Смерть - это смерть. Хороших способов умереть не бывает. © Джек «Подопытная Ноль», Нормандия SR-2
Вокруг царил самый настоящий хаос, не приносивший отчего-то никакой радости или хотя бы удовлетворения: суета, вой сирен, перегороженная улица, постоянно повторяющаяся речь темнокожего агента с рупором в руке, мелькающие перед глазами люди в черной одежде, полицейские, отгоняющие прохожих – всё это смылось в одно большое неразборчивое пятно, и, хотя современное положение дел должно было меня как минимум заинтриговать, интерес к происходящему я потеряла довольно-таки давно, перестав наблюдать за этим потерявшим всякую логику сумбуром. Трикстер брезгует получением свежей информации о чем-то засекреченном и важном. Позор. Позор на мои седины. Я раздосадовано цокнула языком и, откинувшись на спинку плетеного стула (принадлежавшего небольшому кафе, которое опустело в связи с недавними обстоятельствами, и теперь вся уличная мебель, так удачно расположенная в тени здания, находилась в моем непосредственном распоряжении), легким движением закинула ноги на стол. Сглотнув, я перевела безразличный взгляд на небо и тут же сдавленно, как-то лениво зашипела: яркое солнце на мгновение ослепило глаза. Прищурившись, я попробовала поднять взгляд еще раз: безоблачное, чистое небо цвета лазури. Нахмурившись, я неохотно склонила голову вбок, рассматривая окруженное высотное здание, из-за зеркал и стекла, которыми оно было облеплено с ног до… с фундамента до крыши, казавшееся серо-голубого цвета с яркими, сверкающими бликами в местах, где преломлялся свет солнца. Не буду ворчливым циником – современная земная архитектура действительно смотрелась внушительно и красиво. Правда, обращать на такие мелочи внимание – верх неуважения и эгоизма даже для меня: это привлекательное на вид здание стало клеткой для сорока человек-заложников и группы наемников и террористов, набивших здание взрывчаткой и требующих у Щ.И.Т.а нечто (именно нечто, ибо сказать, что конкретно – Фьюри не удосужился), что служба наотрез отказывается отдавать и торгуется уже… прищурившись, кидаю взгляд на карманные часы… два с половиной часа. Под солнцем стоять, медленно превращаясь в качественно прожаренный бифштекс, уже надоело, и, наплевав на всё, я устроилась в тени вышеупомянутого кафе. Думаю, среди этого беспорядка моя фигура со стаканом газировки в руках смотрелась не просто странно, а комично. Сделав небольшой глоток уже успевшей потеплеть воды, прикрываю глаза и вновь откидываюсь на спинку. Столь долгожданное задание, столь долгожданная свобода, а по истечению почти годовой службы в Щ.И.Т.е заместо ожидаемого адреналина и качественной драки, внесшей бы хоть какое-то разнообразие в начинающую раздражать и без того расшатанные нервы жизнь, я получаю плетеное кресло, шезлонг и аналог пляжного коктейля. Осталось добавить табличку «Богиня хаоса в отпуске, не беспокоить: заказы на убийство временно не принимаются», и будет картина маслом. Уже почти год… Быть не может. Дни проходили незаметно, складываясь в недели и месяцы, но проходили настолько однообразно, что выделить из них что-то конкретное я сейчас не смогу. Единственное, чем я могу похвастаться, – это то, что научилась обращаться с огнестрельным оружием (благо, тренировки Бартона не прошли зря). Фьюри всё также предпочитал держать меня в клетке, то бишь на базе Щ.И.Т.а, изредка позволяя мне прогулки по Нью-Йорку с сопровождением и датчиком слежения (то есть фактически под конвоем и в кандалах). Жизнь превратилась в монотонную рутину, состоящую из нескончаемых, изнуряющих тренировок, к которым постепенно добавилось экстремальное вождение, и редких экскурсий по одному из крупнейших городов Соединенных Штатов. От скуки и усталости уже хотелось повеситься, но достать веревку и мыло – поистине невыполнимая задача, если Щ.И.Т. отслеживает каждый твой шаг: я бы не удивилась, если б, поскользнувшись на мокром полу, упала бы не на плитку, а на вовремя подставленную подушку. Серые будни удавалось украшать только мелкими пакостями в сторону Николаса: неожиданно исчезнувшей документацией, пропажей половины персонала, которые оказались заперты в конференц-зале при невыясненных обстоятельствах, лицом самого директора, вымазанного замазкой, кучей смайликов, нарисованных на окнах кабинета несмываемой краской, внезапным вызовом ФБР, которым сообщили, что в здании заложена бомба и многое-многое другое. Фантазии и энтузиазма у меня было хоть отбавляй, а времени – целая вечность. Коллектив, в котором мне довелось работать, мое появление воспринял, по большей части, враждебно: агенты сторонились, не зная, какой шалости от меня ожидать в следующий раз, и молясь, чтобы ни одна шутка не затронула их самих, Бартон оставался нейтрален, хотя и позволял себе улыбаться, лицезря результаты моих авантюр, и время от времени травить байки о своих собственных похождениях. К тому же, к числу моих знакомых прибавилось имя Наташи Романофф – русской шпионки, так же, как и Сокол, работающей на Щ.И.Т. С ней у нас отношения не сложились с самого начала: скрытная, жестокая, холодная агентесса не произвела на меня ровным счетом никакого впечатления, а ее манера разговаривать, вечно уклоняясь от темы, и подавать себя вызывала только омерзение и тошноту. Тем не менее, Бартон ценил ее за неизвестные мне качества, которые, по его словам, не видно с первого взгляда, и единственным, что удерживало меня от ехидства и колкостей в сторону рыжей разведчицы, было авторитетное мнение лучника. Но и Романофф явно не понравился факт моей вербовки (ведь выяснить, кто я такая, у нее никак не получилось), и она не уставала напоминать об этом при каждой нашей встрече. Однажды эта настойчивость сыграла с ней злую шутку… Началось всё с того, что я (без спроса Фьюри, разумеется) проникла в надежде разузнать подробности инициативы «Мстителей» в архив Щ.И.Т.а, старый, уже никому не нужный и используемый в редчайших случаях: вся информация хранилась в электронном виде – в базе данных, и бумажный вариант пылился без надобности на закромах Родины. Небольшая комната на нижних этажах здания вся была уставлена книжными полками с папками на них; в воздухе витала пыль; было душно, темно, свет исходил от одной простенькой лампы, стоявшей на одиноком столе. И каково же было мое изумление, когда выяснилось, что среди новобранцев не одна я изнываю от любопытства: среди ровных стопок из файлов преспокойно сидел Стивен Роджерс, просматривающий старые записи. Его цели, как выяснилось, несколько отличались от моих: он искал исторические хроники о Второй Мировой войне и, по большей части, о ее результатах и статистике выживших и погибших на фронте. Но, узнав, что понадобилось мне, он охотно согласился помочь в поисках, сам одолеваемый сомнениями насчет благочестивости директора Фьюри. Тот случай заставил меня пересмотреть свое отношение к Капитану Америке: смотреть не как на солдата, а как на личность, и, признаться, качества, которые я разглядела, меня поразили. Роджерс словно не имел изъянов вовсе и собран был из сплошных достоинств, просто выражавшихся где-то светом, а где-то тенью. Гибкий, незаурядный ум, интерес ко всему, чего он мог коснуться (пускай и косвенно), самоотверженность, стремление защитить невиновных. Такой набор против воли вызывал уважение, хоть я и пыталась, и не единожды, отыскать в его существе любую оплошность, огреху, любой порок или зазубрину, которая испортила бы картину, но нет. Чист, как стекло, с одной стороны обагренное кровью врагов, а с другой – его же слезами, пролитыми за их жизни. Странное, противоречивое создание. С того вечера мы ежедневно встречаемся в архиве, перерывая его вверх дном в надежде найти хотя бы упоминание о проекте «Мстители», но пока что поиски – бесплодны. К тому же с каждой новой встречей мы все меньше времени уделяем поискам и всё больше – разговорам. Спокойным, размеренным, пустым, но необходимым: смеясь, говоря о мелочах, мне забывалась и моя серая комната, похожая скорее на номер в отеле, келью в монастыре или камеру в темнице, и ошейник с поводком, за который меня удерживает Фьюри, и на душе отчего-то становилось легче и умиротвореннее. Стив не доверял, а точнее боялся довериться кому-либо из агентов: весь мир, по его словам, сошел с ума и перевернулся с ног на голову, и понять мотивы хоть кого-то из современных людей ему казалось невыполнимый задачей, и общаться с ними гораздо тяжелее, чем со мной. На мой вопрос, чем же я отличаюсь от остальных, Роджерс сказал, что мои принципы ему кажутся более старыми и привычными, по крайней мере, для него. О том, что возраст моих принципов измеряется столетиями, я предпочла умолчать. Пускай и несколько тревожно это признавать, но за эти месяцы Капитан Америка стал для меня другом, некой константой в этом переменном мире, появлявшейся ежедневно, ровно в шесть часов вечера в архиве Щ.И.Т.