Крылья, лапы и хвосты

У Армина Арлерта было большое сердце. Он страшно не любил этого признавать, вечно отмахивался, отнекивался, говорил, что все люди такие, да вообще никакой он не добрый, это вы ещё добрых людей не видели, а он самый обычнейший из обычных, и сердце у него такое же, как у всех. Друзья смеялись и соглашаться отказывались. Сам Армин этому искренне недоумевал. Да и где вообще в условиях города могло бы проявиться это его мнимое великодушие? Бабушек через дорогу он не водил, не попадалось ему подобных бабушек, в волонтерской деятельности не участвовал, времени на это не хватало, а если бы и хватало, то не было желания, милостыню он практически не подавал. Ну, помогал иногда девушке-соседке донести покупки из супермаркета на углу, после помогал ей же, беременной, пробраться по скользкой дорожке к парковке, после помогал ей затащить коляску в лифт, но так это же просто по-соседски, по-человечески. Подъездная дверь натолкнулась на препятствие. Судя по сопротивлению, небольшое, но Армин не стал нажимать сильнее, интуиция подсказала, будто за руку дернула. Всё ещё думая, что это просто так неудачно намело снега, может быть ветер виноват, он сегодня был какой-то дикий и швырял наискосок ледяную крошку так, что Армину пришлось по самые глаза натянуть шарф, он нагнулся, придерживая сумку с документами и пакетом молока, и поворошил перчаткой в снегу. Может, кто-то из соседей что-нибудь обронил, открывая двери, и теперь это что-нибудь мешается здесь, надо бы убрать. Рука коснулась мягкого, Армин отдернул её, вгляделся. Свет фонаря сюда почти не добирался, но под снегом явно что-то шевельнулось, а, может, просто сыграла тень. Преодолевая сомнения, он сунул руку обратно и вытащил на желтый искусственный свет маленькое, сжавшееся существо. Существо открыло розовый рот, но не сумело выдавить ни звука, заиндевевшие усы поднялись и опустились. Тут последние силы оставили его и даже глаза, мутные и блеклые, закрылись на маленькой темной морде. Армин не придумал ничего умнее, чем завернуть котенка в теплое полотенце и уложить в обувную коробку. Коробка была от зимних ботинок, котенок казался в ней ещё меньше. Он не открывал глаз, не шевелился и не издавал звуков, и Армин уже успел было подумать, что, как последний идиот, притащил с улицы дохлого кота, как тот потянул воздух бледно-розовым носом, весь сжался и глухо чихнул. Эрвин, вытянув гибкую шею, пытался с высоты своей жерди рассмотреть, что это такое Армин притащил и представляет ли оно хоть какой-либо интерес. Но интересно было не слишком. Мелкое и мохнатое существо отогревалось медленно, просто лежало и спало до самого глубокого вечера, а после попило воды и уснуло снова. Армин сидел рядом с ноутбуком и то и дело совал в коробку нос. — Видишь, — сказал он Эрвину, — притащить-притащил, а что с ним делать — ума не приложу. Эрвин в ответ покивал белой головой и принялся чистить под крыльями. Веселье началось ночью, когда Армин, позволив себе подольше посидеть в интернете перед выходным, едва ли полчаса как уснул. Котенок, видимо окончательно отогревшись, собрался с силами, преодолел картонный барьер коробки и вывалился на ковер. А потом закричал. Голос, тонкий, сиплый, слабый, звучал так жалобно, что Армин, путаясь в ногах и тапках, вскочил, рванул к выключателю и, жмурясь от света, кинулся искать животное, потому что звук был, а источник куда-то исчез. Он нашелся за диваном, куда, следуя какой-то немыслимой логике, повернул и встал, упершись лбом в стену. Он делал короткий шажок назад и снова шел на таран, будто точно зная, надо туда, только туда и никуда более. Эрвин смотрел на это со спинки дивана, и вид у него было совсем немного удивленный, но гораздо более снисходительный, он посмотрел на Армина и сказал: — Безобр-р-разие. И Армин не мог с ним не согласиться. Подхватив котенка под тощий живот, он вынес его на кухню, там выложил на блюдце чайную ложку творога, — вечером