Никита

— Сеня! Держись, Сеня! Я их щас порешаю! Именно с этим воплем, доедая на ходу свой нехитрый обед, явился Никита Узумаки на второй этаж харчевни, завидев, как на грязном полу распласталось тело коноховского эмо-боя, который, высунув язык, хрипел что-то нечленораздельное. Обнажив штык-нож, Никита кинулся мутузить Саныча, и, чудом увернувшись от громадного тесака батайского бандита, сдаваться не спешил. Отпинав тело Семена Учихи подальше, чтоб не мешался под ногами, Никита, скорчив страшную рожу, заорал боевой клич и понесся в бой. «Маленький, тощенький, все время жрет «Доширак» — вспомнил Иван Учиха, мирно попивавший чай. И тут же, заметив, что из кармана пацаненка торчит упаковка «Доширака», а к подбородку прилипла длинная лапша, встрепенулся. — Да это ж Никита! Никита и бровью не повел. — Саныч, готовь мешок, — шепнул Иван и вышел вперед. — Никита, собирайся, пойдешь с нами. — Хуя с два! — прогремел на лестнице страшный голос в меру подбуханного каратиста. — Иван Учиха! Коноховский маньяк! Иван выпрямился, и, переступив через тело брата (случайно наступив тому на руку), завидел могучую фигуру легендарного Джеки Чана. — Мы заберем Девятихвостого Лиса, который живет в мальчике! — мигом выдал все планы Саныч. — Иван Федорович, шагните в сторонку, я им сейчас втащу! Восприняв эту фразу как личное оскорбление, Джеки Чан, задвинув за спину Никиту, грозившегося показать бандитам кузькину мать, достал из кармана треников ярко-синий теннисный мяч и, заорав на всю харчевню: «Расенган!», сделал эффектный бросок прямо в лоб Санычу. Иван Учиха, снова достав свой баллончик с газом, вырубившим Семена, отскочил в сторону. — Ваня, не делай глупостей, опусти баллончик и сдайся правоохранительным органам, — достав второй мяч, сказал Джеки Чан. Но Иван, оценив свои силы, рывком поднял на ноги потирающего разбитый лоб напарника и, запахнув кожанку, поспешил покинуть харчевню. С локтя выбив окно, он эффектно выпрыгнул в него и, приземлившись прямо на кованый забор, дождался Саныча и бегом покинул Малый Коноховск. Как раз вовремя. Минуту спустя, дверь харчевни слетела с петель, и на пороге появился разведчик Евкакий с отрядом опытных каратистов. — Сеня, что они с тобой сделали, гады? — покачал головой Евкакий. – Что, звать батюшку? — Да погодь ты, — хмыкнул Джеки Чан. — Семен сейчас под действием загадочной техники клана Учиха, основанной на воспаленных глазах, токсикомании и газовом баллончике. Только один человек может вывести его из комы. — Надька, — прошептал Евкакий, взвалив Семена на спину. Джеки Чан кивнул. — Мы с Никитой найдем Надьку. Никита, к ноге. Пора в путь. И Джеки Чан, схватив паренька за шкирку, потащил в неизвестном направлении, оставив после себя завесу тайны и легкий запах перегара. Месяц спустя Кукурузное поле. Единственный короткий путь к Малому Коноховску. Довольный своей первой удачной миссией в качестве ученика великого Джеки Чана, Никита шагал по полю, изредка приворовывая початки кукурузы, и улыбался во весь рот. Позади него шагали известные всем каратистам санины — вечно развеселый Джеки Чан, потягивающий из походной фляги «хлебный квас со вкусом водки», и красивая мадам неопределенного возраста, одетая в сатиновое платьице и неуместные в данной местности босоножки на высоком каблуке. Порядком уставшая от компании Джеки Чана, постоянно травящего похабные анекдоты и отвешивающего даме не менее похабные комплименты, Надька, едва ли не воя от злости, шагала под палящим солнцем и проклинала весь Малый Коноховск до последнего дворника. — Вот так вот, Надька, отправили за тобой меня, старого больного человека, и этого мелкого уголовника-доширакофила, в то время как в селе празднуют сорок дней со смерти предыдущего председателя, — вещал Джеки Чан. — Важную миссию взвалили на наши с Никитой плечи. Как говорится, двое пашут, семеро хуями машут… — Джеки Чан, вы мне противны! — взвыла Надька, остановившись посреди поля. — Я просила вас оградить меня от вашего общества, потому как вы сверхъестественный хам, пошляк и быдло. — А хули я быдло? — поинтересовался Джеки Чан. Надька закатила глаза. — Да вы себя со стороны послушайте. Хоть бы ребенка постыдились, — парировала она. — А я и вовсе интеллигентная утонченная натура, так что фильтруйте вашу речь. — А что ж вы тогда, интеллигентная утонченная натура, на прошлый День Села ужрались и пили потом из лужи, ибо сушняк одолел? Надька метнула в бывшего товарища по команде ненавидящий взгляд и зашагала вперед. — И вообще, почему мы ходим по полю уже вторую неделю, когда до села рукой подать? — ныла Надька, стянув босоножки. — Почему мы не сели на автобус? — Потому что влюблен я в вас, Наденька, а пехом мы идем, потому что это отличная возможность поглядеть сзади на ваш очаровательный бампер, — пояснил Джеки Чан. Будущий председатель Малого Коноховска зарядила ему мощную пощечину и, Джеки Чан, пошатнувшись, возмущено матернулся. — Наденька, это был комплимент! — Что за человек? — шипела Надька, догнав Никиту, ворующего кукурузу. — Вот что бы про Остромысла не говорили, а тот хоть хамом не был. Ты, Никита, хоть уши затыкай, когда Джеки Чан говорить начинает, а то у него через каждое слово то матюк, то похабщина, то похабный матюк. — Это точно, тетя Надя, — кивнул Никита. — Но вы не обижайтесь, бампер у вас и правда четкий. Треснув босоножкой Никиту по лбу, Надька, совсем разозлившись, с завидной скоростью направилась к заветному указателю «Малый Коноховск — 2 км».

