил взять с собой, оставляя гардеробную полной, отдав предпочтение книгам и своим рукописям. — Рона, — позвал Луи, в свете заката приметив, как дрожат плечи девушки. Он ждал ответа около минуты, однако получил лишь всхлип и упавшую на пол юбку, что с шелестом дорогой ткани приземлилась прекрасными бирюзовыми волнами. — Почему ты плачешь? — Омега подошел к ней и развернул к себе, находя ее карие глаза покрасневшими и немного опухшими. — П-простите… м-меня, я сейчас в-все соберу, — она вытерла щеки и вновь принялась за работу, заставив Луи нахмуриться. — Что случилось? — он снова ждал, давая время служанке на то, чтобы та пришла в себя, подав ей стакан воды, который Рона приняла с неким страхом и нерешительностью. — Ты не хочешь ехать? — Простите, Месье. Я полюбила! — и этого было достаточно, чтобы Луи все понял, вспомнив взгляды, которыми девушка обменивалась с молодым врачом, пришедшим на смену пожилому мужчине, который более не мог спасать жизни, решив позаботиться о своей. — Простите! Простите! — Ох, Рона, дорогая, — Луи обнял ее, словно давнюю подругу, с которой они прошли рука об руку войну, потери и вступили в новую жизнь, дальше их путям суждено было разойтись. — Не стоит. Ты была мне верным помощником все эти годы, и все, что я испытываю, только благодарность. Я напишу к Лотти, она поможет тебе с работой, а пока, — он вернулся к кровати и достал из своей маленькой сумочки несколько купюр испанских денег, — возьми. Пусть это поможет тебе в ближайшее время. — Нет, Месье! Не нужно, — девушка отпиралась и качала головой, даже сделала пару шагов назад, будто испугавшись столь щедрого жеста. — Рона, — Луи рассмеялся ее кроличьей пугливости, что выражалась не только движениями, но и округлившимися глазами и голосом. — Возьми, это моя благодарность тебе за все, и этого так мало! — он вновь обнял ее, да так крепко, что девушка пискнула от неожиданности и неловкости. Однако не долго длилось их своеобразное прощание — на лестнице послышались шаги. — Присмотри за Андре, пожалуйста, и попроси отнести вещи в карету. Мне нужно поговорить с Принцем. Стоило Луи выйти, как он столкнулся с Николасом, счастливая улыбка которого вмиг сошла с лица, когда тот увидел, во что одет Омега. — Полагаю, нам нужно поговорить? — с паузами в секунду после каждого слова спросил Принц, сжимая кисть Луи в своей ладони, и, получив кивок в ответ, увел его в свою спальню, запирая дверь и не включая свет. Он не поворачивался, глубоко вдыхая у двери, ощущая себя заведомо разбитым, уничтоженным. Его руки дрожали, одна, спрятанная в кармане брюк, сжимала золотое кольцо, бриллианты на котором впивались в кожу своими гранеными углами, вытаскивая из мыслей в действительность. — Луи, я… — Николас, — одновременно начали они, сделав шаг навстречу друг другу. — Выслушайте, прошу. Я не ведаю, как Вам удалось узнать… — мужчина покачал головой и поджал губы, собирая в себе все силы, чтобы заглянуть в глаза напротив. — Останьтесь. Вы нужны мне, Луи’, как воздух, как жизнь. Ничто, кроме вас, не имеет смысла, — он взял похолодевшие кисти Омеги и сжал их, запирая между пальцами ободок, почувствовав который Луи вздрогнул и отпрянул назад, однако Принц не дал ему возможности уйти, лишь притянув ближе. — Я люблю Вас… не перестаю думать о Вас каждую секунду своего существования, не могу уснуть, если Вас нет рядом, все думаю и думаю о Вас, о том, как Вы прекрасны, как я становлюсь другим человеком подле Вас, ощущая свет внутри той пустоты, что окружает меня, если Вы вдали… — Остановитесь… — Нет, Луи’, не в этот раз, — Принц был настроен решительно, и даже холод в глазах Омеги не мог унять его. — Мне не нужна страна, эта власть и все, что с ней связано, если Вас не будет рядом. Скажите, в чем смысл, если человек, которого ты любишь так сильно, что готов отдать за него абсолютно все: свою жизнь, возможности, уготовленное будущее — уходит от тебя? — Николас, так будет правильно… Я никогда не смогу ответить Вам взаимностью, — Луи высвободил ту руку, что чувствовала кольцо, которое прожигало не только кожу, но и его душу, и невесомо прикоснулся к щеке Принца. — Я никогда не