Among the sounds of obsession

Не отступая ни на шаг от чужой задумки, крайне сложно выхватить из процесса создания музыки удачный момент для самовыражения. Если бы эта неблагодарная каторга на протяжении каждого месяца не сулила тех денег, которых чудом хватает на оплату коммунальных услуг, скромный обед и крепкий кофе, то Ханбин вряд ли стал бы прибегать к подобному виду заработка. С другой стороны, он осознавал, что получает бесценный опыт именно в том направлении, которое потребуется в ближайшем будущем. При этом парень не платит за своё обучение какому-то чужому человеку. По сути, всё происходит наоборот: чужие люди приходят к нему домой и платят за то, чтобы он сам получал опыт. Если рассматривать данную ситуацию с такой точки зрения, то можно увидеть в происходящем весьма позитивные нотки. Однако главный фокус заключался, конечно же, в том, чтобы из раза в раз откладывать определённую сумму в конвертик с накоплениями. Уж как только Ханбин в этом плане ни извращался за годы самостоятельной жизни, но в итоге остановился на весьма простых, незамысловатых истинах. На одежде, допустим, можно существенно сэкономить, если носить вещи аккуратно и держать их в чистоте. Впрочем, старенький утюг, безвременно отошедший в бытовой рай, внезапно провалил все планы по аккуратности. Примерно полтора месяца, а может, чуть больше, музыкант носит чистую, но изрядно помятую одежду. Разумеется, она, в какой-то степени, весьма удачно дополняет образ странноватого типа, с головой погружённого в творчество и прочие непонятные дела. А если с горя напялить ещё и серый берет с козырьком, лихо сдвинутым набок, то в результате получится нарочито неряшливый, слегка бомжеватый шик. Ханбин привык относиться к самому себе с некоторой долей юмора. В то же время, его не так уж сложно обидеть, хоть парень и будет до последнего момента убедительно делать вид, что ему всё равно. Либо переведёт чей-то резкий выпад в весёлую шутку. А может, просто посмеётся, при этом не забыв найти для оппонента пару крепких, но не обидных слов, заставляющих хоть немного задуматься. Однако спустя некоторое время, оставшись наедине с собой, в подробностях вспомнит всё, что было сказано в его адрес, и будет долго копаться в себе, пытаясь найти какую-нибудь неисправность. Нет, он вовсе не пытался понравиться абсолютно всем. Да и кому-то в отдельности тоже. На самом деле, ему был крайне важен внутренний покой, хоть и получалось сохранять его только на людях. Как ни старался парень выстраивать защитный барьер между собой и чужими людьми, в минуты одиночества он по-прежнему мысленно самоуничтожался, проживая те или иные ситуации по несколько тысяч раз. Однажды найдя среди возможных вариантов наиболее подходящий и лёгкий в плане осуществления, молодой музыкант остановился именно на нём, испытав несказанное удовлетворение от такого выбора. А заключался этот выбор в том, чтобы соприкасаться с людьми исключительно по делу. Пришли, подробно объяснили задумку и можете проваливать до момента её осуществления. Таким образом, Ханбин очень быстро сузил свой круг общения до кучки заказчиков. Отныне барьеры выстраивались сами собой лишь в те моменты, когда человек с самого начала ограничивал возможность полёта фантазии автора, а то и вовсе обрезал ему крылья под корень. Подобное случалось хоть и не часто, однако существенно коробило музыканта, которому не нравилась чужая задумка. Приходилось действовать по некой перпендикулярно-параллельной схеме и ни в коем случае не отступать от заранее оговорённого плана, иначе заказчик уйдёт восвояси вместе с обещанными деньгами. «Эй, послушай меня! Я могу сделать лучше! Я могу написать для тебя хит!» - эти мысли неизменно крутились в голове и заставляли ощутимо нервничать. В такие моменты чувство потерянного, упущенного, напрасно потраченного времени не просто отказывалось покидать эмоции: оно всецело охватывало физические ощущения, въедалось в них так же, как ржавчина завладевает металлом, и словно разрушало те силы, что Ханбин тщательно собирал в плотный ком для выполнения очередного заказа. Сгорбленная спина, опущенные руки, мимолётная безысходность во взгляде, повторяющая своим оттенком