а, являясь и единственным интересным собеседником, и отдушиной, позволяющей забыть о том, что мы – два пленника, беседующие в клетке. В один из налетов на документацию Шестой Интервенционной и далее по списку Службы я наткнулась на один весьма любопытный материал: краткая биография и условия найма Наташи Романофф, так же известной, как Черная Вдова. Думаю, без надобности говорить, что сия папка меня заинтересовала. Сейчас я вряд ли смогу вспомнить все подробности, да они, впрочем, стали не столь существенными, когда выяснилась одна деталь, не просто вызвавшая во мне отвращение, но пропитавшая им меня насквозь: Романофф работала наемным киллером. Я понятия не имела, каков ее характер сейчас, но все ее прошлые заслуги (список жертв на обратной стороне листа длиною в пару сотен пунктов) вырисовали в моей голове отнюдь не приятную картину ее лица без маски… В следующую нашу встречу я не удержала свой язык за зубами… Бартон резко убрал руки, выставленные вперед в защитном жесте, и посмотрел куда-то мне за спину. Утерев пот со лба, я перестала отрабатывать удары и также оглянулась: у входа стояла Наташа, мирно наблюдавшая за тренировкой. Лицо шпионки не выражало ровно никаких эмоций, сухое, неизменно-задумчивое выражение, спускавшееся до снисходительности и терпения, стоило ей перевести взгляд в мою сторону. В груди тут же появилось противное, склизкое чувство, будто меня опустили в грязь. Я непроизвольно сморщилась и тихо спросила у Сокола: – Давно она здесь стоит? Лучник только пожал плечами: агентесса отличалась способностью передвигаться абсолютно бесшумно, и вычислить ее приближение не удавалось даже ему. Романофф отлипла от стены, к которой прислонилось плечом, и ровным, быстрым шагом прошествовала в нашу сторону. – Тень, Вас не особо должно интересовать, как долго я здесь нахожусь, – бесцветным голосом отчеканила она. – Думаю, это уже мне решать, агент Романофф, – оскалилась я. – Дамы, – протянул Бартон, морщась и в отчаянии разводя руками. – Заканчивайте уже, ради всего святого! – взмолился он. – Нат, ты что-то хотела? – обратился Сокол к шпионке. – Только спросить, когда ты освободишься: Фьюри дал новое задание, просил тебя оповестить, – ответила Вдова. Бартон изумленно поднял брови и опустил взгляд на наручные часы, прикидывая оставшееся время. – Часам к пяти, не раньше, – наконец пробормотал он. Наташа кивнула, уже собираясь нас покинуть, но, столкнувшись со мной взглядом, поморщилась и напоследок недовольно процедила: – Не понимаю, зачем Щ.И.Т.у нанимать новичков и после тратить время и силы на их подготовку… Это было последней каплей на чашу весов: узнав, что шпионка ранее была киллером, у меня появилось назойливое желание ее придушить, которое сейчас возрастало с каждой секундой. Каждый раз, когда мы сталкивались, Романофф недоумевала по поводу моего найма, а я терпела, поскольку считала ее отношение вполне закономерным и справедливым: какое-то левое, безымянное существо с пустой биографией и фальшивой анкетой устраивается работать на государственную службу. Такое может и должно возбудить подозрение у опытного агента, тем более, если он сам является образцом преданности и порядочности. Но когда выяснилось, что у нее руки не просто подпачканы, а покрыты кровью и грязью по локоть, во мне начал просыпаться гнев: какое право она имеет меня судить, если сама ничем не лучше? Стиснув зубы, я усмехнулась и размеренно, покачиваясь с пятки на носок, подошла к Черной Вдове. – А кого же им вербовать, мм? – ласковым голосом спросила я, прищурившись и с улыбкой наклонив голову. – Наемных киллеров, быть может? На лицо Наташи тут же упала тень, полупрозрачная, почти неуловимая, но придававшая оттенок мрачности чертам. Безэмоциональное выражение, однако, не изменилось вовсе, но меня так просто провести было нельзя: я видела, как она плотнее сжала челюсть, как заплясали в глазах огни, как удивление и страх расползались змеями по ее венам. Окинув женщину цепким взглядом, вылавливая для себя какие-то новые, доселе неизвестные детали, я хмыкнула и нарочито медленно стала обходить застывшую агентессу по кругу, то и дело склоняясь к ее лицу и шепча другие предположения, выплевывая ядовитые слова на ухо: – Лжецов? Делаю еще один шаг, разносящийся гулким эхом по залу. – Предателей? Различаю краем глаза напряженного Бартона, натянутого струной, в шоке рассматривающего мою фигуру. – Убийц? Замираю, услышав, как Романофф шумно вдыхает воздух, стараясь побороть свой гнев. Вернувшись на свое прежнее место, скрещиваю руки на груди и четко проговариваю, со злобой, шипя, с одного тона переходя на другой, с таким остервенением и яростью, чтобы она однозначно запомнила мои слова: – Ты можешь верить в то, что твое прошлое забыто, погребено и никогда больше тебя не потревожит, но обманывать саму себя – неслыханная глупость. Ты убиваешь тех, кто по-твоему это заслужил, но не будь слепой: ты лишь исполняешь приказ. Ты пляшешь под чужую дудку, убеждая себя, что действуешь по собственному закону и борешься за справедливость. Не надо, не льсти себе: ты не стала лучше ни на йоту, а грехи не смываются кровью, которой ты себя оскверняешь раз за разом. И ты, убийца, лгунья и предатель, не смеешь меня судить. Попробуешь еще хоть раз, и мы будем играть в другую игру, по другим правилам, и ты будешь дрожать уже не от ненависти ко мне, но от ужаса и страха… Шпионка резко от меня отшатнулась, словно увидела на моем месте неслыханное чудовище. Хотя я уже давно таковым являюсь… – Не нравится мое истинное лицо, агент Романофф? – протянула я, наслаждаясь смятением шпионки. Та только плотнее сомкнула губы. На некоторое время воцарилась тишина, которую никто не решался нарушить. Но неожиданно с противоположной стороны зала послышался громкий хлопок. Через секунду он повторился, затем еще раз, складываясь в язвительные, монотонные аплодисменты. Я поморщилась и повернулась на звук, в шоке распахнув глаза, когда смогла разобрать очертания медленно приближавшейся фигуры. Хлопая в ладоши, широко размахивая руками, качая головой в наигранном восторге, скривив губы в непонятной гримасе, в классических брюках и темно-синей футболке к нам навстречу вышагивал Энтони Старк. – Какая речь! Браво! – воскликнул он, хлопнув в последний раз и переплетя пальцы рук. – Всплакнул бы от такой сцены, да, боюсь, железо заржавеет. – Старк, что за нелепый каламбур? – возмутился Бартон, явно не понимая причины подобного поведения. – Мало того, что ты заявился на базу, так еще будешь истерику закатывать? – Никаких истерик! – заверил миллиардер, поднимая руки в капитулирующем жесте. – Я просто пришел поговорить. – И с кем же? – не понял Сокол. Старк иронично изогнул бровь дугой и выразительно посмотрел в мою сторону. Злился. Невероятно злился. Несмотря на это излишнее радостное представление и его привычные жестикуляции, его гнев был виден так же четко, как и плотно сомкнутые губы, яростно блестящие карие глаза и сжатые кулаки. Не таким я помнила Тони, совсем не таким. Деликатно прокашлявшись в кулак, Бартон сделал знак шпионке, и оба быстро покинули помещение, оставляя меня наедине со Старком, кинувшим вдогонку Романофф нечто вроде «Тройная дря-янь, запомни!*». Воздух точно наэлектризовался, повисшая пауза превратилась в затишье перед бурей, а взгляд Энтони едва ли не в прямом смысле метал молнии. – Э-эмбертон, – протянул миллиардер, делая осторожный шаг в мою сторону. – Тень, – коротко поправила я. – Еще одна фальшивка? – раздраженно процедил Железный человек. Я поморщилась. – Если тебе так интересно, то я уже использовала это имя раньше. И для меня – оно самое настоящее. – Для тебя, но вряд ли для работников паспортного стола, – возразил мужчина. – Тебе так лень назвать свое имя? – исказив тон голоса до неузнаваемости, скривился он, засунув руки в карманы. – Я его тебе называла, Тони, – стараясь смягчить свой голос, ответила я. Старк удивленно распахнул глаза и замер на месте. Видимо, его покоробило такое обращение: даже когда я работала в его корпорации, то позволяла себе подобное очень редко, считая это фамильярностью. Но сейчас изобретатель не являлся моим начальником. Просто старый знакомый, которого я обманула, и который меня за это ненавидит. – Ри-да Эм-бер-тон, – проговорила я по слогам, как когда-то в институте, при вербовке. Целую вечность назад. Лицо Старка на секунду смягчилось, словно он разглядел во мне что-то смутно знакомое, но черты практически сразу же обострились, местами огрубели, глаза прищурились, а дыхание сбилось. – Какого черта? – процедил он. – Какого черта ты устроилась на работу в Старк Индастриз? – С чего вдруг такой интерес? – хмыкнула я. – Мне напомнить, как ты прибила двух наемников в моей гостиной?! – повысил тон изобретатель. – Я спасала наши жизни, неблагодарная ты консервная банка, – прошипела я, в несколько шагов подлетая к механику и останавливаясь у него перед носом. – Я спрашиваю еще раз, – проигнорировал мои слова миллиардер. – Какого черта с навыками киллера ты вдруг решила получить высшее техническое? – Ты ведь далеко не глупый мальчик, так подумай сам, – спародировала я Старка, повысив голос на пару тональностей. – Хватит сыпать на меня издевками, – скрипнул мужчина зубами. – Дождешься, и я пойду за костюмом. Отвечай на вопрос. – Не поверишь, но все до смешного банально и просто, – развела я руками. – Хотела