Понемногу вглубь

Ехали молча. К счастью, Киеши не пытался его трогать, уткнувшись в побулькивавший телефон, а сам Ханамия думал о том, как обеспечить Харе нужную мотивацию. После того как тот помирился со своей девушкой, в нем не осталось ни спортивной злости, ни какой-либо еще. Ходил по-дебильному счастливый, через два слова на третье вставляя «а вот Миэ…», еще и косился всякий раз в его сторону, переживал, наверное, что его ненаглядную снова уведут. Так и подмывало прояснить, что его эти кулстори достали до непереносимости и самой Сакамото, и всех ее подружек оптом. Кто бы мог подумать, что именно Хара так влипнет? И что это так сильно его изменит? А самым главным вопросом оставалось: что со всем этим делать теперь? Если и удастся их как-то развести, Хара играть лучше не станет, скорее, начнет страдать, искать пути ее вернуть и окончательно забьет на баскетбол. В идеале он должен был бросить ее сам, разочарование – отличный стимул, Ханамия смог бы направить его в нужное русло и проследить, чтобы не перехлестывало через край, но как? Хара совсем на ней помешался. Надо было брать в команду саму Сакамото. У нее были и цинизм, и расчет, но, похоже, к Харе ее влекло по-настоящему, ведь она не попыталась как-то удержать самого Ханамию, когда он объявил ей, что разрывает отношения, даже не сделала вид, что удивлена или расстроена. Больше похоже было на то, что она едва удерживается, чтобы не пожать плечами. Его это полностью устраивало. Может, с ней и надо поговорить о Харе? Должны же у нее быть какие-то амбиции? Она могла бы его мотивировать, вот только что ей за это пообещать? Лучшим игроком тому все равно было не стать, даже на позиции. Но хотя бы перед подружками похвастаться? Или у девушек такое не котировалось? Надо будет изучить этот вопрос, Ханамии совсем не улыбалось заполучить к решающим матчам дополнительную проблему. Скамейка запасных была настолько короткой, что, по большому счету, ориентироваться можно было только на основной состав. Ханамия сам потрудился над тем, чтоб новички особо не совались в клуб, дабы его тактика не вызывала ненужных расспросов, но иногда это выходило боком. Его приобняли за талию, разворачивая: Ханамия настолько погрузился в мысли о команде, что не заметил, как они дошли до места, и прошел бы мимо. Лицо у Киеши было странно напряженным, что там ему присылали такое? Ханамия мельком заглянул в экран, но увидел только две колонки с числами, похожие на биржевые котировки, а чужие дела не настолько интересовали его, чтобы пытаться вникнуть. Даже когда шли в номер, Киеши не поднимал на него взгляд, угрюмо уставившись в пол, как будто считал ступеньки. Ханамия потянул за рукав, привлекая внимание: − Наши маленькие развлечения не оставят тебя без обеда? – спросил он, просто чтобы что-то сказать. − Нет, все в порядке, − Киеши сразу как-то расслабился и даже улыбнулся. – У меня есть деньги, не волнуйся об этом. Конечно, немедленно захотелось сказать, что он и не думал волноваться, но Ханамия прикусил язык: это прозвучало бы глупо. Киеши заметно повеселел; что бы ни занимало его до этого, сейчас он переключился на более приятные мысли. Открывая дверь, так облизал взглядом, что Ханамию окатило жаром. Хорошо, что они сюда пришли, не придется моститься на неудобных стульях. Тот класс был хорош только как временное место уединения, а комфорт Ханамия очень ценил. На кровати будет намного лучше. Вот только они до нее не дошли. Киеши коснулся его, заходя в номер, просто провел по ладони, и Ханамию мгновенно как переклинило. Он вцепился в чужую руку, не отпуская, разворачивая к себе, а Киеши одним резким движением плеч умудрился и захлопнуть дверь, и прижать его к стене. Ханамия задохнулся от того, как его вдруг стало много, – уже знакомый запах, тепло и тяжесть большого тела, поймавшего его то ли в капкан, то ли в защитный кокон, − и смог снова вдохнуть только в поцелуе. − Наконец-то никто не мешает, − пробормотал Киеши, когда они расцепились. – Твои друзья мне нравятся… обычно… не сегодня. Ханамия поморщился в ответ на лукавую улыбку: − Это моя команда, а не друзья. Когда ты уже уяснишь, что я живу вне твоей