Неизведанные земли

Мне кажется, нам было бы с тобой Так нежно, так остро, так нестерпимо. Не оттого ль в строптивости тупой, Не откликаясь, ты проходишь мимо? София Парнок

Особняк, утопающий в разнообразных деревьях и кустарниках позднего цветения, встретил их приветливыми улыбками слуг, которые были оставлены здесь для поддержания порядка. Дом постройки еще тех времен, когда сам Мансар метался от барокко к классицизму, передавался из поколения в поколение, сейчас же выглядел словно яркое пятно среди сдержанных в своем стиле соседних сооружений, выделяясь витиеватыми изгибами барельефных скульптур, выгнутым фасадом нижнего этажа, над которым красовался балкон с прекрасными кованными железными балясинами сложной формы и широкой наружной лестницей темного цвета, сделанной из вулканического камня, плавно переходящего в стены, инкрустированные цветным мрамором. Воспитываясь в подобной помпезности, Луи приобрел для себя определенные стереотипы в поведении и характере, что временами злило окружающих его Омег. Луи с нетерпением взбежал наверх в свою комнату, что мог позволить себе только в момент отсутствия посторонних глаз, и если бы его кто-то видел, то непременно удивился резкой смене поведения всегда грациозного и по-королевски надменного Омеги. Уединение перед выходом в свет всегда помогало ему сосредоточиться на главных задачах, одной из которых было непременно увидеть Лиама, а там уж и до замужества недалеко. ♡ ♡ ♡ Юноше пришлось спуститься вниз раньше, чем он планировал, так как крики двух несносных мальчишек, которым не было еще и восемнадцати и которые были похожи друг на друга, как отражение Луи — на самого Луи, разозлили всегда донельзя спокойного отца большого семейства. — Что вы здесь устроили? — цокает парень, приближаясь к близнецам, развалившимся на плетеных лежаках, вытянув скрещенные в лодыжках, длинные, в сапогах до колен, мускулистые ноги первоклассных наездников, одних из лучших в Довиле. Они громко смеялись и болтали, пока не услышали тонкий, но от этого не менее твердый голос долгожданного Омеги. — Луи’! — одновременно воскликнули они, вскочив с затененного виноградными побегами местечка, и подбежали к показавшемуся на самом верху лестницы парню. Они подали руки с двух сторон, принимая хрупкие ладошки и помогая спуститься вниз, не переставая при этом говорить. — Луи’, мы заждались вас! Вы не поверите, нас исключили из университета! — Найл поддержал Джеймса заливистым смехом, при этом дергая Омегу за пальчики. — Вы бы видели раздувшееся лицо ректора, когда наши старшие братья по своей воле решили уйти с нами. — О, да! Это было то еще зрелище! — хохотали близнецы, усаживая Луи на кушетку. — И что же, вам совсем не жаль Грега? Он ведь хотел стать юристом, — он раскрыл веер и стал обмахиваться. Несмотря на осеннюю прохладу, что приятным ветерком обдувала миниатюрное тело, воздуха Омеге не хватало, и дело все в слишком сильно затянутом корсете, что так выгодно подчеркивал изгибы талии и открывал вид на ключицы, ни в коем случае не больше положенного. Юбки, словно каскад водопада, волнами спадали на стройные ножки, оголяя щиколотки и ступни, что покоились в гармонично сочетавшихся с цветом платья светло-голубых без каблука сафьяновых туфельках. Идеальная осанка, сдержанные жесты кистей рук, скромное платье, маленькая, аккуратная шляпка, что прикрывала еще немного влажные волосы, создавали мнимое ощущение безгрешности и полнейшей чистоты помыслов. Но стоило только сверкнуть взгляду, полному неукротимой страсти к жизни и беспокойного огня, как любой собеседник, будь то взрослый Альфа или простушка Омега, впадал в полнейший ступор, не понимая, чего же ждать от вмиг меняющейся натуры своенравного Луи. Манеры, что привило воспитание во французском пансионате для молодых Омег, и строгие наставления матери сделали из парня превосходно подкованным в этикете и светской беседе. Однако игривый взгляд выдавал его с потрохами. И на все это великолепие устремили свои восхищенные взгляды близнецы Хораны. Взгляды, стоит сказать, весьма пустые, как это часто случается у провинциальных повес, которыми они, несмотря на то, что родились и все время, за исключением нескольких теплых месяцев по весне, летом и осенью разъезжали по Франции, где у их отца было огромное множество поместий, несомненно были. Этим двум красавцам (а Хораны были на самом деле красивы, той особой, мужественной красотой, которая сочетает в