Третий закон Ньютона (La Tercera Ley)

Джон проснулся в четыре утра. Мэри все еще лежала в его объятьях, сплетая с ним руки, посреди огромной кровати с балдахином. Он аккуратно встал, чтобы не разбудить ее, и надел голубой халат с логотипом отеля. Он чувствовал себя просто отлично. Он ел и спал, как делал это всегда, но как будто в его жизни все-таки что-то изменилось. Как будто нашлось «что-то», что изменило ход его жизни, но Джон никак не мог понять, что же это было. Джон прошел в комнату, где вчерашний их поздний ужин был накрыт подносом, на диване валялась одежда, брошенная им и Мэри в каком-то хаотичном порядке. И, решив, что нужно осмотреться, он вышел из номера. В коридоре было темно, лишь неясный свет из окна падал на красную ковровую дорожку, растянутую вдоль всего помещения. Джон прошел вдоль всего коридора и спустился в небольшой зал по лестнице. Табличка на стене подсказала ему, что он находится в крыле под названием «Horace Vernet». Свет падал как раз на стену с табличкой, и Джон заметил, что вдоль всей стены крыла была нарисована картина, изображающая баталии. - «Наполеоновские войны», «Битва при Йене», - негромко читал он, рассматривая семь замечательных полотен, которые украшали стены зала. В самом конце он наткнулся на картину, которая, очевидно, обладала такой же привилегией, как и семь других, раз она висела рядом с ними и не имела, в то же время, ничего общего с военной тематикой. Картина на вид была очень старой. На ней была изображена женщина, сидящая в окружении двух юношей. Один из них держался высокомерно и надменно. На нем была форма, которую носили в английских интернатах. Отчего Джон решил, что мальчик являлся учеником одного из привилегированных колледжей страны. Волосы мальчика были зачесаны назад, и, если судить по складности его тела, то ему было не больше 15-16 лет. Другой юноша, или, точнее, ребенок выглядел лет на шесть. Он был одет в синий свитер и простые черные брюки. Руки мальчик держал за спиной. Его бледное лицо обрамляли черные кудри, которые спадали на глаза сине-зеленого цвета. У него было редкое выражение лица, особенно для ребенка. Даже взрослым не всегда удавалось так смотреть на собеседника. У Джона сразу зародилось тревожное чувство, он догадывался, кем являлся этот малыш. Джон подошел ближе, ища глазами табличку. А когда он нашел ее, то почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом. Табличка гласила: «Виолет Вернет и ее внуки, Майкрофт и Шерлок Холмс». Джон улыбнулся, читая это. Он не был удивлен, складывалось впечатление, что он изначально знал, что увидит. Он вновь посмотрел на безмятежное лицо лучшего друга, когда он еще был ребенком. Круглое, нежное лицо, с глазами, которые проникали в самую душу. Тот, кто увидел бы это впервые, обязательно бы решил, что это каприз художника - дать молодому Шерлоку Холмсу такой пронзительный, полный ума взгляд. Но Джон знал правду. Это был действительно взгляд сыщика, такой, каким он его запомнил. Чуть блестящие глаза, невероятно умные, готовые зацепиться за любую деталь. Так всегда смотрел великий детектив. За исключением последнего раза: тогда к смеси эмоций во взгляд добавилась толика грусти. Джон подошел чуть ближе. Картина была расположена слишком высоко, чтобы достать до того места, где был изображен его друг, но Ватсон все же вытянул руку. Он это делал с какой-то глупой надеждой ощутить под рукой мягкость холодной кожи Шерлока, как это было в последний раз. Что происходило в голове этого ребенка? Джон даже помыслить не мог. Но он был уверен, что, скорее всего, ему было скучно стоять и позировать для картины. Его пальцы коснулись холста. Он был грубым на ощупь, покрытым слоем пыли. Джон разочаровался. Конечно, было глупо надеяться, что от простого прикосновения к холсту он вернет себе прежние ощущения касания кожи. Он убрал руку, отходя и чуть улыбаясь. - Спокойной ночи, Шерлок, - пробормотал Джон, возвращаясь в свою комнату, чтобы попытаться уснуть. *** Проснувшись в девять утра, чета Ватсонов быстро позавтракала и