классификации? Киеши фыркнул, как будто услышал что-то смешное. Непонятное упорство, с которым тот цеплялся за свои наивные представления о мире, чаще всего раздражало, но сейчас он был слишком возбужден, чтобы спорить. − Я сказал «друзья», потому что вы не нравитесь мне как команда… − Уверен, они разрыдаются, когда узнают, − огрызнулся Ханамия, до скрипа стискивая в руке ремень. Киеши почему-то не спешил раздеваться, а снимать штаны первому было… неуютно. Как будто и не было той торопливой дрочки в душе. − Если бы вы больше концентрировались на самой игре, то выигрывали бы чаще. С таким умным капитаном, как ты, кто может держать в голове десятки схем и в нужный момент выбрать верную, с настроенностью на тебя Сето и вашей удивительной синхронизацией… Он швырнул в него сумкой, чтобы не заорать от разочарования, и Киеши наконец-то заткнулся. − Ты все то время, пока не приходил, сочинял проповедь о силе фэйр-плэя? Тогда тебе стоило пригласить сюда Ямазаки. Он более благодарная аудитория, чем я, когда дело доходит до пафосной бредятины о важности соревновательного духа для нашей последующей реализации в обществе. Наш прошлый тренер постоянно об этом твердил, мог по часу распинаться, переливая из пустого в порожнее. − А почему он ушел? – спросил Киеши. Ханамия широко ухмыльнулся: − У меня не было на это времени. И притянул в поцелуй, чтобы отвлечь. На самом деле он всего-то подзуживал сокомандников, чтоб те выглядели более неуправляемыми, попутно подрывая авторитет тренера, а когда тот наконец дозрел до жалобы, скромно предложил свою кандидатуру, мотивируя тем, что подростки скорее найдут между собой общий язык. Если бы только ему разрешили попробовать! Всего лишь временная замена; ведь дисциплинарный комитет прекрасно справлялся с обузданием непокорных, а когда конфликт будет исчерпан, он, конечно, уступит место более взрослому и опытному. Конечно. Разве можно не поверить в чистоту намерений, глядя в эти ясные глаза? Баскетбол в спортивных секциях Кирисаки Дайичи не являлся приоритетным направлением, бейсболисты были намного сильнее и регулярно занимали высокие места на региональном уровне, поэтому руководство школы легко отдало ему на откуп проблемный клуб. И Ханамия сделал все, чтобы вопрос о новом тренере больше никогда не поднялся. Так что его роль в этом была не такой уж и страшной, но он бы не возражал, если б Киеши надумал себе всякие ужасы. Впрочем, вряд ли того сейчас занимала судьба их бывшего тренера. По телу тек перемежаемый поцелуями нескончаемый шепот о том, как Киеши скучал, как постоянно о нем думал, как рад, что сейчас они только вдвоем. Он все твердил и твердил об этом на разные лады, а Ханамия не находил в себе сил его заткнуть – так глубоко в нем это отзывалось. Пробравшиеся под одежду горячие ладони шарили по спине и груди, и если раньше ему это казалось неприятным, то теперь хотелось большего, чтоб кожа к коже. Ханамия содрал с Киеши все через голову, махом обнажив до пояса, кинул куда-то вглубь номера, взялся за собственный пиджак, который Киеши поймал уже в полете и аккуратно положил на кофейный столик у кровати, с дурацким умилением пояснив: − Ты расстроишься, если помнется. Ханамия только скривился. Да и что было возразить? Нет, плевать, давай, рви на мне одежду?! Пора было уже перестать ощетиниваться на каждую вторую реплику Киеши, но некоторые привычки были неискоренимы. В четыре руки они расстегнули рубашку, Киеши ослабил ему галстук, так проведя между ключиц, что подогнулись колени; Ханамия замешкался с пряжкой ремня, и Киеши потянул его к себе: − Иди сюда, поцелуй меня… Вместо этого Ханамия повалил его на кровать. Матрас оказался очень мягким, и Киеши буквально утонул в одеяле, расшитом камелиями. Из-под свалившейся ему на голову подушки раздался смешок, тут же прервавшийся, когда Ханамия сжал чужой член через брюки. Под рукой было твердо и очень, очень много. Ханамия потянул ремень из шлевок. Киеши попытался убрать подушку, но он прихлопнул ее сверху ладонью и вмял в лицо. Намек Киеши понял и затих, Ханамия же вернулся к поясу его брюк, не совсем представляя, что собирается делать. Чертово