Понемногу вглубь

Он был зол, в очередной раз обнаружив, что мысли свернули не туда. Стоило сосредоточиться на мести, а не раздумывать о том, сильно ли секс с Киеши будет отличаться от секса с девушкой. Базовая логика подсказывала, что очень. Надо было выкинуть это из головы и срочно изобрести какое-то стоп-слово. Для себя. Для дурацкой привычки делать Киеши больно по поводу и без. Все равно ведь не получалось. У того даже взгляд прояснялся, когда Ханамия выдавал очередную гадость, Киеши ждал подвоха и получал его, а Ханамия бесился, понимая, что действует предсказуемо, давал себе зароки сдерживаться и каждый раз нарушал их, если видел возможность для удара. Замкнутый круг. Но сегодня была отличная возможность его разорвать, вот бы только перестать думать о том, каково оно – трахнуть Киеши. Ханамия раздраженно фыркнул, входя в номер. Киеши в нелепой позе сидел на краю кровати, сгорбившись и широко расставив ноги. Он поднял настороженный взгляд, но тут же расплылся в неуверенной улыбке, словно удивившись его приходу. Встал навстречу: − Здравствуй, Макото… Ханамия увернулся от объятий и оглядел номер, хотя смотреть было особо не на что. Кровать на полкомнаты и удивительно мерзкие светильники в виде драконов – вот и все достопримечательности. − Привет, − он все-таки развернулся к Киеши, коротко целуя в губы. Ушла нервозность, улеглось возбуждение, даже как-то странно было наконец обрести самообладание. Сейчас он не чувствовал ничего, кроме холодного интереса исследователя. Новый опыт, не более. Даже когда его начали раздевать. Послушно поднимая руки и не избегая прикосновений, он прислушивался к себе, но – невероятно! – отклика тела не ощущал никакого, и не сдержал смешок, подумав, что будет крайне неловко, если у него так и не встанет. Киеши действовал медленно, осторожно даже, и хотелось на него прикрикнуть. Ханамия поднял голову, встречая растерянный взгляд. − Тебе смешно? Он отрицательно покачал головой, но губы так и разъезжались, и Ханамия отбросил попытки играть в серьезность. Высвободившись, он сам снял рубашку и кивком показал Киеши раздеваться тоже. − Ты самая некрасивая из всех моих девушек, − хихикнул он, а потом рассмеялся. Сбитый с толку Киеши выглядел забавно. – Прости, солнышко, я не должен был этого говорить, но… − вышагнув из брюк, он развел руками. – Думаю, у нас проблема. Хотя, может, тут есть игрушки. − Игру…? А-а, − и вдруг Киеши улыбнулся тоже, а потом быстро стянул футболку, джинсы и носки, оставаясь в одних трусах. – Вряд ли они нам понадобятся, − и подмигнул, разом портя настроение. − Надо было нарядить тебя в женское белье, − бросил Ханамия, а Киеши тут же выгнулся, через плечо рассматривая собственную задницу, словно прикидывая, как бы она смотрелась в кружевах. − Можно в следующий раз, − сказал он, и Ханамия подумал, что не отказался бы иметь его в команде. Киеши перехватывал его подачи не глядя и тут же финтил, проводя сложные комбинации. Стянув трусы, он провел большим пальцем по члену, продолжая улыбаться, а потом залез на кровать и уставился на Ханамию. И куда подевался тот, кто слово «минет» не мог выговорить, не заикаясь? Ханамии он нравился гораздо больше. − Ты не хочешь? – Киеши склонил голову, поглаживая травмированное колено. Под пристальным взглядом снимать трусы было неуютно, и он уже не казался себе хозяином положения. Киеши смотрел с веселым любопытством, и совсем не смущался того, что у Ханамии на него не стоит. Или он просто не хотел подставляться и поэтому радовался? Ханамия испытующе уставился в ответ. Они будто снова стали соперниками. Кто кого переиграет. Это парадоксально напомнило тот идиотский тренинг, «Моральный уровень социализации». Когда Ханамия только решал, кем хочет стать, то ходил туда, куда записывала его мать, и всякий раз недоумевал: что он вообще забыл рядом с этими людьми? Было там задание, когда