Maelstrom

Макс Колфилд. Так зовут его личное наказание. Карма. Вот так будет правильнее. Макс-гребаная-мать-ее-карма. Закон воздаяния в действии. Когда он видит ее впервые, она почему-то завораживает его. Первые полторы секунды он как дебил пялится на ее тонкую шею, светлые волосы, которые рамкой золотятся под прожекторами как нимб. Прожекторы освещают какую-то бесполезную рекламу в магазине, но сейчас и здесь они — идеальная сцена для гребаной Колфилд, они заливают ее с ног до головы теплым цветом, превращая в идеальную модель для фотографии. Полторы секунды. Затем она врезается в него, громко и с шумным Чвак! , и по его любимой майке расплывается большое липкое пятно от мороженого, которое было в ее руках, а теперь нет. Дерьмо. Ему хочется заорать — разуй глаза, дура безмозглая. Куда ты прешь! Но он только отталкивает ее в сторону, отворачивается от больших и испуганных глаз, громкая музыка забивает ее сбивчивые тихие извинения, да и нахуй. Это была его любимая майка, она стоила больше чем все, что было на той идиотке вместе с ее дурацким мороженым, а теперь она безнадежно испорчена. Как и настроение. Как и весь день. Поэтому Нейтан заворачивается и уходит. По дороге он остервенело пинает мусорные баки, слишком высокий тротуар, слишком большие деревья на его пути, но чувство какого-то глобального и всепоглощающего невезения, смешанного с ощущением, будто его унизили, а теперь смеются и показывают пальцем, становится больше. Оно поднимается к самому горлу как пробка в бутылке вина и не дает дышать. Никто не шутит над Прескоттами. Не смеет смеяться. Люди боятся даже глянуть в его сторону, а теперь какая-то дура с мороженым превращает его в полного идиота. Дома он яростно выдирается из внезапно ставшей такой тесной рубашки, сбрасывает с себя испорченную мороженым майку и отфутболивает в угол к кровати. Он подумывает о том, чтобы пинком послать туда и что-нибудь еще, только поувесистее, например, сумку, или стул, но сдерживается. В конце концов, одна единственная испорченная вещь не стоит его злости. Просто он испортит ей жизнь. Вот это будет честно — майка взамен на жизнь. Никто не смеет шутить с Нейтаном Прескоттом — смотрит он на свое отражение в зеркале, но оно кажется ему таким ничтожным и безнадежно-пустым, как оболочка от куколки, из которой должна появиться бабочка, хотя Нейтан отлично знает, что бабочки там нет. Ничего там нет. Кроме громкой фамилии Прескотт. Когда он возвращается из душа и наощупь добирается до постели, валится сверху, запах теплой ванили и шоколада, исходящий от скомканной майки, удушливой волной накрывает его и обволакивает все тело, забирается в ноздри, цепляется за волосы и настигает его даже под одеялом. Нейтан ворочается, ему тесно, ему жарко, ему слишком хорошо, или слишком плохо, он даже не в состоянии понять это, а поэтому он сдергивает штаны и обхватывает пальцами член, двигая вверх-вниз, отчаянно стараясь не думать ни о чем, но не может, потому что перед ним даже под закрытыми веками плавает образ обернувшейся к нему и светящейся под лучами ненастоящих солнц-прожекторов Макс. Макс. Макс с ее неровно обрезанными концами волос. Худенькая девушка с фотоаппаратом, которая умеет смотреть только через затвор. Он представляет ее снова врезающуюся в него, но в этот раз он успевает перехватить ее руку и вытянуть наверх и назад, и теперь она прижимается к нему в странной-изогнутой позе, то самое мороженое, что не попадает на его одежду, теперь остается капельками на ее щеке. Он даже представляет, как слизывает их, и ему становится почти нестерпимо-хорошо. Он представляет ее связанной, как девушки на его любимых фотографиях. Она как запутавшаяся в сетях паука несчастная бабочка, но вместе с тем наконец — он чувствует это, чувствует всей кожей, всем своим тяжелеющим перед оргазмом телом — что она на своем месте. Все на своем месте. Завтра, думает он потом, отстраненно пялясь в потолок и пытаясь успокоить рвущееся из груди сердце, завтра нужно придумать, что бы сделать с Колфилд. Потому что, как ему кажется, ей это тоже необходимо.

***

Любимое занятие Нейтана — охота, и в этом он настоящий мастер. Он знает, что именно ему нужно от Колфилд, поэтому начинает издалека. Люди удивительно словоохотливы, когда дело доходит до денег или личных интересов, и скоро он знает практически все о ней, а еще нарушает образовавшийся вокруг нее круг друзей с помощью своей личной магии — запугивания. — Я тебе помогу, — хмыкает Виктория, задумчиво теребя свои коротко-остриженные, по последней моде, волосы. — Меня эта дура, носящаяся со своим ломаным полароидом, бесит. Так и подмывает что-нибудь ей сделать. Она не говорит, что именно, но Нейтан отлично знает, на что способна Королева сплетен и лжи Блэквелла, он помнит все выходки Виктории и травлю тех, кто ей не понравился. И помнит, что случается с ними в Проявочной. Но в этот раз все иначе. Колфилд его жертва. — Просто постарайся сделать так, чтобы к ней вообще никто не подходил, — бросает он безучастным тоном, а внутри все разворачивается и переплетается от желания остаться с ней наедине.