себе бесстрашные — нередко упертые, как и их обладатели, — глаза, мощную фигуру с сильными плечами, широкой грудью и ногами, на которых марафоны бегать — не меньше) жизнь представлялась неким подобием скачек на лошадях, кои они безмерно обожали. Их обветренные, красные лица всегда с упоением и детским восторгом дышали встречным, быстрым ветром. В головах у Альф гулял ветер. Но скорее тот приятный легкий бриз, который поначалу производит приятное — даже на людей немало образованных — впечатление, воспринимаясь скорее как новизна взглядов и суждений, а не отсутствие таковых вообще. Несмотря на то, что люди внешне одинаковые зачастую безумно не похожи внутренне, Джеймс и Найл были подобны: и своим ужасно быстрым говором, который часто раздражал Луи из-за его невнятности и полнейшей абстрактности, и умственными способностями, и даже симпатиями и антипатиями, которые они питали к людям. И сейчас жертвой их юных вздохов стал Луи — точнее, они стали жертвами его изящных чар. — Луи’, о чем ты говоришь?! Если начнется война, а отец говорит, что она уже зреет в воздухе, там что-то с Испанией связано — я не особо слушал... — в глазах Омеги начала закипать злость! Опять война, опять эти несносные разговоры, бушевало его молодое сердце. В глазах недобрым огоньком засияла злость. — Так вот, в таком случае — ему будет все равно не до учебы. — Ах, мальчики! Вы невыносимы! — начал он тонким голоском, уже сделав вид, что собрался уходить. — Опять война. Только и разговоров, что война. Война — тут, война — там. Не желаю больше этого слушать! Приходите, когда излечитесь от этой глупой мании! — Луи’! — взорвались громким выкриком они. — Мы не будем больше! Омега осмотрел их, словно стараясь понять, правду ли они говорят, а потом облегченно и в то же время глубокомысленно вздохнул, сказав: — Так уж и быть!.. Побуду с вами еще немного, — легким движением руки он прикрыл лицо веером и улыбнулся им глазами — это его особый, собственный прием, который производит на Альф впечатление еще большее, чем предвкушение войны. — Говорят, такой бал завтра будет! Как во времена Людовика! — Съехалась вся Франция, — начал Найл быстро, совсем без восхищения, которым был от ног до головы пропитан Луи. — Тоже мне повод нашли эти Пейны... По... — Молчи! — прикрыл ему рот Джеймс, который среагировал тут же, но было уже поздно, ведь Луи успел понять, что от него скрывают какую-то тайну. Страшную тайну, которая немедленно должна быть раскрыта, иначе его пытливость не даст уснуть бедному Омеге до самого утра, тогда лицо будет уставшим и глаза... глаза впалые. Ужас! Ужас! Он не хотел об этом думать. — Мальчики! Мне кажется, вы что-то скрываете! Правда? — Луи’, — снова одновременно вспыхнули они. — Нет! Мы бы не посмели. — О, вы ужасные... ужасные! — он спрятал свое личико в ладошки, откинув веер на кушетку, и сделал вид, что вот-вот заплачет. Искусством шантажа Омега овладел еще в детстве, когда многочисленные гувернантки не хотели давать ему сладости или начинали отчитывать за неподготовленное задание к уроку. В таких случаях он начинал плакать, да плакал так пронзительно, оставаясь при этом удивительно милым, с почти ангельским видом, который еще больше, казалось, подчеркивал «страдания», что они сразу же давали малышу все, что он хотел, при это еще и чувствовали себя виноватыми. — Луи’! — Найл и Джеймс взяли его ладошки в свои руки — грубые, большие и теплые. Естественно, поцеловать, нарушив все правила этикета и хорошего тона, они бы не осмелились, но Хоранам до того хотелось прикоснуться к этой бархатной коже, что они не особо обращали внимание на моветон. — Мы не хотели, правда! Луи высвободил свои кисти из рук Альф и с гордостью отвернул голову: «Но у вас получилось», — говорил этот жест. — Ну? Луи’! Что мы можем сделать?! Скажи, пожалуйста. — Вы могли бы мне самую малость доверять... — он устремил свои голубые с сероватым отливом, глубокие глаза на них, невинно хлопая ресничками. — Это звучало, словно я не тот человек, которому можно сказать что-то важное. А я ведь такой, правда? — А если мы скажем — ты можешь что-то пообещать? — спросил Найл, который сразу придумал, как незаметно перейти к цели своего визита — пригласить Омегу сесть рядом с ними. — Я ничего не могу обещать, мне ведь нельзя доверять, не так ли? — Луи уже вошел в раж, теперь форма имела для него большее значение, чем содержание. Ему хотелось наказать Хоранов своим ледяным тоном. — Мы