их поделили на пары и дали карточки с обозначением чувств. Нужно было по выражению лица партнера угадать, что он изображает, и ему досталось «возбуждение». И вот пока краснеющая девушка напротив пыталась смотреть ему в глаза, скучающий Ханамия представлял, как поочередно бьет всех присутствующих клюшкой для гольфа. По головам, из четко выверенной стойки, которую ему показывали несколькими днями ранее, одного за другим. Первыми двумя догадками были «радость» и «счастье», и только когда он представил звуки ударов, как будто лопаются спелые арбузы, его партнерша дала правильный ответ. Интересно, увидела ли она на его лице то же, что сейчас видел сам Ханамия? Хватило нескольких секунд, чтобы скользивший по его телу взгляд Киеши потемнел и с лица пропало надоевшее просветленно-придурковатое выражение. Ханамия уже наблюдал эту метаморфозу, но сейчас в первый раз увидел настолько четко, как одно чувство сменяется другим. Слегка опустились веки, приоткрылись губы, резче обозначились скулы – на него снова смотрел тот, с кем Ханамия боролся на площадке. Настоящий Киеши, без радужного напыления, которое он так старательно наносил. Не мутный тип, заворачивавшийся в бесконечные слои высокопарности и морали, а совсем другой. Чистый. Голый. Это было глубже, чем простое сексуальное возбуждение, и если бы потребовалось охарактеризовать все чувства Киеши одним словом, он не колебался бы. Жадность. «Ты такой же, как я», − мог бы сказать Ханамия, но сейчас слова казались лишними. Он читал Киеши с удивительной легкостью, словно наконец-то вскрыл его черепную коробку. Про них часто говорили, что сложно найти двух более не похожих друг на друга игроков, но по сути они были сторонами одного бумажного листа, только Ханамия был той, что против света. Киеши потянулся к нему, и Ханамия полез на кровать, оскальзываясь на покрывале, не в силах отвести глаз. Что-то важное происходило прямо сейчас, казалось, что еще немного, и он раз и навсегда поймет, что собой представляет Киеши Теппей, раскусит его до основания и наконец-то сможет четко прогнозировать поступки. Чтобы рассыпающийся под ногами гравий его мотивации превратился в ровную асфальтовую поверхность, где не надо будет следить за каждым шагом, дабы не оступиться. Он хотел окончательного контроля, а не иллюзии, хотел держать поводок только в своих руках, чтоб Киеши даже не помышлял тянуть его в свою сторону, и от того, что неожиданно открылось в его взгляде, кружилась голова. Ханамия прекрасно знал эту маниакальную жажду, и если удастся окончательно замкнуть ее на себя, Киеши уже никуда от него не денется. Тот вдруг разорвал зрительный контакт и коснулся плеча легким поцелуем. − Макото… − прошептал Киеши, обдавая кожу теплым дыханием. Ханамия тут же отдернулся, ловя его лицо в ладони, заставил снова смотреть себе в глаза, но было поздно: пылавшая в них жадность исчезла. Киеши прильнул щекой к его руке и осторожно обнял. Ханамия едва ощущал прикосновение, судорожно пытаясь найти в затуманенном взгляде хотя бы отголоски того собственнического огня, но тщетно. Киеши слишком хорошо умел подавлять свои желания, и конец поводка от его ошейника находился в его собственной руке. − Я все равно вытащу это из тебя, − сказал Ханамия. − Что? − Все. Все, чего ты так сильно хочешь, что прячешь и чего боишься, я все из тебя достану, − он сжал руки крепче, чтобы не дать отстраниться, но Киеши и не пытался, так же безмятежно глядя ему в глаза. − Я ведь ничего от тебя не скрываю, Макото. − Знаю, − он наклонился, целуя приоткрывшиеся губы, по которым так хотелось ударить наотмашь. «Я вытащу то, что ты прячешь от самого себя». Киеши заметно удивился его нежности, даже на поцелуй ответил не сразу, но Ханамия не дал ему времени на размышления, зная, что соображает Киеши быстро, а результат может быть непредсказуемым. Он положил ладонь ему на