он вычитал на одном из форумов о животных, что молока котятам категорически нельзя, — и тот принялся уминать поздний ужин так, что даже тонкий и длинный хвост его дергался и дрожал. — Да ты не торопись, — сказал Армин, почесывая его по холке, — всё твоё, никто не отберет. Творог закончился в минуту, котенок лег тут же, на пол у блюдца, и, подтянув к животу длинные тонкие лапы, мгновенно уснул. Утро началось рано и не слишком приятно. Эрвин бил крыльями над изголовьем кровати и, видимо, никак не мог подобрать подходящих слов, чтобы выразить степень своего возмущения, а он явно был возмущен. — Ну, что такое, приятель? Эрвин уселся, наконец, на прикроватную тумбочку и пророкотал: — Ар-р-рмин. Интонации были тревожными. Армин встал, нащупал брошенные вчера посреди спальни тапки и вышел в кухню. Эрвин проследовал за ним, обогнал на повороте из прихожей, сел на высокий шкаф и предупредительно проклокотал: — Гр-р-рязь. Но никакая это была не грязь. Прямо посреди кухни! — Ну, — сказал Армин, — с добрым утречком. Это, если не ошибаюсь, к деньгам. Деньги нам не лишние, а, приятель? Отмывая пол, он пришел к выводу, что кот не глуп, и спасибо ему, что не сделал своих дел на ковре, и что закапывать пока, по всей видимости, не умеет. Армин не очень-то разбирался в котах, но этому, вероятно, от силы было месяца три, хоть и казался он совсем крохотным, но это, наверное, от того, что тощий. В конце концов, думал Армин по дороге в зоотдел, я сам виноват, не учел. Не мог же он терпеть, пока я додумаюсь купить всё необходимое. Продавец, милая молодая девушка, на рассказ Армина о найденном в снегу котенке поохала, попричитала, похвалила и доходчиво и подробно рассказала, как ухаживать, чем лучше кормить и какой купить наполнитель. — А что зарывать не умеет, так это кошка, наверное, не научила. Могла погибнуть или ещё что. Вы тогда берите его прямо за передние лапы и сами ими гребите, показывайте, он быстро поймет, это у них в крови. — И на прощание добавила: — Обязательно покажите ветеринару. Не пожалейте, за осмотр недорого берут. Дома Армин некоторое время раздумывал, куда поставить лоток, побоялся, что туалет по привычке будет вечно закрывать и тогда не избежать новых кучек и луж, и остановился на варианте закутка за шкафом в прихожей: и удобно, и уединенно, правда, подставку с обувью переставить пришлось. Он сразу насыпал прессованный древесный наполнитель и позвал кота, кот на «кис-кис» не шел, что и неудивительно. — Надо бы имя тебе дать, — сказал он задумчиво, доставая котенка из-за дивана и по запаху пытаясь понять, не натворил ли он там нехороших дел. — Эрвин, есть варианты? Любопытство действительно было не лишним, в вопросах наречения у Армина нередко отшибало всякую фантазию, и он даже тихо радовался, что попугай ему достался уже с именем, а то придумал бы что-нибудь неудобоваримое и мучился потом. Эрвин пролетел над головой, приземлился в сухие опилки, поскреб когтями и предложил: — Р-р-рядовой. — Ну, какое же это имя? — возразил Армин. Эрвин наклонил голову: — Титан! Армин рассмеялся, поглядел на котенка, при дневном свете выяснилось, что глаза у того огромные, в пол мелкой мордочки, и ярко-зеленые. Котенок был худой, ребра отчетливо ощущались пальцами. — Какой он тебе титан? Ты на него погляди. И протянул того к Эрвину поближе. Эрвин даже шею вытягивать не стал и повторил уверенно, очень уверенно: — Титан! Котенка стали приучать к лотку и делом это оказалось нелегким. Армин караулил, не завозится ли где, не закружится ли на месте, и всё равно упустил момент. На этот раз пострадал прорезиненный коврик в прихожей. — Ты ж мохнатая бестолочь, — говорил Армин, впрочем, без злобы, попеременно зарывая передние лапы кота в опилки. — Вот тут греби, вот так, и запаха не будет, и тебе самому приятнее, лапы не будут мокрые, а про меня уж нечего и говорить. Кот смотрел одичало и приоткрыв рот. Главное, местонахождение миски запомнил сразу же, тем