смогу заменить Вам того, от чего вы отказываетесь… Эти пять лет были поистине прекрасными, но… они были окутаны отчаянием. Каждое слово, каждый наш с Вами шаг в будущее вели нас к пропасти, и если сейчас мы не расстанемся друзьями, людьми, которые уважают друг друга, ценят и любят по-своему, то мы разобьемся… — Нет-нет, — Принц качал головой и хватался за Омегу, пытаясь притянуть его к себе, обнимая, не чувствуя ответа, как и все то время, что они прожили вместе, надеясь, что в будущем Луи откроется ему, чего не случилось ни на секунду. — Мы сможем взлететь, Луи’, как Вы не понимаете? Моей любви хватит на нас двоих… — Никогда. — Луи’… — он сжал переносицу, пытаясь остановить слезы, одинокая струйка которых уже текла по его щеке, вынуждая Омегу отвернуться и отойти к окну с желанием запомнить Принца сильным, бесчувственным в обществе, а о том, кем он становился подле него, стоило забыть в самое ближайшее время. — Останьтесь… — Ни секундой более, — Луи быстрым шагом прошел к двери, отмечая темноту, что опустилась на город. — Так будет легче для нас обоих. — Постойте, — Николас остановил его, схватив за запястье, и резко развернул к себе, сжимая в своих руках и впиваясь в холодные губы безысходным поцелуем, полным надежды и чувства потери. — Я люблю Вас, помните это, — прошептал он, опаляя дыханием бледную кожу, заглядывая в пустоту чистейших голубых глаз, ища в них ответ. — И буду ждать Вас до скончания времен. — Мы свидимся, мой милый, — Луи говорил так тихо, что звук почти не выходил из его рта и только шевелились губы, что еще покалывало от желанного прощального поцелуя. — Я буду помнить Вас, как самого понимающего, честного и доброго человека. Вы останетесь в моей памяти тем, кто отстаивает права слабых и дает возможности проявить себя каждому, даря надежду на лучшее. Вы станете прекрасным правителем и не менее прекрасным мужем и отцом… А теперь прощайте, я всегда буду с Вами, наблюдая с портрета. Луи уходил, снова оставляя после себя пустоту, что было для него, по крайней мере, удивительно, ведь он никогда не стремился запасть в души людей, не подпускал их близко и себе не позволял быть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Человек, по его мнению, всегда должен оставаться свободным от чего бы то ни было, отношения же входили в этот список самым первым пунктом. И делая шаги по мраморному полу, в некоторых местах покрытому персидскими коврами, ведя сонного Андре за руку, он ощущал некое болезненное освобождение, что обещало перерасти в более мощное чувство легкости. Луи был одновременно разбит и счастлив, разрываясь от двоякости происходящего — с одной стороны ему хотелось бегом подняться наверх, обнять Принца и сказать, что все это было глупой шуткой, что теперь они непременно будут вместе, наслаждаясь каждой секундой их маленького семейного счастья; с другой же он предвкушал будущее, в котором не было места привязанностям и зависимости, где он научит своего сына, просящего сейчас взять его на руки в силу своей усталости, получившего отказ, никогда не открываться людям, оставаясь честным перед самим собой и держащим чувства на замке от посторонних. На них, садящихся в Королевскую карету, из окна второго этажа смотрел Принц, сжимая в руке кольцо и кулон. Он знал, что впредь никогда не сможет полюбить, что не сможет вновь взглянуть в эти прекрасные, наполненные жизнью глаза, что дарили ему столько счастья на протяжении пяти лет. Он плакал, не в силах сдержать в себе боль от расставания, потери того, что ему никогда не принадлежало — Луи всегда оставался недосягаемым, даже в моменты их близости, не позволяя толщи кокона, что отделяла его от окружающего мира и создавала невидимую защиту, разрушиться. Они были счастливы вместе, находя друг в друге то, что помогало им чувствовать себя наполненными любовью, однако чувство это пропадало, стоило одному оказаться за порогом. Луи не отвечал любовью — он принимал ее, кокетливо улыбаясь и сверкая искорками глаз, отшучиваясь, когда речь заходила об их будущем, повторяя, что он не тот человек, кто подходит в партнерство правителю. Принц не мог унять в себе горе, что