тот монотонный серый холст, предназначенный исключительно для чужих задумок. Похоже, что всё напрасно, и парню никогда в жизни не пробиться в ряды полноценных музыкантов, продвигающих в мир собственное творчество. Быть может, однажды ему предложат работу в каком-нибудь более-менее солидном месте, где ровными рядами сидят такие же неизвестные никому работяги, а заказчик прохаживается вдоль них, выбирая, к кому обратиться за реализацией своих скудных идей. Неважно, какая сумма подытожит выполненную работу. Ханбин чувствовал острую потребность в том, чтобы вплотную заниматься собственным творчеством и обязательно демонстрировать публике его отточенные до идеала результаты. Причина здесь вовсе не в славе или её скрытой потребности, завуалированной десятком адекватных причин. У парня действительно имелось нечто важное, что можно показать людям. Оставалось всего лишь преодолеть основную проблему, которая изо дня в день тормозила процесс, а дальше, наверное, всё пойдёт, как по маслу. А может, и нет. Музыкант по-прежнему размышлял о том, что эти отчаянные попытки не приведут ни к чему впечатляющему. Обычно ему требовалось всего две минуты на необходимое погружение в печальные мысли, чтобы, собрав волю в кулак, разорвать их оковы и с новыми силами продолжить нелёгкий путь к заветной мечте. Бывают моменты, когда все грандиозные планы сосредотачиваются вокруг горячего стаканчика с горьковатым бодрящим напитком. Ханбин греет замёрзшие пальцы до покраснения кожи, украдкой наблюдая за одним-единственным официантом, кроме которого, кажется, в пределах этого заведения вообще никого не существует. Самый дальний столик, находящийся в уютном уголке, редко бывает занят, потому что люди, забегающие сюда по утрам или во время перерыва, предпочитают быстренько съесть что-нибудь незначительное и разбежаться обратно по рабочим местам. Небольшое кафе весьма удачно расположилось в окружении различных организаций, представляющих собой разномастные магазинчики, торгующие всякой всячиной, и неприметные офисы, в которых в течение всего дня царит суета, и разрываются от звонков стационарные телефоны. Довольно оживлённая улочка, мощённая светлым камнем. Пожалуй, если бы не родная речь, раздающаяся отовсюду, то Ханбин на минутку мог бы предположить, что находится где-то во Франции. Временами музыкант любил предаваться подобным фантазиям, закрывая глаза и красочно воображая атмосферу, присущую тому или иному городу. Не сказать, что парень таил в своей душе необузданную страсть к путешествиям, однако пожить то там, то здесь, не задерживаясь подолгу в каком-либо месте, он был бы не против. Впрочем, фантазии довольно быстро разбивались о груду музыкального оборудования, которую придётся перевозить с места на место, тем самым, подвергая бесценные вещи большой опасности. В очередной раз задумавшись над возможным решением этой никому не нужной проблемы, Ханбин не заметил, как просидел в кафе примерно полчаса, рассматривая страницы какой-то тоненькой книжечки. Рассеянность, порождённая внезапными приливами запутанных мыслей, была в характере музыканта, поэтому лишь спустя какое-то время он всё-таки удосужился вернуться в реальность и сообразить, что перед ним находится меню. Неловкая ситуация. Парень хотел заскочить сюда на пару минут и кинуть ненавязчивый взгляд на того официанта, чтобы успеть выполнить намеченную работу до момента закрытия кафе и, вполне возможно, прийти ещё раз. В итоге он просидел за столиком невесть сколько, придумал, каким образом упаковать синтезатор, чтобы тот не повредился во время спонтанного переезда на другой конец мира, и… - Какие-то проблемы? – голос, раздавшийся прямо над ухом, показался чересчур громким, хоть в данный момент таковым и не являлся. В то же время, в нём послышались весьма знакомые нотки, которые Ханбин никак не рассчитывал услышать на столь небезопасном от себя расстоянии. Надежды на возможную ошибку безвозвратно рухнули в пропасть, когда музыкант поднял голову и встретился с той самой улыбкой «во все тридцать два», за которой внимательно наблюдал в течение довольно продолжительного времени. Как и прежде, она с невероятной силой согревала душу, однако