воздержание сделало свое: он стал возбуждаться от того, от чего раньше раздражался. Провел по бедру двумя пальцами, и Киеши мгновенно напрягся, обеими руками вцепившись в пестрый атлас. Это было сродни исследовательскому интересу, он изучал реакции их обоих. Не церемонясь, расстегнул пряжку, похлопав ей по животу: кожа тут же пошла мурашками, и ему это понравилось. Киеши продолжал прижимать подушку к лицу, румянец спустился ниже шеи, один сосок был прикрыт согнутой рукой, но второй был виден, − затвердевший, − и Ханамия очертил его пальцем, а потом прижал, отчего Киеши вздрогнул, хотя не издал ни звука. Он повел ладонью ниже, с удовлетворением отмечая, как выгибается Киеши, стараясь сильнее подставиться под легкое касание, нырнул рукой в расстегнутую ширинку и так же издевательски бережно потрогал член. Киеши врезал кулаком по постели и промычал что-то, тут же поднимая бедра, чтобы быстрее избавиться от брюк, стоило только коснуться пояса. Можно было подразнить его еще немного, но слишком медлить не хотелось – собственное возбуждение начало нарастать, а с Киеши от расслабленности до полноценного стояка он мог разогнаться за минуту. Трусы оказались тоже темно-серыми, как и у самого Ханамии, только с тонкой красной полоской, по параболе огибавшей член и уходившей вверх, к талии. Стало любопытно, а не образует ли она на заднице сердечко, это было бы вполне в духе Киеши. Ханамия прочертил от боков по этой линии, сводя указательные пальцы под мошонкой, усмехнулся: − Решил похвастаться размером? Как будто надо было дополнительно акцентировать на нем внимание. Еще бы флажок повесил. Киеши отнял истерзанную подушку от раскрасневшегося лица. Грыз он ее, что ли? Ханамия хотел съязвить, мол, нашел себе подходящую подружку, или сравнить со щенком, который жует все, что попадет на зуб, но Киеши посмотрел так, что издевки показались совсем детскими. В который раз он поймал себя на мысли, насколько зрелым тот выглядит, когда не прикидывается наивным идиотом. И дело было не только в габаритах. Когда исчезала дурашливая улыбка, а взгляд становился ясным и цепким, от него веяло опасностью не хуже, чем от ухмыляющегося Имаеши. Вот только Имаеши никогда не смотрел на него по-другому, с поволокой, с чем-то сложно определимым, таким… черт его знает!.. ласковым доминированием? И какой-то части Ханамии, той, что не орала с требованием немедленно доказать, кто тут главнее, хотелось подчиниться и посмотреть, что будет. Он подполз ближе, становясь над Киеши на четвереньках, не касаясь, просто удерживая чужой взгляд. Киеши медленно погладил его по бокам вниз, вверх и снова вниз, и так спокойно, будто уже сотню раз так делал, продолжил его раздевать. Ханамия тогда не смог смотреть ему в лицо, Киеши же все делал глаза в глаза, расстегивая на ощупь, и он позволял, не отвечая никак, только нависая сверху на подрагивавших руках. Время словно замедлилось. Казалось, что происходит нечто важное, но они всего лишь снимали друг с друга одежду. Это и близко не был тот уровень интимности, к которому они привыкли, но все же хотелось спросить: ты тоже это чувствуешь? Что-то странное, глубокое, как и когда Киеши шептал ему, что соскучился. Необъяснимое. У Киеши дрогнули губы, и Ханамия прикипел к ним взглядом, ожидая то ли откровения, то ли разбития момента, которое вернуло бы все назад, к «просто сексу». Но тот ничего не сказал. Ханамия сглотнул, безуспешно пытаясь смочить пересохшее горло, и склонился для поцелуя, чтобы закрыть глаза, чтобы просто не видеть. Ему вдруг стало не по себе от того, что могло открыться. Ничего из этого ему не было нужно. Очередное минутное помешательство, обусловленное выбросом гормонов, примитивная химическая реакция, больше ничего. Он останется один, разложит все по полочкам, и все эти странные чувства исчезнут, как и в прошлые разы. Глупая подпорка от эволюции, чтобы лысые обезьянки держались стайкой. Но почему именно Киеши? Ни с кем другим Ханамия такого не испытывал, даже в свой первый раз. Снова и снова пытаясь убедить себя, что это мимолетный порыв, который ничего не значит, он наталкивался на противоречие: если все так, как он себе