более, когда не очень жирный творог заменил специальный корм. Армин из любопытства даже попробовал этот приятного цвета и запаха паштет, и подумал, что и сам бы от такого не отказался, да ещё бы, за такую цену! В первый день котенок всё сидел за диваном, упершись в стену лбом. Армин даже пошутил на тему такого странного пристрастия к стенам, а Эрвин тогда снова проговорил «Титан», но больше, собственно, ничего интересного не происходило. Зато на следующий день… На следующий день кошак осмелел. Прямо с утра, наевшись досыта, он, вместо того, чтобы, как приличествует всему его пушистому семейству, умыться и улечься мурлыкать к человеку на колени, развернулся, наклонил круглую башку с крутым коричневым с двумя светлыми полосами лбом, и с места, безо всякого предупреждения и разгона, рванул, промчался, даже не затормозив на ворсистом ковре, и взлетел по шторам под самый потолок. Армин ахнул. Открыл было рот, а кот уже обогнул диван, прошмыгнув сквозь узкое пространство под стенкой, выбежал с обратной стороны и уже повис на кухонных жалюзи! Столкнулись они в прихожей, когда кот несся обратно, нацеливаясь в этот раз не ясно на что. Он и Эрвин. Эрвин налетел белой тучей, расправив крылья во всю ширину, заклокотал громко и гневно, как никогда ранее, и врезал когтистой лапой прямо по бестолковой морде. Армин намеревался было броситься Эрвину на помощь, здраво рассудив, что у кота целых четыре лапы, а значит, в два раза больше когтей, да и в целом он моложе и быстрее, но случилось странное. Кот внял. И притих. Осторожно, не бегом, он прошел в комнату и скрылся за диваном у облюбованной стены. Армин заглянул туда, не зная, стоит ли трясти захваченным с кухни веником, наткнулся на горящий зеленый взгляд и сказал: — Знаю, кого ты мне напоминаешь, дикая ты морда. Имя тебе всё равно нужно, так что будешь Эреном. Понял? Ты теперь Эрен. Кот посмотрел исподлобья, выглянул с другой стороны на жердь, где устраивался Эрвин, и вышел на свет, сел и смотрел зеленоглазо и восхищенно, как тот чистит перья под крылом. С тех пор так и повелось, новонареченный Эрен либо сидел под жердью Эрвина и, едва ли не приоткрыв пасть, смотрел, как тот чистится, вышагивает по подоконнику или оси глобуса, время от время выдавая короткое, но емкое слово, либо носился по квартире, как бешеный, и творил бесчинства. Главное, шторы он больше не трогал никогда. Следующим пострадал фикус. Фикус Армин нежно любил, он достался ему от девушки, первой его всеобъемлющей юношеской любви, и хоть с девушкой Армин не поддерживал ровным счетом никаких отношений, растение вызывало в нем теплые чувства и светлые воспоминания. Фикус рухнул с подоконника и разлегся в куче земли, таращась плотными листьями на своего погубителя. Эрен был в восторге. Он подскочил к фикусу раз, потом ещё раз, носился вокруг, как ошалелый и даже не пытался скрыться с места преступления. Эрвин налетел на него страшным когтистым облаком пуще прежнего, и на этот раз не просто клокотал, а вцепился негоднику в ухо и так потащил, что Армин испугался — оторвет, покалечит кота, но не успел вмешаться. Звонко воскликнув: — Безобр-р-разие, — Эрвин прогнал котенка по всей длине комнаты и обратно и загнал за диван. Эрен попытался было выбраться оттуда минут через десять, но Эрвин всполошился, захлопал крыльями и, неистово вертя головой, заставил того залезть назад. И до самого вечера не выпускал, даже в кухню! Армин дивился не на шутку. Хотя, по здравом размышлении, чему? Разве этот попугай его, Армина, не заставлял вставать ни свет ни заря, особенно в летнее время, разве не следил, чтобы он не страдал ерундой, вроде бесцельного лежания на диване, разве не напоминал о своевременной уборке, усаживаясь у кладовки и стуча в неё клювом, ровно напротив того места, где стоял пылесос? — Да ты у меня воспитатель, — говорил он, разламывая и кроша в кормушку вареное яйцо. — Ты у меня талант. Эрвин смотрел, наклонив круглую голову, и