Maelstrom

Как отличить реальность от выдумки, когда они становятся неразличимо похожими? Ответ — никак. Нужно просто принять это как данность и наслаждаться. Это и делает Нейтан. Он стоит в темной и душной раздевалке, прижав Колфилд к стене рядом со шкафчиками, всем телом навалившись на нее и блокируя любую возможность двинуться. Под его весом Макс напоминает тонкую веточку, готовую сломаться от любого неосторожного движения. Ее худенькие руки, взятые в замок его ладони, похолодели, наверняка до них уже не доходит кровь. Как жаль, что он может видеть только ее спину, хотя и отсюда открывается прекрасный вид — белая прохладноватая кожа, выступающие позвонки, которые хочется погладить пальцами, один за другим, спускаясь вниз, тонкая шея, за которую можно взяться, обхватить одной ладонью и сжать, перекрывая доступ кислорода. Это абсолютная власть, полный контроль над нею, который так будоражит Нейтана. И даже тот факт, что его руки заняты тем, что удерживают ее от побега, не сильно портят картину. Для такого и нужны веревки и кляпы. Что-что, а вот стоящий колом член Нейтана, в данный момент упирающийся ей в спину, Колфилд уже должна была почувствовать, вот поэтому она так напряжена, поэтому сгорбилась и застыла. Ну что ж, с этим он ничего поделать не может. Желание взять ее и присвоить, целиком и полностью, не подчиняется разуму. Оно вообще уже ничему не подчиняется. — Слушай, Колфилд, — Нейтану приходится наклоняться вперед, чтобы достать до ее уха, и тем самым еще сильнее вжимаясь в ее тело, — я скажу один раз и больше не стану повторять. В твоих интересах запомнить все с первой блядской попытки. Кивни, если поняла, — он все еще не снимает руку с ее рта, боится. Но Колфилд молча кивает и снова застывает, она не оборачивается, даже не ежится, когда его дыхание щекочет ей шею. — Сейчас я уберу руку ото рта, и ты крикнешь своей подружке, чтобы она не волновалась. Ясно? Конечно, ясно, ты же умная, — улыбается он, вдыхая запах ее тела. Это всего лишь запах, и невозможно разобрать его на ноты — пот, гель для душа, просто ее кожа, даже не важно, потому что вместе это просто чудесный коктейль. — А на случай, если ты вздумаешь начать играться со временем, — предупреждает он, и вот тут она оборачивается, насколько это возможно, Колфилд смотрит на него в таком ужасе, что даже забывает дышать, — я сломаю тебе пальцы, один за другим, чтобы ты не смогла ничего сделать. Если это не поможет, то сломаю и руки. Хотя этого мне хочется меньше всего. Блядь, Колфилд, просто сделай, что я скажу, хорошо? Она просто смотрит на него, своими большими глазами, сейчас он даже цвета не разберет, хотя помнит, что вроде бы они были синими, и это самые красивые глаза на свете, совсем не похожие на глаза Рэйчел, и взгляд тоже меняется. Пластичный и гибкий, он меняется — от ужаса до страха, а затем, как и хотелось Нейтану, он вбирает его всего в себя, становясь неподвижным зеркалом спокойствия и легкой отстраненности. И поэтому один за другим Нейтан убирает замлевшие и чуть влажные от ее дыхания пальцы со рта. Проходит секунда. Другая. Тишина становится такой оглушительной, что Нейтан практически может услышать, как поет в бассейне Прайс, и капает вода по трубам. — Отпусти руки, мудак, — внезапно заводится как старая шарманка мир вместе с тихим голосом Макс. — Что? — он до сих пор не может поверить, что она не закричала. — Руки болят, вот что! — шепчет она. — Чертов мудак! Ауч! Настолько сильно в Колфилд Нейтан не верит, поэтому отпускает ее руки только на мгновение, разворачивая Макс лицом к себе и спиной к стене, умудряясь перехватить ее ладони за секунду до того, как она поднимает их вверх. Они стоят так еще с минуту, только теперь Нейтан и видит, и чувствует, что что-то в ней изменилось. Ушло напряжение, как если бы она была натянутым проводом, через который готовятся провести ток. — Откуда ты знаешь про время? — хмурится она. — Как вообще.. — осекается Колфилд. — Как такое возможно?! — Я блядь знаю об этом не больше тебя, просто ПРЕКРАТИ это. Ты меня нахрен убиваешь. — Но ты помнишь обо всем! Все остальные забывали, а ты нет, почему? — Да потому что я блядь как старый ржавый радиоприемник, который постоянно ловит частоту гребаной Макс Колфилд — повелительницы времени, хоть я этого и не просил, и я готов застрелиться нахрен, чтобы ты это прекратила! Дошло?! От раздражения он переходит на нормальный голос, слишком поздно понимая, что отдающийся от кафельных стен, он словно проходит через рупор, привлекая ненужное внимание. — Нет, нет, нет.. — старается освободиться от его рук Колфилд, трясет, пытаясь их скинуть со своих запястий, — отпусти. Черт тебя побери, Прескотт, отпусти, я все исправлю! — Нихуя! — он держится изо всех сил, понимая, что все летит к чертям, что ввалившаяся сюда Прайс, пусть и в чем она там плавает — голой что ли — все равно сможет запинать его, пока он будет стараться удержать Колфилд, или Колфилд сбежит нахрен, чуток подправив временную линию, или... Так или иначе, ему конец. — Да успокойся! — вот теперь Колфилд вспоминает запрещенный прием и со всей силы заезжает носком ботинка прямиком под коленку, хорошо, не по яйцам, приходит запоздалая мысль, что-то легонько хрустит, нет, она же не сломала мне ногу?!!!Блядь, нога! Чтобы удержать равновесие, Нейтану приходится разжать руки, и он наполовину садится, наполовину падает на пол, обхватывая ушибленное место, в дверях появляется Прайс. Блядь, надо же, на ней купальник, проносится в его голове, примерная девочка. Прайс замечает валяющегося в ногах у Макс Прескотта, и ее лицо искажается, превращаясь в гримасу ненависти, очевидно, она сейчас потянется за чем-нибудь поувестистее. Так оно и случается, Хлоя на мгновение останавливается, кидает взгляд на забытую кем-то в углу гантелю, тянется за ней и.. В голове звенит колокольный звон, он такой громкий, что на мгновение Нейтану кажется, что голова сейчас взорвется, вместе с глазными яблоками, его язык распухает, становясь слишком большим, слишком влажным, слишком кровавым для рта, а на глаза опускается непрозрачная черная пелена. Сердце замирает, но оно вибрирует, дрожит, или это дрожит он сам, все еще превратившись в мертвого кита на полу мужской раздевалки, или это дрожит время, которое хочет разорвать его пополам. И все.

