Понемногу вглубь

Убить бы его. Пережать трахею и удавить. Вцепиться зубами и прокусить артерию. Ухватить за волосы и бить затылком о пол, пока не проломится череп. Устроившись головой у Киеши на плече, Ханамия вяло перебирал варианты, рассматривая открытое горло. Когда Киеши сглатывал, под кожей перекатывался кадык. Если ударить ребром ладони… − Макото. Снова. Вот так просто. Глядя в потолок и даже не поворачиваясь в его сторону. − Не помню, чтобы разрешал звать меня по имени. − Так разреши. − Помечтай, − Ханамия сел, с отвращением представляя, как сейчас придется идти через всю школу к душевым. Наверняка еще и горячая вода закончилась. − Разреши, пожалуйста, − Киеши повернулся к нему, и его взгляд смягчился. – Оно у тебя очень красивое. Ханамия смотрел на него в ответ до тех пор, пока линия челюсти Киеши не отвердела, убирая любой намек на улыбку, а легко скользившая по бедру рука не замерла. − Рад, что мы друг друга поняли, − сказал Ханамия, поднимаясь, хотя все тело протестовало против этого. Неожиданно накатила сонливость, приятное, но почти забытое ощущение. Он выпрямился, встряхнул руками, пригладил волосы, с удивлением понимая, что мог бы заснуть прямо здесь. Положить голову на колени Киеши, укрыться его безразмерным пиджаком, который вполне сошел бы за одеяло, и спать. С чего бы вдруг такие странные желания? Надо найти Хару, если тот еще в школе, и закрыть вопрос с Сакамото, а еще придумать, как вдолбить Ямазаки, что нельзя устраивать публичные сцены, даже если очень хочется поиграть в защиту чести лучшего друга. Иногда тот доводил до бешенства количеством напиханного в башку мусора о добре и зле и сиропными представлениями о правильном поведении. Киеши тоже этим страдал, но он хотя бы молчал и не пытался сделать из Ханамии посланника света. Тот уже привел себя в порядок и наблюдал за ним, расслабленно опершись о спинку стула. Взгляд зацепился за большие ладони с крупными костяшками, и на секунду представилось, как Киеши размахивается и бьет его в лицо своим огромным кулаком. Ханамия непроизвольно сделал шаг назад и взялся за ремень сумки, машинально накручивая его на руку, чтобы было удобнее ударить. − Мне так хочется тебя поцеловать, − вдруг сказал Киеши, улыбнувшись. – Лучше не попадаться сейчас никому на глаза, у тебя губы распухли. У меня тоже, наверное? Ханамия молча показал ему в сторону выхода, но Киеши шагнул ему навстречу и потянулся к лицу: − У тебя тут… Дай поправлю. С этим беспричинным страхом нужно было что-то делать, и Ханамия усилием воли заставил сжатые челюсти расслабиться, пережидая, пока Киеши пригладит ему волосы. Ладонь скользнула под подбородок, большой палец коснулся губ, и он мотнул головой, стряхивая чужую руку. − Ханамия… Пообещай мне, что больше никого не будет. Он открыл было рот, но Киеши остановил его жестом и забормотал, заглядывая в глаза: − В обмен – все что хочешь, все что смогу, но только пусть… пожалуйста… пусть я буду единственным… у тебя. Ханамия перевел взгляд на огромные кулаки, нервно сжимавшиеся перед самым его носом, и Киеши тут же опустил руки, спрятал за спину. − Не бойся. Я ничего тебе не сделаю, что бы ты ни ответил. Но, прошу тебя… Он фыркнул. − Пожалуйста, − голос Киеши упал до шепота и изумительно вкусной горечью прокатился внутри. Ханамия не смог сдержать улыбку, так ему стало хорошо. Киеши улыбнулся в ответ, но настороженно, одними губами. Ханамия отступил на шаг, взглянул искоса: − Никак не пойму, что в тебе такого… Казалось бы, до основания раскусил, а каждый раз новый секрет выскакивает. Ты так мило ревнуешь, Киеши. И говоришь, что на все готов, лишь бы я был с тобой? Но ведь только что собирался уходить, что ж ты непостоянный такой? − Это ты… − Что – я? − Ты непостоянный, − сказал Киеши. – Как зыбучий