Охота, покорившая зверя

Первое, что почувствовала девушка – тошноту и страшную головную боль. Болело все тело, каждая косточка, каждая клеточка, кажется, даже волос, но голова – особенно сильно. Словно кто-то уронил на нее что-то огромное... Очень огромное и тяжелое, а после еще стукнул пару раз для надежности. Сложно было даже пошевелиться, но это пришлось сделать, так как ноги очень сильно затекли из-за неудобной позы и начинали противно покалывать. Поморщившись, Вова тихонько застонала и с большим трудом разлепила глаза, веки были весом в тонну, переносицу тут же заломило, будто промеж глаз ей кулаком влепили. Девушка не сразу поняла, где находится, немного даже испугалась, но, осторожно оглядевшись, догадалась, что лежит на заднем сидении машины. За окнами было темно. Поздний вечер, или уже, возможно, глубокая ночь. Довольно прохладно - машина была заглушена, - Вова поежилась, пождав под себя ноги, про себя отметив, что спать на заднем сидении машины не так уж и удобно – от этого, видимо, тело и болело, но это не объясняло тошноту и головную боль. Оставалось лишь догадываться, как она тут оказалась и где хозяин машины. Жутко хотелось есть. Тихонько покашляв, прочищая зудящее горло, провела ладонью по шее, нащупывая что-то шершавое. Нахмурившись, ногтем указательного пальца осторожно содрала нечто засохшее с края шеи. В темноте сложно было разглядеть в чем именно она испачкалась, поэтому хвостатая робко поднесла палец к носу и понюхала. И тут же вздрогнула, широко распахнув глаза. Кровь. Чужая. Поморщив носик, она потянулась за кнопочкой под крышей машины, включив маленькую лампочку, и вытянулась всем телом, взглянув в зеркальце заднего вида. Глухо втянув воздух носом, с трудом смогла заставить себя не свалиться с сидения от страха. В горле застрял крик ужаса. Вся шея, плечи, волосы и добрая половина лица была в чужой темно-бордовой крови, которая уже давно засохла плотной потрескавшейся коркой на бледной коже, придавая миловидному лицу воистину жуткий вид. Поведя ногтями по щеке, сдирая корочку, девушка быстро дернула руку к кнопочке и выключила свет, не желая смотреть на себя. Кровь была не ее и, вероятней всего, не Виктора. Значит, ее черноглазый зверь опять убил кого-то или серьезно ранил. Хотелось, конечно же, верить во второе, но что-то подсказывало хвостатой, что ее жертва уже кормит червей. Подтянув ноги к груди, она свернулась калачиком не сидении, обхватив голову руками. В какую-то секунду ей захотелось все это бросить, уйти, сбежать. Неважно куда, но только не домой, туда было слишком стыдно возвращаться после недели отсутствия... Она представить себе не могла, как будет смотреть отцу в глаза после содеянного, как будет объясняться перед матерью, даже как предстанет перед братьями и сестрами... Стыд и чувство вины просто пожирали ее изнутри, ведь все они, вся ее семья, были добры и терпеливы, и вот, как она отплатила им за это. На глаза навернулись крупные слезы, медленно выкатываясь из уголков глаз и тяжелыми каплями стекая по щекам, размакивая засохшую кровь и оставляя за собой темно-бордовые потеки. Закрыв глаза, Вова всхлипнула, зарываясь носом в пропитанный кровью волос. Не плакала она уже очень давно, и сейчас была рада, что никого нет рядом. Сколько она пролежала так – неясно. Слезы кончились быстро, но разум все еще не хотел приобретать ясность. В голове бродил туман, едкий, густой, словно сладкий тягучий сироп, состоящий из ее собственной памяти и памяти зверя, воспоминания которого, по большей части, оставались закрытыми. В лучшем случае Вова помнила какие-то отдельные вспышки, кусочки, а обычно оставалось только догадываться о том, что происходило. Хвостатая лежала и честно пыталась вспомнить прошлые часы, или, скорее всего, даже дни, но из памяти словно выдрали здоровый кусок, который не получалось ничем заполнить. Когда Ромул обнаружил, что свои перевоплощения дочь не контролирует и, более того, не помнит, что с ней бывает, то провел несколько анализов, стараясь выяснить причину. И, как поняла Вова, выяснил