представляет, то почему этого раньше никогда не происходило? Непонятное и невыразимое, но такое острое – то, что он чувствовал. Сколько раз еще получится отмахнуться? Оно было в нем, и с каждым разом проникало все глубже. Даже если ощущения со временем затирались, с памятью у него было все в порядке: ничего похожего на… как будто Киеши – это вселенная, точнее он сформулировать не мог. Как будто он мог открыться – и тогда Ханамия все понял бы. Так глупо. Неудивительно, что Хара превратился в милого пони. Если постоянно такое чувствовать, да еще радостно приветствовать свою деградацию, то запросто скатишься до хомо эректус, и за мышление будет отвечать соответствующее место. − Ты где-то витаешь, − напомнил о себе Киеши, перекатывая их так, чтобы оказаться сверху. – О чем ты думаешь? − Ни о чем, − он оттолкнул его и отвернулся, притворяясь очень занятым тем, чтобы полностью снять съехавшие до колен брюки. Смотреть в глаза было невозможно. Не знать его мыслей и не раскрывать своих. Снова возвести между ними стену. Указать Киеши его настоящее место, чтобы если он и оказался рядом, то на коротком поводке. Поставить на колени, заткнуть рот членом и не позволять ничего сверх. Но Киеши целовал его так правильно, что хотелось взвыть от отчаяния, потому что тело безыскусно наслаждалось. Отчасти он понимал, что это абсурд: чтобы голова кружилась от одних поцелуев? От того, что они просто терлись друг о друга? Ладно бы еще секс, но это? Мысли расплывались и путались, перескакивая с привычных логических заключений на ванильный бред, что ему нравится, как Киеши обнимает, приятно чувствовать вес его тела, что легкие толчки навстречу поймали идеальный ритм, и его губы… его язык… Они оба все еще оставались в трусах, но полностью раздеваться не торопились. Хотелось продлить этот момент, и Ханамия скользил ладонями по мускулистой спине, откуда-то уже помня, что у Киеши на пояснице пушок, целовал подставленное горло, легко прикусывал линию челюсти и сам выгибался под чужими губами, выискивавшими самые чувствительные точки. Киеши покрывал поцелуями его шею, плечи, пуская в ход язык и задерживаясь, если ловил изменения в дыхании, и Ханамию распластывало от этой чуткости и полноты ощущений. Он разрешал себе только короткие стоны, боясь того, что могло сорваться с языка, − слишком ему было хорошо. Лежа на животе, он выгибал спину, когда Киеши покусывал лопатки. Контраст горячего дыхания и быстро становившейся прохладной слюны был таким приятным, что он даже не сразу заметил нерешительно замершую руку на собственной заднице. Видимо, у Киеши снова случился приступ деликатности. Ханамия никак не мог уловить, с чем они связаны, да и не пытался особо. Он привстал на коленях, притираясь к широкой ладони, показывая, что сейчас можно не церемониться, но Киеши его не так понял и сунул руку ему между ног, обхватывая член. Это было настолько своевременно, что Ханамия сам удивился громкости своего стона. Колени просто разъехались. − Эта кровать слишком мягкая, – пробормотал он, вжимаясь в ласкающую руку. И одеяло было чересчур пушистым, а покрывало − скользким, но он бы убил Киеши, если б тот попытался сбросить все на пол. Его пальцы были просто волшебными, так правильно потиравшими вдоль ствола, как будто Киеши читал его мысли и точно знал, где нажимать. − Ты течешь, Макото, − выдохнул Киеши ему в волосы, и тогда и он почувствовал влагу вокруг головки. − Нет… О боже… убери… убери руку, я же кончу сейчас!.. Кое-как спустив трусы на бедра, он понял, что можно было и не стараться, домой все равно придется идти без белья. Но благодаря вынужденной передышке стало чуть легче, и оргазм пока что отступил. Он повернулся к Киеши, притягивая того за шею в поцелуй, задыхаясь, но не в силах отпустить, и прижимаясь как можно крепче. Ему нужно было еще больше, еще сильнее, он попытался закинуть ногу Киеши на бедро, но зарычал от злости из-за стреноживших его трусов. Когда Киеши успел избавиться от своих, Ханамия и не заметил, но тот оказался абсолютно голым, и это было лучше всего. Ханамия судорожно вцепился ему в плечо, уткнувшись лбом в собственные пальцы и пытаясь то ли