начать новую жизнь. И это была не ложь. Почти. – Тогда, если все осталось в прошлом, почему ничего не рассказала? Почему я должен был узнать все, только получив пулю в ногу? – Что ты так прицепился к инциденту в башне? – прошипела я. – Какая тебе разница, кем я была? От знания хоть что-то поменялось бы? – Да! Я бы знал, чего ожидать! И твой поступок не выглядел бы предательством! – выплюнул он. Я пораженно замерла, буквально ощущая, как от сказанных слов по телу растекается яд. Предательством?... – По-настоящему предавать могут только друзья, – с толикой нудной нравоучительности пробормотала я, вглядываясь в темные глаза напротив. – А ты думаешь, что не была другом? – скривив губы в усмешке, удивился бизнесмен. Я резко вдохнула воздух, изумленно моргнула и, непонимающе прищурив глаза, устремила взгляд в пол, невольно вспоминая работу в Старк Индастриз: нескончаемые посиделки с техникой, долгие бессмысленные цепочки разговоров, состоящие из шуток и взаимных подколов, AC/DC, игравший на полную громкость, к которому со временем я начала привыкать, а, заразившись от привычки Старка, и подпевать, пока рассматривала очередную схему. Глубоко вздохнув, я прикрыла глаза рукой, надавливая указательным и большим пальцем на виски, словно у меня разболелась голова, и, облизнув пересохшие губы, тихо начала: – Тони… – Старк! – неожиданно рявкнул миллиардер. – Энтони Старк! Для тебя – никак иначе! Я отшатнулась, как от пощечины, и неверующе оглядела разъяренного бизнесмена. В сердце точно воткнули клинок и теперь медленно проворачивали его вокруг своей оси. Стало противно, тошно, даже мерзко, и я, скривив неопределенную гримасу, пробормотала: – Пускай так. Сомкнув ладони, кожу на которых опять, так не вовремя, начало жечь и колоть, в кулаки, я сглотнула ком в горле и, развернувшись на пятках, быстрым шагом отправилась к выходу из зала. – Эмбертон! – раздался голос у меня за спиной, уже не такой грубый и холодный, но все еще звучавший раздраженно. От одной своей фамилии меня передернуло, и по телу словно разлилось что-то вязкое, липкое и вызывающее отвращение. – Тень, – одернула я Старка, уже коснувшись дверной ручки. – И никак иначе. Сквозь пелену воспоминаний я не сразу заметила, как чья-то рука опустилась мне на плечо. Я резковато обернулась, скидывая ноги со стола, и, прищурившись, смогла разглядеть лицо Стивена Роджерса, застывшее в вопросительном выражении, словно в ожидании ответа. Кэп, на удивление, был одет в ту же стандартную форму Щ.И.Т.а, что и я, променяв нейтральные джинсы и футболку на плотно обтягивающий тело черный кожаный костюм с пустой кобурой на бедре. – Стив, – пробормотала я, сокрушенно качая головой и прикрывая глаза ладонью. – Ты что-то говорил? Задумалась – не расслышала. – Нас вызывает Фьюри, – терпеливо повторил Капитан, озадаченно нахмурившись и окинув меня недоумевающим взглядом, по всей видимости, удивляясь подобной рассеянности. Я цокнула языком и закатила глаза, недовольно пробормотав: – Я не понимаю его логики: отправить нас сюда, подождать несколько часов, ничего не сделать, отослать нас обратно. Я встала с кресла и медленно потянулась, положив руки на талию и прогнувшись в спине. – Поможешь мне его придушить? – состроив невинное, не отягощенное интеллектом лицо, добавила я полусонным голосом, изогнув бровь дугой. – Не в этом смысле «вызывает», – покачал головой Роджерс, не в силах сдержать краткой улыбки от моей последней реплики. – Он не собирается возвращать нас на базу: лишь потребовал подойти к лейтенанту Кертис, координирующему действия агентов. – Зачем? – спросила я, поднимая пластиковый стаканчик со стола и допивая его содержимое. – Не проинформировали, – развел руками Кэп. – Только добавили, что это срочно, – хмыкнул он, указывая взглядом на напиток у меня в руке. Я молча пожала плечами и, нарочно зажмурив один глаз и посмотрев донышко стакана на просвет, не глядя бросила емкость в сторону урны. Судя по хмыкнувшему Стиву и паре хлопкóвых ударов, я не промазала. Командующего мы пытались найти недолго: по словам полицейских, искать нужно было в отдалении от ограждения, рядом с черным фургоном Щ.И.Т.а, набитым техникой. В указанном месте собралась группка военных, яростно что-то обсуждавших и с криками кивавших в сторону здания. Я попыталась деликатно прервать их беседу, прокашлявшись в кулак, но на меня обратили ровно столько же внимания, сколько на писк комара – то есть, нисколько. То же самое попробовал проделать Стив, но ответной реакции мы вновь не дождались. Возмущенно прыснув, я несколько раз громко хлопнула в ладоши буквально перед носами военных и предприняла попытку сказать пару слов, но один из дежурных, увидев во мне непосредственную, неадекватную угрозу грубо толкнул меня в плечо. Роджерс нахмурился и уже открыл было рот, но я резковатым жестом его остановила и прошествовала к стойке с оружием, стоящей рядом с фургоном. Ухмыльнувшись и молча стащив первый попавшийся пистолет, я быстро проверила магазин, спустила курок и, подняв руку вверх, трижды выстрелила в воздух. Группа всполошилась, солдаты судорожно обернулись в мою сторону, тут же беря меня под прицел винтовок. Стив смерил меня раздраженным взглядом и пробормотал: – Это было слишком… радикально. Я безразлично пожала плечами и, чуть поведя рукой, бросила пистолет на землю. Тот с громким хлопком-щелчком ударился об асфальт. – Кто из вас лейтенант Кертис? Мы должны были с ним встретиться, – повысив тон голоса, озвучил повисший вопрос Капитан. Солдаты воровато переглянулись, точно выискивали виноватого, пока не раздался твердый, уверенный голос: – Лейтенант Кертис – это я. Я обернулась на звук и пораженно распахнула глаза, с задорной усмешкой оценивающе рассматривая подошедшего. Командующим Кертис оказалась темнокожая женщина лет тридцати с кучерявыми волосами, обстриженными под корень. Ярко выраженные скулы, чуть прищуренные карие глаза, плотно сжатые губы. Поверх зеленого военного костюма был надет черный ремень с рацией; на плече висел автомат; на бедрах – по кобуре с пистолетами. – Кто вы оба – мне известно, – строго, словно отчитывая (хотя, скорее, желая пропустить нудную прелюдию с красноречивым названием «обмен любезностями» и перейти к делу) прервала она попытку Роджерса что-то сказать. – Прошу за мной, – бегло окинув нас взглядом, добавила она, разворачиваясь и проходя в фургон по приставленному маленькому трапу. Когда двери фургона захлопнулись за нами с металлическим лязгом, в помещении зажегся белый, неестественно-яркий свет, исходивший, казалось, отовсюду и, в первую очередь, от стен, увешанных различными видами оружия, начиная с ножей и кастетов и кончая снайперскими винтовками и пистолетами с глушителями. Игриво присвистнув, я окинула взглядом «передвижную оружейную» и, пока Кертис с просьбой подождать отвернулась в сторону массивного ящика, стянула с одного из креплений миниатюрную гранату, по виду скорее напоминавшую орех, но выдававшую свое предназначение торчавшей чекой. Пару раз подкинув ее в воздух, я услышала недовольное покашливание. Обернувшись, я столкнулась взглядом с Капитаном Америкой, недоуменно изогнувшим бровь и недовольно поджавшим губы. Закатив глаза, я неохотно убрала гранату на место: то же мне, ходячая мораль. Нисколько не потеряв энтузиазма, я перекатилась с пятки на носок и, шмыгнув носом, медленно прошла в центр фургона. Откуда во мне взялось такое озорное настроение – не понимаю. Сердце билось учащенно, дрожало, точно от нетерпения, по телу разливался знакомый предвкушающий жар, разум, чистый, свободный, легко концентрирующийся на мыслях, словах и действиях, захлестывало азартом, а все чувства обострились до предела. С чего бы? Со мной такое случалось не впервой, и меня удивляло отнюдь не мое состояние, а то, что последний раз, когда я испытывала нечто подобное, был в Асгарде: именно так я ощущала себя каждый раз, когда мы с Локи продумывали план вылазки, похода или внеочередной невинной шутки, после которой полдворца как минимум будет нервно оглядываться по сторонам и заикаться еще неделю. При мысли о трикстере приподнятое настроение на долю секунды, в одно мгновение, остро, резко сменилось на противоположное, скребя по горлу и сердцу когтями. Нервно сглотнув и мотнув головой, я больно ущипнула себя повыше локтя, выбрасывая всё лишнее из головы. Стоило абстрагироваться от прошлого, предвкушающее волнение и трепет вернулись обратно, вызывая ухмылку на лице. – Почему ты улыбаешься? – раздался тихий вопрос у меня за спиной. – Нас не могли вызвать просто так, – не оборачиваясь, хмыкнула я, поведя плечами и намеренно, на показ разминая шею. – Думаю, нам дадут размяться, – с неприкрытым ехидством отвечаю я. – Для тебя это шутка? Полсотни жизней, стоящие под угрозой? – в равной степени удивленно и раздраженно спросил Роджерс. Я нахмурилась и хотела было ответить, что он не совсем правильно меня понял, но в этот момент Кертис развернулась и подошла ближе к нам. – Думаю, Вы в курсе сложившейся ситуации, не так ли? – жестким, ровным голосом поинтересовалась она, с грохотом ставя на стол кейс и некое подобие металлической