Понемногу вглубь

Заснул он быстро и крепко, несмотря на то, что весь вечер кипел от злости. Поводов для этого и так хватало, а Сето еще подлил масла в огонь, устроив ему настоящую выволочку за очередной пропуск тренировки. Даже возразить было нечего: он пренебрегал своими прямыми обязанностями ради… − Ради чего? – бесцветно спросил Фурухаши. – Ваш проект так важен, что из-за него ты забрасываешь команду? Он не ждал ответа, сказал походя и продолжил собирать инвентарь, сваленный как попало рядом с беговыми дорожками. Ханамия смотрел, как он аккуратно складывает гантели, и пытался определить хотя бы для самого себя – так ради чего же? Остальные ушли мыться, поэтому Ханамия вернулся в раздевалку, чтобы дождаться, пока они выйдут из душа. На субботу у Кирисаки Дайичи была назначена игра, и микроклимат команды срочно требовалось улучшить. Наступив на горло гордости, он извинился за разгильдяйство и пообещал, что впредь будет внимательнее относиться к тренировочному процессу. − Пять штрафных кругов – и мы в расчете, − сказал Ямазаки, остальные заулыбались, Хара отпустил шуточку, что назревает смена капитана, а Ханамия действительно бегал вечером, потому что раздражение требовало выхода. Если даже Сето вышел из себя, дело приняло серьезный оборот, а он этого не заметил и под укоряющим взглядом чувствовал себя растерянным. Почему его планы всегда летели к черту, если рядом возникал Киеши? Чем он цеплял так сильно, что Ханамия забывал обо всем, кроме желания его растоптать? Впрочем, сегодня у него возникло еще одно желание, которое привело в замешательство: целоваться? Серьезно?! Он долго размышлял, что же на него нашло, и за ужином окончательно уверился, что это был порыв под влиянием момента. Сейчас, вспоминая припухшие полуоткрытые губы Киеши, Ханамия не чувствовал ничего, кроме брезгливости. Просто тогда ему было так хорошо, что из-за выброса эндорфинов или еще чего-нибудь потянуло на странное. Разовое помутнение сознания, не более того. В пятницу Киеши пришел в самом конце, и на несколько минут Ханамия пустил его в игру: все равно к этому моменту они уже отработали связки и приемы для завтрашнего матча. Несмотря на то, что он запорол последние тренировки, команда действовала так же слаженно, и этим можно было гордиться. Пусть завтра всего лишь товарищеский матч, они выкладывались на полную. Потом надо будет их чем-то угостить в качестве поощрения. Ханамия потянулся, ощущая приятное тепло в кончиках пальцев, и хлопнул в ладоши: − Закончили! Хара бросил через половину площадки и предсказуемо не попал в кольцо. − Сбор завтра в девять. Кто опоздает, тот побежит за автобусом, как самый рыжий. − Это всего один раз было! – возмутился Ямазаки, но под скептическим взглядом сник: − Ну, два… Киеши, ты же сегодня вечером свободен? Давай в восемь… − Никаких "в восемь", − перебил Ханамия. – Если хотите куда-то сходить, идите сейчас. У тебя уже было последнее предупреждение, Ямазаки, я не шучу. Завтра погуляем. Если выиграем, то еда за мой счет. − Идет! – обрадованно завопил тот. − Если выиграем, − со значением повторил Ханамия. – И плачу только за тех, кто выложится на площадке. Сонные мухи не считаются. − Ты отличный капитан, − раздалось сзади. − Знаю, ты уже говорил, − он обернулся к Киеши. – Как жаль, что тебе пора уходить. − А мы разве не…? − Нет. Не хочется. − Можно завтра с вами? Я бы хотел посмотреть, как ты играешь. − Не стоит, это лишнее, − поморщившись, сказал Ханамия. – Ты будешь только мешать. − Станешь на меня отвлекаться? – лукаво уточнил Киеши. − Просто не хочу лишний раз тебя видеть. Ханамия в очередной раз восхитился его самообладанием: губы на мгновение сжались и тут же снова сложились в доброжелательную улыбку. Если бы он наблюдал со стороны, то и не понял бы, что она фальшивая. − Приятного вечера, − светским тоном пожелал он и ушел не оглядываясь, для чего пришлось приложить определенные усилия: ужасно хотелось узнать, какое у Киеши сейчас лицо и не лопнула ли его маска в отсутствие наблюдателей. Он превосходно держал удар… но Ханамия умел бить, и не соврал, когда говорил, что завтра Киеши будет мешать. У него появилась одна идея, для реализации которой его присутствие было нежелательным. Конечно, матч они выиграли, еще и поглумились над Наракавой, в последней пятиминутке дав им заработать всего четыре очка. Строясь для традиционного поклона, они едва