было сродни тому, если бы он увидел Луи мертвым, решая для себя, что этот вариант развития событий дался бы принятию намного легче, чем тот, в котором его отвергли как спутника жизни, как мужчину. Его не прекращала мучить мысль о том, что человеку, не способному управлять, в какой-то степени подчинить себе Омегу, вряд ли есть место в управлении государством. Он смотрел на скрывающееся платье в карете, закрытую лакеем дверь, плотно закрытые шторы, надеясь увидеть последний брошенный взгляд, чего, разумеется, не случилось — Луи оставил его, забрав свою душу не только из стен этого дома, но и из холодного кулона, откуда смотрели теперь безжизненные потухшие глаза. *** Ночь на лайнере, в котором воздух до сих пор отдавал легким запахом краски и древесины, обустроенном по последней моде и отделанном так, будто встречал на своем борту представителей власти европейских стран, олицетворяла спокойствие. Андре спал в каюте, заснув еще на руках родителя, пока королевские первоклассные жеребцы несли карету в порт Валенсии, поспевая ко времени отплытия корабля прямиком в Триполи. Мальчик, охраняемый новой временной нянечкой, не замечал того, как волны Средиземного моря раскачивали судно, как на открытой палубе играл оркестр, под музыку которого вальсировали пары, некоторые из них медленно кружились, прижавшись друг к другу непозволительно близко. Луи, облокотившись на перила, всматривался вдаль, глубоко вдыхая соленый, свежий воздух, наслаждаясь красотой окружения, в котором каждая деталь дополняла картину, делая ее еще более прекрасной: звезды своей чистой яркостью, будто зеркалили людей, на которых драгоценные камни украшений, золотые запонки и цепочки часов сверкали не меньше небесных светил, глаза же их были пустыми, отражающими лишь интерес к развлечениям и роскоши, но не партнерам, которые, в принципе, отвечали тем же; водная гладь под стать мелодии повторяла ее мотив, чувствуя каждую ноту и всплеск энергии музыки; и только горизонт отражал спокойствие в душе Омеги, который чувствовал, что эта ночь принесет ему куда больше, чем то, от чего ему пришлось отказаться. — Развлекаетесь? — раздался знакомый голос рядом, говорящий на французском с легким, тщательно скрываемым акцентом, что заставило Луи невольно улыбнуться теплым воспоминаниям. — Скорее, наоборот, нахожусь в умиротворении, но и это в какой-то мере развлечение, — Омега все так же смотрел вперед, боковым зрением замечая движение справа от себя, колыхание легкой ткани рубашки и волос, что теперь доставали до плеч и отливали черным под светом луны. Луи принял бокал шампанского и сделал небольшой глоток, наслаждаясь тишиной в молчании, разделяя с неожиданно появившимся человеком свою безмятежность. — Триполи… даже смешно встретить Вас именно здесь. — Согласен, — Владислав усмехнулся и отпил из своего бокала. — Вы один? — С сыном. — Время бессердечно. — Согласен. Минуты сменяли одна другую, а пара безмолвно общалась, будто мысленно передавая произошедшее за те годы, что они не виделись. Иногда один из них улыбался, точно принимая рассказ забавным, находя некоторые моменты действительно комичными, ярко представляя образы тех людей, о которых шла речь, однако чаще по лицу пробегала некая грусть понимания, вселяющая благодарность. — Встретимся за завтраком? — спросил Луи, повернувшись к собеседнику, чувствуя усталость и тяжесть век, “наговорившись” сполна, вымотанный за день кульбитом эмоций. — Не уверен, что проснусь до обеда. Хотя в соседней каюте едут мусульмане, а прошлым утром оттуда раздавался громкий призыв к молитве, после чего я так и не заснул. Предчувствую повторение сего мероприятия, — сказал Владислав, улыбаясь, завидев широкую улыбку Луи. — Я скучал по Вас, — Омега опустил глаза и чуть поклонился головой, прощаясь до завтрака. *** Владислав не имел четкой цели высадиться именно в Триполи, он плыл по течению, решив для себя, что сойдет с корабля тогда, когда море и горизонт ему осточертеют, а очередной город привлечет своей колоритностью и неизведанностью, однако он не смог отказать себе в удовольствии провести некоторое время с Луи. Андре же шел в комплекте, что