пошла гулять. Джон ничего не сказал Мэри о картине. Он чувствовал какую-то смесь радости и печали, увидев друга, пусть и на несколько десятков лет моложе. Но все равно надо признать, что Ватсон чувствовал себя намного лучше. Они шли несколько часов до того момента, пока нога Джона не напомнила ему, что он далеко не в порядке. Но, тем не менее, Ватсон игнорировал боли в течение дня и на протяжении всего медового месяца. В вечер, когда они должны были вернуться в Лондон, Мэри собрала чемоданы, оставляя их в коридоре. И только тогда Джон почувствовал, как к горлу подступал комок нервов. - Все хорошо? - У меня такое чувство, будто мы что-то оставили. - Я точно знаю, что мы ничего не забыли. Я проверяла. - Нет, дело не в этом... кхм. - Наверное, ты просто не хочешь обратно. Я тебя прекрасно понимаю. И только когда они сгрузили вещи в такси, Джон наконец вспомнил, что он забыл. Он поднялся по лестнице, останавливаясь напротив картины. Джон просто не мог уехать, не забрав с собой хоть не большое воспоминание о Шерлоке. Настроив камеру мобильника, он сфокусировал ее на безмятежной фигуре ребенка. Тихо щелкнул затвор, и, улыбаясь, Ватсон направился вниз, окончательно готовый покинуть Париж. *** Джону постоянно снились сны. Они были преимущественно разными, но Шерлок все равно появлялся в них раз или два в неделю. И это ничто по сравнению с тем, сколько он снился в первые месяцы после своей смерти. Все шло хорошо. Брак, новая жизнь, поездка в Париж – все способствовало к комфорту. Были даже моменты, когда он не думал о Шерлоке. Джон не помнит, когда это было, но точно было. Но когда они вернулись в Лондон, сны с участием Шерлока стали ярче и появлялись чаще. Это немного удивляло. Хотя, с другой стороны, Джон каждый день ложился спать, перед сном смотря на снимок маленького Шерлока. Когда он переехал из 221Б, то не брал с собой ничего, оставляя даже газетные вырезки, которые связывали его с Шерлоком. Так что фотография маленького детектива была тем единственным, чем он обладал. Ну и, конечно же, сны. В этом сне он стоял посреди площади, смотря на человека, который говорил о рае и аде, о Боге и Дьяволе, об ангелах и демонах. Помимо него, рядом стоял Шерлок. Они были окружены всеми и никем одновременно. Шерлок был одет не в свою обычную одежду – длинное пальто, шарф. На нем не было даже перчаток. Детектив был одет в простые штаны и синий свитер, как на той картине. Джон подошел к нему, осматривая с головы до ног и собираясь открыть рот, но Шерлок положил руку на его губы, указывая на оратора. Тепло кожи, которое он так искал, дотрагиваясь до картины, просто опьянило доктора счастьем, и он прикрыл глаза, чувствуя пальцы на своих губах. Они стояли в молчании, слушая человека на площади. Джон не двигался, он даже не смел дышать. Находясь во власти сновидения, он не хотел плакать. Единственное, чего он хотел – находиться рядом с Шерлоком, смотря на мужчину, который вещал на французском. Джон понял, что старик повторял фразу, сказанную когда-то Шерлоком: «Un plus sot, un plus sot» А потом он проснулся. Джон бросил взгляд на часы – было семь утра. Отвернувшись от Мэри, Ватсон уткнулся лицом в подушку и беззвучно зарыдал. На это не имелось особых причин, более того, Джон был уверен, что выходит из депрессии. Он уже пару дней как пытался влиться в размеренный образ жизни, не думая о словах, сказанных тогда у надгробного камня. Может быть, дело было во сне? Когда казалось, что их не разделяли года. Когда казалось, что тишина, что сейчас между ними, не гробовая, а та, что разделяла их в квартире на Бейкер-стрит. Умиротворяющая. Казалось, что он снова в том времени, когда Шерлок, объясняя ему очередную теорию, держал руку на его запястье, добиваясь внимания. Казалось, что губы снова вспомнили прикосновения пальцев Шерлока, когда тот хотел, чтобы его выслушали и не перебивали. Сглотнув комок слез, Джон принял сидячее положение, а потом и вовсе встал. Но, видимо, на этом его силы и закончились, потому что стоило ему сделать шаг – как он завалился