сдерживали смех, глядя, как соперники скрежещут зубами. − Как детей! – довольно резюмировал Хара и пощелкал пальцами, имитируя жест Ханамии. – Заметили? Их распасовщик плакал, когда шел в раздевалку. − Они очень хотели сыграть с сильной командой, − улыбаясь, заметил Ханамия. – Их тренер сказал, что это позволит им стать лучше и научиться чему-то новому. Фурухаши сладко потянулся и сказал: − Всегда приятно помочь начинающим игрокам… − …расквасить себе носы, да, − хмыкнул Ханамия. Мало что могло сравниться с удовольствием после удачно проведенной игры. Это были его небольшие триумфы, и чем чаще Ханамия ловил понимающие ухмылки на лицах членов своей команды, тем ценнее были эти мгновения. Он прогнул их под себя, размыл рамки их морали так, как сам захотел, а они уже и не помнили, как бунтовали поначалу, потому что тоже вошли во вкус. Сегодняшняя игра показала, что даже Ямазаки стал потихоньку проникаться его идеями, а ведь Ханамия долгое время думал, что этого упрямца ничем не прошибешь. Зря он не взял с собой Киеши, сейчас было как раз подходящее настроение. Остаточное возбуждение после игры никак не проходило. Киеши встал бы перед ним на колени, стянул бы шорты, слизал бы капли пота с живота… Ханамия так ярко представил, как толкнулся бы ему в рот, что действительно повел бедрами вперед, забывшись, и тут же перехватил усмешку Фурухаши. − Смотрю, ты до сих пор весь в игре, − бросил тот, и прозвучало это настолько многозначительно, что на них обернулись все остальные. Ханамия пробормотал что-то неопределенное, озадаченный своей реакцией: в самом стояке не было ничего страшного, как и в мыслях о Киеши, а вот вместе им быть не следовало. Холодный душ успешно избавил от эрекции, и хотя истома никуда не делась, это было даже на руку для его дальнейших планов. Ханамия собирался нарушить одно из негласных правил баскетбольного клуба Кирисаки Дайичи – пообщаться с фанатками. Восторженно пищащие девчонки были нешуточной проблемой для их стиля игры: они следили за ними намного пристальнее, чем большинство судей, замечали малейшие движения, а потом обсуждали, обсуждали, обсуждали… И пусть в конце концов они прощали своим кумирам любые грехи, Ханамию это не устраивало, поэтому за подобные связи с общественностью у них отвечал Фурухаши. Мертвый взгляд и односложные ответы быстро остужали пыл юных сердец, девушки разочаровывались и находили себе другие объекты для поклонения, но на их место приходили новые, поэтому у команды всегда была группа поддержки, пусть и малочисленная. Ханамия успокаивал себя тем, что держит ее для Ямазаки, которого воодушевляли все эти глупые вопли и баннеры, но на самом деле не мог с ними справиться, не нанеся ущерба своему положительному имиджу. Замкнутый круг и повод для раздражения, который наконец-то станет полезен. Ханамии нужна была девушка. Сначала он думал выбрать самую милую: крошку с длинными волосами, такую хрупкую, что контраст получился бы просто чудовищным, но ее задвигали на второй план, а со скромницей возиться не хотелось. Ханамия не любил прикладывать много усилий для достижения промежуточных целей, поэтому остановился на высокой с заколками, по одному взгляду которой было понятно, что она хорошо знает, чем мальчики отличаются от девочек. Звали ее Сакамото Миэ. Он лично пригласил фан-клуб на субботнюю игру, чем вызвал нешуточный ажиотаж: еще бы, сам капитан соизволил до них снизойти! Все же в том, чтобы держать их на расстоянии, были и свои плюсы, любой знак внимания воспринимался как божественное благоволение, достаточно было просто поманить. Он перехватил их в вестибюле, отправив команду вперед – те обсуждали, в каком из ресторанчиков будут разорять своего капитана и на фанаток внимания почти не обратили, остановился только Хара, но Ямазаки, увлеченно доказывая превосходство какого-то там специфического мясного маринада, утащил его за собой, даже не заметив девушек. Ханамия задержался под предлогом разговора с капитаном команды соперников, но направился прямиком к Сакамото и отозвал ее в сторону. Остальные трое послушно отошли. Выслушав стандартные извинения, что кто-то там не смог приехать по каким-то очень важным причинам, указанным так небрежно, словно не существовало достаточного оправдания, чтобы не явиться на товарищескую игру, Ханамия покивал и пригласил ее на свидание. Сакамото заметно удивилась, даже переспросила, но