скажем, все скажем, только не обижайся! — сразу сдался Джеймс, чуть ли не припадая к ногам Луи, как преданный вассал. Приподняв тонкие ниточки бровей и сделав менее жестокое выражение лица, он как бы сказал: «Ну?». — Будет объявлена помолвка Лиама Пейна и его кузины Авелин Фуа. — Теперь ты согласишься сесть с нами во время барбекю?! — нетерпеливо спросил Найл, смотря прямо в наполнившиеся слезами глаза Омеги и весело улыбаясь. Это был слишком неожиданный удар для Луи, как будто весь мир оглушил его своей громадной массой из-за угла. Ему хотелось плакать, громко и долго рыдать, закрывшись на чердаке дома, чтоб даже никто не слышал, но сейчас он не мог, не имел права пролить и слезинки. — Возможно... — растерянно ответил он, чтоб Найл и Джеймс отстали. И они сразу начали шумное веселье, сопровождаемое танцем, а он практический безжизненно свалился на кушетку и громко выдохнул. Отчаяние переполняло его, мир вокруг медленно рассыпался, как песочный, а воздуха в легких перестало хватать еще больше. Как только ему показалось, что все потеряно — на горизонте замаячила надежда. «А ведь я не говорил ему, что люблю!» — подумал Луи и вмиг повеселел. Ну конечно, все было так просто. Лиам, благородный, сильный рыцарь, просто боялся умереть от отказа его милой Омеги, потому решил, что отпустит — «как это благородно, как по-мужски, никто бы другой так не сделал для меня!» — его в свободное плаванье в поисках счастья. Но не дальше, как сегодня вечером все решится. — Конечно, все было так просто, — прошептал себе под нос Луи, вновь обрадовавшись. «Так было даже лучше, ведь это показало сильные стороны Лиама! Ах, каким он будет мужем», — пронеслось в голове у Луи, и на душе стало так сладко и спокойно. — Теперь дело за малым. ♡ ♡ ♡ Большие часы в холле дома Пейнов пробили два, когда все гости уже были в сборе. Одни прогуливались по дому, другие предпочитали роскошный английский сад с тенистыми деревьями и видом на серое море, которое уже укуталось в осенние одежды, хотя воздух еще был приятный. Именно здесь теплые ветра Гольфстрима чувствовались особо сильно, именно здесь они вступали в свои континентальные владения. Луи радовала эта погода, она еще позволяла слегка оголять ключицы и носить легкие декоративные шляпки, которые так дивно подходили его тонкому личику, словно удлиняя его, делая еще более изящным. Теплые лучи солнца едва касались его нежной кожи, просвечивая через призму зеленых, но уже не таких сочных, живых, как это бывает весной, после нежных, но сильных ливней, когда, кажется, весь мир разом оживает, пробужденный небесной водой, листьев. Но Луи старался не вникать — чистое наслаждение, живящий гедонизм. Юный эпикуреец вкушал соки своего очарования, и тешили его не только лишь солнечные лучи, но еще не менее того восхищенные взгляды, которые то и дело кидали Альфы, выискивая повод подойти ближе. Естественно, Лиам не мог не любить его, не мог, потому что все любят, потому что невозможно не любить его! «Что за вздор! — думал он, проходя мимо беседки, где шептались Омеги. — Какая-то серая, словно из подвала выбралась, холодная Авелин! Лиам не может ее любить, он любит меня, а не эту мышь, несносную, блеющую робко перед любым Альфой!» Луи уже собрался было идти вглубь сада, ближе к берегу морскому, когда был окликнут кем-то из Омег в беседке: — Луи’! Составь нам компанию, пожалуйста! — ее голос был грубым и неприятным, как будто шум станка на лесопильне. — Сейчас еще я буду всяким крысам составлять компанию, — сказал бы Луи, не строй он из себя леди, но вместо этого ответил: — Ах, а я было ждал вашего приглашения, дорогие девочки, — войдя внутрь и присев на лавочку, он с лукавой улыбкой заговорщика продолжил: — О чем это таком вы тут шептались? — Ах, Луи’! — начала девушка, сидевшая с ним визави, которую он несколько раз встречал на зимних балах в Париже, но имя которой магическим образом забывал спросить. — Тут такое, почти скандал, — ее глупое личико озарилось тем самым светом, который заставляет так сверкать лица сплетниц, придавая им почти одухотворенный вид. — Пейны пригласили Гарри Стайлса! Как сказал Лиам, — сердце Луи пробило удар, — он поставляет им предметы искусства и сам является большим ценителем оных. — Гарри Стайлс? — спросил Луи в недоумении. В его голове вертелось это имя, но он никак не мог понять, кто это и какого поля эта ягодка. — Расскажи! — Ты не знаешь?! — взяла на себя роль повествователя