Он не знает, что происходит, только то, что эта чертова Макс Колфилд каким-то образом влияет на этот мир.
Нейтан чувствует себя расшатанным осколком зуба во рту, на который постоянно напарывается язык, до боли, до крови. Или ранкой, которую хочется расчесать. Потому что даже если притвориться, что все в порядке, мир таким не становится.
После приличной дозы он валится на свою постель с грязными ботинками, он хохочет, захлебываясь, потому что ему в самом деле смешно. Ему смешно до истерики, и когда он, сам того не заметив, начинает плакать, с его лица все равно не сходит идиотская улыбка.
Он видит перед собой ненастоящую Колфилд. Макс. Она наклоняется к нему сверху и дотрагивается невесомыми пальцами до его лба, до скул, проводит по тонкой линии носа, а затем целует его.
Ее не существует, но ее присутствие настолько реально, что он готов прозакладывать все свои запасы порошка, лишь бы это только никогда не кончалось.
Он не знает, почему она тут, но если она пришла, значит, так надо. Он не знает, зачем придумывает ее такую, спокойную и немножко отстраненную, но очень уязвимую с ее тонкими руками, которые ему хочется заломать и стиснуть до синяков на косточках запястий, или может просто поцеловать в ответ.
От раскуренного косяка идет вверх тонкая струйка сладковатого до тошнотворности дымка. Ему хочется затянуться еще раз, чтобы эта Макс,
его Макс с ее прохладной кожей и почти невесомой улыбкой легла сверху.
Головная боль накатывает и уходит как волны, она раскачивает его неподвижное и такое тяжелое тело, затапливая изнутри. Она расходится огнем от головы, от висков, от бешено-бьющихся жилок на них, но эта боль — все, что у него есть. Только так он понимает, что еще жив. Обкуренный до усрачки, не в состоянии даже пошевелить рукой, он лежит на постели, которая внезапно превращается в песок.
Мокрый и холодный песок. Под набегающими волнами, которые лижут его пальцы, щекоча. Нейтан делает усилие и садится. Его одежда промокла насквозь, но сейчас это интересует его меньше всего, потому что внезапно Нейтан обнаруживает себя на пляже.
Это общественный пляж Аркадии Бэй, но сейчас на мокром песке ровными рядами лежат вытянувшиеся киты. Мертвые киты, с их лоснящимися в закатном солнце темно-серыми шкурами, с раскрытыми пастями, они все повернуты к нему, будто хотят сказать что-то, или защитить, окружив плотным рядом с обеих сторон.
Его Макс стоит у самой воды, она смотрит и смотрит куда-то, так пристально, будто пытается найти что-то, тревожащее ее. Ее вытянутая рука показывает куда-то в закат.
— Что там? — голос не слушается Нейтана, хрупкий, осипший, после истеричного смеха взахлеб, сорванный и ломкий. — Эй, Колфилд, — он все никак не может заставить себя обратиться к ней по имени, хотя это
его Макс, — что там такое?
Его голос дрожит так, будто ему и самому страшно. Может, это так и есть. Нейтан не знает.
Макс поворачивается к нему, прикрывая ладонью козырьком глаза, она смотрит на него так, словно не видит. Не может разглядеть в ровно-выложенной цепочке из мертвых туш китов одного-единственного человека.
— Так мало времени. Осталось совсем мало времени, — наконец произносит она, но так, как если бы не обращалась ни к кому.
— О чем ты? — срывается таки Нейтан. Внезапно он чувствует себя больше китом, чем человеком. То, что он еще жив — это какая-то досадная ошибка, мелкое недоразумение, которое будет исправлено. И тогда он вытянется рядом со своими собратьями на холодном песке, вдохнув в последний раз. — Какое мать его время, Колфилд?! О чем ты?
Она снова указывает на что-то в воде, и в этот раз Нейтан видит. Это водоворот, гигантская воронка, закручивающаяся внутрь, она расползается все больше и больше, как пятно гнили, она выгибается и бурлит, меняя движение, пока не начинает подниматься в небо.