тут же смутилась и поспешно согласилась. Ханамия поднял брови: видимо, он переоценил ее умственные способности, раз она действительно полагала, что им вдруг понадобилась поддержка? Или она только вела себя уверенно, а на деле окажется очередной краснеющей недотрогой? В любом случае, он не собирался ничего менять: Сакамото была достаточно женственной, большего от нее и не требовалось. На следующий день Ханамия сводил ее в "Сладкий рай" – дурацкое ванильное местечко, выбранное только потому, что неподалеку был ресторан, где он должен был встретиться с матерью. Сакамото, казалось, была удивлена невинностью их встречи, сладости ее интересовали едва ли не меньше, чем самого Ханамию, а при прощании она таким привычным жестом подставила щеку для поцелуя, что просто ошарашила. Ужиная с матерью, он раздумывал об этом и пришел к выводу, что первое впечатление искушенности было все-таки верным. Это радовало. Он хотел заставить Киеши страдать, и придумал для этого простенькую, но эффективную комбинацию, для успешного завершения которой нужно было только разводить во времени Киеши и Сакамото, и это тоже получалось без труда. Ханамия даже восхитился, насколько стервозной оказалась эта девчонка. Другая бы попыталась устроить и счастье подруг, но эта спокойно согласилась с запретом приходить на тренировки и не напрашивалась на командные посиделки. Она как будто играла роль: тушевалась и опускала глаза в нужных местах, старательно восхищалась всякими мелочами, смеялась над его шутками, иногда проявляя такую заботу, что это начинало бесить. Ханамии казалось, что это она его использует непонятно для чего, а еще в голову настойчиво лезли сравнения с Киеши. Он понимал, к чему тот стремится, и разозлился, когда осознал, что начал поддаваться и привыкать. Как бы Ханамия ни пытался его унизить, Киеши оставался непрошибаемым, а значит, пора было менять тактику. И для осуществления плана он решил позволить Киеши как следует взлететь. К немалому раздражению Ханамии, того и поощрять никак не понадобилось: видимо, воодушевившись теми спонтанными объятьями, когда он растерялся и упустил контроль над ситуацией, Киеши стал обнимать его каждый раз перед уходом. Обнимал и удерживал в кольце рук, а когда Ханамия пытался высвободиться, оправдывался и с дурашливой улыбкой говорил, что это такая компенсация. Он чересчур осмелел, но хуже всего было то, что это уже не ощущалось настолько по-идиотски, как вначале. У Киеши были широкие плечи, куда оказалось так удобно опускать голову, он молчал и не порывался облапать, и Ханамия, разомлевший после оргазма, почти не возражал, когда его вот так держали. Можно было расслабиться и ни о чем не думать, ведь это был всего лишь Киеши. Когда сознание прояснялось, Ханамия просто отталкивал его, ничего не объясняя, Киеши послушно размыкал объятья, и они расходились до следующего дня. К концу недели он засомневался в том, что хочет мстить, но Киеши в очередной раз полез, куда его не просили. В облюбованный ими класс он входил, улыбаясь и предвкушая. День был просто замечательным, из мэрии пришло официальное приглашение, все до последней мелочи шло гладко, и подвоха он ниоткуда не ждал, но Киеши не был бы Киеши, если бы все не испортил. Иногда Ханамии казалось, что тот существует с единственной целью – выводить его из себя. Он позволил себя обнять и сам обнял в ответ, отступая к двери для опоры. Чужое дыхание согрело висок, пальцы прошлись по горлу, легко и щекотно, и Ханамия бездумно поднял голову. Киеши осторожно поцеловал его в щеку, ощутимо напрягшись, но у Ханамии было приподнятое настроение, и он решил подыграть. Губы скользнули по губам простым касанием, и Киеши стал неловко целовать его в уголок рта. Ханамия слышал, как ускоряется его сердечный ритм, казалось смешным, что можно возбуждаться от такой мелочи. Он сам повернул голову, сам подставил губы, сам приоткрыл рот, впуская чужой язык и заранее ожидая моря слюней, после чего собирался высмеять Киеши, получить свой законный минет и спокойно уйти домой. Но все оказалось не так плохо, и пусть поцелуи были мокрее, чем нужно, не возникало ощущения, что чужая слюна сейчас по ушам потечет. Киеши целовал глубоко, но не засовывал язык до самых гланд, и Ханамия отвечал, направляя и прислушиваясь к ощущениям. Киеши был совсем не так безнадежен, как он сперва решил, а целоваться с кем-то, кто сам проявлял