другая девушка, которая была ему совершенно не знакома, хотя, судя по ее взгляду, она знала Луи. — Этот человек кормит все парижские газеты со светскими сплетнями... — она густо покраснела и тут же добавила, — которые я, конечно же, не читаю... Но Луи на самом деле не читал их, потому что не видел смысла так бесцельно тратить время на всякого рода глупости, о которых и без того непрерывно говорят у матушки в салоне, нагоняя смертную скуку на Омегу в те дни, когда мама — она была уверена, что делает ему одолжение — звала его присоединиться к их «дискуссиям». Гораздо больше интересного он находил в романах! Ах, чего только стоит «Красное и черное», что он забрал у служанки, предварительно отчитав за то, что девица читает «подобного рода литературу». В ту же ночь он не смог уснуть, пока не перевернул последнюю страницу. В круг его чтений также входили многие другие книги, на которые мать строго-настрого запрещала даже смотреть и, скорей всего, яростно бы выпорола Луи, узнай она, что ее сын прикоснулся к этим произведениям. «Монахиня» Дени Дидро, повести Вольтера, романы Валтера Скотта и многие другие книги, которые должны были обходить молодые Омеги, «дабы не испортить хрупкий мозг». И втайне ото всех — и уж точно от самого себя — он восхищался мадемуазель де Ла Моль, Кунигундой и Ребеккой, ему нравилась жертвенная Манон Леско, а над судьбой Маргариты Готье Луи выплакал все глаза и долго еще ходил в подвешенном состоянии, словно его мир перевернулся с ног на голову. Что и говорить об «Опасных связях» Шодерло де Лакло! Если бы кто узнал, сколь «испорчен» мозг этого Омеги, то уж точно бы удивились, как это так он держит себя на людях с той непринужденной грацией и соблюдением всех правил приличия. — Я расскажу, — забрала свой венец первенства девушка без имени. — Луи’, он наделал такого, что не любой ад примет его, боясь конкуренции! Слушай, — а Омега был уже заинтересован этим крайне пикантным человеком, который успел развеять его скуку от высшего общества. Такие люди всегда нравились Луи — они живые, кто бы что ни говорил! — дело было лет пять назад. Тогда его еще даже принимали во всех культурных домах Парижа, где он, тем не менее, не особо появлялся. Гарри было тогда двадцать пять, и он только окончил обучение в Сорбоне, где выбрал совсем не мужской факультет — изящные искусства. Этот молодой англичанин быстро покорил всех, но тогда еще никто не знал... — она нарочно держала паузу, что показывало либо то, какой она хороший рассказчик, либо то, что эту историю уже много раз было «прожевано» в самых разных интерпретациях. — Ну не томи же! — взяв девушку за руку и глядя прямо в глаза, весь в упоении воскликнул Луи. — Не знали, что он имеет связь с женой одного аристократа, особо приближенного к императору! — тихое «ах» пронеслось по всей беседке, и один лишь Луи был покорен, в его сердце впала та самая симпатия, которую вызывают в «неокрепшем» мозгу образы темного рыцаря. — Когда же об этом узнал муж этой несчастной, — «бесконечно счастливой», пронеслось в голове у Луи, — женщины, то он вызвал месье Гарри на дуэль, на которой сам англичанин не получил ни царапины, но сильно ранил мужа своей любовницы. — Впрочем, — продолжала она уже спокойным голосом, — этот благородный человек не стал предъявлять никаких претензий и обращаться в суд, потому Гарри посадили в тюрьму всего на два года. Когда он вышел, то почти сразу создал компанию по грузоперевозкам. По слухам, его корабли стоят в половине портов Европы и ежесекундно бороздят просторы всех океанов. Он сказочно богат и дьявольски жесток! Если начать описывать его похождения за эти три года в других странах, то получится настоящая хроника греха и падения! А ведь он так красив... — совсем уже нежно заговорила в ней Омежья душа. А Луи не сиделось на месте! Ему срочно хотелось видеть этого Альфу. Каков он сам, что из себя представляет. Что за интересный, должно быть, человек! Остаток дня перед дневным сном Омега провел разыскивая этого самого Гарри Стайлса, чтоб хотя бы поглядеть, но его постоянно перехватывали прочие Альфы, которые во что бы то ни стало хотели «серьезно поговорить» или просто обменяться любезностями (два этих варианта отличались только подачей). И когда все Омеги потихоньку начали собираться к дневному сну и переодеванию в вечерние туалеты, то Луи разочарованно вздохнул из-за того, что из двух своих целей (поговорить с Лиамом, увидеть Гарри