песок. − Хм… но затягивает, да? И не выбраться? Я понял аллегорию. А зачем сам лезешь? Зыбучие пески обходят, осторожно прощупывая путь, но ты почему-то прешь напролом. − Я же сказал – не хочу тебе врать. Не буду изворачиваться, я все честно говорю, как есть. Ханамия сочувственно цокнул языком: − Глубоко же ты увяз. Может, отступишься, пока не поздно, я не из тех, кто ценит самопожертвование… − Нет, − Киеши крепко взял его за руки. – Неважно, ценишь ты это или нет, я не уйду, если только ты согласишься на мое условие. − Если больше никого не будет? − Да. − Только ты? − Да. − Ты один? Не много ли на себя берешь? – Ханамия говорил ему в самые губы, само собой получалось ласково, дразняще. – Такой самоуверенный… − Я справлюсь. Он отклонился в объятиях, всматриваясь в решительное лицо. − Ты меня поражаешь, − тихо сказал Ханамия. – Сколько я ни пытался что-то с этим сделать, до сих пор не устаешь меня удивлять. Это просто невероятно – как можно быть таким… таким… таким идиотом, − он рассмеялся, высвобождаясь из обмякшего кольца чужих рук. − Проваливай уже! Хватит этих соплей. И попроси кого-нибудь объяснить, как устроен реальный мир, а то надоело самому пытаться открыть тебе глаза. Только и можешь, что бросаться красивыми словами, − он скривился и взялся за ручку двери, собираясь отпереть замок, но Киеши накрыл его руку своей. − Подожди… − Отпусти, − сквозь зубы процедил Ханамия. – У меня таких же дебилов полкоманды, и всем надо срочно мозги вправлять. − Я говорил серьезно. Он едва не расхохотался Киеши в лицо: − О чем?! Что ты сделаешь все, чего я пожелаю, лишь бы я не заводил себе девушку? − …или парня. − Да хоть птеродактиля! − глумливо усмехнулся Ханамия, а потом прищурился. – Что ты можешь сделать? Убьешь кого-нибудь, если я попрошу? Ограбишь банк? По колено зальешь улицы растопленным шоколадом? Ты ведь ничего не собираешься делать, просто ляпаешь языком, − он потрепал нахмурившегося Киеши по щеке. – Ну-ну, солнышко, не надо так расстраиваться, когда кто-то констатирует факты. Подумаешь, в очередной раз ткнули носом в твою несостоятельность. Тебе не привыкать, так ведь? Киеши, стоявший с опущенной головой, вдруг выпрямился, и Ханамия в очередной раз раздраженно подумал, что тот слишком хорошо научился держать удары. Киеши быстро приспосабливался. − Ты прав. Это были просто слова… Ханамия разочарованно отвернулся. Снова Киеши испортил все веселье. Вместо того чтобы упираться и настаивать на своем, мол, да я горы сверну и реки вспять пущу, взял и признал очевидное. Прыгать по сдавшемуся противнику было скучно. − …но я уйду, если у тебя кто-то появится. Ханамия обернулся. Захотелось врезать по склоненной русой макушке, он еле сдержался. − Знаешь, − сквозь зубы процедил он, − это уже как-то обидно. То, как ты меня недооцениваешь. Считаешь еще глупее себя, раз решился повторить тот же самый трюк? − Никаких трюков, − Ханамия стоял, а Киеши сидел на парте, и поэтому их глаза были на одном уровне. – Ты сам удержал меня, сам сюда привел. Если бы тебе было все равно, разве ты стал бы меня останавливать? − С тобой просто забавно играть, − отмахнулся он. − Так давай сыграем, − Киеши снова притянул его к себе. – Давай. По твоим правилам, но только один на один. Если хочешь, то давай, − шею согрело чужое дыхание. – Потому что я не хочу уходить. Ханамия то уклонялся от поцелуев, то лениво отвечал на них, просчитывая варианты. Согласившись, он ничего не терял, зато получал дополнительный рычаг управления Киеши. Если бы тот был чуть хитрее, то мог бы сам на него давить, ведь реакция Ханамии на возможный демарш была более чем красноречивой. Но Киеши повел себя, как те мыши из лаборатории, которым дали кнопку от центра удовольствия: заладил твердить про уход, видя, что Ханамия отпускать его не