обратно в кровать. И, конечно же, Мэри проснулась. - Джон, ты в порядке? - Да, спи. - У тебя снова заболела нога? Молчать о своем состоянии, вынашивать эту депрессию в себе – все это забирало почти всю энергию и эмоции Джона. Он только и делал, что лукавил перед Мэри, делая вид, что все хорошо. Он не хотел все объяснять и разжевывать, ему было куда проще сделать вид, что все хорошо, смотря при этом влюбленным взглядом. - Почему сейчас? – устало вопросил он. – Почему не тогда, когда умер Шерлок, когда поводов было намного больше. Это было бы гораздо логичнее. Хотя он должен был признать, что его психосоматическая хромота редко поддавалась логике. Раньше эта ситуация решалась банальной нехваткой времени для таких мыслей. Джон посвящал всего себя работе. А этот отпуск, поездка в Париж и несколько дней, проведенные с Мэри и телевизором, – выбивали его из колеи. А ведь впереди была еще неделя от отпуска, которую он должен провести сидя дома один, так как Мэри выходит на работу. Не было сомнения в том, что эту неделю он посвятит мыслям о Шерлоке. Обычно он шел гулять где-то до обеда. Но боль в ноге не позволила ему двинуться куда-то дальше постели. Боли было до того сильными, что он не мог нормально стоять, не чувствуя под рукой какую-либо опору. Все вернулось на круги своя. Хотя сейчас Джон не мог вспомнить то ощущение, когда идешь, опираясь на трость. Вместо того, чтобы двигаться дальше – он отступал. Это наводило ужас, ему не хотелось проходить все это снова. - Когда ты собирался рассказать мне об этом? – спросила Мэри. Джон немного удивился тону. Так говорили с нашкодившими детьми, которые утаили плохую оценку. - Я не понимаю, о чем ты. - Я имею ввиду твою ногу, Джон. После того, как мы вернулись из Парижа, ты стал делать вид, что ничего не происходит. Я не понимаю. Возможно, эта боль - последствия какого-нибудь инсульта или чего-то другого. Я не врач. Но я думаю, тебе надо обратиться к специалисту. - Мэри, я сам врач, и мне не нужно ходить к кому-то еще, чтобы узнать очевидное. - И что же с тобой? Джон посмотрел на свою жену. Ему бы хотелось сейчас быть на работе. Но он знал, что не пройдет и двух шагов, не завалившись на бок, как мешок с картошкой. Устроившись на постели поудобнее, он решил сказать правду. Частичную правду. - Это последствие войны. Я получил там небольшую травму. Знаешь... Нога болит не так часто, не стоит об этом волноваться, - чистая ложь. Взгляд Мэри смягчился. - Почему ты не рассказал мне об этом? - Потому что я не хотел тебя волновать, - а вот это уже правда. - Но Джон. Я твоя жена, мы должны говорить друг другу о проблемах, чтобы вместе искать способы их решения. Если ты не можешь говорить со мной об этом, то с кем тебе тогда говорить? - Э... что? – спросил он, игнорируя прямой вопрос. - Ладно. Это все решаемо, мы можем обратиться за помощью в реабилитационный центр. - Это случилось много лет назад, Мэри. Слишком поздно для реабилитации, мне придется нести этот крест всю жизнь. - Ты пробовал? - Да. И могу с уверенностью тебе сказать, что это все ни черта не помогает, - снова ложь. - Просто не надо сдаваться, Джон. Ведь до этого все было хорошо. - Мэри... - У меня есть знакомый. У него сильно болела спина, и он обратился к специалистам. И знаешь, всего пара сеансов иглоукалывания – и боль как рукой сняло. - Мэри, послушай... - Ты должен попробовать еще раз. Я уверена, что мы сможем справиться с твоей проблемой, и вернуть твоей ноге первичное состояние. Мы просто должны понять, что изменилось. Что заставило хромать тебя снова? - Мэри, послушай меня. Ничего не изменилось. Просто в какой-то момент она стала болеть, в этом нет ничего необычного. - Но, Джон... - Мэри, ты не сможешь мне помочь! Только после сказанного он понял, что кричал на нее. Мэри посмотрела на него со смесью удивления и осуждения, забирая свою руку. Она была расстроена. - Не было необходимости кричать. Я просто пыталась помочь. - Спасибо, но разве ты не видишь? Не всегда удается помочь. Джон вспомнил Шерлока, который заставил его