грудь, побуждая лечь, и сам устроился сверху, прижавшись всем телом. − Ты горячий, − сказал Киеши. – Это так классно… что мы вместе. − Мы не вместе, − поморщился Ханамия. – Я трахну тебя и уйду. − Угу, как скажешь. Даже для приличия не возразил, хотя там и спорить было не о чем, Ханамия и сам знал, что сказал глупость. К тому же, ему тоже нравилось наконец-то очутиться в нормальной кровати, а не голой задницей на стуле или импровизированной подстилке из пиджака. Киеши поерзал, раздвинул ноги, и стало совсем хорошо. − Давай не будем спешить, ладно? Ханамия приподнялся на локте: − Мы договорились… − угрожающе начал он. − Нет, я не про секс, − Киеши комично округлил глаза. – Все будет, я… все сделал, все что надо… И мне теперь самому хочется!.. − Правда? – не сдержался он. Киеши закивал. − Я почитал, что говорят. Про простату и вообще… Что ощущения совсем другие, но… − Еще бы они не были другими, когда сам подставляешься, − снова перебил Ханамия. Про простату он и сам знал, но на практике проверять эффекты от ее стимуляции не собирался, спасибо большое. − И может быть так классно, что потом по-другому и не захочешь! – Он взглянул на Ханамию и усмехнулся: − Но я могу притвориться, что это очень-очень неприятно, если тебе так будет легче. − А я могу сделать так, что тебе и притворяться не придется, − Ханамия жестко подцепил его за подбородок. – Что-то ты слишком радостный для того, кого сейчас выебут. − Потому что ты рядом, − на мгновение выражение его лица стало беззащитным, хотя он быстро взял себя в руки. Стало легче. У него все еще были рычаги воздействия, на которые было можно давить, пусть Киеши и подстраивался так быстро, что мог переобуться в прыжке, превращая ситуацию из унизительной в приятную. Когда Ханамия, ухмыляясь, сказал, что на одних минетах долго не продержится, и придется кое-кому подвинуться со своими претензиями на моногамию, тот сам предложил секс с проникновением, хотя даже пребывая в ступоре от внезапной идеи, Ханамия видел, что его подобная перспектива не радует. И вот, прошло чуть больше недели, а Киеши уже сам хочет быть снизу. Он был настолько сбит с толку, что даже не разозлился после этого заявления. Тем более, Киеши научился целоваться так, что от его губ было сложно оторваться, даже чтобы унизить какой-нибудь меткой репликой, пришедшей в голову. Иногда Ханамия шептал ему гадости между поцелуями, а Киеши делал вид, будто это что-то очень забавное. Или действительно так считал: почему-то чем дольше они общались, тем труднее было разобраться в истинной подоплеке его поступков, и иногда Ханамия на стену лез, пытаясь понять, искренна ли та или иная улыбка. Всякий раз, когда казалось, что до разгадки рукой подать, Киеши выкидывал очередной финт, и Ханамия попеременно ловил себя на мысли, что тот либо придурок, либо лиса поизворотливее Имаеши. При зрелом размышлении он приходил к выводу, что Киеши просто слишком часто врал сам себе, маскируя эгоистичные желания под альтруизм, вот и получалась в результате трудно прогнозируемая смесь простодушия и интриганства. Тем временем серый кардинал, воспользовавшись тем, что Ханамия отвлекся на интенсивный мыслительный процесс, уложил его на спину и просунул колено между ног, проходясь короткими поцелуями по горлу. Ханамия слегка опешил, когда осознал, что не заметил, как они поменялись местами. Он попытался отпихнуть Киеши, но тот промычал что-то успокоительное, не отрывая губ от его кожи, потом длинно лизнул ключицу, подул, чтобы кожа покрылась мурашками, и только тогда поднял на него взгляд: − Что? − Какого черта мы лежим вот так? Киеши пожал плечами: − Я подумал, ты будешь не против. У нас куча времени. Ты же никуда не торопишься? − А если у меня какие-то планы на вечер? – спросил Ханамия, просто чтобы не признаваться, что он весь извелся в ожидании этого дня. Наклонившись, Киеши просунул