собирается. Киеши точно нравилось на это смотреть, он наслаждался каждым своим маленьким триумфом. Ну, для мышей тот эксперимент ничем хорошим не закончился. − Что? – вдруг буркнул Киеши, отодвигаясь, и пояснил в ответ на недоумевающий взгляд: − Ты улыбаешься. Ханамия усмехнулся: − Неужели ты начинаешь что-то понимать? Может, я ошибаюсь и ты не совсем безнадежен? Киеши сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей. − Что ты решил? − Мне обязательно отвечать сейчас? Киеши потянулся за поцелуем, и Ханамия не стал отстраняться. Было удобно стоять между раздвинутых ног – так он казался даже чуть выше, не надо было запрокидывать голову, да и вообще… Ханамии нравилось доминировать не только за счет интеллекта, но что в команде, что с Киеши это было невозможно. Все были выше него, шире в плечах, даже Ямазаки, с которым они были одного роста, все равно выглядел намного мощнее. Он утешался тем, что изящная конституция тела давала бонусы к ловкости, но в чистом силовом противостоянии Ханамия проиграл бы даже игрокам из второго состава. К счастью, Кирисаки Дайичи никогда не боролись честно. Киеши предложил сыграть по правилам, в очередной раз упустив из виду, с кем имеет дело. Когда придет подходящий момент, Ханамия расквитается с ним за каждое это «уйду». − Это должно склонить меня к согласию? – спросил он, пытаясь выровнять дыхание, потому что Киеши переключился на шею. Тот что-то промычал в ответ, а потом выпрямился, ухмыляясь: − Разве ты хочешь, чтобы это был наш последний поцелуй? Против воли Ханамия восхитился. Какая там честность, сказочки для наивных! Вот где было настоящее – Киеши прекрасно знал, как его коробит, и бил точно по больному, не задумываясь и, возможно, даже не осознавая, что творит. Ханамия улыбнулся шире и сладко сказал: − Ну что ты… Конечно нет! Что Хара пока не ушел, Ханамия выяснил еще в коридоре: из раздевалки доносилась отборная ругань. Он открыл дверь под грохот отлетевшей от пинка скамейки и очутился с ним лицом к лицу. Хара готовился выместить гнев на шкафчиках, однако, увидев капитана, опустил кулаки. Ямазаки бросился между ними, видимо, опасаясь драки, но Ханамия видел, что Хара, хоть и был бордовым от злости, уже начал остывать. Задержка с Киеши сослужила добрую службу, Хара успел выбеситься и был почти готов к диалогу. − Ямазаки, тебе пора домой, − сказал Ханамия. − Н-нет, − тот покачал головой, − я вас наедине не оставлю. Послушай, Ханамия… − Тебе пора домой, − спокойно повторил он. − Я не… − Мать твою, Ямазаки, свали уже! – прорычал Хара. − Мы просто поговорим, − сказал Ханамия, очерчивая рамки для них обоих. − Я тебя на крыльце подожду, − упрямо бросил Ямазаки Харе и, подхватив сумку, вышел. Ханамия носком кроссовка поправил скамейку и кивнул на нее, жестом указывая сесть. Хара помешкал, но подчинился. Все, можно было выдохнуть и расслабиться, контроль был восстановлен, оставались сущие пустяки. Он ожидал, что Хара начнет предъявлять претензии, обвинять, но тот молчал. Пришлось начать самому: − Я не знал, что Сакамото твоя девушка. Она мне ничего об этом не говорила. Хара вскинул голову, его лицо на мгновение прояснилось, но уголок губ тут же пополз вниз с недоверчивым хмыканьем: − А если бы знал, это что-то бы изменило? Ханамия пожал плечами. Признаваться, что просто взял первую попавшуюся девчонку для того, чтобы достать Киеши, он не собирался. − Ты ее любишь? Он фыркнул от неожиданности, и Хара сразу расслабился. Ханамия уставился на него, борясь с желанием переспросить, верно ли он расслышал. Хара был циничным мудаком, жестким и беспринципным, даже Фурухаши скорее бы заговорил о любви, чем он, по крайней мере, так казалось Ханамии, но… − Что? – набычился Хара под скептическим взглядом. – Миэ охуенная. Она красивая и такая крутая! − Крутая, в