с удовольствием приступал к трапезе. И хвалить его действительно было за что. Армин отчетливо понимал, что его собственной заслуги в воспитании кота мало. Вот к лотку его, к примеру, приучил именно Эрвин. После третьей лужи на полу, уже после появления в квартире удобного низкого, как раз для котенка, лотка, Армин вышел в прихожую на звуки какой-то странной возни, опасаясь, как бы кот не сотворил что-нибудь с его обувью, и застал невероятную картину. Эрен сидел в лотке. И Эрвин тоже! Он внимательно смотрел в зеленущие кошачьи глаза, поднимал лапу подносил её в мохнатой морде, медленно опускал и греб! Греб этот чертов древесный наполнитель, приговаривая неизвестно откуда возникшее в лексиконе словечко: ср-р-рать. И снова поднимал лапу, и снова греб. Больше Эрен не напортачил нигде ни разу. Происшествия ещё случались по мелочи: то утащенные шнурки, то прогулка по обеденному столу, но стоило Эрвину единожды доходчиво разъяснить, что именно этого делать нельзя, Эрен внимал, смотрел обалдело-восхищенно и вообще, похоже, обрел себе кумира на все девять жизней. А от фанатичной любви, как известно, ничего, кроме неприятностей, не бывает. Ничто не предвещало беды, когда Эрвин, устроившись на своем обычном месте, глядел в раздумьях на снегопад, который припустил ещё в полдень и вот даже поздним вечером не намеревался заканчиваться. Белые, как птичьи крылья, хлопья попадали в желтый луч уличного фонаря, кружились в плавном танце и опускались на пуховое морозное одеяло. Зрелище завораживало. Эрену сидеть на подоконнике дозволено не было, а залезть на диван он не додумался, да у него и было зрелище поинтереснее — роскошный белый хвост. Такой красивый, такой привлекательный. Как он раскрывался, будто диковинный веер, в моменты, когда Эрвин находился в состоянии крайнего возбуждения, как привлекал Эрена, как восхищал, почти так же, как яркий оранжевый гребень. Но гребень был высоко, а хвост вот он, только подпрыгнуть. Армин смахнул со стола мышку, когда раздался этот дичайший оглушительный вопль. Эрвин кружился на месте, перебирая лапами и цепляясь когтями, а кот Эрен уже почти скрылся в своем тесном логове за диваном, в зубах у него белело длинное широкое перо. Какаду потом долго не мог прийти в себя. Армин уже скормил ему внеплановое яйцо, и ласково гладил, и давал орехи, и даже устроил так любимое Эрвином теплое купание, но потрясение было так велико, что тот только открывал клюв, но не мог вымолвить ни слова, а только поглядывал искоса в сторону дивана, не появится ли проклятый негодник. Неблагодарный! К следующим выходным Армин снова заглянул в зоомагазин, пополнить запасы корма для обоих своих питомцев, и там же вспомнил про наказ продавца непременно показать животное ветеринару. И в самом деле, думал он по дороге домой, что я за дурак, кот с улицы подобран, мало ли что там у него может быть, не заразил бы Эрвина. Могут ли коты заражать попугаев он и близко не догадывался, но тем же вечером позвонил Ханджи, а кому ещё ему было с таким вопросом звонить. Тетка ответила на звонок не сразу, только на третий раз и то, когда Армин уже думал нажать на сброс. — Да, мой птенчик! Армин поморщился, это домашнее прозвище, что не удивительно, не нравилось ему ни в детстве, ни в юности, и он искренне надеялся, что со временем его все позабудут, и все забыли, кроме тети Ханджи. Эта мало того, что сама его так звала, так ещё и новым знакомым представляла: «А это мой племянник, птенчик Армин». Но теперь было не время от этого раздражаться. После вводных вопросов о делах и получасового выслушивания рассказа о том, как лабрадор-ретривер Нанаба рожала своих первых в жизни щенков, и как воспринял новоиспеченное отцовство Майк, и как нежно он вылизывал любимой подруге уши, Армин перешел к цели звонка. — Ты говорила, у тебя есть постоянный толковый ветеринар. — Ну а как же! — хмыкнула Ханджи. — Имеется. Что, мудачило твой пернатый чихнуть изволил? — она так