побегать с его психосоматической хромотой. «Мы должны догнать убийцу, который сел в такси». «Дай мне руку». «Пойдем со мной». «Я чувствую себя лучше, зная, что где-то ходит серийный убийца. Мне становится нескучно». «Это может быть опасно». Этим вечером Джон допоздна сидел перед телевизором, а потом и вовсе уснул на диване. В шесть утра он, взяв свою куртку, покинул квартиру. В то же время Мэри, не спавшая всю ночь, надела пальто и последовала за ним. Сначала он пошел на кладбище. Не для того, чтобы плакать или просить о чем-либо. Джон шел туда, чтобы сдаться. - Ты выиграл, - сказал он надгробному камню. – Это то, с чем я буду жить вечно. Но со временем все станет еще хуже, не так ли? Я не жду, что ситуация изменится в худшую или лучшую сторону. Я надеюсь, что «вечно» не будет длиться так долго. Знаешь, я старался терпеть. Пытался игнорировать, пытался сделать вид, что ничего не произошло. Но черт возьми. Пора признать правду: мне физически больно без тебя. Я нуждаюсь в тебе, Шерлок. И не потому, что моя хромота вернулась, а излечить ее под силу только тебе. Моя жизнь с тобой была... Она была лучшей из всех мною прожитых. Это было именно то, чего я хотел. Не больше и не меньше. Я нуждаюсь в тебе, Шерлок. Мне безумно одиноко, я не могу ничего сделать… не могу оставить эту главу позади. Я прежний. Только без тебя. Мне безумно не хватает твоего присутствия. Ты безумно мне нужен... Джон замолчал, а потом и вовсе развернулся, уходя, явственно при этом прихрамывая. Мэри, которая являлась свидетелем этой сцены, осторожно подошла к могиле, убедившись, что муж отошел достаточно далеко, и посмотрела на надгробие: - Кто же ты такой, Шерлок Холмс? *** Дверь квартиры на Бейкер-стрит открылась, и миссис Хадсон так резво обняла Джона, что создалось впечатление, будто бы тот - пропавший ребенок. - Как у тебя дела? Очень надеюсь, что ты зашел проведать меня просто так, - спросила она, ставя на стол чашки и разливая по ним чай. - Простите меня за такое. Я в порядке, а вы как? - У меня новый жилец в комнате С. Молодой человек, который играет на скрипке. Ах, как же он напоминает мне Шер... - миссис Хадсон оборвала себя на полуслове. – Его. - Это неважно, - Джон решил не страдать по детективу, хотя бы не в присутствии других людей. Он бы этого не оценил. – Я тоже очень много думаю о Шерлоке. - Это очень сложно - забыть кого-то, - миссис Хадсон опустила голову. – Его имя... - Нет, это уже не важно, - Джон отхлебнул от своей кружки. – Мне нужна моя трость, вы не видели ее? - Хм... я не видела ее. Должно быть, она лежит где-то у вас в квартире. Там такой беспорядок. Там как будто бы живет призрак Шерлока. Сколько бы раз я не пыталась все убрать, рано или поздно беспорядок становится все больше. Конца и края этому нет, - Джон улыбнулся. Призрак Шерлока доставил бы ей намного больше хлопот, чем она думала. Даже после детального разбора и обыска в квартире 221-Б, который занял чуть больше, чем три часа, Джон не смог найти свою трость. Он убрал несколько вещей в коробки, чтобы создать хоть какое-то ощущение порядка. Все книги были убраны, и он прошел в комнату, бывшую Шерлока. Джону казалось, что на самом деле он никуда не съезжал, а детектив все еще жив. Мозг Шерлока всегда работал на износ и иногда доводил его до такого состояния, что тот спустя несколько дней бодрствования просто валился на кровать. В такие дни Джон тихо открывал дверь, проверяя, дышит ли он. Но в этот раз кровать была пуста. Простынь и подушки были аккуратно заправлены. Наволочка все так же хранила часть эксперимента, связанного с таблицей Менделеева. Однако хозяина не было. Джон поставил ящики на стол и лег на кровать, смотря в потолок. На какие-то секунды он вновь почувствовал себя живым. *** Мэри подошла к регистрационному окну. - Прошу прощения, я хотела бы встретиться с... - она развернула листок, вчитываясь в написанное. – С Томпсон. Желательно, если бы можно было это сделать сегодня. Регистратор нажал на пару кнопок, всматриваясь в экран. - Вам повезло, клиент, который должен