Проснувшись на заре от криков петухов и матерных воплей дворника, Никита Узумаки, зевнув так, что едва не вывихнул челюсть, взглянул на часы и, увидев неумолимые восемь утра, кубарем скатился с кровати.
— Бля-я-я, — взвыл Никита, наскоро делая зарядку, пока заваривался „Доширак“. — Опаздываю!
В половину девятого начинался письменный экзамен на звание каратиста второго уровня, а Никита, засидевшись за просмотром вечного сериала „Бригада“ до самой ночи, запамятовал о таком важном событии. Залпом выжрав стакан заварной лапши, он по-быстрому натянул мятый спортивный костюм. Затем вспомнил, что Евкакий-сенсей требовал прийти на экзамен красивыми, в строгой официальной одежде. Но не растерялся — нацепил поверх спортивной куртки галстук.
— Красавчик вообще, — одобрил Никита, глядя на себя в зеркало.
И, пулей вылетев из дома, понесся в школу каратистов, получать от друзей заслуженные люли за опоздание.
Как Никита и предполагал, у ворот толпились юные каратисты, причем не столько повторяли пройденный в школе материал, как, в основном пытались выяснить, кто круче. К примеру, в мордобое сцепились Семен Учиха и густобровый Лёня в зеленых лосинах.
У кирпичной стены, измалеванной похабным графити, стояли и менее буйные ученики. Самая спокойная команда, под командованием Алексея-сенсея, состояла из местной ленивой задницы, по кличке Шуганный Нара за вечно перепуганные глаза и параноидальный склад ума, блондинки Иры, еще одной фанатки коноховского эмо-боя, и пузатого мальчугана, жрущего шаурму, имя которого Никита все время забывал.
Вон, в кустах затаилась „команда загадочных неудачников“: Коля Инузука и его верный пекинес Тузик, вшивый мальчик Шурик Абураме и стеснительная Хаврошечка Хьюга.
Как, наверное, уже понял мой случайный читатель, глава семейства Хьюга был тем еще юмористом и давал детям и племянникам очень странные имена. А потом еще удивлялся, почему Нежного и Хаврошечку дразнили в школе.
Хаврошечка Хьюга — Божий одуванчик Малого Коноховска. Милая девочка, такая же „подслеповатая“, как и ее братец, отличалась неустойчивой психикой, падала в обморок со слова „жопа“, постоянно краснела и тряслась, как в припадке, а еще, в перерывах между нервными срывами, пыталась строить глазки Никите Узумаки. Эдакий любовный ромб местного создания: Хаврошечка любит Никиту, Никита тащится по Светочке, Светочка мечтает о томном Семене, Семен думает исключительно о свершении своей „мсти“.
Пока Никита приветливо махал рукой бордовой от смущения Хаврошечке, обстановка у школы накалялась. Иногородние ученики, сдававшие экзамен на каратиста второго уровня в Малом Коноховске, усиленно устанавливали свой авторитет среди местных раздолбаев.
— Ты зачем сестра мой смотришь? Брата позову, брат с волыной придет, да! — орал очень странный каратист в костюме Бэтмена и красных мокасинах, прижав к стене бедного Шуганного Нару.
— Я твой дом труба шатал, — буркнул Семен Учиха. — Понаехали тут. Поспускались со своих гор.
Каратист в костюме Бэтмена, забыв о Шуганном, повернулся к наглому секс-символу и, нахмурив свою монобровь, сделал выпад вперед.
— Драка! — заорал Лёня, хлюпая уже расквашенным Учихой носом. — Драка!
И был бы прав, если бы юный каратист с рыжими волосами и тщательно подведенными косметическим карандашом глазами, не поправил бы за спиной трехлитровую банку с песком и не сказал бы голосом уставшего от жизни флегматика:
— Карен, оставь убогих. Пора.
Карен, блеснув глазами, схватил свою куклу из секс-шопа, которую называл своим „оружием ниндзя“, а себя — марионеточником, и взглядом дал местным понять, что „он здесь закон“.
— Тамара! — окликнул рыжеволосый мальчик с банкой песка. — Ходь сюда.
Старшая сестра иногородних каратистов, подтянув рваные чулки в сеточку, подхватила огромный веер и плавной походочкой поплыла к братьям, не забыв послать Шуганному сладострастный взгляд.
— Кто это? — поинтересовался Никита.
Светочка оторвалась от повторения таблицы умножения и, выполняя функцию „коноховской википедии“, пояснила:
— Это — дети Председателя соседнего села. Рыжий с банкой — Гарик Пустынный, говорят, зверь, а не каратист.
Никита особо не вдохновился и благоговением не захлебнулся.
Наконец, двери школы открылись и заспанный Игорь Валентинович, протянув приветственную преамбулу для юных ниндзя, скоро понял, что его никто, кроме Хаврошечки не слушает, и, махнув рукой на организаторскую часть, запустил орущую детвору в родную школу.
Никита, разглядывая листик с тестами, чесал подбородок, усиленно думая. Экзамен шел уже пять минут как, а озарение все не посещало его буйную голову. Вспоминая, кто такой Пифагор и что за теорему он придумал, мальчуган, поглядывая на часы и расхаживающую комиссию, постепенно понимал, что не для науки была создана его бренная тушка.
— Сеня, — прошептал Никита.
Но Семен Учиха, лихорадочно строчивший ответы, не слышал.
— Се-е-е-ня!
— Никита, тварь, выгоню! — рявкнул Игорь Ирука.
— Никита, тварь, — прошипели Семен и Светочка.