и не простила Эрвину выходки с макаронами и кетчупом. — Слава Богу, — ответил Армин бодро, — нет. Но я тут на улице котенка подобрал и хотел бы… — Что? — закричала Ханджи, и Армину пришлось отстранить телефон подальше от уха. — Что ты сделал? Кота подобрал? Ну племяш, ну выдал! — Так что с ветеринаром? Ханджи на том конце линии всё ещё восторгалась такому его поступку, но после-таки соизволила снизойти до ответа. — Ты завтра бери своего блохастого и вези сюда ко мне, ветеринар завтра приедет с осмотром. — А на удивленную реплику племянника уточнила: — Ну, он вроде как в женихи набивается, а я вроде как кручу хвостом. Цветами и конфетами ухаживания не принимаю, а принимаю бесплатными консультациями, так что привози. Только он у тебя там не бешеный? А то у меня же тут дети. Бешеным Эрен, вроде, не был. Во всяком случае, ушастая его голова работала, после случая с похищением белого пера, он два дня показывался из-за дивана только ночью, а на третий сел чуть поодаль от Эрвина, который теперь и не думал поворачиваться к этому засранцу спиной, состроил невинную морду и замурчал, переминая ковер лапами. Эрвин был великодушен и, кажется, простил. Переноски для кота у Армина, конечно же, не было. Он нашел свой старый рюкзак, сунул туда на всякий случай то самое полотенце, которым отогревал Эрена в первый вечер, а потом и самого кота. Тот смотрел оттуда со своим непередаваемым выражением ошалелой решительности на морде. Когда доктор Моблит Бернер, оказавшийся приятным молодым мужчиной с добрыми глазами и мягкой улыбкой, осматривал его, Эрен не издал ни звука, только дергал усами, когда пришло время померить температуру. — Хороший здоровый кот, — сказал ветеринар, завершив осмотр. — Обычный уличный бродяга, такие самые крепкие, и иммунитет у них дай Бог каждому. Недокормленный, конечно, страшно. Да верю, верю, что ещё хуже был. Откармливайте. И вот ещё что, надо привить, — он вручил Армину визитку с адресом и номером клиники, и ещё свою собственную, — это не дорого, а хлопот во много раз меньше, чем, если подхватит инфекцию. Приезжайте в любой день, а хотите, давайте встретимся у Ханджи на следующей неделе, я всё равно приеду проведать Нанабу. Ханджи рассмеялась, мол, какой хитрый, я ещё не приглашала, и водрузила на стол поднос с чайными чашками. В углу, за низкой загородкой лежала и сама Нанаба. Три пухлых выслоухих комка с короткими хвостами, — два золотистых, один потемней, — прижались крохотными ртами к её животу и вовсю обедали. Эрену запахло молоком. Что-то смутное всколыхнулось в памяти: теплый живот большой кошки, мелкие братья и сестры, так же точно тянущиеся вслепую к материнскому соску. Он шагнул раз, затем два. Огромный лабрадор по имени Майк поднял голову, готовясь оскалиться и пришибить наглеца одним коротким взмахом могучей лапы, но молодая кормящая мать приоткрыла глаза, посмотрела внимательно на этого ничейного худого ребенка и рыкнула что-то беззлобно, Майк послушно опустил голову обратно на лапы. Люди, допив чай и вдоволь наболтавшись, кинулись искать запропастившегося кота, и после долго ещё ахали, умиляясь, когда застали его в тесном семейном гнезде, куда допускалась только обожаемая хозяйка, да изредка, по её горячей просьбе, добрый и хорошо знакомый ветеринар. — Я зайду, — сказала Микаса. Не спрашивая, просто, как факт, и в то же время оставляя Армину возможность сказать что-нибудь вроде «я не дома» или «я тут немного простыл» или вовсе «ты совершенно не вовремя». Но он никогда не отказывал Микасе, Микаса знала это, потому и не тратила силы на вопросительные интонации. Она приехала через час, с огромным кремовым тортом, пакетом орехов и бутылкой белого вина. — Орехи командору, — сказала она, вручая Армину пакет. Она звала его какаду командором по какой-то совершенно неведомой причине, просто так, как будто само собой разумеющееся. Просто когда увидела его впервые и впервые услышала имя, сразу же сказала: «Так это же