Стайлса) не выполнил ни одну, но лишь успел перекусить вкуснейшим оленьим мясом и отведать немного кремового торта. ♡ ♡ ♡ Что-что, а подготовка к выходу в свет всегда будоражила сознание юноши не меньше, чем само мероприятие. Долгое принятие молочной ванны с последующим обтиранием всего тела лимонным соком для достижения идеального цвета кожи. Обязательные процедуры в виде увлажнения кокосовым маслом, привезенным одним из поклонников из далекой Восточной страны, название которой совершенно не волновало заинтересованного лишь в получении эффекта Луи. Парни Омеги чаще всего уступали девушкам во всем, что касалось красоты и вкуса в выборе одежды. Самым ужасным было то, что, отчаявшись, юноши покрывали себя огромным количеством косметики, используя популяризованную в последнее время помаду красного оттенка, мало того, они носили платья или рубашки с глубоким вырезом, открывая грудь так, что, казалось, еще чуть-чуть и будет видно соски. Луи никогда не пользовался продуктом для окраски губ, искренне веря в естественную красоту своих. Отсутствие изъянов и маленьких прыщиков, что чаще всего покрывали лица Омег, питавшихся, чем попало, позволяло не использовать пудру, густота ресниц помогала глазам ярко выделяться на фоне отбеленной лимоном кожи, чуть подведенным тонкой полоской темной хны. Среди остальных раскрашенных донельзя Омег (даже до заката солнца) Луи выглядел естественно и неотразимо в своей чистоте и, казалось, невинности. Щечки, что так часто заливались румянцем от постоянного смущения, умело скрывались раскрытым вовремя веером и остроумными высказываниями в сторону человека, чаще Альфы, что заставил испытывать неловкость. Луи делал себя таким, каким был в его понимании идеальный Омега. Насмотревшись на глупых, не умевших связать и слова в присутствии Альф сверстников, он придумал для себя образ игривого, совершенно недосягаемого, во всем лучшего, что до сегодняшнего дня неустанно поддерживался. Первого качества ткани, привезенные из разных стран, таких как Китай и Германия, являлись прекрасным материалом для создания вечерних платьев. Атласные корсеты в основном приглушенных цветов утягивали и без того тонкую талию, скрывая небольшой животик, от которого он никак не мог избавиться. Пышные юбки с множеством слоев, оборочками, кружевами и ленточками сводили мужчин с ума в желании забраться под мягкий кокон и завладеть девственностью прекрасного Омеги. Что же касается широких панталон… Луи давно отказался от них, сменив белоснежными чулками тончайшего шелка с кокетливыми завязочками и миниатюрными кружевными трусиками, что так прелестно подчеркивали аппетитные формы попы и бедер, которые Луи до невозможности ненавидел, всячески скрывая их слоями подъюбников. Много споров было по поводу нижнего белья Омеги с матерью, которая настаивала на хотя бы хлопковых шортиках или колготках. Но Луи был неподкупен, надевая еще и корсеты, совмещенные с поясом, который поддерживал чулки с помощью бантиков. И знай об этом хоть один Альфа в округе, он ни за что не упустил бы возможность зажать Омегу в укромном уголке. — Луи’! Выходи! Мне тоже нужно в уборную! — кричала Сьюзен на весь этаж, не меньше. — Воспользуйся другой, — фыркнул Омега на глупость девушки, раздражаясь ее подъемом ото сна. — Они все заняты, а ты уже несколько часов занимаешь эту! — Подожди еще десять минут, — выдыхает юноша, крепко завязывая бантик на чулках, дабы во время танца, непременно с Лиамом, они ненароком не упали. — Скорее же! Мне нужно собираться! Альфы уже спустились в залу! — Напыщенная курица, — шепчет себе под нос Луи, но дверь все-таки открывает. — Ах, что… почему ты… — Сьюзан уставилась на нижнее белье Омеги, корсет которого был еще не затянут, так как требовалась помощь служанки. — Но это же… нам нельзя носить такие трусики! — наконец сформулировала она свою мысль. — Да? — притворно удивился юноша, — ох, хорошо, что ты сказала мне. Сейчас уже нет времени переодеваться, но спасибо тебе! Что бы я делал, увидь меня кто-то кроме тебя, — он состроил расстроенное лицо и покачал головой. — Я обещаю никому не рассказывать, скорее надень юбку! — Да, да, — Луи грациозной походкой отправился в комнату, что находилась через дверь от этой, где его ждала помощница. — Затяни мне корсет, — почти дурным тоном просит он чопорную женщину, чье платье всегда наглухо застегнуто до самого подбородка. — Вам следовало бы надеть верх с более высоким вырезом, не