на сей раз тепло стремительно разливалось не в районе груди, а где-то поближе к пяткам, - Вы готовы сделать заказ? – поинтересовался официант и снова улыбнулся. Да он издевается просто, честное слово. Продолжая зачарованно пялиться прямо в глаза, сузившиеся до весёлых щёлочек, Ханбин наугад ткнул пальцем в меню и, лишь проводив удаляющегося молодого человека взглядом, посмотрел, что именно умудрился заказать этот палец, пока музыкант находился в необъяснимом ступоре. Как обычно, кофе. Однако вовсе не тот, за которым он приходит сюда каждый день. Замысловатое название, выведенное изящным шрифтом возле фотографии высокого стакана с дорогим содержимым и пышной пенкой, заставило Ханбина взвыть. Пусть даже не вслух, но собственные эмоции он в тот момент прекрасно услышал. Впервые за долгое время парень искренне сожалел о том, что предпочитает сидеть в самом дальнем углу кафе, из которого так просто не смоешься. Дело не в том, что музыкант не мог позволить самому себе один разок шикануть, заказав что-нибудь подороже. Привычка целесообразно экономить деньги проявлялась даже в мелочах, поэтому, выходя из дома, он брал с собой ровно ту сумму, которую собирался потратить, дабы не соблазняться на какие-то ненужные расходы. В далёком прошлом он жил совсем по-другому, но правильное самовоспитание и преданность великим целям сделали своё дело, научив парня нехитрым премудростям самостоятельной жизни. Нервно покусывая нижнюю губу, Ханбин поглядывал в сторону двери, норовя вот-вот сорваться с места и быстренько слиться с толпой. Однако, в его понимании, это означало ничуть не меньше ударить лицом в грязь, чем во время чистосердечного признания официанту в отсутствии денег. Разумная экономия всегда воздавалась благом, но, как бы там ни было, казаться кому-то бедным студентом парень совсем не хотел. К тому же, после подобного казуса он вряд ли сможет хоть раз посмотреть в сторону объекта постоянного наблюдения, ради которого и приходит сюда каждый день. Светло-коричневый стаканчик с фирменным логотипом кафе опустился на стол рядом с приунывшим музыкантом. Это вовсе не тот кофе, который случайно был заказан пятью минутами ранее. Не понимая, что происходит, Ханбин вопросительно посмотрел на официанта. - Ты всегда берёшь одно и то же, а сейчас даже не посмотрел в меню. Вот я и подумал, что ты, может быть, немного ошибся, - пояснил молодой человек и расплылся в очаровательной улыбке, при виде которой душа музыканта с новой силой начала греть онемевшие пятки, - К тому же, если сегодня ты закажешь что-нибудь дорогое, то завтра уже не придёшь, - тем же весёлым тоном добавил официант и удалился к другому столику. Ханбину оставалось лишь смотреть ему вслед, высказывая негодование, возмущение и обиду, ощутимо треснувшую кулаком по самолюбию. Пусть даже не вслух, но собственные эмоции он, как и прежде, слышал весьма отчётливо. Судорожно размышляя над тем, как не упасть в глазах объекта наблюдения, парень и предположить-то не мог, что тот самостоятельно опустит его ниже плинтуса. С другой стороны, это могло произойти случайно. Вряд ли официант, поступивший на работу совсем недавно, будет намеренно унижать посетителя. Неважно, что странного, задумчивого, в изрядно помятой одежде и по полчаса листающего меню без какой-то определённой цели. Больше всего музыканта волновал тот короткий и совершенно не запомнившийся момент, когда они успели перейти на «ты». *** Единственная однотонная стена, которую не затронула беспорядочная сеть проводов и разноцветных лампочек, скрывается под листами белой бумаги, количество которых множится из часа в час. Прозрачный скотч подходит к концу, поэтому приходится обращаться с ним бережно, прикрепляя листы аккуратными, крохотными кусочками. Переплетение бесконечных линий, наспех нанесённых простым карандашом на белый цвет, с большой натяжкой можно назвать рисунками. Кто-то посторонний, случайно оказавшийся поблизости, наверняка, искренне посмеялся бы над молодым человеком, который снова и снова затачивал карандаш, продолжая самозабвенно творить нечто невнятное и опасаясь упустить вдохновение до того, как в окно с любопытством заглянет очередное ненавистное утро.