командор!», и Армин отчего-то не стал уточнять, что это всё значит и как это всё понимать. — Я снова свободна, — сказала она, когда съела два больших куска торта и взялась за третий, да Армин понял это и сам. Всяких раз, бросая очередного кандидата на роль спутника счастливой и долгой жизни — а бросала их всегда именно она сама, потому что не родился ещё на свет тот, кому достало бы смелости её отфутболить, — Микаса приезжала к своему старому и любимому другу с тортом из любимой кондитерской и восполняла душевные силы приятными и долгими разговорами. Так уж повелось ещё с тех пор, когда Армин жил с дедушкой, ещё со школьных времен. Ещё со времен, когда он сам был в неё восторженно влюблен и после ухода её весь вечер лежал в своей комнате, и не читалось ему, и не думалось, и даже дышалось с трудом. Но Армин не было бы Армином, если бы всё это не преодолел и не сохранил этих теплых, родственных почти отношений, Микаса же, похоже, ничего этого так и не заметила. Слишком была поглощена пожизненной своей любовной баталией с тем, кто ни грамма такой, как она, не заслуживал. Её вечный оппонент потом таращил на Армина свои зеленые, в пол-лица глазища, и орал, потому как от избытка эмоций спокойно говорить никак не получалось: «Она!.. Она!.. Я к ней по-человечески, а она опять со всей этой херней! Носки на меня натянула, пока я спал! Показалось, что я замерз и околел к херам! Просыпаюсь, ноги от пота, как в луже, сам под двумя одеялами, а она ещё потом в слёзы, какой я мудак, не ценю её заботы! Ну ты подумай какая, а!». Армин кивал и молчал, сочувственно похлопывая друга по плечу. На его памяти они расставались семь раз и семь раз сходились снова. В перерывах Микаса заводила романы, потом сама их заканчивала и со всей решимостью своего несгибаемого характера бросалась в тот же омут, а Эрен, измучившись и намаявшись, к тому времени уже пару месяцев как отчаянно её ждал. Но вскоре всё начиналось снова. Однажды он так истосковался, что внезапно оказавшуюся в его доме крольчиху назвал в честь этой вечной своей трагической и непримиримой любви. Микаса тогда оценила — расколотила четыре тарелки, оскорбилась и сказала, что ноги её в доме Эрена не будет, пока там живет это существо. Это что за намеки вообще такие? Крольчиху её именем назвать! Себя-то видел? Но в период следующего примирения Микасы очень подружились и Микаса-девушка, съезжая, даже пыталась забрать с собой Микасу-кролика, но тут уж Эрен встал насмерть и не позволил. — Даже и не думай, что я вернусь к нему опять, — говорила Микаса, отрезая четвертый кусок. — Не на этой неделе точно. Эрвин, сидевший на спинке дивана за её плечом, согласно покивал и пригладил клювом её шелковые черные волосы. После забеспокоился вдруг, развернулся, наклонился и сунулся за диван. За диваном что-то зашуршало. — Эр-р-рен! — сказал попугай. — Эр-р-рен! Безобр-р-разие! Армин, смущенный, сунул за диван руку и достал шуршащий конфетный фантик, вслед за фантиком вышел подросший коричневый в редких светлых полосах кот. — Затащил, видимо. Бывает. Микаса ошарашено смотрела то на Армина, то на кота, потом обернулась к попугаю. — Как ты его назвал? — Эр-р-рен, — с удовольствием проговорил попугай. — Мир-р-р! Титан! — Да я… — Армин одной рукой почесал в затылке, другой подхватил кота и принялся оправдываться, мол, нашел, холодно было, снег, принес, а потом… и так далее. — Он шумный такой, активный, упертый, как баран, честное слово. Ещё и глаза зеленые. Ну и буква «р» есть, Эрвину говорить проще. Микаса протянула обе руки, и Армин, замешкавшись, передал кота ей. Тот посмотрел внимательно и вдруг закрутился на её коленях, промял лапами, не выпуская когтей, ноги сквозь синие джинсы и улегся, свернувшись клубком, как и положено всякому порядочному коту. — Отдашь? — спросила Микаса шепотом. — Уже твой, — так же тихо ответил Армин, забирая себе её отрезанный уже четвертый кусок торта. Ей он, кажется, больше не нужен.