таким откровенным, — ее наставлениям не было предела, Омега уже даже не спорил с ней, смирившись с постоянным недовольством в свою сторону. — Туже, — выдыхает он, втягивая живот сильнее, вцепившись руками в кровать. — Куда же туже, вы упадете во время первого же танца! — Туже, я сказал! — сквозь боль, ради красоты и влияния на Лиама, требует Омега. — Больше некуда, он сошелся до конца, — кряхтит женщина и завязывает веревочки между собой. — Кремовое платье, — Луи указывает на софу, где вразброс лежат ткани больше похожие на взбитую пену. — Вы же хотели зеленое, — недовольно бурчит помощница, откапывая нужное. — Это было вчера, — огромное количество пышных подъюбников оказывается на тонкой талии, и кажется, что тело не выдержит подобной нагрузки. Нежного цвета платье, что открывает острые плечи и ключицы, прекрасно подчеркивает точеную фигуру и оттеняет аристократичный оттенок кожи. По мнению Луи, наряд не был пошлым совершенно, и он ведь не виноват в том, что старые Омеги слишком консервативны в плане выбора гардероба. Лиаму определенно должно понравиться, особенно эти оборочки на груди, усыпанные маленькими камешками, которые так привлекали взгляд. ♡ ♡ ♡ Перед самым выходом к людям Луи пробирается в комнату, где разместили его родителей. Благо взрослые уже давно спустились вниз для того, чтобы поговорить на волнующие их темы, в большинстве своем игнорируя предстоящие танцы, собственно, ради которых молодые Омежки и Альфы были привезены в Довиль. Шурша подолом пышного вечернего платья, Луи на цыпочках добирается до спальни и почти бесшумно прикрывает за собой дверь. Подбежав к трюмо, где располагались туалетные принадлежности матери, трясущимися пальчиками берет хрустальный резной флакон, подносит к лицу и любовно вдыхает стойкий аромат. Духи были особой привилегией замужних Омег, и к ним ни в коем случае не подпускали любопытных юношей и девушек. Сдержанный запах всегда отличал благородных, высокого статуса мужчин и женщин, оставляя после себя шлейф порядочности и благочестия. Разумеется, были и другие ароматы: сладкие и резкие, вызывающие и пошлые. Их чаще всего использовали представители древнейшей профессии, что набирала популярность по всей Европе с каждым днем. Публичные дома пользовались огромным спросом у Альф разных слоев и возрастов, от обычных ремесленников до крупных предпринимателей, от молодых юношей, что только-только окончили университет, до вдовствующих стариков, не имевших уже ни сил, ни желания. Состоящие же в браке плевали на мнение своих забитых супруг с самой верхушки Эйфелевой башни, которые не могли и слова против сказать, а если и пытались, то это заканчивалось ссылкой в родительский дом на неопределенный срок вместе с детьми, естественно, что давало Альфе еще больше свободы в действиях. Луи всегда неровно дышал к красивым бутылочкам, что так манили своей тайной. Бархатистая кисточка на крышке приводила дыхание в что-то больше похожее на возбужденные вдохи во время первой брачной ночи. Аккуратными движениями Омега открыл флакон, с замиранием сердца поднося пальчик к горлышку и переворачивая бутылочку, сразу чувствуя влажность на подушечке указательного. Запах окутал Луи, вызывая широкую счастливую улыбку, ведь теперь он еще больше будет выделяться среди своих сверстников. Легкие касания за ушками такие же, как делала мать перед выходом в свет. Маленькие мазки на запястьях, в местах, где учащенно бился пульс. И вот флакон уже покоится на столике так, словно маленькое преступление и не было совершенно. Позже, когда придет время ложиться спать, Джоанна обязательно отчитает сына за безобидную шалость, это будет что-то похожее на лекцию о несвоевременном использовании «взрослых вещей». Это будет позже, а сейчас Омега сделает все, чтобы доказать Лиаму свое превосходство над его выбором. Надежда, что тот передумает и предложит быть его мужем никому другому, а именно Луи, до сих пор пускала искорки в юношеском сердце. ♡ ♡ ♡ Луи спускался вниз по широкой мраморной лестнице, придерживая подол платья, когда увидел желанного Альфу, что направлялся в сторону зала, где уже собрались все гости, съехавшиеся с разных концов Франции, и, кажется, кружатся уже не в первом танце. — Лиам! — нежно зовет Омега, протягивая руку, запястье которой украшает несколько тонких золотых браслетов, что переплетаются между собой, в местах соприкосновения скрепляясь нежно-розовыми прозрачными камешками аметиста. — Луи’ — отвечает мужчина, принимая ладошку в свою и помогая спуститься. Его сердце начинает учащенно биться, когда он чувствует запах Омеги, смешанный с ярким ароматом парфюма. — Выглядите потрясающе, как и всегда, — взгляд задерживается на открытых ключицах, когда снизу вверх проходится по атласному платью, украшенному миниатюрными бантиками и камушками в районе талии и выше по изящному торсу, что выгибается в пояснице, когда каблучок новеньких шелковых туфелек цепляется за кружевной подъюбник, и Омега падает в объятия опешившего Лиама, чье самообладание в виде огромного айсберга дает трещину прямо в центре, разрушая изнутри. Но такое сравнение к нему можно было применить еще года так два назад, когда ему навстречу, спустя почти год разлуки, под крики матери выбежал расцветший уже совсем не мальчик. Он так торопился, что даже не сменил тончайшего хлопка ночнушку на что-то более подходящее, из-под ткани которого просвечивали не только маленькие свободные шортики, что так привлекательно обтягивали сочные бедра, но и являли взору милейшие сосочки, из-за которых-то и началась паника на борту сознания в миг погрузившегося в похоть Лиама, который до сих пор никак не может избавиться от желания прикоснуться к юному телу. — Извините, — краснеет Луи, тут же отворачивая и немного опуская голову, скрывая румянец. — Вам нужно быть аккуратнее, — строго отрезает Альфа, отстраняясь и разворачиваясь в сторону шума, что волнами доносился из-за открытых резных дверей. На славу постарались Пейны, пригласив не только лучших людей Франции, но и оркестр, что исполнял Шопена. — Мне нужно к гостям, сейчас состоит… — Лиам! — вскрикивает Луи, хватаясь за предплечье мужчины, останавливая его, — мне нужно кое-что вам сказать! — Луи’, дорогой, это может подождать до завтра, я уверен. — Нет! Пожалуйста, прошу вас! — Омега отчаянно цепляется за ткань парадной одежды, что только подчеркивает статус Альфы. — Это не займет много времени. — Хорошо, — вздыхает Лиам, пытаясь отогнать образ раскрепощенного парня, что с готовностью принимает его. — Пройдем, — и он ведет Луи в кабинет отца, что находится за лестницей, придерживая за талию, чувствуя, как потеет ладонь только от одной мысли о вариантах ощущений соприкосновения с кожей, о возможных вариациях ее фактуры и тонкости. Ноги Омеги трясутся, колени подгибаются – ему еще никогда не приходилось открывать свои внутренние переживания перед кем-то, делиться своими чувствами, но он должен сделать это, хотя бы ради Лиама, который может попасть в загребущие лапы этой ненасытной Авелин. — Вам стоит поторопиться, меня ждут гости, — мужчина присаживается на стол, пока Луи прикрывает дверь, успокаивая свои мысли и учащенное сердцебиение, и кусает губы, стараясь сделать их более красными. — Лиам, — словно мяуканье маленького котенка, что боготворит своего хозяина, голос вырывается из испуганного, но в то же время решительного Омеги. — Луи’, — призывает Альфа, — вы что-то хотели сказать? — Лиам, я люблю вас! — интимным шепотом выдыхает Омега, подаваясь вперед. — Луи’… — Я давно люблю вас! С тех пор, как только увидел, — он вкладывает в слова все свои чувства, всего себя, лишь бы мужчина увидел правду. — Луи’, — почти фыркает Лиам, — любой Альфа в этом доме, да и за пределами его, готов упасть к вашим ногам. Разве вам недостаточно этого? — недоумение на лице юноши заставляет добавить с почти презрением к себе, — мое сердце всегда было вашим, Луи’. — Вы играете со мной… — разбито шепчет Омега. — Скажите, что любите меня. Я люблю вас, — его тело непроизвольно двигается в сторону мужчины, подчиняясь подсознанию. — Не говорите так, — прерывает Альфа, — вы должны держать себя в руках и не идти на поводу у своих детских чувств, — он старается смотреть парню в глаза, но взгляд сам падает на такие соблазнительные ключицы. — Вы слишком молоды для подобных объяснений. — Лиам, но я люблю вас! И вы должны любить меня, вы ведь любите? Скажите, скажите мне, вы любите меня? — Луи’, — он немного колеблется, прежде чем решиться на страшное, по его мнению, — да, люблю, — и движение головой, словно болванчик, что согласен со всем, о чем его спрашивают. Омега расслабляется и еще сильнее подается вперед, прикрыв глаза и чуть откинув голову назад в ожидании поцелуя. Эти красные пленяющие губы так и манят Лиама, это его шанс почувствовать их на вкус, узнать сладость такого желанного юноши. Но его понятия и отношение к жизни