целовать то, что попадало под губы, то ли просто занять чем-то рот, лишь бы ничего не сболтнуть. Он столько всего чувствовал сейчас, что страшно было представить, что может наговорить, если вдруг развяжется язык. Киеши мял его задницу своими потрясающими руками, которым надо было возвести памятник, отлить в золоте и поместить в палату мер и весов. Снять оба центра Токио Биг Сайт и устроить там выставку в их честь. Поставить на заставку. Приклеить к себе навсегда, к черту баскетбол – пустое расходование драгоценного ресурса! − Тебе нравится так? – хрипло спросил Киеши, и Ханамия отчаянно закивал, стараясь прижаться еще теснее. Только бы молчать! Если он сейчас откроет рот, то не остановится, пока не вывалит всю ту чушь, что вертится у него в голове. И вообще: из них двоих у него было намного больше опыта, Киеши по сравнению с ним был едва ли не девственником, так почему у него легче получалось сдерживаться?! Он тяжело дышал, но двигался размеренными толчками, позволяя удерживать устойчивый ритм и растерявшемуся от остроты ощущений Ханамии. И тут до него дошло, обо что он так сладко трется, где находится член Киеши и куда упирается. Он оттолкнул Киеши, вырываясь из его рук так резко, что чуть не слетел с кровати. Тот вскинулся с ошарашенным видом: − Макото? − Какого хера ты творишь?! – прошипел он, жалея, что с этого места не может дотянуться и врезать по яйцам. − Да что случилось? – Киеши в успокаивающем жесте поднял ладони, и Ханамия немного на них отвлекся, но его ярость была слишком сильной, чтобы просто так уняться. − Ты своим хуем в меня тыкаешь! Совсем охренел?! Он был в бешенстве. Даже в такой ситуации Киеши умудрился все испортить. Если бы было чуть удобнее, точно бы огреб по больной ноге, Ханамия бы щадить не стал. − Но ты же сам сказал, что тебе нравится, − у этого идиота еще хватало наглости притворяться ничего не понимающим! – И когда мы были в раздевалке, ты тоже… Я же рассказал тебе… − Свою фантазию! – заорал Ханамия. – Влажные мечты свои, ничего общие с реальностью не имеющие! Какую-то хрень, на которую ты дрочишь, и у которой отрицательные шансы на осуществление! Или ты, блядь, действительно хотел меня выебать на глазах у моей же команды?! Херова… подстилка… − голос подвел, и остаток фразы он просипел. Сейчас любопытство, охватившее его тогда в душевой, казалось сущим бредом. Одно дело было гипотетически думать о том, каково оказаться в принимающей позиции, и совсем другое, когда в тебя тычется огромный член! − Я думал, этот этап… ну, когда ты меня оскорбляешь по-всякому, мы уже прошли, − сказал Киеши. Он старался не подавать виду, что слова его задели, но Ханамия слишком хорошо его знал, чтобы купиться. − Считай, что снова к нему вернулись. Глянь в зеркало и скажи ему спасибо, − огрызнулся он. Киеши сел по-турецки и потер лицо руками. − Тебе правда не понравилось? – спросил он. – Мне казалось, все хорошо, ты так цеплялся за меня… − Все было нормально, пока я не понял, что ты в меня свой член запихиваешь, − процедил Ханамия, покривив душой, потому что какое там «нормально», когда он без телескопа звезды видел! Но, естественно, Киеши никогда об этом не узнает. − Я не запихивал… − О, неужели? Это только потому, что я вовремя спохватился! − Да не стал бы я никогда, ты что! – Киеши саданул кулаком по кровати под аккомпанемент дурацкого «пуфф» от сбившегося одеяла. – У меня действительно большой, я же разорву тебя! Что бы ты ни говорил, я не дурак и ни за что бы к тебе так не полез. Он прижал член ладонью, сердито что-то пробормотав. Эрекция еще полностью не прошла, поэтому выглядело это довольно забавно, Ханамия даже в своем состоянии с трудом удержался от ухмылки. К тому же, стало легче, когда он понял, что Киеши тоже бесится. − Я же сам через это все проходил, − вздохнув, сказал тот. – Ты что, все еще меня боишься? Неужели ты думаешь, что я мог бы силой заставить… Ханамия фыркнул, напряжение отпустило окончательно. − Колени бы свои потом по всему номеру собирал, понял? Не боюсь я тебя, придурок. Если бы ты на самом деле попытался меня изнасиловать, поверь, я бы подкорректировал тебе его длину. Как минимум