руку ему под голову, чуть приподнимая: − Отмени, − выдохнул в губы, не касаясь, и Ханамия сам сократил оставшееся расстояние, превращая поддразнивание в полноценный глубокий поцелуй. Оторвался, задыхаясь. Когда он только разделся, то подумал, что в номере прохладно, но сейчас казалось, что он весь горит из-за шарящих по телу широких ладоней: Киеши был таким горячим, что стоило ему остановиться хотя бы на пару секунд, и Ханамии чудилось, что на коже остаются ожоги от прикосновений. − Солнышко хочет полноценную прелюдию? Предварительные ласки, чтоб по-взрослому? – усмехнулся он. Киеши на миг замер и серьезно взглянул на него, будто не обратив внимания на издевательский тон, а потом припечатал: − Хочу. И снова поцеловал, избавляя от нахлынувшего стыда. Иногда Ханамии чудилось, что тот старше его на несколько лет – так неожиданно зрело он действовал или рассуждал. И тогда собственное снисходительное поведение казалось глупым и ребяческим. − Раздвинь ноги, − тихо сказал Киеши, не поднимая глаз. – Я не собираюсь ничего такого делать, просто хочу быть ближе. Он подчинился, чувствуя некую оторопь от того, с какой легкостью Киеши обращался с его телом. Да, телосложение у Ханамии было не таким мощным, но все же он был довольно высоким и мускулистым, а Киеши без усилий поднял его и устроил у себя на коленях, сам садясь на пятки. − Член у тебя какой-то монструозный, − пробормотал Ханамия, ерзая в попытках хоть как-то уменьшить контакт. Он не был склонен к комплексам на этот счет, но чужой размер… подавлял. – А что ты делаешь, если на матче встает? − М-мм… Макото… Не дергайся, п-прошу тебя, − Киеши стиснул его так, что Ханамия охнул. – Сиди споаах!.. Спокойно. Не двигайся. Он и рад был бы ослушаться, но боялся, что тогда ему переломают ребра. − Хочешь, подрочу? – спросил Ханамия на ухо, языком очерчивая мочку. Киеши закивал так отчаянно, что его затрясло. Поведя плечами, он высвободился из железной хватки и откинулся назад, сползая по чужим коленям, а потом ухмыльнулся и накрыл член ладонью. Собственный член. Ханамия тоже успел возбудиться, но не так сильно, и было очень забавно наблюдать, как нетерпение на лице Киеши сменяется непониманием, а потом обидой. Он уже открыл рот, чтобы выдать очередную колкость, но Киеши вдруг резко дернул его на себя и Ханамия впечатался в широкую влажную грудь так, что зубы клацнули. − Чтоб тебя, − бормотал Киеши, обхватывая оба члена ладонью. – Почему ты такой невыносимый, почему всегда делаешь наперекор? Неважно что, лишь бы назло, наоборот. Что угодно, лишь бы мне насолить. А если я скажу, что не хочу тебя, то сам ко мне на член запрыгнешь? − Никогда этого не будет, − вздрагивая от ощущений, отвечал Ханамия. – Хоть что скажи, хоть татуировку во всю спину набей, никогда. Киеши выпустил его член, и Ханамия всхлипнул от внезапной потери контакта. − Что, теперь будет шантаж? Не подрочу, пока не пообещаешь дать? – он потерся о живот Киеши. – Этого все равно никогда не будет, забудь. Киеши склонил голову, внимательно на него глядя. На его лице так явно отображалось: «Посмотрим», будто по лбу шла неоновая бегущая строка. Но он сморгнул и просто пожал плечами со словами: − Как скажешь. Как будто Ханамия купился бы на это! Стопроцентная искренность, как же! Он захлебнулся возмущением, когда Киеши снова взялся за его член, и в отместку укусил его за плечо, а потом все-таки придвинулся ближе, чтобы было удобнее, и не сдержал стона. У Киеши были большие руки с чудесными длинными пальцами, которых все равно не хватало, чтобы взять оба члена в кольцо, но Ханамии было грех жаловаться: с каждым движением натянувшаяся кожа между большим и указательным проезжалась по головке, а чувствительная уздечка, где такого рода прикосновение было бы неприятно, была надежно защищена чужим членом. И это было так идеально, что хотелось орать. Оставалось совсем