смысле, что крутит с двоими сразу? Не переживай, мы с тобой вряд ли станем соперниками в любви, можешь забирать свою красавицу, − скривившись, сказал он. Ему совсем не улыбалось оказаться в центре любовного треугольника. − Мы расстались, − вздохнул Хара. – Она меня бросила, − протянул он с недоумением, как будто не мог уложить это в голове. – А я ведь ни в чем не был виноват, дарил подарки, гулял с ней, даже по магазинам ходил. А когда у нее был день рождения, то она зазвала подружек… Ханамия закатил глаза. Он уже пожалел, что выгнал Ямазаки. Это тот должен был выслушивать подобные бредни, а ему для драматических выступлений вполне хватало Киеши, и дополнительно навешивать себе на уши еще кого-то Ханамия не собирался. От Киеши хоть польза была – потрясающие минеты, а Хара мало того что не отсасывал, так еще и коэффициент подбора у него не доходил даже до тридцати процентов. Непонятно было, как реагировать на его расстроенный бубнеж, хотелось только дать ему подзатыльник и спросить, с чего он вообще решил сделать Ханамию поверенным в своих сердечных делах. − Хватит! – в конце концов не выдержал он, и Хара запнулся на середине фразы, а потом округлил глаза. «Вот именно, − невербально послал ему Ханамия. – Думай, что говоришь и кому!» − Кэп… − Достаточно, − Ханамия поднял руки, чтоб Хара не вздумал еще что-нибудь сказать. – Раз ты жить без нее не можешь, то давай заключим сделку: если мы выиграем следующую игру и ты выложишься на все сто, я замолвлю за тебя словечко. Мне Сакамото не нужна, но если увижу, что ты лажаешь или саботируешь, как, например, с утяжелителями не так давно… − Но тебя даже на площадке не было! – воскликнул Хара. − Я твой тренер, − со значением произнес он. – Ты понял? Если хоть раз замечу, что ты или твой милый дружок решили расслабиться… − А Ямазаки тут при чем?! − Командная работа, − ухмыльнулся Ханамия. − Но я не могу заставить его выкладываться! − Постарайся, Хара, хорошо постарайся. Придумай что-нибудь. Иначе, обещаю, приложу все усилия, чтобы Сакамото к тебе на пушечный выстрел не подошла. − Это шантаж, − проворчал тот, на что Ханамия парировал: − В любви и на войне все средства хороши. − А ты точно не знал, что мы с ней встречались? – вдруг с подозрением спросил Хара. Ханамия ответил загадочной улыбкой, еле сдерживаясь, чтоб не закатить глаза. Он часто слышал, что любовь делает из людей идиотов, но впервые столкнулся с клиническим проявлением этого. − Иди домой. Ямазаки уже заждался, наверное. И будь с ним поласковее, вы ведь в одной упряжке, так? Хара фыркнул в ответ. В подобном напоминании не было практического толка, эти двое по пять раз в день ссорились и мирились, Ямазаки прощал быстрее, чем они заканчивали ругаться, но заставить Хару переступить через себя и думать, что он обязан быть терпеливее, было… забавно. Ханамия тоже любил повеселиться, пусть и не орал об этом на всю площадку, как некоторые. Хорошее настроение не испортила даже холодная вода, пусть и пришлось стоять под сушкой дольше обычного, чтобы зубы перестали стучать. До самого вечера он был в приподнятом состоянии духа, вспоминая, как был поражен Киеши, когда Ханамия согласился на все его условия и, помявшись для правдоподобия, сам предложил звать себя по имени. − Если тебе так этого хочется, − сказал он, и Киеши закивал такой довольный, что на него было жалко смотреть. – И не публично! − Да, конечно… Это только для нас двоих. Ханамия притворился, что не заметил, как тот потом поджал губы. Киеши не спешил ему довериться, хотя и очень этого хотел. Но это был лишь вопрос времени. Скоро он добьется того, что Киеши поверит в свое призрачное счастье, и вот тогда, наигравшись, Ханамия отомстит ему за каждое «уйду» и «забуду» и заставит подавиться этим приторно нежным «Макото».