наполовину. Киеши тоже усмехнулся: − «Подкорректировал»? Иногда мне кажется, что это решило бы целую кучу проблем. – Он подсел ближе: − Мы разобрались? Ты больше не сердишься? − Просто не лезь, куда не просят, − сказал Ханамия, не поднимая взгляд. Парадоксально, но отчасти он был благодарен Киеши за эту передышку, до нее его захлестывали ненужные эмоции, а теперь в голове прояснилось. − И тебе… ну, разве это было противно? Ведь не было же, правда? Нам обоим было классно, я же чувствовал! Макото… − Да, было, но только до определенного момента, я же сказал тебе, − язвительно выдал он. − Я бы ничего не сделал, − сказал Киеши, пожав плечами. – Ты сам это знаешь. И непонятно в чем меня обвиняешь. − Я просто не хочу видеть твой член рядом с моей задницей. Не так уж и сложно понять. − Но почему? Что в этом такого? Если не внутрь, то почему нельзя? Было так здорово, пока ты не начал орать, − с тоской протянул он, и Ханамия неожиданно ощутил легкий укол вины. – Я бы не сделал тебе больно… хотя со мной в первый раз все равно будет плохо, наверное. Он опустил голову, но Ханамия цепко ухватил его за подбородок, заставляя смотреть на себя. − Плохо не будет. Потому что не будет никакого первого раза. Можешь мечтать об этом, сколько влезет, хоть стихи сочиняй, но трахнуть меня тебе не светит никогда. Киеши ничего не ответил, просто прикрыл глаза. Наверное, хотел так продемонстрировать покорность, но улыбка, притаившаяся в уголках губ, его выдавала. Никакой уязвимости там и близко не было, да Ханамия на нее и не рассчитывал – это же Киеши! Выслушает, покивает с просветленным видом и сделает все по-своему. Он поцеловал его просто потому, что Киеши этого не ожидал. И еще для того, чтобы настроить на соответствующий лад, выяснять отношения ему уже надоело. Киеши тут же бросил прикидываться скромником: притянул его в объятия, поцеловал в шею, легонько прикусив там, где Ханамии нравилось чувствовать зубы, снова поцеловал: − Мне нравится, как пахнут твои волосы. − Мне тоже, − усмехнулся Ханамия, подставляясь. По телу снова расходилось томное тепло, член дрогнул, наливаясь под рукой, но стоило Киеши коснуться бедра, как Ханамия снова занервничал. − Что опять? – мягко спросил Киеши, наблюдая, как он себя ласкает. Поцеловал в плечо, так же осторожно спросив: − Почему ты напрягаешься? Это же всего лишь я. Руку он так и не убрал, и Ханамия немного растерялся. Хотелось одновременно отодвинуться и прижаться. Он и сам себе не мог объяснить, почему так резко реагирует, просто казалось неправильным, что Киеши так по-хозяйски его трогал. − Ты же сам этого хочешь, я чувствую, но почему-то упираешься. Перед кем ты притворяешься, передо мной? Ханамия уже открыл рот спросить, кем это Киеши себя возомнил, но тот продолжил, все еще поглаживая его бедро: − Я постоянно думаю о том, какой ты невероятный, и как мне повезло, что ты согласился. Неважно, что тобой тогда двигало, ты не представляешь, как я рад тому, что есть сейчас. За эту неделю чуть с ума не сошел, несколько раз на улице казалось, что это ты, один раз даже погнался за каким-то парнем… Понимаешь? Тебе не нужно что-то себе запрещать только потому, что ты считаешь это слабостью. Зачем доказывать, какой ты крутой, Макото, если для меня ты уже… не знаю… где-то там, − Киеши махнул рукой вверх. – На недосягаемой высоте. Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. − Да ты альтруист, Киеши, − хмыкнул он, чтобы скрыть замешательство, вызванное предыдущими словами. – Такое бескорыстие, и все для одного меня, ну надо же! − Для нас обоих, да… Ханамия прижимался спиной к его груди и почувствовал, как быстрее забилось сердце, показалось, что он собирается добавить что-то еще, но Киеши молчал. Ничего не дождавшись, Ханамия запрокинул голову, ловя его губы своими. На горло мягко легла ладонь, придерживая под нижней челюстью, и Ханамия откинулся на подставленное плечо, не прерывая тягучего поцелуя. Киеши ощущался таким комфортным, что двигаться не хотелось вообще. Вряд ли ему самому было удобно сидеть, вот так обернувшись вокруг Ханамии, но он не жаловался и не пытался сменить позу. «Чтобы тебе было хорошо». Ему было.