быть сейчас, отменил сеанс. Так что она свободна до 14:00. - Сорок минут, - сказала Мэри, сверяясь с часами. – Идеальный вариант, запишите меня. - Ваше имя, пожалуйста? - Мэри Морстен. - Присаживайтесь, вас вызовут. После визита на кладбище Мэри со всех ног бежала домой, не зная, чего хочет больше - увидеть Джона или же нет. Но дома было пусто. Тогда она стала перебирать его вещи, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку, позволяющую раскрыть тайну того, кем приходился Шерлок Холмс для ее мужа. Открыв шкаф, она увидела черную куртку, которую Джон никогда не носил. Порывшись в карманах, Мэри обнаружила телефон, на котором была гравировка: «Гарри Уотсон. Клара. ХХХ» Она проверила телефон, больше даже из любопытства, чем с целью что-то найти. Большинство имен она пролистывала, не находя ничего знакомого. Андерсон, Алгар, Алтелни, Бейнс, Баррет, Брэдстрит, Грег, Донован, Диммок, Кук, Элла, Эванс, Форбс. Мэри дошла до конца списка и вернулась наверх. - Элла, - сказала сама себе Мэри. – Она терапевт Джона. Значит, должна знать хоть что-нибудь про Шерлока Холмса. Теперь осталось найти адрес. Это не заняло много времени. - Мэри. - Да? - Врач ожидает вас. Дверь была приоткрыта, и из нее лился нежный свет. Мэри зашла в комнату, бросая взгляд на врача. - Элла, вы помните меня? Я Мэри, жена Джона Ватсона. - Конечно! Что привело вас сюда? Что-то случилось? - Все хорошо... - Мэри сделала паузу, набирая в грудь побольше воздуха, чтобы озвучить вопрос, который вертелся в ее голове все утро, начиная с момента, когда она увидела имя на надгробии. – Мне нужно знать... Кем приходился Джону Шерлок Холмс. Во мгновение Элла стала серьезной. - Присаживайтесь, Мэри. Скажите мне, почему вам нужно знать об этом человеке? Она села напротив доктора. - Я не уверена... Но мне кажется, что этот человек напрямую связан с хромотой Джона. - О... Она снова вернулась. - Да. Он сказал мне, что это последствие войны. Мы не разговаривали весь вечер, а утром он, не прощаясь, ушел. Я пошла за ним, и мы пришли на кладбище. Джон провел много времени около могилы, а когда он ушел, я посмотрела, что написано на надгробии. Элла, прошу вас. Мне важно знать, кто такой Шерлок Холмс и почему Джон так зависим от него. Я очень беспокоюсь. Я никогда не видела его таким. Женщина наклонилась поближе к Мэри. - Первое, что вам нужно понять: Джон - человек с тяжелым прошлым. Вы должны знать это и принимать. Мэри кивнула. - Второе: даже тот факт, что вы являетесь его женой, не дает мне право рассказывать это, послушайте, - Элла заговорила чуть быстрее, видя, что ей пытаются возразить. – Нет ничего такого ужасного в том, что я вам не говорю. Но вы должны понимать, что для сохранности ваших отношений лучше всего будет узнать у Джона лично. - Но он не говорит мне. Я пыталась узнать у него хоть что-нибудь, но в итоге получаю односложные ответы. Элла, я в растерянности. Вы единственная, кто может помочь. - Мэри, поймите, я имею право вмешиваться в его жизнь только в том случае, когда Джон наносит сам себе вред. Я думаю, что ваше волнение - не повод разрывать мой контракт с Джоном как врача и пациента. Я должна соблюдать секретность и хранить его тайны. Мэри с расстроенным выражением лица посмотрела на терапевта. Элла, вздохнув, вырвала лист из блокнота. - Я не думаю, что за Джона сейчас нужно беспокоиться, - сказала она, строча несколько слов на листке и протягивая его Мэри. – Когда он пришел ко мне в первый раз, я предложила ему в рамках терапии завести блог. Сначала он не воспринял это всерьез. А потом... В общем, вы сами все увидите. - Блог? Джон не говорил мне о каком-либо блоге, - Мэри чувствовала себя глупо и нелепо. Казалось, что она ничего не знала о прошлой жизни своего мужа. - О, он уже давно не ведется, и вряд ли когда-нибудь там появятся новые записи. Тем не менее, прежде чем начать читать, я бы посоветовала вновь поговорить с ним. На этот раз - задав вопрос в лоб. Мэри кивнула, сжав в руке лист. Поблагодарив доктора, она быстрым шагом направилась на улицу.