***

— На правах нового председателя Малого Коноховска клянусь исправно служить народу и защищать интересы села на межрегиональном и национальном уровне. Присяга на «Уголовном Кодексе» — большая честь для меня, — стоя на балконе, говорила Надька, обращаясь к жителям села, пришедшим к зданию сельсовета на митинг в поддержку единственного кандидата. — Обязуюсь искоренить коррупцию, повысить зарплаты и пенсии. Также будет решен вопрос о расселении офицеров посредством строительства общежитий и многоквартирных домов. Толпа радостно взревела. — Проблема субсидий многодетным матерям уже не будет так остро стоять на повестке дня, так что, женщины, рожайте смело, село вас не бросит. Также обещаю уделить внимание реформам образования, где это видано, чтоб гордые сыны и дочери Малого Коноховска не поступали в столичные ПТУ из-за недостатка школьных знаний? — крикнула Надька, раскинув руки. — Вы со мной, учителя?! — Да! — заорал громче всех Игорь Валентинович Ирука. — Льготы военнослужащим! — Да! — завопил Евкакий и Гаврила-сенсей. — Кто ваш председатель?! — НАДЬКА! — Я вас не слышу?! — вошла во вкус Надька. — НАДЬКА! НАДЬКА! — Превратим Малый Коноховск в Малый Лас-Вегас! — кричала председатель, поняв, что выборы она уже выиграла. — Всем портвейна за счет сельсовета! — Надюша, ну ты, однако, харизматичный лидер, — хмыкнул стоявший позади Джеки Чан. — Может, в честь твоего назначения председателем, прикупим бутылочку шампанского и баночку шпрот, прогуляемся до сеновала, и я, наконец, впердолю тебе по самые… Надька, вспыхнув, треснула Джеки Чана промеж глаз и, помахав толпе рукой, скрылась в кабинете. — Ну не хочешь шпроты, возьмем бычки в томате, — крикнул ей вслед Джеки Чан, тоже шагнув в кабинет. — Делов-то.