подставки, похожее на платформу. – Террористы захватили заложников и готовятся взорвать бомбу, – скучающим тоном протянула я, словно отвечала какую-то элементарную форму заклинания, и, получив утвердительный кивок со стороны лейтенанта, ехидно спросила: – Они ведь выдвинули условия, так почему бы Вам их просто не выполнить? – Согласен: так можно было бы избежать жертв среди гражданских, – поддержал Кэп, скрестив руки на груди. – Они предъявили требования, которые мы удовлетворить не в силах, – покачала головой Кертис. – И какие же? – нахально улыбнувшись, заупрямилась я. – Невыполнимые. Это всё, что вам положено знать, – раздраженно процедила женщина, быстро нажав несколько кнопок на металлической конструкции. – И придется справляться самим, – угрюмо добавила она, вводя пароль на появившемся голубом табло. Через мгновение над платформой появилась объемная схема здания, состоящая из мерцающих линий, похожих на лучи лазера. Были видны все переходы, вентиляционные трубы, планировка и две мигающие красные точки. – Что это? – задал вопрос Стив, пальцем поочередно указав на метки. – То, зачем вас вызвали, – безинформативно ответила солдат, опираясь руками о стол. – Мы не можем начать операцию по освобождению людей, пока существует угроза взрыва. Стоит нам пустить газ, и они нажмут на красную кнопку. Поэтому мы сначала должны деактивировать бомбы, и только затем – заводить агентов внутрь. – Кертис ненадолго замолчала, обводя взглядом модель здания. – Нам нужны люди, которые смогут незаметно разминировать взрывные устройства. Фьюри приказал назначить саперами вас двоих, – вздохнула лейтенант, облизнув губы и недовольно цокнув языком. – Почему просто не послать на задание специалистов? – поперхнувшись воздухом, закономерно удивился Стивен. – Почему нас? – Если слать саперов, то им в помощь потребуется прикрытие на случай встречи с террористами. А использовать целую группу людей – верх риска. По словам директора, вы прошли должную подготовку и способны не только постоять за себя, но и разобраться со взрывчаткой. Я права? – Правы, – подтвердила я, смутно припоминая алгоритмы обезвреживания подрывного устройства. На губы так не вовремя запросилась довольная ухмылка; сердце учащенно забилось в трепетном волнении. – Сколько там бомб? – холодно спросил Стивен, кивая в сторону 3D-модели. – Две, – коротко ответила Кертис, указывая на красные огоньки. – На четвертом и на десятом этаже. Заложников рядом с ними не держат, однако там наверняка стоят охранники. Обездвижьте их до того, как они успеют вас засечь; не будет возможности – убейте. Мы проведем вас внутрь, вы разделитесь, обезвредите бомбы и доложите нам. Как только все будет сделано, оперативники пустят газ. Вопросы? – Как быть с камерами? – задумчиво пробормотала я, кладя руку на подбородок. – На пятом этаже, на посту охраны сидит один из их сообщников, – пояснила Кертис, показывая точное место на плане. – Он – единственные их глаза и уши. Отрубите его и сможете безбоязненно передвигаться по этажам. Разве что, не на лифте. – Если столкнемся с террористами… – чуть исказив тон голоса, вопросительным тоном предложила я лейтенанту закончить приказ. – Обездвижить или убить. На ваш выбор. Но я бы рекомендовала убить: их всё равно ждет электрический стул, – пожала плечами солдат. – Но вершить правосудие мы не в силах, – без особого запала возразил Роджерс. – Я не навязываю, – покачала Кертис головой. – Но повторюсь: на вашем месте я бы их пристрелила. Эти ребята ничем не лучше фашистов, Капитан, и заслужили смерть. Думаю, вы понимаете это гораздо лучше меня. Стивен тяжело вздохнул, безмолвно соглашаясь, и отвел взгляд потемневших глаз в сторону. Женщина сдавленно кашлянула в кулак и потянулась к кейсу. С громким щелчком откинув черную крышку, Кертис вытащила оттуда пару пистолетов с глушителями и толкнула их в нашем направлении. Оружие с противным лязгом проскользило по металлу стола, пока мы их не поймали. Таким же образом нам было выдано по наушнику, запасному магазину, подброшенной в воздух белой тонкой удавке, рации, ремню для закрепления всей этой амуниции на теле и ножу. Последний элемент я окинула хмурым взглядом и бросила обратно Кертис, предварительно невольно коснувшись рукой кинжала у себя в волосах. Та удивленно вскинула брови, но возражать не стала, убирая клинок обратно в кейс, видимо, не заметив моего жеста. Как только женщина сложила всё на место и приказала следовать за ней, под мое возмущенное «Эй, а легендарного щита не будет?» и печально-игривую улыбку Кэпа мы покинули фургон. Кертис заставила нас обойти вокруг здания и завела нас в соседний недостроенный дом, похожий на многоэтажную стоянку: повсюду был бетон, голые, даже не выкрашенные стены, плесень, темневшая по углам (так что, по всей видимости, строительство было не просто не закончено, а окончательно заброшено), вода, мерно стекавшая по потолку и падавшая на пол с характерным монотонным звуком. Поднявшись по пандусу для автомобилей на пятый этаж, мы остановились у огромной, неровной дыры в стене, из которой было отлично видно нужное нам здание, находящееся метрах в двадцати отсюда. Попросив нас подождать, Кертис удалилась обратно к оцеплению, оставляя любоваться пейзажем. Я опустилась на корточки, сцепляя руки в замок, силясь унять дрожь в пальцах, и прикусывая нижнюю губу в попытке скрыть довольную улыбку. В кой-то веки миссия! Отработанным, прилипшим к повседневным жестам движением я быстро распустила волосы и тут же, единожды прочесав их пальцами, собрала обратно, грубо закалывая кинжалом. Не зная, куда теперь деть руки, я лениво провела ладонями по коленям и сложила их лодочкой, разглядывая отблески солнца на стекле соседнего здания. Краем уха мне удалось различить, как рядом на пол с тихим вздохом опустился Стив. – Нервничаешь? – спокойным тоном спросила я, давя в себе порыв усмехнуться или пихнуть Роджерса в плечо. – Волнуюсь за судьбы людей, – поправил меня Кэп. Недоуменно-иронично вскинув брови, я скосила взгляд в его сторону. – Заложников? – уточнила я. Мужчина едва заметно кивнул в знак согласия. – Почему? – прыснула я. – Их вытащат, как только мы обезвредим бомбы – ты слышал Кертис. Щ.И.Т. гражданских не бросает: это я усвоила однозначно. – Я не об этом, – сокрушенно покачал головой Стивен, точно раздосадованный, что я не смогла распознать его истинные помыслы. – Меня беспокоит и, если говорить откровенно, раздражает другое: то, что ни в чем не повинные люди оказались втянуты в разборки, угрожающие их жизни. Почему Щ.И.Т. не может сам отвечать за свои действия? Это… – Несправедливо, – хрипло закончила я, согласно кивнув головой. Роджерс резко перевел на меня тяжелый, горящий взгляд, пораженно рассматривая мое лицо. Светлые брови были сведены к переносице, лоб рассекали поперечные морщинки, тонкие губы чуть приоткрыты, глаза, до этого сероватые, просветлели, возвращая привычную себе голубизну. – Не удивляйся: мне знакомо это чувство, – невесело усмехнулась я, наблюдая за игрой света на его лице: тонким желтовато-бежевым линиям, скользившим по скулам, бликам, осевшим в пшеничных волосах. Что-то было в нем смутно знакомое... Почему-то именно это лицо в моем сознании ассоциировалось со спокойствием, безопасностью и, что странно, домом – понятием, которое, казалось бы, я должна бы уже забыть. Оно было чересчур болезненным, чтобы держать его в голове… – Что с тобой? – шепотом прервал тишину Стив. Я вздрогнула и только сейчас осознала, что молча разглядывала Кэпа уже полминуты. Цокнув языком, я легко покачала головой и так же тихо пояснила, озвучивая недавние мысли: – Ты мне сильно кого-то напоминаешь. Я всё не могу понять, кого конкретно и чем. Еще раз мазнув взглядом по напряженному лицу, я отвернулась к окну, вдыхая тяжелый, теплый воздух и всматриваясь в блеск стекол на соседнем здании. Пахло сыростью; с улицы раздавался гул автомобилей и вой сирен, но такой отдаленный, что заглушался стуком капель о бетонный пол, похожим на чью-то легкую, точно детскую поступь, так контрастно появившуюся вместе с предвестниками чьей-то смерти… Шаги, обычно тихие, едва уловимые, отдавались гулким эхом и противным скрипом каждый раз, когда моя нога касалась обитого деревом, старого, потрескавшегося пола. Было душно, в воздухе витала пыль вперемешку со стружкой, которая, отражая яркий, солнечный свет, пробивавшийся сквозь тяжелые, дырявые шторы, казалась крупинками чистого золота. Но эта духота не теснила, скорее, напротив, придавала шарма: казалось, что в этом помещении по-другому нельзя, и тяжелый, теплый воздух – неотъемлемая деталь неповторимого, наполовину сказочного интерьера. Повсюду, куда ни глянь, было видно испещренное искусной резьбой дерево: где-то темно-коричневое, как кора дуба, где-то светлое, покрытое солнечными бликами, да отшлифованное так, что едва ли не блестело без всякой краски, где-то практически черное, образующее диковинные узоры на стенах и потолке. На нескончаемых, длинных полках были выставлены необыкновенной красоты товары – все поголовно деревянные, но выполненные с поразительной, ювелирной точностью. Аккуратно