***
А в той самой центральной харчевне, отечественном варианте заморского МакДональдса, происходило следующее… — Хозяюшка, а принесите-ка мне солянку, селедку под шубой, пюре картофельное, две котлеты, стакан светлого пива и графинчик водки, — лучезарно улыбался фигуристой официантке Джеки Чан. — А этому мелкому заморышу заварите «Доширак» и налейте лимонад «Буратино». Официантка, смущенно хихикнув, поправила блузку на груди и, записав заказ на салфетке, летящей походочкой направилась на кухню. — Эх, люблю сельских баб, — выдохнул Джеки Чан. — Джеки Чан-сенсей, а почему вместо того, чтоб искать Надьку, мы сидим в харчевне? — поинтересовался Никита, ковыряя пальцем в ухе. Джеки Чан, принюхвашись к принесенному пиву, довольно крякнул и поднял взгляд на ученика. — Запомни, Никита, если каратист идет на дело не пожравшим, то дело считается заранее проигранным. Никита, тут же записав эту народную мудрость, закивал. Затем поднесли горячее. И в тот самый момент, когда Никита, жуя лапшу, слушал о похождениях Джеки Чана касательно прекрасного пола, на втором этаже харчевни послышался звук выбиваемой двери, затем чьи-то матерные вопли, потом будто кто-то разбил ящик посуды и наконец: — Я убью тебя, Иван Учиха! Никита нахмурился. — Знакомый говор, — прошептал он и, оставив Джеки Чана доедать солянку, поднялся по лестнице.***
— Иван Федорович, давайте я ему втащу! — вскочив на ноги, крикнул Саныч. Иван, в которого только что в порыве чувств кинули тарелку борща, брезгливо вытер налипшую на кожанку капусту и, прищурив воспаленные глаза, глядел в одну точку. — Маленький глупый Сеня, — голосом опереточного злодея прошептал Иван. Семен Учиха тяжело дышал. Обнажив кипятильник, он начал раскручивать его над головой, и, словно не видя Саныча, доставшего тесак из собственноручно сшитых ножен, выпрямился. — Ты, — прорычал Семен. — Иван Учиха… Иван кивнул. — Убийца семьи… Иван снова кивнул. — Смерть твоя близка! — рявкнул Сеня и расхохотался. — Сеня, у тебя опять припадок? — спросил Иван. — Он что, дебил, Иван Федорович? — Да в люк канализационный в детстве упал, головой о трубу ударился… — А ты только это и помнишь, Иван? — прорычал Семен. — Не помнишь ту ночь, когда ты всех убил? Иван закрыл лицо рукой. — А я помню… И напомню тебе, перед твоей смертью, — снова загоготал Семен. Коноховский маньяк, поняв, что сейчас его брат начнет вспоминать свое искалеченное детство, взял вилку и явно собрался продолжить трапезу. — Саныч, присядь, это надолго, — посоветовал Иван, придвинув к напарнику стул. А Семен, не опуская кипятильник, по всем правилам драматического героя, принялся ностальгировать. Вслух.***
Шесть лет назад Иван Учиха, одетый в новенькие узкие джинсы и модную футболку, тащил на своем горбу в меру упитанного мальчика, прилизанные волосы которого еще мало напоминали стильную эмовскую прическу, и недовольно пыхтел. — Сеня, ну что ж ты опять в люк упал? — бурчал Иван. — А если б голову разбил? Или, еще хуже, штаны порвал? Сеня что-то рыдал, сморкаясь в длинные волосы брата, и требовал, чтоб его отвезли на рентген. — Какой рентген в Малом Коноховске? Максимум, пиявку к колену прицепить можно, — прикрикнул Иван, но, пожалев брата, добродушно добавил. — Ну не реви, Сеня, у нас еще мазь «Звездочка» осталась. Толкнув ногой кованые ворота родной виллы, Иван, усадив Семена на лавочку, поспешил было в дом, за мазью «Звездочка», как хриплый рык настиг его у порога: — Иван! Зайди ко мне! — крикнул Федор Учиха, отец хлопцев, высунувшись в окно своего кабинета. — Тут Сеня кровью