чуть-чуть, у Ханамии уже кружилась голова и перед глазами мелькали яркие вспышки, но вдруг Киеши задрожал всем телом, разжал руки и оттолкнул его, падая рядом. Прямо перед лицом Ханамии на простыне стиснулся огромный кулак. − … нога, − выдохнул Киеши, и стремительно пикирующий с вершин блаженства Ханамия был готов поспорить, что тот проглотил ругательство. − Извини, − через некоторое время глухо сказал Киеши. Они лежали лицом к лицу, тяжело дыша, и Ханамия поднял руку, ощущавшуюся чужой, чтобы убрать со лба прилипшую челку. − Если б ты столько не трепался, я бы успел кончить, − желчно сказал он. – С членом во рту ты намного полезнее. Он ожидал ответных обвинений или хотя бы упрекающего взгляда, но Киеши приподнялся, глядя на него с восхищенным недоверием, а потом рассмеялся, легко и искренне. Ханамия ответил кривой улыбкой, но Киеши потянулся к нему, мягко очерчивая линию челюсти, и поцеловал, левой рукой на ощупь находя член. Ханамия со вздохом облегчения толкнулся в кольцо пальцев раз, другой, третий – и кончил, но это скорее было похоже на освобождение от чего-то тяжелого, механическая разрядка почти без удовольствия, как будто дрочил полчаса и просто довел дело до логического конца. Он отвернулся от Киеши и уставился на позолоченного дракона. За спиной было тихо, он улавливал только звуки дыхания, а так Киеши даже не шевелился. Что он делает, медитирует? Не мог же он уснуть ни с того ни с сего? Ханамия полежал еще немного, прикидывая варианты, а потом, устав гадать, развернулся обратно. Киеши лежал, подложив под голову руку и просто смотрел как ни в чем не бывало. − Э-э… А тебе не надо? − Что? – и брови недоумевающе поднял. В таких ситуациях было сложно понять, издевается он или нет. − Ну, подрочить? – Ханамия кивнул на его твердый член. – Тебя это не смущает? Киеши глянул себе между ног: − Не особо, я же с тобой постоянно на голодном пайке, привык уже, − но улыбнулся так напряженно, что стало понятно: нет там никакой привычки, просто рисуется и терпит. Разгадав поведение, Ханамия задумался над его словами и пару секунд пребывал в замешательстве, а потом понял: − У тебя что, встает, когда ты мне отсасываешь?! Да ты еще больший извращенец, чем я думал! − С чего бы? – с прохладцей спросил Киеши. – Ты мне нравишься, очень нравишься, Макото, − медленно заговорил он. – Не только твоя улыбка, потрясающе мерзкий характер или изумительный ход твоих мыслей, уже давно не только они… Твое тело тоже, − он положил руку ему на грудь, и лишь усилием воли Ханамия заставил себя остаться на месте. Хотелось отодвинуться. Сейчас Киеши выглядел по-настоящему жутко, и он в первый раз задался вопросом: а нужно ли ему это обожание? Если они действительно похожи, то кому как ни Ханамии знать, во что может вылиться подобная одержимость? − Что ты… − Тебе так трудно в это поверить? – перебил Киеши. – Что я могу возбудиться, просто глядя на тебя? Разве это можно назвать извращением? − И много ты видишь во время минета? – язвительно спросил он. − Достаточно, − Киеши беспечно пожал плечами. – А что не вижу, то ощущаю. Как ты замираешь в самом начале, как напрягаешься на пике, такой твердый, − он скользнул подушечками пальцев возле пупка, и Ханамия дернулся. – Да, ты вздрагиваешь каждый раз, когда я трогаю здесь, щекотно? Тебе нравится? Мне тоже. Люблю тебя трогать, и меня заводит, когда ты стонешь просто потому, что я взял у тебя в рот. − Просто?! – переспросил Ханамия, неверяще вглядываясь ему в лицо. Киеши обязан был врать, он же прекрасно помнил эти молчаливые истерики поначалу! Но ответный взгляд был безмятежен. − Теперь это просто, да. Ты так остро реагируешь, оно того стоит. Я могу заставить тебя кончить за пару минут, думаешь, это не возбуждает? Видимо, на его лице отразился шок, потому что Киеши вдруг фыркнул от смеха и убрал руки: − Не смотри так, а то я чувствую себя