***

Через несколько дней вокруг Колфилд образовывается купол безучастности, однако ее это, кажется, совершенно не волнует. Нейтан с каким-то особенным раздражением наблюдает за тем, как она гуляет по городку с музыкой в ушах и никак не интересуется людьми, которые и сами держатся от нее подальше. Она фотографирует всех и вся, включая идиотских белок и птиц, и Нейтан впервые понимает, что он ревнует. Он ревнует даже к этим безмозглым белкам, потому что Колфилд все равно даже ни разу не пытается взглянуть на него, того, кто стал причиной кольца отчуждения, сжавшегося вокруг нее. Он даже покупает телефон, первый попавшийся, и посматривает на него, еле сдерживаясь, чтобы не написать ей что-нибудь отвратительное. Потому что, он знает, иначе она не поймет, что это от него. Хотя у Нейтана даже нет ее номера, а за этим нужно к Вики. Остается только следить за Макс. Хотя в том, чтобы следить за Колфилд, нет ничего сложного. Она просто не смотрит по сторонам, она не смотрит себе под ноги, единственное, куда она вообще смотрит — это в объектив своего раздолбанного полароида, заклеенного, чтобы не развалился, простым скотчем. Посмотри на меня, думает он.Смотри. Твою мать, Колфилд, я ношу красную куртку, которую можно заметить из космоса, какого черта ты не обращаешь на меня внимание?! Я — твоя самая большая проблема сейчас! Но это ее не волнует.

***

Ему нужно что-то особенное, и Нейтан покупает пистолет у крашеной в синий цвет сучки. Она берет деньги и клянется, что отдаст оружие сразу же, хотя пистолета все еще нет. Прайс, ее зовут Прайс, помнит Нейтан. Та самая, которая постоянно тусила с Рэйчел. Ее следовало бы застрелить первой, потому что никто на свете не рискнет обдуривать Прескоттов. Нейтан не знает, что будет делать с Макс, когда она попадется ему в руки. Ему представляется, как он возьмет в руки пистолет и прижмет холодный ствол к виску Колфилд, а затем посмотрит ей в глаза. Больше всего на свете он хочет, чтобы она увидела его таким, какой он есть, настоящий, на самом деле.

***

Прайс притаскивает пистолет прямиком в академию, заявившись туда так, будто она тут самая лучшая ученица, хорошо, что хотя бы свои разноцветные волосы шапкой прикрывает, иначе ее бы точно поймал ебучий Мэдсен, который вечно лезет куда не просят. Этот пистолет совсем не то, что он просил, такое ржавое барахло можно прикупить и в комиссионке и не за ту тучу бабла, которое он отвалил, поэтому Нейтан тащит эту синеволосую сучку в женский туалет на первом этаже, чтобы разобраться. — Ну и что ты сделаешь, Прескотт? А? — кидается на него Прайс, как будто это он виноват во всем, — пожалуешься богатеньким родителям? А нет, они же явно не знают, для чего тебе пистолет, может, это их ты собрался пристрелить одним прекрасным днем, например, завтра? Но ты же у нас богатенький мальчик, так что достань-ка мне еще столько же, и я никому не скажу, зачем тебе пистолет. Ей нужны деньги. Эта гребаная сука собралась его шантажировать. Все идет не так, как надо. В голове внезапно вспыхивает тупая боль, она медленно дробит его мозг на мелкие части, и Нейтан готов пристрелить эту стерву прямо сейчас, только бы она замолчала. Он не знает, откуда эта боль. Он травился наркотой, частенько получал по голове в драках, но такого никогда не было. Пальцы, дрожа сжимаются на рукоятке пистолета, и нажимают на курок. Последнее, что он помнит, как его голова превращается в единую пульсирующую рану. Он видит ураган. Он видит громаднейший в своей жизни водоворот, разворачивающий неповоротливое зыбкое тело перед маяком, грозя разорвать землю и разметать здание по кирпичику, а на самом краю обрыва стоит Колфилд и смотрит на начинающийся шторм. Нейтан держится за дерево, и оно спасает его от летящих навстречу обломков, веток и камней, он кричит ей, кричит изо всех сил, чтобы предупредить, но неважно, насколько бы сильно он не старался позвать ее, Макс все равно не поворачивается. Она просто не видит его. Он тут так и сдохнет, а она не увидит его, понимает он. А затем все тонет в темноте. Когда он приходит в себя, то помнит все до мельчайшей подробности, и то, как орал в лицо этой Прайс, что убьет ее, и как нажал на курок, но вот она стоит перед ним, живая. Ее отражение дробится в зеркалах над умывальниками, и мир становится похожим на какой-то нереалистичный кошмар. И как в каком-то дешевом ужастике начинает звенеть пожарная тревога, на которую обязательно сбегутся все, кому не лень, а он здесь с пистолетом. — Не смей до меня дотрагиваться! — Прайс сбрасывает его руки со своего горла, отталкивает и сбегает. Еще бы, ее уже исключили из академии, и тут ей запрещено появляться. А если припомнить, кто тут глава охраны — ее отчим, тот еще мудак, то пара косяков, которые у Хлои всегда с собой, его совсем не порадуют. Когда Нейтан падает на пол, это действует на него не хуже отрезвляющей пощечины. Пол холодный. Мокрый. А Прайс жива. Он выстрелил в нее и видел дыру в ее груди, но она жива. Хотя это не самое страшное. Пистолет все еще у него в руке, а через несколько минут здесь будет охранник и с ним еще с десяток зевак. Мне это показалось, вот и все, говорит себе Нейтан, но ему так совсем не кажется. У Нейтана секунд пять, не больше, чтобы собраться и свалить отсюда, и он неловко встает, стряхивая с подошвы ботинок какие-то обрывки фотографии. — Гребаная Прайс, — шепчет он себе под нос, — вот же гребаная мать твою Прайс! Его отражение в зеркале все еще корчится, сминаясь и выгибаясь, но сейчас Нейтан его даже не видит. Перед его глазами все еще стоит тот ураган, заворачивающийся в воронку вверху, и Макс Колфилд на самом краю обрыва.