истекает! — отмахнулся Иван, немного приукрасив трагизм ситуации. — Сеня, зайчик, надергай подорожника и приложи к ранке! — умаслено прорычал Федор Учиха. — Иван, зараза, быстро ко мне! Иван, вздохнув, зашел в дом. Федор Виссарионович Учиха — местный и единственный миллиардер Малого Коноховска, сколотивший свое состояние на продаже пыжиковых шапок и кипятильников, человек строгий, беспринципный и на редкость суровый. Держа семью в дикобразовых рукавицах, он в свободное от работы время занимался тем, что планировал государственный переворот с целью выдвинуть на пост председателя села свою кандидатуру. В надежде на помощь в этом нелегком деле своего сынка, талантливого каратиста Ивана, единственного вундеркинда Малого Коноховска, отец семейства иногда доходил до крайних методов. — Ваня, что это на тебе? — проскрипел Федор Виссарионович, глядя на узкие джинсы зашедшего в кабинет Ивана. – Сын, ты что педик? — Папа, что вы такое говорите? — чуть покраснел Иван. Федор Учиха насупился и, скрестив на груди руки, произнес: — Иван, ты вундеркинд. Ты экстерном окончил школу каратистов, пора отдавать тебя в престижный вуз. Иван аж обрадовался. — В сентябре ты поступишь в техникум на комбайнера. — Но, папа, я хотел в МГУ. На дизайнера! — возмутился Иван. — Сын, ты что педик? — нахмурился Федор Виссарионович. — Этому селу нужны комбайнеры, агрономы, трактористы, а не дизайнеры. Не достичь селу величия, пока молодежь не поймет, что работать на полях — такое же высокодуховное дело, как малевать картины и писать стихи. — Не буду я жить в Малом Коноховске! — вскричал Иван. — Я уеду жить в Лондон! — А целину кто поднимать будет? — Так ее лет десять как подняли! — Не зли меня, Иван! — разорался Федор Виссарионович, долбанув кулаком по столу. — И так семья тебя шугается. Иван вскинул брови и многозначительно уставился на отца. — Кто утопил в озере дядю Шурика? И подстроил все как самоубийство, а, Ванюша? — прорычал отец. — Участковый к нам чаще, чем к себе на работу ходит! — Ой все, — протянул Иван Учиха и направился к двери. — И все равно я стану дизайнером. — Только через мой труп! «Вызов принят» — подумал Иван и, вышел из кабинета. Следующим вечером — Ваня, ты всех убил! — пищал перепуганный Семен, сидя в луже крови какого-то своего родственника. — Маленький глупый Сеня, — томно произнес Иван Учиха, сжимая в руке пистолет, скоммунизденный во время школьного субботника у участкового. — Не бойся, Сеня, я не убью тебя. — Потому что совесть замучила? — Потому что у меня закончились патроны. Сеня зарыдал еще громче. — Стань сильнее и отомсти мне, Сеня, — читая с листочка заготовленную речь, проговорил Иван. — Найди меня, когда научишься ненавидеть. Ищи меня в Батайске. И убежал прочь, гогоча, как безумный ужас, летящий на крыльях ночи. — Неправда, я не гоготал, — обиделся Иван, доев котлету. Семен, наконец, замолчал и, раскрутив кипятильник, помчался на брата с воинственным воплем. Иван, напрягшись, выпучил свой особый Шаринган: алые от недосыпа глаза с особой краснотой от привычки нюхать клей, и, лихим движением достав из кармана куртки газовый баллончик, приготовился атаковать. — Мангекё Шаринган! — пафосно сказал Иван и, выпучив глаза еще сильнее, выпустил в лицо Семена газ из баллончика. Семен испустил предсмертный хрип и рухнул на грязный пол. — Иван Федорович, ну вы и мастер, — восхитился Саныч. — А что в баллончике-то? — Веселящий газ, смешанный с пропаном. Он откроет Семену двери в мир Бога Луны, в мир иллюзий. А мы с тобой, Саныч, пока чаю с баранками попьем.