очень насторожило Омегу, потому как общаться с детьми он никогда не умел и, только завидев их, старался скрыться из виду, пока нескончаемые “А почему?” не настигли его. А так как Владислав был тем человеком, который не мог отказать или сказать что-то, что могло бы обидеть пусть даже ребенка, он, если все-таки попадал под град вопросов, отвечал очень емко, подходя к простым, детским проблемам с философской стороны, копая так глубоко, что после не мог разобраться со всеми последствиями еще несколько дней, коря во всем неповинное дитя, которому и нужно было только узнать, как он появился на этой земле. Любопытства у Андре было не занимать. Он спрашивал абсолютно обо всем, получая спокойные ответы от своего родителя, удовлетворенный короткими фразами, кивал и продолжал изучать мир вокруг. Ему было интересно вслушиваться в речь местных жителей, так не похожую на те, которые он уже знал, разглядывать одежды людей, сновавших под палящим солнцем, совершающих сделки на каждом шагу — это были в основном мужчины-Альфы, с легкостью переходившие с арабского на французский говор, отсыпая нужное количество золотых монет или отсчитывая облигации. Крупнейший порт кипел жизнью, одновременно пугая и завораживая маленького мальчика, который невольно цеплялся за руку родителя, прячась за дверцей кареты, еле выглядывая в окно, не в силах успокоить в себе любопытство. Три месяца они провели в компании друг друга, путешествуя из страны в страну, выбирая по большей части южные края, побережья и страны с историей, скрываясь от европейской дождливой весны и пронизывающих, холодных ветров. Они отметили семейные зимние праздники в своем узком кругу, оставаясь непонятыми местными жителями, которые до сих пор не торопились впускать в свой мир чужую культуру, что имела огромное влияние и так и норовила завладеть Востоком, славившимся своей загадочностью и утонченностью. Если Луи и Владислав могли днями напролет беседовать на различные темы, позабыв о простых человеческих нуждах, из спокойных диалогов бросаясь в жаркие споры, через некоторое время возвращаясь во всеобъемлющую тишину, делая глоток чая, закуривая сигарету, то Андре ни в какую не сходился с другом родителя, видя в нем своего соперника, который завладел его вниманием. Мальчик видел, каким неподдельным интересом горели глаза Омег, пыхтя от ревности и детской злости, впервые испытывая столь сильное чувство — он прятался в комнате “песчаного” дома с разноцветным плиточным узором на полу и легким прозрачным тюлем, плача в подушку, чувствуя, как теряет что-то очень важное, раньше принадлежащее только ему. — Луи’, — привлекает внимание Омеги Владислав, сидя за круглым столиком во внутреннем дворе их временного дома в тени, отбрасываемой небольшим навесом. — Да, — вторя тону друга, отвечает Луи, находясь у фонтана вместе с ребенком, пуская вместе с ним замысловатые кораблики. — Что Вы скажете на то, если я предложу Вам посетить Италию, а именно ее столицу? — всматриваясь в страницу газеты, спросил Владислав, немного хмурясь, соотнося даты и время, что необходимы на дорогу. — А Вы предложите и тогда узнаете. — А в Италии на каком языке говорят? — полюбопытствовал Андре, достойно выговаривая французскую “Р”, что можно было поставить в пример многим взрослым. — На итальянском, милый. Мы учили его вместе с девочками, помнишь? — Не очень, — насупился мальчик, не желая признавать, что он забыл. — Вам придется вспомнить, потому что, кажется, мы отправляемся в Италию? — Луи вопросительно приподнял брови, смотря на Владислава, который, сделав пометки на полях газеты, улыбнулся и воскликнул: — Мы едем в Италию! На премьеру “Алая буква”! Мы непременно должны увидеть это в ее постановке! — В ее, это в чьей? — улыбнулся Луи, находя друга забавным в его восторге. — Ирэн Пуасон, разумеется, если Вы знаете, о ком я гово… — О, я прекрасно знаю! — засмеялся Омега, вспомнив свои давнишние уроки танцев. — Полагаю, это ее мировое турне? — Правильно полагаете. — Что ж, пора паковать чемоданы, Месье, — обращаясь сразу к обоим и весело подхватив сына на пару секунд, сказал Луи, предвкушая долгожданный выход в свет.