Maelstrom

Некоторые мудаки всерьез считают, что наркотики позволяют расслабиться и отключиться. Типа дунул и вколол — и отвалился, небо в алмазах, реальность корчится, выворачиваясь наизнанку, а потом блаженная пустота. Нихрена. Кому это вообще надо — отключаться. Нейтан знает добрую сотню способов дойти до грани, но остаться в сознании. Выжать все из обдолбанного тела и все же быть в состоянии пошевелить руками. Он в этом профи. Поэтому он готовит две дозы. Одну, себе, он тут же вкалывает в сгиб локтя, придерживая зубами рукав наподобие жгута. Он умеет колоть так, чтобы не осталось следа. Теперь у него еще пара минут до первого прихода, а там нужно догнаться колесиками. Он стоит, скорчившись над стеклянным столиком, на котором разбросаны ключи, мобила, какие-то фантики, презервативы, и среди них замечает фотографию Колфилд. Фотография Колфилд все это время кочует с ним, из общежития до общежития, от Фрэнка и до дискотеки, а затем в Проявочную, и Нейтану с каждой минутой она кажется все более и более важной. Как якорь, за который он зацепился, она удерживает его в реальности. Макс, его маленькая Максин с ее тонкой шеей и спокойным и чуть отстраненным взглядом, смотрит с фотографии так, будто она видит его. Ему еще нужно настроить оборудование, но Нейтан не может оторваться от взгляда, который спеленывает его, как муху в паутине, и не дает двинуться. Она видит его насквозь. Всю его дерьмовую натуру. И все равно не исчезает. Приход похож на зудящее пятно на коже, которое обязательно нужно расчесать, иначе умрешь. Или на состояние кислородного опьянения. И поэтому Нейтан все же заставляет себя сделать шаг, другой, назад, подальше от стремительно раздувающегося в черную грушу дивана, но не может выпустить из стиснутых пальцев глянцевый квадратик, от которого пахнет Макс, ее шампунем, ее кожей, ее спокойствием. Где-то в глубине бункера щелкают замки, и это значит, что шоу начинается. Нейтан берет вторую дозу, предназначенную совсем не для него, и начинает расстегивать ремень на джинсах.