довольно быстро, но ей ничего не сказал, буркнул только, чтобы любопытная дочь не приставала с ненужными вопросами, что у нее своеобразное расстройство, которое, увы, вылечить он не может. Может только ослабить, с помощью волчьей телепатии запереть зверя поглубже в сознание, чтобы выбраться тому из клетки было как можно сложнее. Видимо, воспоминания об Аддерли так сильно всколыхнули чувства, глубоко вспороли старую рану, что даже блок Ромула дал трещину, но этого стало достаточно, чтобы черноглазый зверь с легкостью мог выбраться из своей тюрьмы. Время все рутинно ползло вперед, ничего не менялось. Кажется, она даже задремала, или же просто очень сильно задумалась, но как открылась дверь водительского сидения, хвостатая не заметила и не услышала. Только когда двигатель машины взревел, девушка вздрогнула всем телом и широко распахнула глаза, пронзительным и слегка испуганным взглядом уставившись на водителя, не решаясь подняться и сесть. Янтарные глаза блеснули в маленьком зеркальце заднего вида. Виктор, как и Вова, молчал. Добрая сотня вопросов так и вертелась на языке у темноволосой, но она благоразумно держала их за зубами, решив, что сейчас не лучшее время. Пока машина прогревалась, мужчина так же молча, не глядя, легким движением руки кинул назад какой-то маленький полупрозрачный теплый пакетик, явно предназначенный для девушки. Та, отпрянув, вжалась в спинку сидения, внимательно глядя на запотевший пакетик возле себя. – Голод не пойдет тебе на пользу. Да и ванная не помешает. Почти не слыша голоса Виктора, Вова робко потянулась к пакетику и медленно, боязливо, развязала его. В нос тут же резко ударил запах выпечки, жаренного мяса и какой-то зелени. Во рту собралась сладковатая слюна, желудок свело до такой боли, что девушка даже застонала, сжимая дрожащими пальчиками горячий... Название этой еде она дать не могла. Никогда прежде такого не видела, и уж тем более не пробовала. Разбираться что к чему не хотелось, ибо от голода аж зубы свело, но все же, поборов страшное желание вгрызться в это подобие еды, девушка подняла взгляд на Виктора, безмолвно как бы спрашивая, что это и съедобное ли оно. Тот удивленно вскинул брови, обернувшись. – Что смотришь? Ничего я туда не подсыпал, не дрейфь. – Я... я... – снова и снова запиналась Вова, мысленно мечась от варианта расспросить поподробней о том, что она держит в руках, и вариантом заткнуться и запихнуть в себя кусок мяса целиком. Громко сглотнув, она жадно втянула носом сладкий запах, но кусать мясо между булочками не спешила. Желудок заурчал, требуя срочной поставки в себя продукта питания. – Ты что, сэндвича никогда не видела? – фыркнув в нос, осведомился блондин. Девушка удивленно захлопала глазами. – Кого?.. Далее последовал размашистый фейспалм Саблезубого, от которого девушка аж икнула. Сквозь пальцы он взглянул на нее, явно сдерживая то ли маты, то ли дикий ржач – судить по его выражению лица Вове было довольно сложно. Пару секунд глядя на девушку, он усмехнулся. – Попробуй. – Но... – запротестовала было та. – Просто укуси, хвостатая. Я в тебя насильно это пихать не буду. Спорить было просто глупо. Еще раз понюхав теплую еду, Вова медленно поднесла ее ко рту и слабо куснула мясо, миновав булку и какую-то зелень, кажется, листья салата. Это было далеко не самое вкусное мясо, которое ей доводилось есть... Жесткое, со странным едва уловимым привкусом. Радость, что на зубах не скрипит, как подобие того, коим ее несколько раз кормили в Оружии Икс. Но, конечно же, с материнским и рядом не стояло, Талия готовит такое мясо, что оно аж во рту тает, сочное, сладкое. А это... так, от мясо одно название. Но Вова просто-напросто поняла, что если откажется, то не факт, что еда ей перепадет в ближайшие сутки, поэтому, пытаясь сосредоточиться на булочке, вкус которой тоже особой уверенности не внушал, она молча покусывала съестное в руках. Однако голод все равно победил брезгливость, и уже через несколько секунд девушка уплетала этот «шедевр кулинарного искусства» за обе щеки, глотая