инициативу, оказалось довольно приятно. Действительно приятно, но ровно до того момента, когда он сначала обхватил что-то ладонью, и только потом понял, что это член. На секунду он оторопел, потому что вообще не помнил, когда Киеши умудрился расстегнуть им обоим брюки, но тут же пришел в себя, когда влажная головка скользнула по животу. Это было уже чересчур. Он оттолкнул Киеши, упершись ладонью ему в лицо. Тот недовольно фыркнул и отпрянул на мгновение, чтобы тут же попытаться снова обнять, но Ханамия не дался. − Это еще что такое?! – Где? – недоуменно переспросил Киеши, оглядывая себя. Он пошатнулся, как пьяный, а потом улыбнулся, открыто и беспомощно. − Вот, − Ханамия ткнул ему в пах. − Это член, − усмехнувшись, Киеши оперся на стол, явно сдерживаясь, чтобы не подтянуть болтавшиеся на щиколотках штаны. Он делал вид, что происходящее в порядке вещей, но покрасневшие щеки его выдавали. − И какого черта ты тыкаешь им в меня? − А в кого? – Он сделал вид, что оглядывается, потом пожал плечами: – Может, признаешь, что тебя это тоже возбуждает? − Что именно должно меня возбуждать? Обслюнявливание, которое ты выдаешь за поцелуи? – уточнил Ханамия со всем возможным скепсисом. Киеши смутился, но тут же лукаво улыбнулся. − А ты научи меня, как правильно. Покажи, как тебе нравится, − склонив голову набок, попросил он. − Мне нравится, когда ты сосешь, − припечатал Ханамия. – Когда ты молча стоишь на коленях с членом во рту, тебя еще так-сяк можно выносить. − Начало-ось… − протянул Киеши, закатывая глаза. – Тебе самому не надоело притворяться? − Я абсолютно искренен… − Да брось, − перебил Киеши. – Если так страшно сказать вслух, то признайся хотя бы себе: я тебе нравлюсь. Если бы все было так, как ты пытаешься представить, ты бы не стал со мной целоваться. − Я просто тебя пожалел, − сказал Ханамия, начиная злиться. – И у меня было слишком хорошее настроение, которое ты благополучно испортил. Спасибо большое. − Пожалел, значит? – теперь он тоже смотрел недобро. – А что, часто у тебя встает из жалости? Ханамия на секунду опешил, а потом рассмеялся: − Как-то у меня встало в океанариуме, когда рядом проплывала огромная черепаха. И надо же ей было притормозить именно рядом со мной и начать что-то там раскапывать. Толпа прижала меня к стеклу, а я смотрел, как она роется в песке, как мерзко разевает свою пасть, и думал, что вот-вот кончу. Если ты думаешь, что меня возбуждают рептилии, то глубоко ошибаешься. Но даже эта черепаха нравилась мне больше, чем ты. Киеши хотел что-то сказать, но Ханамия остановил его жестом: − Плевать, что ты себе возомнил, но я терплю тебя только потому, что ты неплохо отсасываешь. Ты мне не друг и не приятель, ты просто один из идиотов, попавшихся под руку. − И тот, кого ты не смог обыграть, − скрипнул зубами Киеши. − Правда? – Ханамия усмехнулся. – Так ты ощущаешь себя победителем? Приходя ко мне и выпрашивая крохи внимания за минеты? Я ежедневно кончаю тебе в рот, а ты все еще думаешь, что мне не дают покоя какие-то там кубки с ленточками? Мне никогда не был важен счет на табло, я не из вашего общества дебилов, которые во что бы то ни стало хотят выиграть. Я просто развлекаюсь. − И именно поэтому ты гоняешь команду до седьмого пота, а все стены в вашей раздевалке увешаны схемами эффективной защиты? Ты так убиваешь время, Ханамия? Он наконец-то натянул трусы, застегнул брюки и шагнул ближе с таким решительным видом, что Ханамия невольно отступил назад, упершись в стену, и глумливо спросил, чтобы скрыть замешательство: − Что такое, хочешь еще раз, − он похабно оттопырил языком щеку, − победить? − Можешь говорить что угодно, но ты сам себя обманываешь, − Киеши навис над ним, и сохранять невозмутимость стало сложнее. – Можешь и дальше притворяться, что с трудом переносишь мое присутствие. Я подожду. Подожду, пока ты будешь готов признать, что я тоже тебе нравлюсь. У тебя встал, когда мы целовались, а стоит мне взять в рот, как ты мгновенно возбуждаешься и кончаешь за пару минут. Какие бы оправдания ты ни придумывал, этого бы не происходило, если бы я на самом деле был тебе противен. А теперь выпусти меня. Ханамия молча отпер дверь, дождался, пока Киеши выйдет, и так же молча ее закрыл. Какая решительность, какой огонь в глазах, какая убежденность в собственных словах! Интересно, не пошатнется ли его вера в свою неотразимость после знакомства с Сакамото?