стянув с полки первую попавшуюся игрушку, я отряхнула ее от пыли и, чуть повертев куклу в руках, с улыбкой усадила на место. Еще пару раз пробежавшись взглядом по комнате, я подошла ближе к прилавку – длинной стойке, для моих тринадцати лет казавшуюся безумно высокой: столешница, вся усыпанная незаконченными деталями, рубанками, стружкой и длинными, закрученными полосками коры, была на уровне моего подбородка. Улыбаясь, я приподнялась на цыпочки, в надежде разглядеть за стойкой знакомую фигуру резчика, но видно ничего не было. – Орхам! – окликнула я владельца дома, ожидая услышать хриплый, но все еще сильный, ласковый голос ворчливого старика, но ответа так и не последовало. Решив, что ремесленник в другой комнате и может меня не слышать, я тихо хмыкнула и, проскользнув за стойку, вошла в мастерскую. Орхама я знала уже очень давно: я играла малым ребенком в его лавке, когда еще был жив отец. Старый резчик, весь седой, с густой, белой, словно посыпанной снегом, бородой, теплыми, но уже начинавшими его подводить маленькими глазами, все свое время проводил здесь, в мастерской, служившей ему и местом работы, и домом. Он не был разговорчив, как многие пожилые люди, и если говорил, то говорил по делу, уверенно, легко, точно все свои мысли он уже знал заранее и произносил отрепетированную речь, и пускай голос его был хриплым и походил скорее на скрип несмазанного колеса, в нем улавливались добродушные, светлые нотки, и именно так, тихо, переливчато и бархатисто, как мне всегда казалось, должна звучать сама улыбка. Орхам был слегка ворчлив, но только слегка, да и возмущался он всегда как-то по-доброму, по-свойски, точно не сердился, а мягко журил, и не потому, что ему хотелось, а потому, что положено по возрасту. В его коморке, маленькой, душной, как и прихожая, всегда царил беспорядок, хотя на прилавке всё было чисто и опрятно: резчик привык стараться для людей, а не для себя, и ни пыль, ни стружка, ни боязнь какой-нибудь болезни легких его не пугала на старости лет. Одежды своей он словно никогда не сменял, извечно появляясь в бело-серой холщовой рубашке, потертых кожаных штанах и некоем подобии темно-коричневого фартука с большим карманом в районе живота и рядком инструментов, висевших на поясе. Мы мало разговаривали, но мое общество его не тяготило, как он однажды сознался. Ведь Орхам жил в одиночестве: его жена, радушная Карну, отправилась к Звездам несколько лет назад, а единственная дочь вышла замуж и жила теперь в Ванахейме, сбежав туда без спроса и тем более без благословления родителей. Мой отец был хорошим другом ремесленника, и они никогда не отказывали друг другу в помощи, если она требовалась: просто так поддержки не просил ни тот, ни другой, не желая злоупотреблять благородством такого же бедняка, как и он сам. Поэтому в крове Орхам мне никогда не отказывал, а, когда имел возможность, мог и угостить чем-то со своего скромно обставленного стола. И сейчас я пришла не просто так: я хотела попросить у старика ночлега. По словам Хеймдалля, в Асгарде собиралась страшная буря, а, как я знала по предыдущему опыту, в моем доме переждать ее не выйдет: дождь всегда пробивался сквозь крышу, ветер вздымал шторы, которые висели у входа, впуская внутрь холод и брызги воды, и под скрип шатающегося, ходящего ходуном потолка грохотал жуткий гром, сотрясавший все здание, и сверкали молнии. Меня всю передернуло, когда я позволила себе представить хоть еще одну подобную ночь. Плохая идея. Нервно поведя плечом, я нахмурила брови и еще раз позвала Орхама, надеясь на отклик, но получив в ответ лишь начинающую пугать тишину. Мастерская, состоящая из рабочего стола, нескольких необработанных брусьев, валявшихся на полу вдоль стены, низенькой кровати и высокого шкафа, казалось пустой и… точно замершей. Остановившейся во времени. Как будто кто-то здесь похозяйничал, перерыл ящики, пролетел по комнатушке ураганом и ушел, оставив на полу разбросанные чертежи, рубанки, напильники и… Я резко остановилась на месте, в удивлении и ужасе осматривая находку… и кровь. – Орхам? – дрожащим, неповинующимся голосом позвала я, не отрывая глаз от нескольких багровых капель, затерявшихся среди стружки. Тишина. Как в могиле. Я вновь обвела взглядом комнату, стараясь зацепиться хоть за какой-то нужный мне предмет, но сфокусироваться ни на чем не получалось: всё смылось в бессмысленный светлый фон с размытыми очертаниями. Пару раз бездумно переступив с ноги на ногу, я неуверенно подошла к рабочему столу, осматривая деревянную шкатулку, наполовину уже покрытую изящными узорами в виде переплетающихся стеблей роз с иногда встречающимися шипами. Проведя пальцем по граням растения, я сделала еще два шага вперед, пока не смогла заглянуть за стол. Увидев причину тишины, я громко вдохнула воздух, прикрыла рот ладонью и отбежала назад, яростно жмуря глаза и мотая головой. Невозможно! Неправда! Вновь открыв глаза, я осторожно подошла обратно к столу и, сдержав порыв вскрикнуть и выбежать из мастерской, посмотрела на пол. Невидяще смотря в потолок пустыми, стеклянными серыми глазами, на которые точно опустили дымчатую пелену, раскинув старые, с выпирающими венами руки в стороны, выгнувшись в неестественной, неправильной позе, там лежал Орхам. Я до боли прикусила нижнюю губу, сдерживая в себе готовые пролиться слезы: по морщинистому лицу, застывшему в каком-то тревожном изумлении, искаженному смертью, которая не принесла старику долгожданного покоя, вились струйки крови, уже застывшие, присохшие, но оттого не менее страшные, похожие на ядовитых красных змей, оплетающих его шею и мирно лежавших на его груди. Орхам знал, уже предчувствовал, что скоро умрет, но не так, не под чужим, гадким клинком, на долю секунды коснувшимся его горла ради денег, которых у бедняка никогда и не было, а спокойно, своей собственной смертью, пока будет спать очередной (мучительно долгой для его одиночества) ночью. Я не хотела к нему подходить: это тело, эта поза, эти кровавые змеи бросали в дрожь, вызывая панический страх перед смертью как таковой. Меня разрывало на две части: одна испуганно кричала, молила, чтобы я быстрее ушла из лавки, силясь забыть о несчастном старике, как о кошмарном сне. Другая велела проявить уважение к падшему, как меня учили. Мне всегда прививали мысль, что смерти бояться нельзя ни при каких обстоятельствах, даже когда имеешь на это полное право. А уважение к лицемерной старухе, дрѐвней как Мироздание, если не древнее, нужно иметь с рождения: почитать мертвых – тех, кто с ней уже знаком, жалеть живых – тех, кто боится и еще ее не видел, а самому встречать с достоинством. Бояться нельзя. Я глубоко вздохнула и медленно присела на корточки, готовая в любой момент отпрыгнуть, точно Орхам сейчас поднимется, обращая на меня своё выгоревший взор. Дрожащей рукой я потянулась ко лбу старца и одними пальцами, точно боялась обжечься о кожу, прикрыла ему веки. Шепотом пожелав Орхаму покоиться с миром, я осторожно начертила пальцем контуры звезды у резчика на сердце и поднялась с колен. Такая бессмысленная, такая глупая смерть! От руки какого-то бандита, вероятно пьяного и охотного до денег, привалившегося из трактира на соседней улице: там часто ошивались подобные люди, все, как один, склизкие, увертливые, беспринципные, настолько мерзкие даже для меня, для той, кто видит нищету ежедневно, и не потому, что их одежда всегда порвана, лица – красны от выпитого, а руки нещадно трясутся. О, нет! Мне мерзко, мне противно, мне стыдно за их павшую душу, гнилую, обляпанную грязью еще хуже, чем их дырявые, дурно пахнущие сапоги. Это не те люди, которые живут в бедности оттого, что у них нет выбора, а оттого, что у них нет желания чего-либо менять, их устраивает их внешность, их характер, и им не нужно ничего кроме поданного за болезненный вид денария и бутылки крепкого эля. А смерть от их рук… Это нечестно, незаслуженно! Это… Несправедливо? На негнущихся ногах я неловко развернулась и направилась к выходу на улицу, пытаясь сбросить с себя оцепенение и привести голову в порядок, что выходило плохо. Мыслей не было, в черепной коробке фактически гулял ветер, гонявший внутри остатки эмоций, время от времени налетавших и стукавшихся о стенки. Вот теперь духота мешала, вот теперь давила, угнетала, пугала, пуская сердце в дикий, нездоровый пляс. Только когда я вышла из помещения, мне удалось вдохнуть полной грудью, да и то – согнувшись в три погибели и уперев руки в колени. В горле явственно ощущалась горечь, руки нещадно дрожали, а стоило только прикрыть глаза, как вновь я видела тело старика, жившего и погибшего в несправедливом, но неизбежном одиночестве. Я видела мертвеца всего единожды, и это был мой отец, но тогда всё было иначе: несмотря на ожоги, раны и мучения, он умер в покое. Его лицо было безмятежным, тихим, умиротворенным, словно Смерть стала для него спасением, и все мои слезы, лившиеся так долго, что, казалось, уже превратились в кровь, были не от страха перед Хельхеймом, а от потери близкого человека. Сейчас же… Бездушная плоть, лишенная жизни; засохшая кровь, которая застыла, перестала струиться по