большие куски почти не жуя, едва успевая пакетик книзу отодвигать. Крид только усмехался, поглядывая в зеркало заднего вида. – Никто у тебя не отбирает, ешь нормально, - фыркнул мужчина, наблюдая, как Вова пытается протолкнуть в себя остатки булочки. В рот-то все поместилось, а вот прожевать дело было проблематичное. Пришлось глотать так, хрипя, но упорно настаивая на своем целиком съесть остатки. Взбунтовавшейся желудок не сразу понял, что хозяйка в него впихала, но выталкивать наружу ничего не стал, затих и принялся переваривать сэндвич. Девушка, облизывая губы, перепачканные в помидорном соке с остатками крови, подняла глаза на мужчину, а затем против воли широко зевнула. Жутко захотелось спать, хотя она могла поклясться собственным хвостом, что еще пять минут назад сна у нее не было ни в одном глазу. – Умаялась челюстью шевелить? – засмеялся Крид, наблюдая, как девушка сонно потирает ладошками глаза, продолжая зевать. Это умиляло. Умиляло даже Виктора, ибо сейчас она выглядела такой безобидной и слабой, как ребенок, но еще сутки назад выгрызла глотку взрослому здоровому мужику, выше ее на две головы и раза в два толще, и даже не почесалась. – Ладно, хвостатая, черт с тобой, вылезай. Снимем номер, здесь недалеко есть один мотель, дерьмовый, но на одну ночь подойдет. Заодно и вымоешься Возражать девушка не стала, уже мало что соображая. Сейчас ей хотелось просто упасть, хоть прямо здесь, и крепко уснуть. Потирая озябшие плечи – ночь выдалась довольно прохладной – она полусонным хвостиком брела за Саблезубым, слегка пошатываясь из стороны в сторону. Шли они, по ее определению, довольно долго. Она не помнила, как зашла в здание, как стояла пару минут, прижимаясь к спине мужчины, пока он договаривался о номере, не помнила даже на каком этаже находился номер. Только когда Виктор подтолкнул ее в спину, буркнув что-то про душ, Вова встрепенулась и заползла в ванную. Все было не так уж и плохо, простенько, но вполне чисто. Даже не заперев дверь, просто прикрыв ее, сероглазая стянула с себя мастерку, затем топ, штаны, нижнее белье. Бросив это у входа, с трудом забралась в ванную и включила душ. Приятная теплая вода под сильным напором тут же заставила расслабиться еще сильнее, пришлось даже опереться на стену рукой, подставив лицо под струи воды. Она смывала не только грязь и кровь с обнаженного тела, но и боль, и даже плохие мысли. На долю секунды показалось, что она снова дома, что все хорошо, а происходящее – просто дурной сон. Вова скучала по дому, очень сильно скучала, но никогда не показывала этого и уж тем более не говорила. Проведя в душе добрых полчаса, хорошо вымыв волос, тело, и даже мохнатую кисточку на хвосте, девушка нехотя выключила воду. Стоя в ванне, выжимая волос, она помахивала хвостом из стороны в сторону, брызгая каплями с мокрой кисточки на стены. Теперь спать хотелось еще больше – горячая вода разморила ее окончательно. Вдруг раздался страшный грохот, словно что-то или кто-то проломило дверь, вынеся ее вместе с петлями. Испугавшись, Вова даже визгнуть не успела, как поскользнулась в ванной и навернулась в ней ножками кверху, чудом просто не сломав шею, но зато изрядно отбив свое седалище. Постанывая, попыталась встать, но рукой случайно дернула белую шторку, которая в мгновение ока свалилась вниз. Штанга шарахнула девушку по коленям, а сама шторка мирным полотном накрыла Вову. Далее двигаться отпало вообще какое-либо желание. Похныкивая от боли в попе и ногах, она так и продолжала сидеть в ванне, подрыгивая перевалившимися через бортик ножками. – Ты там убилась, что ли? – осведомился Виктор, заглядывая в ванную. Вова, выползя из-под шторки, шмыгнула носом, полными слез глазами глядя на мужчину. Сейчас она как никогда напоминала собой маленького ребенка, которого нужно, просто необходимо понять, прижать к себе и пожалеть. Только вот Саблезубый не умел жалеть по определению, но и рычать не стал, а только закатил глаза, сложив руки на груди. – Неуклюжая. Вылезай оттуда. Вот же горе хвостатое на мою голову свалилось.