А экзамен шел полным ходом. Семен Учиха воровато осматривался своими воспаленными глазами, алый цвет недосыпа которых называл Шаринганом, и нагло списывал тесты у Нежного. Пустынный Гарик, высыпав на свою парту песок из банки, лепил из него шарики и швырял ими в экзаменаторов, выражая неудовольствие системой образования. Ира Яманака, с серьезным лицом изучала затылок Светочки, выпучив глаза (пыталась, видимо, развить в себе телепатические способности). Вшивый мальчик Шурик Абураме, подсаживал на конкурентов своих же вшей, алчно расчищая себе путь в каратисты второго уровня.
— Никита, — пискнул кто-то рядом.
Никита обернулся, а Хаврошечка Хьюга тут же побагровела.
— Можешь списать у меня.
— Дык, всегда готов, — довольно крякнул Никита.
— Никита! — снова рявкнул Игорь Валентинович. — Убью гада! А ну не мешай Хаврошечке!
„Шо ж делать-то?“ — взвыл Никита. — „Сеня и Светочка уже дописывают“.
Время тикало, Игорь Валентинович, смилостивившись над тупостью некоторых (не будем показывать пальцем), вышел пить чай и пропал на полчаса.
Никита, развернувшись к Хаврошечке, быстренько переписал ответы и, сгоряча смачно чмокнув ее в щеку, довел-таки бедную девочку до глубокого обморока.
Дождавшись учителя и сдав работы, поток юных каратистов буквально сбежал из класса.
— Ну что за дети? — выдохнул Игорь Ирука. — Ну если списываете, так хоть фамилию свою пишите, а не чужую… олигофрены… на кого страну оставляем?
***
Второй этап проходил на свежем воздушке, в лесополосе. Экзаменатором назначили похотливого вида барышню, которую Евкакий-сенсей называл Анькой. Выстроив каратистов по росту, Анька-сенсей, запахнув на обширном декольте жилет, заставила Шуганного и Никиту перестать пускать слюни и заткнуть свои гормональные водопады подросткового возраста.
— Давеча в лесополосе менты нашли труп. И районный отдел народного образования единогласно решил использовать лесополосу в качестве испытания юных каратистов. Не бойтесь, маньяка там нет. Наверное. Его еще не искали. Но вас он не тронет. Дай-то Бог.
Кто-то упал в обморок.
— Круто, — восторженно протянул Пустынный Гарик. — Маньяк! Мы будем искать маньяка!
— Нет, вы будете бегать от маньяка, — улыбнулась Анька-сенсей. — Кто выберется живым — тот молодец. Кто нет — Бог ему судья. На все про все у вас — пять дней.
— Но что там жрать-то?! — возмутилась Светочка.
«Хорошо, что у меня всегда с собой „Доширак“» — подумал Никита, хитренько захохотав.
— Дети, Анька-сенсей шутит! — пожалел бедных каратистов Гаврила-сенсей, тот самый модник в лосинах. — Нет там маньяка. Сеня, положи нож! Сеня, положи нож, нет там маньяка!
В шеренге зашептались.
— А что тогда делать, Гаврила-сенсей? — спросила его ученица Тоня.
— Собирать гербарий и мастерить кормушки, — пояснил Гаврила-сенсей. — Мы — пионеры, дети рабочих… Мы гуманные люди.
— Не понял, — возмутился Гарик. — Не будет маньяка?
В шеренге, кажется, расстроились все.
— Бля, ну как так можно?
— Какой гербарий?!
— Я каратист, а не орнитолог!
— Верните маньяка!
— Я отомщу, Иван Учиха!
Причем здесь Иван Учиха не понял никто, лишь параноик Семен видел какую-то связь и, помышляя о мести, не заметил, как его за шкирку перекинули через забор, в лесную чащу.
Никита и Светочка тоже были рядом, отряхивались от пожухлой листвы. Семен, недовольно матернувшись, убедился, что залакированный причесон цел и невредим, и присел на пенек.
— Ну, где там ваш этот гербарий? — буркнул Сеня.
***
Каким бы треплом ни была Анька-сенсей, в ее словах была доля правды.
Маньяк все же был. Но немного нестандартный. Без бензопилы и черной лыжной маски.
— Остромысл Любомирович! — верещал каратист лет двадцати пяти, поправляя круглые очки на переносице. — Остромысл Любомирович! Ну куда ж вы…да стойте! Вам же врач запретил!
Из кустов на зов откликнулся дивный мужчинка неопределенного возраста. Бледный, словно в свободное от шастанья по лесу время, сдавал кровь из пальца, худой, высокий, с длинными волосами, выкрашенными в черный цвет умелой рукой лучшего коноховского парикмахера, он был одет в одну лишь длинную льняную рубаху до самых щиколоток (а может это был сарафан, издалека не видно). В роскошной шевелюре виднелся веночек из васильков, на плечах покоилась змея, а хитрющие глаза выдавали в нем злого гения, любящего изредка покурить веселящий ганджубас, и фаната старославянских поверий.
— Уйди, Копыто! — крикнул злой гений. — Я ищу себе тело!
— Остромысл Любомирович, помилуйте, вас три раза уже по 156-й статье сажали! — взмолился каратист со странной кличкой Копыто, данной ему за пятьдесят второй размер ноги и железные каблуки его сапог. — Неужели история с Иваном Учихой вас ничему не научила?
— Копыто, не беси меня! — сорвался на писклявый ор Остромысл Любомирович, швырнув в своего верного помощника змею.
И снова умчался, напевая себе что-то под нос.
Фортуна всегда была повернута к мужику со странным именем и лицом. Пробежав меньше ста метров по крапиве, на зоркие очи злого гения попалась симпотная фигура Семена Учихи.