***

Первое, что Нейтан пытается сделать, это сглотнуть. Во рту слишком много слюны, думает он, стараясь хотя бы повернуть голову набок, но она настолько тяжелая, что это все равно, что сдвинуть с места гребаный тотемный столб во дворе. Ему все же удается проглотить, один раз-другой, и кадык щелкает, а в ушах прекращается звон, который Нейтан уже даже не слышал. —Ты в порядке? — он слышит где-то сбоку голос, но не может понять, кому он принадлежит, или увидеть, а перед глазами все еще выписывают круги кровавые фейерверки. Нет, блядь, не в порядке, ты не видишь?! Распухший язык тоже не очень-то хочет слушаться, поэтому все маты, которые приходят в голову, остаются там же. Гребаная Колфилд, гребаная мать его Колфилд и ее гребаная перемотка! Так близко от нее он никогда еще не был во время этой чертовой игры со временем, тело ломит, как будто по нему прокатился поезд, а еще он ослеп, оглох и не может двигаться. Охуенно! Но тут к лицу прижимается мокрая тряпка, холодная и шершавая, она продирается сквозь слои оцепенения, возвращая в реальный мир. Во рту у Нейтана так много крови, что он ею чуть не подавился. Кровь ползет из носа красными соплями, сочится из ушей, приглушая все звуки. — Я отмотала все назад. У нас еще пара минут, а затем.. — Колфилд такая белая и испуганная, что это видно даже в темноте раздевалки. Она сидит рядом, сгорбившись и обняв колени руками, а подбородок ее чуть подрагивает. — Я блядь ненавижу тебя, Колфилд, — сообщает ей Нейтан на полном серьезе, и это сейчас чистая правда. — И в следующий раз я придушу тебя нахуй. Дай закурить. И вот он валяется размозженный и сломанный на холодном полу в раздевалке, по его телу до сих пор пробегают волны отголосков от боли, и дрожащими пальцами он пытается держать сигарету, чтобы та не упала, а еще втянуть в себя дым. А еще он надеется, что чертовы клубы не долетят до детектора дыма, потому что ни побега, ни еще одной перемотки он сейчас не потянет. — Что за хуйня тут творится, а? — в этот раз не надо просить его быть потише, изодранное немым криком горло еле пропускает через себя звуки. — Тебя укусил радиоактивный паук, что ли? — Я не знаю, — жалко отвечает Колфилд. Можно немного запрокинуть голову, чтобы посмотреть в ее глаза, но Нейтан и так знает, что там увидит — сожаление. Она просто не умеет по-другому. Она жалеет всех. И его сейчас. Дохуя смешно, потому что именно этого он никогда не видел. — Все дело в Рэйчел, — произносит она то самое имя, которое он слышал уже так много раз, и именно его хочет слышать меньше всего. — А еще в гребаных мертвых китах, Колфилд, — Нейтан затягивается и, не в силах выдержать боли, кашляет и надсадно смеется, а в груди громко хлюпает кровь. — Только тебе до них нет дела.