берут верх, заставляя отстраниться. — Мы должны забыть это, расстаться и по возможности больше не видеться. — Почему? — маленькие бровки недовольно сдвигаются к переносице. — Разве вы не собираетесь брать меня в мужья? Разве вы не хотите этого? — Я женюсь на Авелин, — твердо заявляет Альфа, смотря куда-то вдаль, но его прерывают сильные руки, что цепляются за бицепсы и разворачивают к себе, при этом посылая мурашки по всему телу, тяжесть которых концентрируется в области паха. — Но вы же любите меня! — Не обижайтесь на меня, Луи’, — они находятся в такой близости, что чувствуют дыхание друг друга. — Но я не могу быть с вами, вы слишком молоды, чтобы понимать всю суть замужества. — Но я люблю вас! Я хочу быть вашим мужем, — отчаянно настаивает Омега. — Вы не любите Авелин! — Мы с Авелин созданы друг для друга, — нежно отвечает Лиам, — мы очень похожи и… — А как же любовь? — глаза Луи раскрываются в шоке, уже наполненные слезами. — Дорогой, мы с вами такие разные. В вас кипит жизнь и желание, а я… что я могу вам предложить? — Вы трус! Вы боитесь меня! Боитесь оказаться слабым! — злость окутывает Омегу, с головой окуная в обиду и горечь, что вконец развязывает язык. — А эта податливая, глупая овечка вам под стать! Она и возразить ничему не может! — Луи топает ножкой и эффектно разворачивается, взмахивая юбкой так, что открываются щиколотки, привлекая внимание Лиама. — Не смейте говорить так об Авелин! — он вновь подходит к Омеге, подчиняясь внутреннему желанию Альфы быть ближе. — Я не собираюсь слушать вас! Вы обманули меня, заставив поверить, что любите меня, что хотите взять в мужья! — Разве я когда-нибудь… — Вы играете со мной! Вы разбили мое сердце! — возмущение захлестывает, призывая Омегу к решительным действиям. — Вы… вы… я даже не знаю теперь, кто вы! — он замахивается и со звонким звуком ударяет Альфу по щеке, что ни в коей мере не допустимо. Луи всхлипывает, когда понимает, что натворил, наблюдая, как Лиам с горделивой осанкой выходит из кабинета, закрывая за собой дверь, подтверждая свое превосходство и достоинство. Омега хмурится и тихонько плачет, всеми силами пытаясь заглушить ощущение уязвимости. Ему на глаза попадает непонятной формы статуэтка, какие он всегда презирал, видя в них лишь пустую напыщенность и возможность собрать больше пыли. Он хватает ее и с силой кидает в камин, где фарфор с благодарностью разбивается на мелкие осколки так же, как и молодое сердечко Луи. — Сколько страсти, — доносится смех из-за кушетки, являя взору испуганного парня взрослого мужчину лет так тридцати в костюме и с вьющимися волосами, которые сразу наблюдает хоть и усталый, но поверхностно подмечающий детали ум. — Месье, почему… — Луи делает несколько рваных вдохов, понимая, что все его признания были услышаны посторонним. — Почему вы прятались и не сказали о своем присутствии? — О, я не мог лишить себя столь чудесного представления. Но не бойтесь, — он медленно подходит к смущенному Омеге, что всеми силами пытается избавиться от надоевшего румянца, понимая, что забыл спасительный веер, — я не выдам вашей тайны, — ухмыляется Альфа, засовывая руки в карманы брюк из редкой ткани, которой не было даже в продаже, уж Луи-то знал. — Вы не джентльмен, — вскидывает подбородок Омега, заявляя, по его мнению, самое страшное оскорбление. — А вы, дорогуша, не леди, — каждое слово так и сочится язвительностью. — Я не дорогуша! — возмущается Луи, ноздри которого раздуваются от злости на этого несносного хама. — Кто же вы? — Я мужчина! — он направляется к двери, чтобы покончить с этим. — Если так, то вы отправитесь на войну, о которой все говорят? Ведь именно мужчины идут воевать за страну. — Так значит и вы не мужчина, — словно рассвирепевший бык разворачивается Омега, бросая взгляды полные ненависти и презрения. — Вообще-то это был комплимент, — ухмыляется Альфа, откидывая волосы назад, проникая в пряди длинными пальцами. — Мужчины в Омежьем обличие мне никогда не нравились, — он обольстительно улыбается, когда продолжает, — надеюсь видеть вас чаще, когда вашу маленькую головку покинут мысли о Месье Пейне. Как он вообще мог увлечь натуру, полную неуемной жаждой жизни и страсти? — Замолчите! Вы не достойны его ни на секунду! — шипит Луи, слыша в ответ лишь смех и приглушенные слова, когда все-таки выходит в холл, полный гостей. — Уверен, что вы никогда не сможете залатать дыру разочарования, искусно сделанную Месье Пейном.