— Мы все в этом виноваты, — шепчет Макс, и ее лицо белеет, выцветая, превращаясь в прозрачное видение. — Все.
И Нейтан просыпается.
***
Когда он выбирается из комнаты в душевые, чтобы хотя бы сполоснуть грязное от пота лицо, по пути туда его ловит Виктория. Ее здесь в такое время, а уже далеко за время посещения, быть не должно, но Чейз это никогда не волновало. Несмотря на свою супер-способность превращать всю окружающую ее реальность в подобие звездного и пафосного реалити-шоу, она умеет становиться невидимой, когда захочет.
— Я должна предупредить тебя, — она стоит у двери в мужские душевые, скрестив руки на груди. Ее маленький силуэт в тени кажется совсем незаметным. — Эта идиотка Колфилд растрепала по секрету всему общежитию, что у тебя есть пистолет. Не знаю, как у тебя с головой, Прескотт, а вот мне вылетать из академии в первый месяц учебы неохота. Поэтому припрячь его поглубже, не провоцируй нашу охрану.
— И что еще она сказала? — Нейтану кажется, будто он окаменел и сейчас треснет, рассыпаясь на кусочки. Про пистолет знал он, та синеволосая сучка и все. Чтобы сложить все кусочки паззла, много времени не требуется. Женский туалет, обрывки фотографии, внезапная головная боль вблизи от Колфилд. Ах да, еще сирена, которую врубили именно там же, в этом самом туалете.
Она была там. Чертова Колфилд была там. Она видела, как он угрожал той Прайс.
— Что ты псих. Тебя это удивляет? — даже в полумраке видно, как иронично поднимается на ее прекрасном личике бровь. — Но я предупредила, — Виктория отталкивается от стены, готовая уйти. — Если нам нужен Вортекс, мы не можем рисковать. Никаким образом. Один раз мы уже поплатились, помнишь? Больше этого не должно повториться.
Когда она исчезает за углом, Нейтан вздрагивает. О да. Он помнит. Он прекрасно помнит все. Он помнит Рейчел.
***
Итак, он снова садится за стол и раскладывает пасьянс из черно-белых фотоснимков — веревки и причудливо-изогнувшиеся женские фигуры, а затем составляет из них нечто наподобие солнца с расходящимися в стороны лучиками, Колфилд.
Пистолет мысленно отправляется в верхний угол вместе с какой-то фотографией, она все видела. Она видела Нейтана в туалете, она же нажала на сирену, но не стала доносить директору. Боится? Или знает, что все, до последней уборщицы в бассейне куплены семьей Прескоттов? То, что она не побоялась растрепать кому-то в своем общежитии, говорит совсем не о том, что она боится. О нет, Колфилд не боится.
Тогда что?
Справа Нейтан оставляет водоворот и китов, а еще
его Макс, которая внезапно кажется частью этой мозаики, причем очень важной.
Ее разорванный фотоснимок в туалете.
Головная боль и видения.
Все так или иначе сходится в центр, к ней, к Колфилд, которая знает чуточку больше, чем все.
Знает ли?
Как бы ни хотелось сейчас раскурить еще косяк, но Нейтан сдерживается. Ему нужно понять, как все работает. Пожалуй, самое дело проследить за Колфилд вблизи. Совсем вблизи.
Он выбирает бесшумные кеды на самой мягкой подошве, темную одежду, напоминая себе не чертового наркомана со стажем, который планирует забраться в женское общежитие в одну нужную комнату на втором этаже, а хренового спасителя мира.
— Ну нахуй, — Нейтан все же решает затянуться разок напоследок перед выходом, потому что это успокаивает. Он смотрит на себя в зеркало. Он готов? Да нихрена.
Киты ждут его. Гребаные мертвые киты. И если он не поторопится, то займет место в их стройном ряду.