маньяком. − Ты и есть маньяк, − пробормотал Ханамия вполголоса и отмахнулся от потянувшегося поцеловать Киеши. – Все, хватит зубы заговаривать. Мы собирались нормально потрахаться, а не устраивать очередной сеанс твоего душевного стриптиза. Говоришь, тащищься от моего члена? Сейчас и проверим. Киеши поджал губы, и от того, что смог испортить ему настроение, Ханамии сразу стало легче. Он ненавидел, когда им управляли. А с членом в заднице особо не покомандуешь. − Подожди… − Что еще? – раздраженно отозвался Ханамия, пытаясь сбросить удерживающую руку. – Придумал еще какую-то хрень, лишь бы потянуть время? Я все равно тебя выебу, − с мрачным удовлетворением сказал он. − Можно последнее желание? – спросил Киеши. Если бы он улыбнулся, Ханамия с чистым сердцем отказал бы, но тот смотрел как-то болезненно, и стало любопытно, чего он хочет. − Поцелуй меня. − И всего-то? Как-то слабенько для последнего желания. – Я надеюсь выжить, − Киеши дернул уголком рта, что должно было означать улыбку, и только теперь Ханамия понял, насколько тот нервничает. – Я ведь не прошу ничего невыполнимого, правда? Всего один поцелуй, а потом все так, как ты захочешь: ни болтовни, ничего, но… − он сглотнул и сдавленно сказал: − Ты можешь поцеловать меня так, будто я действительно тебе нравлюсь? На мгновение Ханамия оцепенел. Сегодня Киеши вел себя расслабленно и уверенно, ему и в голову не пришло, что эта бравада может быть напускной. Можно было отказать и сполна унизить, потому что Киеши сам выдал себя, показав, как ему важна взаимность, пусть и мнимая. Если б он удержал лицо, Ханамия без вопросов поцеловал его сколько угодно раз – ему это нравилось. Но Киеши не смог. Это было непередаваемое, упоительное ощущение власти: склоняться над ним, ждущим, надеющимся, но не верящим, потому что он знал, во что может вылиться подобная просьба. Ханамия замер в нескольких миллиметрах от чужих губ, и Киеши закрыл глаза, смиряясь с тем, что не получит желаемого. Между бровей залегла морщинка, скулы отвердели – он был готов к сарказму, оскорблению, даже удару, но ничего из этого не достигло бы цели. А Ханамии нужно было пробить эту броню. Киеши растерялся под прикосновением губ, не отвечая, и Ханамия осторожно углубил поцелуй, скользнув языком по чужому. Он любил целоваться, и с девушками у него не было проблем с тем, чтобы действовать бережно, но с Киеши нежность никогда не казалась чем-то уместным. До этого раза, когда она стала оружием. И почему он не додумался до этого сам? Ведь Киеши пришлось вложить ему в руки клинок, чтобы Ханамия догадался им воспользоваться. И действовал он безотказно. Киеши никак не мог расслабиться до конца, он определенно ждал, когда ему рассмеются в лицо, и даже отвечая на поцелуй и тихо постанывая, он был готов получить отповедь в любой момент. Но Ханамии надоело быть предсказуемым. − Ну что ты, что ты? – шептал он. – Сам же хотел настоящий поцелуй, почему испугался? – кончики пальцев гуляли по подрагивающему горлу, а Киеши не открывал глаз и не отвечал, скорее всего, считающий, что стоит ему поверить, и Ханамия сразу ударит насмешкой. Но зачем было в очередной раз использовать то, к чему у Киеши уже развился иммунитет, если ласка действовала намного эффективнее? – Поцелуй меня тоже. Покажи мне то, о чем ты говорил. Ты же знаешь, я не верю пустым заявлениям, какими бы громкими они ни были. Докажи мне, Киеши, докажи свою искренность. Тот зажмурился еще крепче, Ханамия был готов поклясться, что Киеши хочет заткнуть себе уши, чтобы не слышать его слов. Потому что ему дают именно то, чего хочется, и это пугает его до жути. Ханамия снова склонился над ним, раз за разом нежно целуя крепко сжатые губы, и продолжал до тех пор, пока на затылок не легла неуверенная рука, едва касаясь спутанных волос, и Киеши, так же не открывая глаз, покорившись, ответил на его поцелуй. Поверил ему.