телу, как только замолкло сердце; глаза, отражавшие, но не поглощавшие свет, точно кривое зеркало. Сущность гибели, как таковой, смерти тела, а не души, сама мысль, предположение о ней было чудовищным, жутким, пробирающим до дрожи, сколько бы я не храбрилась, убеждая себя, что не должна бояться. Это не стоит уважения… Это просто страшно… Из состояния транса меня вывел знакомый, чуть взволнованный голос: – Рида? Я встрепенулась, вскинула голову и распахнула глаза, всё так же тяжело дыша и не выпрямляя согнутой спины: неподалеку, скрестив руки на груди, недовольно нахмурившись и вглядываясь в мое лицо, стоял младший принц Асгарда. В этом ужасе я успела о нем забыть… Мы бродили по городу, когда глашатай объявил о видении Хеймдалля и надвигающемся шторме. Секундный страх перед известием, отразившийся на моем лице, выдал меня с головой: Локи тут же спросил, что особенного может быть в простой грозе. Пришлось сознаться, что в моем доме переждать бурю не получится, и мне нужно просить ночлега. Одинсон тогда собирался меня перебить, но осекся, когда я сказала, что мне есть к кому обратиться. А сейчас… Не знаю, что будет сейчас…Искать пристанища на улице нельзя категорически: скоро цветение Мирового древа – в Асгард прибыли посланцы Альфхейма, и среди них, разумеется, работорговцы. Увольте, но даже узы смерти лучше золотых оков… – Рида, ты поговорила с ремесленником или нет? – с толикой раздражения переспросил Локи. Я глубоко вздохнула, не представляя, как объяснить, что произошло. Готова поспорить, голос меня не послушается. Попробовать сказать что-то вразумительное или молча взять его за руку и отвести в мастерскую? Нет, еще раз я туда зайти не смогу… Нужно говорить так. Я нервно сглотнула, чувствуя на себе внимательный взгляд Одинсона, и прикусила нижнюю губу, выстраивая сумбурные мысли в связное предложение. Принцу не понравится мой ответ…***
Коридоры мелькали перед глазами с непозволительной быстротой, и добросовестно рассмотреть хотя бы один золотой узор на стенах дворца не получалось категорически: даже если бы я не чувствовала себя каменной статуэткой, переставляющей ноги по инерции и исключительно магическим образом, то осмотреться мне бы не позволил Локи, крепко державший меня за запястье и ведший все дальше по замысловатым перекресткам и лестницам, ни на секунду не останавливаясь и даже не сбавляя шага. Зря я согласилась, ох зря… Когда я сообщила принцу о смерти резчика, он побледнел и неестественно замер, раздумывая над чем-то своим и не желая отвечать на вопросы. В результате Локи, тихим, но суровым голосом, выдал подобие безоговорочного заключения: я должна идти с ним во дворец. Я отпиралась так долго, как могла: никто не знал, что принц со мной общается, и если узнают, то, разумеется, не одобрят. Вначале я отговаривалась, потом просила, потом кричала, но Одинсон был непоколебим: оставлять меня на улице он не собирался. Но и я отказывалась идти в замок наотрез. Сошлись два барана… В итоге Локи не вытерпел. Он скрестил руки на груди и уверенно, но тихо, практически шипя, впервые за всё время, что мы знакомы, использовал свое положение: он мне приказал. И это обращение не просто покоробило, а вдарило по голове, оставляя в душе неприятный осадок. Приказал… Ведь он имел на это полное право, но почему-то повиновение далось с поистине непосильным трудом, до скрежета зубов, до хруста сжимаемых в кулак пальцев, и хлестануло не хуже кнута разгневанного кучера, от которого я однажды получила по спине удар плетью, когда зазевалась на дороге. Не понимая, откуда у меня взялась подобная дерзость и храбрость, я тогда наигранно поклонилась, широко махнув рукой, и процедила: «Слушаюсь, Ваше Высочество». Локи переменился в лице, но ничего не сказал, не желая переступать через собственную гордость. И вот сейчас мы петляли по коридорам дворца, избегая стражи, слуг и, не приведите Звезды, членов царской семьи. Я всё норовила выскользнуть из хватки Локи, но он не отпускал от себя ни на шаг и вырваться не позволял. Мы практически не говорили, даже не говорили вовсе, все еще приходя в себя после недавней перепалки. Мне не давал покоя его приказ, ему – мое недоверие и фальшивый поклон. Зеленые глаза блестели ярче обычного, губы были плотно сжаты, взгляд бесцельно блуждал по исписанным стенам, время от времени, так же бесцельно, возвращаясь к моему лицу, точно ответы на все вопросы были выгравированы у меня на лбу. Через полчаса игры в прятки со всеми обитателями дворца мы вышли в узкий коридор. – Почти пришли, – прошептал Локи, ускорив темп ходьбы и чуть сильнее сжав мою руку. Окрыленные близостью цели, мы перестали красться и прятаться по углам, переходя на быстрый шаг и, фактически, наплевав на всякую предосторожность. Очень зря и очень не вовремя. За поворотом Локи неожиданно остановился, из-за чего я налетела на его спину, и, пробормотав что-то нечленораздельное, попытался загородить меня собой. Сердце больно стукнуло в грудной клетке: мы с кем-то столкнулись. – Брат, я тебя повсюду искал! Где ты был? – послышался озорной голос прямо перед нами. Я неловко отклонилась в сторону, выглядывая из-за плеча младшего принца: рядом стоял светловолосый мальчик (хотя, скорее, подросток) на пару лет старше нас. На пухлых губах играла широкая улыбка; голубые глаза, окаймленные практически прозрачными ресницами, счастливо блестели; по чуть вздернутому носу и щекам были беспорядочно рассыпаны веснушки. Черты были грубоватыми, несмотря на ровный, плавный овал лица, которое смотрелось по-детски наивно. Я невольно вздрогнула, вспоминая его недавние слова: он назвал Локи братом. Выходит, это… – Тор, ты не вовремя, – недовольно пробормотал младший Одинсон, стараясь руками убрать меня подальше себе за спину. Различив махинации брата, Тор перевел взгляд в мою сторону и изумленно поднял брови, тем не менее, не прекращая улыбаться. Я в ответ нахмурилась и поджала губы, окидывая старшего брата Локи цепким взглядом. – Брат, я позже всё объясню, – младший принц зажмурился и покачал головой. – Когда доберемся до покоев. А сейчас – просто дай нам пройти, – добавил Локи, грубовато взяв меня за локоть и потянув мимо Тора. – Локи, стой, – усмехнулся ас, поймав брата за плечо. – Как ты обращаешься с девушкой? – возмутился он, чуть повысив тон и снова широко улыбнувшись. Мне эта улыбка показалась какой-то неправильной: вроде искренней, но приевшейся, точно Тору растянули уголки губ и пришили их нитками, и теперь эта кривая полоса прилипла к его лицу, не желая отклеиваться. Это вечное, но пустое и бессмысленное дружелюбие в чертах к нему точно приковано цепями, хлипкими и ржавыми, готовыми в любой момент треснуть, как только что-то пойдет не так, как планировалось. Доброе лицемерие. Какая гадость… Смысл же произнесенного дошел не сразу: только когда Локи в шоке выпустил меня из железной хватки, отошел в сторону на пару шагов и скептически перевел взгляд с брата на меня, а затем обратно, как бы всем видом говоря: «Это? Девушка? Ты ничего не перепутал?». Старший принц выпрямился, расправил плечи и, с улыбкой убрав одну руку за спину, а второй аккуратно взяв меня за пальцы, произнес: – Позвольте представиться: Тор Одинсон. С этими словами он, не отрывая от меня взгляда, начал склоняться к моей руке. Отойдя от шока и сообразив, чтó принцу приспичило сделать, я непроизвольно издала недовольный звук, похожий на фырканье, и чересчур поспешно и резко вырвала руку из его хватки, тут же пряча ее себе за спину. Глаза Тора пораженно распахнулись, становясь похожими на два блюдца, улыбка сползла с его лица, и он так и замер, чуть склонив корпус и одну руку практически поднеся к губам. Рядом раздалось невнятное прысканье и тихий смех. Я неловко переступила с ноги на ногу, понимая, что сделала какую-то глупость (хотя, в чем она заключалась, я осознать не могла) и скосила взгляд на ухмыляющегося Локи, наблюдавшего за сей картиной с лукавым прищуром. – Видимо, еще не все обитатели Асгарда подвержены твоему обаянию, брат, – довольно протянул он, разглядывая впавшего в ступор Тора. Тот, точно очнувшись, качнул головой, выпрямился и, нахмурившись, пробежался по мне оценивающим взглядом, словно своей выходкой я невообразимо выросла в его глазах. – Как тебя зовут? – вдруг спросил он, скрестив руки на груди склонив голову набок. – Эрида Эребдоттир, – неохотно пробормотала я, шмыгнув носом. – Брат, зачем она здесь? – удивился принц, переведя взгляд в сторону Локи. – На ночлег, – тихо пояснил тот. Я собралась вставить свое слово и обратиться с просьбой самостоятельно, но Локи вскинул руку в останавливающем жесте. – Переждать бурю. Признаться, я хотел остаться у нас в покоях, но не знал, что ты уже вернулся. – Я не против, – беспечно отмахнулся старший принц, вновь заулыбавшись и переведя на меня взгляд. – К тому же, кто может быть против столь очаровательного и милого соседа? Я едва сдержала в себе порыв возмущенно прыснуть или скорчить недовольную гримасу. Подобное обращение прозвучало фальшиво и наигранно, как спонтанная, нелживая-неискренняя лесть. В итоге я просто вздернула бровь и елейным голосом протянула: – Полностью с Вами согласна, Ваше Высочество, но где же мы найдем такого соседа? Тор вновь посерьезнел и сник, неверующе (даже, скорее, недоумевающе) рассматривая мою наглую фигуру. Локи, напротив, старательно поджимал губы, пряча игривую улыбку. Кашлянув в кулак и качнувшись с пятки на носок, он направился дальше по коридору и, оглянувшись, позвал: – Пойдем, Рид. Бросив последний взгляд на старшего принца, я засеменила следом за другом, теряясь в догадках, когда во мне проснулось такое неприкрытое хамство, тем более по отношению к высокопоставленным особам. Тем более к наследникам Асгардского престола. Далеко мы не ушли: буквально через пару секунд нас остановил громкий голос Тора: – Локи! Рид! Я сморщилась и, пока оборачивалась, поправила: – Эрида. Одинсон поперхнулся воздухом и в праведном возмущении развел руками: мол, Локи можно, а мне нельзя? – Эрида, – с нажимом повторила я. – Эрида, – едва ли не клацая зубами, обратился принц. – Вы не голодны? Я собирался идти на кухню: мне приказать поварам что-нибудь изготовить? Я покачала головой и уже хотела вежливо отказаться, но неожиданно заурчавший живот, заставивший зашипеть, сдал меня с потрохами. Локи хмыкнул и ответил за меня: – Голодна. Скажи, что нас не будет на ужине: пусть принесут еду в покои. Старший Одинсон согласно кивнул и развернулся к нам спиной. – И Тор… – добавил младший принц, заставив брата оглянуться. – Не говори никому. – Нем, как рыба, брат. Пытать будут – не скажу, – уверил нас Тор, проведя пальцами по губам так, будто зашивает себе рот. Локи благодарно склонил голову и, вновь взяв меня за руку, быстрым шагом направился в конец коридора, где виднелась высокая деревянная дверь, покрытая черными и золотыми узорами. Остановившись напротив входа, Одинсон медленно провел по дереву пальцами: часть узоров, образующих густую сеть у ручки, плавно расплелась и растворилась; громко щелкнул магический замок, дверь с тихим скрипом отворилась, и мы быстро прошмыгнули в комнату.***
Буря была в самом разгаре: сверкали молнии, озаряя просторные покои неестественно-белым светом, грохотал, как гигантский барабан, гром, неистово свистел, завывал, надрывая глотку, ветер, капли дождя, не переставая, бились о стекло. Комната принцев, огромная по моим меркам, была погружена в полумрак: тьму разгоняли лишь светильники, испускавшие ровный, теплый, желтый свет, и пара магических шаров, которые наколдовал Локи, сейчас преспокойно сидевший на кровати, прямо напротив меня, и читавший какую-то книгу. Его заклинания, признаться, меня поразили: я восторженно наблюдала, как в руках принца появляется яркое, голубоватое пламя, струящееся по пальцам. Я пока подобную магию использовать не умела. Пока. Моя заинтересованность Локи явно польстила, и он не смог сдержать пускай короткой, но довольной улыбки. Вообще после разговора с Тором принц заметно «оттаял», забыв о своем приказе, и время от времени смотрел на меня с толикой гордости, что меня окончательно запутало. Еду, как и обещал старший Одинсон, принесла на подносе служанка, от которой мне пришлось спрятаться под кроватью. В покоях, к моему удивлению, было не две постели, а три: последняя (чье предназначение в помещении не знали и сами хозяева) стояла в уголке, поменьше и пониже принадлежавших братьям, но приведшая меня в шок так же, как и всё прочее убранство. Покрывало, сделанное из шелка, мягкая подушка, точно не набитая пухом, а сама являющаяся большой пушинкой, толстое одеяло, от которого веяло травами и цветами. Не ровня моей порванной лежанке из шкур и шерсти… По комнате неожиданно прокатился устрашающий звук грома, выхвативший меня из мыслей. Даже здесь, во дворце, гроза пугала до дрожи в грудной клетке и нервного теребления покрывала. Я сильнее поджала под себя ноги и обхватила их руками, утыкаясь носом в колени. Как бы я себя ни одергивала, сколько бы ни заставляла оглядеться вокруг и успокоить себя мыслью, что я в безопасности, всё равно было страшно. Страх – пустой, неосознанный, засевший в подкорке, возникающий как что-то простое, естественное и неотрывное. Но факт того, что этот ужас, возвращавший меня назад в прошлое, к умирающему отцу, не осознан, не отменяло паники, головокружения и острой боли в сердце. Сверкнула молния, и практически сразу же, так близко, так оглушающе, громче обычного, грохотнул гром. Я дернулась и, неровно вдохнув воздух, с силой, до треска суставов обняла свои колени, пытаясь совладать с эмоциями. Это мой страх, мои мысли и мои чувства. Это мой разум и мое сердце, и я должна, обязана уметь ими управлять… Тор, до этого сидевший в сторонке и меланхолично жевавший баранью ножку, коротко хохотнул и подлетел к окну, упираясь ладонями о стекло, по обратной стороне которого с невиданной скоростью стекали капли дождя. – Потрясающе, – вдруг пробормотал он. Локи на секунду скосил безразличный взгляд в сторону брата, но тут же обратился обратно к книге. Я же недоумевающе уставилась на старшего Одинсона, прилипшего к оконной раме. – Что «потрясающе»? – не поняла я. – Гроза, – с какой-то торжественностью и ликованием ответил он. – Гроза? – с толикой скептицизма переспросила я, вздернув бровь и повысив тон. – Что в ней «потрясающего»? – Раскаты грома, яркие молнии, заполонившие светом половину небосклона - всё от конца до края… – чувственно произнес Одинсон, то ли перечисляя достоинства бури, то ли описывая всё, что видел за окном. – Такое величие и могущество! Такая сила! – с поистине фанатичным восторгом воскликнул принц. – Но она опасна, – возразила я, покачав головой и выпустив из железной хватки свои настрадавшиеся колени. Локи недовольно нахмурился на мою реплику и непонимающе на меня посмотрел. Тор же неохотно отвернулся от окна, ожидая продолжения моей речи. – Если дождь – целитель, то гроза – это убийца, – тихо добавила я. – Могущественный, таинственный, неуловимый, но непокорный. Сбросивший с себя и затоптавший сотни людей мустанг, на которого никак не наденут уздечку… – Так значит, ее стоит уважать хотя бы за могущественность, – с улыбкой заключил старший принц, снисходительно кивнув мне, как трехлетнему ребенку. Я сморщилась и цинично прошипела: – Нет. Это всё равно, что уважать преступника за красивый внешний вид и ловкость рук. Тор уже открыл было рот, чтобы вступить в дискуссию, но я прервала: – Не стоит. Вам меня всё равно не переубедить, Ваше Высочество. Одинсон нахмурился и, неловко потерев шею и качнувшись с пятки на носок, дважды кашлянул в кулак. Потом, так и не сказав ни слова, размеренным шагом вышел из комнаты, напоследок что-то пробормотав о срочном и неотложном деле. Я глубоко вздохнула и, услышав очередной осточертевший раскат, вздрогнув, вновь обняла себя руками. Буквально через несколько мгновений после ухода Тора рядом со мной раздался то ли удивленный, то ли настороженный голос: – Рид? Я нехотя подняла взгляд на нахмурившегося Локи и качнула головой, мол, ты что-то хотел? – Ты что, боишься? – тихо спросил он. Я нервно сглотнула и скорчила неопределенную гримасу, склонную к выражению отрицательного ответа, но принц на мои действия только иронично изогнул бровь дугой и поджал губы. Весь его вид и поза представляли собой огромную табличку с надписью: «А теперь – правду». Вздохнув, я издала мученический стон и пробормотала: – Так сильно заметно? – Почему? – проигнорировав мой вопрос, прошептал Локи. Я цокнула языком и отвернулась к стене, разглядывая витиеватые узоры. Стоит ли рассказывать? Вытягивать всю эту отраву наружу? Возвращать себе старые кошмары и теребить раны? Нужно… Мне уже надоело держать это в себе. – Когда я была совсем маленькой – лет пять-шесть – в Асгарде пронеслась гроза. Даже скорее буря, шторм… – я резко замолчала, пытаясь выбить из головы картинки прошлого, застывшие перед глазами. – Одна из молний попала в дом, где жили мы с отцом, и случился пожар, – чуть хрипло продолжила я, пальцем касаясь прохладной стены. – Мне удалось выбраться, а вот папа… Он получил страшные ожоги. Несовместимые с жизнью. Но он боролся. Два дня он пролежал в горячке и бреду… Я бродила по улицам, просила, умоляла о помощи, крала лекарства, каждые полчаса бегая обратно к койке отца. Ничего не помогло, – помотала я головой, прикусив нижнюю губу. – Ни лекарства, ни молитвы… Раздался еще один раскат грома, и я, поморщившись, убрала руку от стены. Локи молчал, видимо, обдумывая короткий рассказ. Шум дождя казался обманчиво-тихим и приглушенным – в ту ночь же мне мерещилось, что он был неестественно громок и заменил собою все звуки, существовавшие на свете: треск горевшего дерева, крики отца, что-то мне велевшего, скрип половиц, мой собственный кашель от раздирающего глотку душащего газа. И цвет самой грозы, сейчас холодной, мертвенно-белой на фоне тяжелых серых туч, тогда был другим: гроза была цвета самой крови, ярко-красной, существовала в моей памяти горячим пламенем полыхавшего огня. Неожиданно послышался звук снимаемого заклинания, похожий на шипение-скрежет, и громкий хлопок: я резко вскинула голову, в недоумении рассматривая Тора, тяжело дышавшего, видимо, после бега, прижавшегося спиной к двери и