***

Он помнит, как впервые трахал Рэйчел. Суку Рэйчел, какой он ее помнит. Он помнит тот вечер, превратившийся в настоящий кошмар. Они вваливаются вдвоем, схватившись, как будто боятся, что без помощи друг друга не смогут сделать и шага, чтобы не свалиться. Виктория пьяна в стельку и ржет, она задевает ногой подпорку штатива, и тот валится с громким шумом, утаскивая за собой все остальное оборудование. — Мы так скучали по тебе, котик, — сообщает не менее пьяная Рэйчел, протягивая «ко-о-о-отик» так противно, что Нейтану хочется вмазать ей в лицо. — Дурь осталась? Нейтан валяется на диване с расстегнутыми джинсами и дрочит, старательно, насколько это возможно после порошка, от которого наступает дикий приход, вернее, дрочил. Эти две сучки знают, как и когда появиться, чтобы обломать ему весь кайф. — Пошли, я знаю, где она лежит, — Виктория подмигивает Нейтану, который даже не старается прикрыться, она видела его всего и не раз, — не будем мешаться. — Она пьяно хихикает и пытается отцепиться от Рэйчел, ей это удается, и ее неверные ломкие шаги затихают в соседней комнате. Но Рэйчел не собирается уходить. Она падает на диван, который уже занят Нейтаном, и закидывает ноги на стол, дотягивается до разбросанных по стеклянной поверхности черно-белых снимков, внимательно — насколько это позволяет расфокусированное зрение — рассматривает связанных безликих девушек. — Миленько, — она берется за следующую фотографию, там боль и удовольствие, смешанные пополам, взболтанные в сумасшедший коктейль. И это единственный способ для него, другие его организм отторгает. — Не думала, что тебя это так заводит, — она улыбается, и ее рука ложится поверх его на член, помогая. — Иди нахуй, Эмбер, — скидывает ее руку Нейтан и продолжает дрочить, вернее, пытается, потому что она мешает ему. Она пытается взять над ним контроль, а это его выводит из себя, даже под кайфом. — Если не прекратишь, я тебя сейчас свяжу и выебу. — Как будто это меня пугает. Через несколько мгновений она лежит уже ничком на столе, посреди небрежно разбросанных фотографий, с заломанными руками, но все равно пытается смеяться. Она смеется так, будто он — самое уродливое ничтожество на земле, хохочет, захлебываясь, пока Нейтан не засовывает ей в рот платок. Он готов засунуть туда еще и свой ботинок, только бы она заткнулась. Ему нужно пять секунд, чтобы надорвать презерватив, а потом вставить Рэйчел, с такой силой, что та наконец затыкается, а в ее глазах появляется первый, еще крохотный отблеск боли. Он трахает Рэйчел, сильнее и сильнее, само ощущение того, что она в полной его власти, беспомощная и испытывающая страх, тихо стонущая под импровизированным кляпом, заводит его еще больше. — Я что-то пропустила? — слышится позади пьяный голос Виктории. Та тянет гласные, потому что уже немного под кайфом, самую малость, но Нейтан даже не оборачивается. Ей похуй на весь мир. Ему слишком хорошо. — Оуууу, — и Виктория слегка шатаясь подходит к упавшему оборудованию, берет оттуда цифровик Нейтана и начинает снимать. Щелчок, вспышка. Щелчок, вспышка. Щелчок, вспышка. Все это взрывается в пустой голове Нейтана фейерверками, одной рукой он стискивает заведенные назад запястья Рэйчел что есть силы, до белых отметин, ему даже не надо представлять веревки на ее шее, и он кончает, стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть, потому что удовольствие сейчас вот-вот превратится в нестерпимую боль. Он отпускает Рэйчел и опускается одним махом на диван, опустошенный, свободный и понимает, что ему никогда еще не было так хорошо. В ушах до сих пор звенит, а мир странно выгибается ему навстречу, оплывая по краям, а по крови разбегается наслаждение. Но тут Рэйчел приподнимается со столика, смахивая на пол фотографии, она выплевывает платок, и ее пунцовое лицо странно кривится, сминаясь как бумага, а потом она начинает смеяться. Взахлеб. Она ржет над ним как ненормальная, как будто у нее истерика, она продолжает смеяться до тех пор, пока Виктория не подает ей зажженный косячок. Нейтану хочется зарядить ей в лицо, бить, пока она не заткнется, пока он не выбьет ей пару зубов из окровавленного рта, но он просто молчаливо протягивает руку за косяком. Он ненавидит Рэйчел. Он ненавидит эту суку, но это не значит, что он не оттрахал бы ее еще пару раз. Виктория хлопается на диван рядом с ними и передает фотоаппарат: — Мы должны это повторить. Мы обязательно должны это повторить, потому что это охуенно. — Тогда в следующий раз эта сучка будет молчать. Тебе ясно? — толкает все еще улыбающуюся Рэйчел в бок локтем Нейтан. Ему нужна другая жертва. Молчаливая. Покорная. Та, что увидит его настоящего и примет таким, какой он есть. — Конечно, котик. Как скажешь. — вскидывает Эмбер большие пальцы в знаке одобрения.

***

Нейтану нравится беспомощность. Он вспоминает проткнувшее внутри него ребро и невозможность даже сделать нормальный вдох. Он помнит это ощущение, когда нельзя пошевелить и пальцем, потому что это может тебя прикончить. Он помнит удачно попавшуюся ему бутылку с каким-то сильным дерьмом, которое притупило часть боли, сделав его каким-то бессмертным героем своей собственной идиотской игры. И помнит привкус металлической крови во рту, когда он прокусил себе язык, чтобы не орать и не стонать. Прескотты не чувствуют боли. Ему все равно до первой части того балета, который устраивает Виктория со своим фотоаппаратом, носясь рядом со связанной и в отключке девушкой. Это ее личные закидоны, гребаная она любительница унижать других. Ему больше нравится другая половина. Когда он берет в одну руку шприц, в другую жгут, аккуратно вводит в руку девушки адреналин, смешанный с метом, и та просыпается ото своего благословенного сна спящей красавицы. Нейтан наматывает ее волосы на свою руку и проводит по лицу, наслаждаясь этим спокойствием и отстраненностью. Она сейчас так похожа на Макс, и ему несложно представить Макс на ее месте. Он трахает безвольное тело под равномерные щелк-щелк на заднем плане и думает — а с распущенными волосами Кейт Марш все-таки милашка.