***

Семен Учиха сидел на подоконнике в больничной палате, грел руки о чашку с отваром ромашки, кутался в колючее одеяло и думал о мести. Некогда крутая медсестра Надька вывела его из комы методом втирания мази «Звездочка» в грудную клетку, и сейчас Семен чувствовал себя относительно бодро, если бы не извечные томные мысли о расправе над братом. «Ты слаб, Сеня» — звучал в его голове голос Ивана. Совсем раскиснув, Семен, решив покончить жизнь самоубийством, выпил десять таблеток от поноса и сейчас ждал эффекта. Эффекта не было уже третий час, но Семен, не теряя веры в светлый и драматичный суицид, уже представлял, как выглядят врата рая. Мысли метались в его голове, как рыбки в аквариуме и, Сеня, открыв окно, вдохнул ночной воздух, пропахший почему-то костром, видимо кто-то жарил шашлыки, отмечая назначение нового председателя. Как вдруг на крыше где-то мелькнули тени. Семен, забыв о попытке самоубийства, схватил кипятильник и, прыгнув на ближайшее дерево (прямо носом в ствол), приготовился нападать на неизвестного плохиша. — Хто здесь? — прошептал Семен, раскручивая кипятильник. Ночные гости вышли в свет луны, и, замерев на крыше крылечка, явили Семену свой облик. Коноховский эмо-бой, прыгнув на крышу к ним, ринулся в атаку, но получил по зубам раньше, чем успел проорать: «Чидори!». — Шаринган есть? — прорычал пацаник с накрашенными почему-то глазами и губами. — А если найду? Ночных гостей было четверо. Ближе всех к Сене стоял этот самый пацанчик, в спине которого, к ужасу Учихи, торчал сиамский близнец, шептавший: «Убей, убей их всех». Рядом с дерзким пацанчиком стоял толстопузый мужик с явными признаками слабоумия на лице. По другую руку от «счастливого обладателя сиамского близнеца» стояло нечто с шестью руками, а позади всех терлась сварливого вида девка с красными волосами. — Санек, не пугай хлопца, — буркнул тягучим басом толстопузый каратист. — Семен Учиха, это ты? — Я буду кричать, — предупредил Сеня. — Не ссы, Сеня, — сказал Санек, и повернулся так, чтоб коноховский плейбой увидел его сиамского близнеца. — Это мой бро, Урод. Урод, поздоровайся. — Убей их…убей их всех… пусти кровищу… — шепотом поздоровался Урод. Сеня икнул и от рукопожатия отказался. — Это Жирдос, — лениво пояснил Санек, указав на толстопузого тугодума. — А это Питер Паркер, кликуха у него такая. Шестирукий каратист улыбнулся, продемонстрировав свои золотые коронки. — Так, Сеня, мы от Остромы… — Сука переблядская, хуй тебе в дышло, считать, бля, научись, вечно про меня забываешь, мудазвон двурожий… — А, это Танюха, — протянул Санек, ткнув пальцем в красноволосую мадемуазель. — Семен Учиха, мы — элитная братва города Задрищенска, личная охрана Остромысла Любомировича, великого физика-ядерщика, гениального стратега и любимого мэра нашего города. Семен замер на месте и прищурился. — Остромысл оставил на тебе Проклятый Синяк, — монотонно сказал Питер Паркер. — У нас тоже есть Синяки. Но мы тебе их не покажем, они на интимных местах… — Короче, Семен, хорош здесь шароебиться, переходи на сторону Задрищенска, Остромысл даст тебе силу в обмен на чисто символическую плату — органы, — добавила Танюха. — В Задрищенске хорошо, — принялся рекламировать Санек. — У всех хата своя, с банькой. Питание три раза в день плюс полдник. Санаторий каждый август. Зарплата вовремя и премии частые. А главное, Остромысл дядька хороший, сделал из нас братву в противовес батайской банде. Подумать только, какие-то пять лет назад мы все были всего лишь чернобыльской школотой, ловившей шестиглазых лягушек в речке Припять. Семен задумался. Никаких причин не верить незнакомцам не было, тем более, что к безумному близнецу, умолявшему Санька убить всех, Учиха сразу проникся симпатией. — А еще Остромысл тебя в вуз отправит, у нас все с высшим образованием, — заверил Жирдос. – Я, например, на диетолога выучился, мне сам Остромысл лекции читал. Танюха — на детского психолога, Санек — на визажиста учился, гля, как он губы красиво красит. — А этот, наверное, жонглер? — вырвалось у Семена, стоило ему глянуть на шестирукого Питера Паркера. — Хамло! — провизжал Питер Паркер. — Какой жонглер?! Я пианист! — Ты, Семен, не спеши отказываться, — сказал Санек, опустив ему руку на плечо. — Остромысл очень тебя хочет в Задрищенск перевести. Ему срочно нужен новый донор крови, а то пятый из нашей братвы, фаворит Остромысла, Кирюша Кагуя, уже литра два сдал, и это только за сегодня. Он, бедный, гематоген ящиками жрет, ветром его сдувает, а врожденная способность гнуть кости во все стороны, уже не такая мощная. — Гнуть кости во все стороны? — ахнул Семен. — Кирюша с нами возле речки Припять вырос, только он не просто лягушек ловил, но еще и купался, — поспешно пояснил Санек. — Думай, Семен Учиха, Остромысл сделает тебя сильнее, у него знаешь какой тренажерный зал крутой… — Иван Учиха падет замертво, при виде твоей ахуитительной силы, — добавила Танюша. Сразу видно, детский психолог. Семен, услышав заветную фразу, пусть и откровенную рекламу, загорелся надеждой и, кажется, готов был хоть сейчас ринуться в тот самый Задрищенск, сдавать кровь и органы для Остромысла Любомировича. Но его, по всем правилам психологии, торопить не стали. — У тебя ночь на раздумья, Сеня, — глухо отозвался Питер Паркер. — Если согласен, жди нас завтра в полночь за воротами Малого Коноховска… — А если не согласен, мы тебя отхуярим до полусмерти и притащим к Остромыслу по частям и в разных пакетах, — улыбнулась Танюша. — Пока, Сеня, — махнул рукой Санек и первым умчался во тьму. Братва из Задрищенска исчезла так же внезапно, как и появилась. Семен задумался. Не получилось. — Тю странные, — заключил сельской мститель и, почесав Проклятый Синяк, отправился спать.