Maelstrom

Весь путь до женского общежития Нейтан не помнит. Его выворачивает себе под ноги еще на подходах к зданию, как раз возле таблички с никому не интересной цитатой. — Блять! — смотрит он на свои забрызганные кеды, но вот нагнуться и вытереть их он не в состоянии, потому что его скручивает новый приступ боли. Боль еще можно назвать терпимой, потому что он умудряется выпрямиться и добраться до ближайшей скамейки. И там, под неработающим фонарем, судорожно хватая сухими губами воздух, он пытается восстановить дыхание, одновременно нашаривая в кармане джинсов платок. — Какого блять черта творится?! — хотя это вопрос в воздух. Он сам не знает ответа на этот вопрос. Это не дурь так на него повлияла. Даже после порошка он помнит, что делал, ну ладно, помнил. Нееет, это совсем не дурь. Нейтан поднимает глаза к окну Колфилд, но посреди ровных и бьющих по глазам светом прямоугольников, ее окно — единственное, где не включена лампа. Темное пятно, притягивающее взгляд своим отсутствием посреди ярких квадратиков картонного домика. Ничего. Ничерта. Колфилд там нет. И Нейтан откуда-то знает это. Прекрасно знает. Киты. Это было до китов, вспоминает он. И память услужливо подсовывает ему другую картинку. Колфилд. Так близко. Он держит ее за шею, пытаясь придушить. Она кричит, пытаясь освободиться. Это не его Макс, эта другая, настоящая. От злости ее веснушки на переносице побелели, а в глазах ярость. Чуть раньше? Она говорит ему, что видела, как он угрожал той сучке, продавшей дерьмовый пистолет. Она видела, как он пытался застрелить Прайс. Нет. Еще назад. Память — это всего лишь нагромождение поступков, выстроенное в правильной последовательности. Колфилд и Грэхем стоят на парковке. Гребаный Грэхем, какого он делает рядом с его Макс? Этого не было в его сценарии. Этого гика вообще не должно было быть рядом. Нейтан помнит раздражение, медленно закипающее внутри него. Оно похоже на непрестанный шум на заднем плане, заставляющий нервно и методично щелкать суставами пальцев, как будто это сможет успокоить его. Он барабанит пальцами по рулю, а затем не выдерживает и заводит двигатель. Он хватает Макс за руку, та вырывается с яростным упорством, которого он вовсе не ожидал. Он хватает ее за горло, пальцами он впивается в ее горло так, будто от этого зависит вся его жизнь. Ему смертельно нужно ее подчинить. Сначала это, а затем понять, что она делает. Нет. Назад. Назад. Назад. Колфилд говорит с Грэхемом, затем закусывает губу — Нейтан видит это даже с другого конца парковки, потому что его взгляд прикован к ее чуть влажным зубам, и он представляет, как с удовольствием вопьется в ее рот — и поднимает руку. Внезапно в голове Нейтана начинает шуметь с утроенной силой. Кровь стучит по жилам так громко, будто бьет колокол. И все застывает. Все. Нейтан застывает вместе с миром, как будто он под кайфом. Застывает его дыхание. Биение сердца, моргание ресниц, он не может пошевелиться, глядя, как Макс Колфилд отматывает время назад. Она стоит с поднятой рукой, как в его полусне — полу-галлюцинации, а вокруг нее дрожит воздух, разворачиваясь в обратном направлении. Грэхем отшагивает назад, взмахивает руками, опирается телом на подержанную развалюху, которая выглядит так, будто приехала прямиком со свалки. Мгновение и все заканчивается. Боль в голове притихает, словно ее вывернули как какую-то ручку приемника до приемлемых трех вместо десяти. Мир снова обретает свою реальность и свой ход. Макс Колфилд снова разговаривает с Уорреном Грэхемом, который стопроцентно, и Нейтан готов отдать руку на отсечение, нихрена не помнит из того, что было. Вот так, именно так тогда в туалете он застрелил тут синеволосую, именно так она осталась жива. Гребаная Колфилд просто отмотала время и врубила сирену. Гребаная Колфилд спасла его задницу, хоть ее никто и не просил. Голова кружится, и перед глазами летают кровавые мухи вперемешку с мертвыми китами, которые лежат выброшенными и забытыми на мокром песке, только они уже пригрели для него местечко, потому что он должен быть там, и Колфилд с ее перемоткой позаботилась об этом. Нейтану хочется выскочить из машины и схватить ее за горло и трясти, трясти, трясти, пока она не посинеет, пока не задохнется, пока не перестанет. Он не знает, как еще прекратить боль в голове, поэтому не выдерживает и заводит двигатель. Нет, вперед, вперед, вперед, Нейтан знает, что там будет. Макс станет вырываться, яростно, молотя кулаками по его плечам, спине, куда дотянется, а затем ногтями до крови расцарапает его щеку. Это единственное, чего ей не стоило делать, потому что это напоминает ему о Рэйчел. Вот почему ее сейчас нет в своей комнате. Она с той синеволосой сучкой. Хлоей Прайс. Гребаной наркоманистой сучкой, которая подлизывалась к Рэйчел, воображая ее идеальной. О да, Эмбер — идеальная девушка года. Виктория бы надорвалась со смеха, если услышала. Уж кем-кем, а идеальной Рэйчел никогда не была, и он это ооочень хорошо знал.

***

Комната Колфилд кажется ему какой-то совершенно-незамысловатой и обычной. И пустой. Как будто сброшенная кожа, она хранит запах Макс в одежде, отпечаток ее тела на постели, осколки дыхания на кружке с недопитым чаем у ноута. Но Макс здесь нет, и это кажется ему совсем неправильным. Подперев для верности стулом дверь, чтобы никто не сумел войти, Нейтан включает фонарики над постелью, чтобы рассмотреть ее стену воспоминаний. У каждого она есть. Нейтан хранит там изображения безликих черно-белых тел, причудливо изогнутых в различных позах. Обезличенные, они словно говорят — мы видим тебя, хоть у нас нет глаз. Мы видим тебя таким, какой ты есть. У Колдфилд там она и ее кусочки жизни. Там много Макс, разной Макс, там частички ее души, и Нейтан не может удержаться, чтобы не залезть с ногами на кровать, пододвигаясь поближе, практически утыкаясь носом в снимки, и вдыхает запах ее прошлого. Но еще больше ему хочется все испортить, испортить эту великолепную и извращенную — потому что в ней ему нет места — идиллию. Когда он уже заканчивает выводить кроваво-красную надпись на стене, как раз на снимках Макс, и так она обязательно его заметит и все правильно поймет, его телефон в заднем кармане начинает вибрировать. С неизвестного номера приходит сообщение: «В Проявочной новая игрушка, детка. И не забудь голубенькие. Чмоки.» Он знает, от кого это. И уже предвкушает ожидающее его веселье. Пора немножко расслабиться. Нейтан с сожалением в последний раз забирается в кровать Колфилд, уткнувшись лицом в ее подушку, от которой до сих пор пахнет ее шампунем, удовлетворенно окидывает взглядом оставленную им надпись, и, поддавшись внезапному порыву, срывает со стенки одну из фотографий Макс, удачно не попавшую под его руку, а затем прячет в кармане, рядом с телефоном. Она как залог его спокойствия. Того, что Макс, его Макс, никуда не денется. За ним хлопает дверь, а на стене остается надпись: Я пришел за тобой.