расставившего руки, словно охраняя нас от невиданного чудовища, притаившегося снаружи. – Сюда идет мама, – нервно сглотнув, выдавил из себя Одинсон. Я округлила глаза и, бросив в сторону Локи шокированный взгляд, получила в ответ безмолвный приказ где-нибудь спрятаться, причем срочно. Быстро вскочив с насиженного места и расправив складки на покрывале, я улеглась на пол и аккуратно залезла под кровать. Сдавленно кашлянув от пыли, поднятой в воздух, пока я пыталась отползти подальше к стенке, я тихо постучала согнутым пальцем по деревянному «потолку» своего убежища и недовольно пробормотала: – Вы хоть иногда тут убираетесь? Дышать невозможно… Сверху послышался смешок, по всей видимости, принадлежавший Локи, потому как Тор, с тех пор, как вошел, судорожно, громко топая, метался по комнате, силясь найти себе какое-нибудь срочное занятие, которое предоставило бы ему безоговорочное алиби перед Фригг. Фригг… До меня только сейчас начало доходить, от кого я, собственно, прячусь, и кого мы собрались обманывать. Царица Асгарда… Быть не может! В народе образ справедливой, властной, мягкой, но в то же время не дающей поблажек правительницы глубоко уважался и ценился. Не знаю, кубков за чье здоровье было поднято больше – Одина или его жены. Ох, что будет, если она меня заметит… Эта досадная мысль и не скупившееся на эпитеты и предполагаемые картинки воображение заставили сжаться в комок и вплотную прижаться к стене. В голове промелькнула идея, что я ко всему прочему подставляю собственного друга, и надо бы прекратить это ни к чему не ведущее общение и прогулки по городу, но я поспешила ее отбросить, как болезненную и появившуюся в абсолютно неправильное время. Наконец, паникующий старший принц, судя по просевшей и дернувшейся кровати, плюхнулся рядом с Локи, притворяясь, что читает книгу. Через мгновение характерно щелкнул магический замок, и послышался ласковый, приятный голос, бархатистый, низковатый (и это отсутствие высоких, фальшивых ноток только придавало обладательнице шарма): – Добрый вечер, мальчики. – Добрый вечер, мам, – тут же, чересчур поспешно хором откликнулись братья. Раздался тихий хлопок аккуратно закрываемой двери и монотонный звук мягких шагов вперемешку с шуршаньем платья. – Вас сегодня не было на ужине, – с толикой беспокойства произнесла царица. Практически тут же я смогла различить в просвете между искусно выгнутыми ножками кровати сиреневый подол. – Я боялась, что с вами что-то случилось: заболели или, быть может, до сих пор играете где-то в городе. Почему вы не пришли? – Ничего не случилось, мама, – спокойным, настойчивым тоном произнес Локи. – Мы просто читали, – с энтузиазмом поддержал брата Тор. – Читали? – изумленно переспросила Фригг. Судя по затяжному молчанию, братья согласно кивнули. – И о чем же книга, от которой вы не смогли оторваться? – как-то озорно, по-доброму ехидно полюбопытствовала женщина. – О походах в… – Локи, подожди, – тут же мягко прервала его царица. – Я знаю, что ты прекрасно всё запоминаешь, но меня больше интересуют успехи твоего брата. Тор, ты очень мало времени посвящаешь занятиям, – с укоризной проговорила Фригг. – Бои на мечах – это хорошо, и я не раз слышала похвалы от твоего наставника, но у вас с Локи еще будет время обучиться воинскому искусству. Ты не должен забывать о своих занятиях. – Ма-ам, – недовольно протянул старший принц. – Это необходимо, – уверенно добавила женщина. – Итак… – повисла небольшая пауза, послышался легкий скрип кровати, и тут же до меня долетел пряный, сладкий аромат духов: видимо, царица присела рядом со своими сыновьями. – Что ты вынес из этой книги? Тишина. Гробовая. Ну, разумеется, Тор не успел прочитать даже страницы до прихода Фригг. Я поморщилась и практически перестала дышать, боясь даже лишний раз всколыхнуть воздух, в котором витала серая пыль, щекотавшая нос. – Ты ведь ее не читал, верно, сынок? – без всякого укора спросила женщина. – Нет, мама, – сухо, удрученно ответил Тор. Я практически видела, как старший принц понурил голову или опустил взгляд светло-голубых глаз в выдавшую их книгу. – Мальчики, – уже более серьезно начала Фригг. – Я прекрасно понимаю, что вы не пришли на ужин, потому что опять что-то сотворили и, боясь быть уличенными, решили скрыть следы своего поступка. Вы же знаете: я смягчу наказание, если вы не будете лгать. Ну, где вы в очередной раз набезобразничали? Братья молчали, не желая отвечать на вопрос и раскрывать меня. Я судорожно сглотнула, борясь с приступом кашля, и сильнее (хотя куда уж сильнее?) вжалась в пыльную стенку. – Тор, – сурово обратилась к старшему принцу царица. – Локи, – добавила она спустя несколько секунд молчания. Так и не дождавшись от своих сыновей ответа, Фригг, судя по легкому шелесту и паре стуков каблуков о пол, поднялась с кровати и сделала несколько шагов в сторону двери. – Придется позвать вашего отца, раз вы не хотите ничего рассказывать, – тихо, видимо, действительно расстроенно произнесла женщина. Я судорожно вздохнула, в страхе представляя, что будет, если сюда заявится Один, и практически сразу же осознала свою ошибку: пыль настойчиво, раздражающе полезла в нос и горло, вызывая чувство схожее с щекоткой. Спохватившись, я закрыла рот ладонью одной руки и пальцами второй обхватила переносицу, запрещая себе чихать или кашлять. Но подобная предосторожность не помогла ни капли: буквально через секунду я невольно зажмурилась, и с губ сорвалось досадное «Апчхи», заглушенное руками, прижатыми к лицу, и оттого похожее на фырканье пузатого чибиса. Царица коротко вскрикнула, пораженная подобным звуком, и недоуменно спросила: – Мальчики, что это было? Я чуть не завыла, готовая стукнуться лбом о стенку, лишь бы не принимать последствия своего промаха и слабостей организма. В просвете между полом и кроватью показались коричневые кожаные сапоги; послышался чуть взволнованный голос Тора, неестественно беззаботный, прямой и простодушный: – Ничего, мам. Это… я… – замялся Одинсон и издал какой-то невообразимый, непонятный звук, лишь отдаленно похожий на чихание человека (или хотя бы пузатого чибиса) . Сдержав в себе порыв закатить глаза от столь недальновидной отмазки, я осторожно, бесшумно пошевелила ногами, которые уже начинали затекать. Локи прицокнул языком, видимо, также недовольный неправдоподобной ложью своего брата. – Мальчики, что у вас под кроватью? – настойчивей повторила царица. Послышался хлопок закрываемой книги, тихий скрип, и рядом с коричневыми сапогами появились черные, практически тут же отошедшие в сторону и утянувшие за собой предыдущую пару. – Рид, вылезай, – недовольно пробормотал Локи, костяшками пальцев постучав по деревянному покрытию. Я вздрогнула и только плотнее сжалась в комок, не желая покидать укрытие. Что теперь будет… – Рид? – раздался удивленный женский голос. – У вас появился новый друг? Нервно сглотнув, я медленно поползла к краю кровати и осторожно высунула голову, взглядом тут же столкнувшись с теплыми, блестящими глазами невероятного болотно-карего цвета. В паре шагов от меня, сложив руки на животе, сцепив пальцы замком, стояла женщина в сиреневом платье. Гордая осанка, нежный, лучистый взгляд, то ли рыжие, то ли русые длинные волосы, собранные в затейливую прическу, тонкие губы, застывшие в полуулыбке, – во всей ее фигуре скользила искренность, забота, доброта и властность, уверенность в одно и то же время. Фригг. Как только я воровато выглянула из-под кровати, ее любопытное выражение лица сменилось удивлением и каким-то игриво-мягким пониманием. – Подруга, – поправила царица сама себя, разглядывая мое чумазое лицо и одежду. Я поджала губы и окончательно поднялась с пола, мимоходом отряхивая штаны от пыли. Уже собираясь поклониться или традиционно опуститься на одно колено, я услышала мягкий голос, от которого словно веяло теплом: – Как твое имя, дитя? – Эрида, дочь Эреба, – с энтузиазмом вклинился Тор, за что получил хмурый, недовольный взгляд царицы. Одинсон тут же сник и, качнувшись на пятках, спрятал руки за спину, сцепив их в замок. – Это так, Ваше Величество, – произнесла я, отвлекая Фригг от насупившегося принца. – Эрида Эребдоттир. – Рид – это сокращение, как я понимаю? – уточнила женщина. Я коротко кивнула и скосила взгляд в сторону Локи, терпеливо ожидавшего, когда ему разрешат сказать свое слово. – Мальчики, давно вы познакомились с Эридой? – Я – только сегодня, – снова неосознанно влез старший Одинсон, но тут же осекся, вспомнив свою роль обиженного на целый свет принца. – Три года назад, – тихо разъяснил Локи, делая в мою сторону короткий шаг. В воздухе, в выражении лица царицы повис назойливый вопрос: «Почему ты не сказал об этом раньше?», но в глазах Фригг он тут же погас, стоило ей окинуть меня еще одним взглядом, в котором промелькнуло понимание и сожаление, заставшее меня врасплох. Разве короли и королевы, разве те, кто привыкли к золоту, как к цвету неба, а к шелку, как ко второй коже, могут так искренне сочувствовать тем, кто этого не видел, не видит и видеть не хочет? Видимо, да. – Как же получилось, что Эрида оказалась у вас в покоях? – с чистым, праздным любопытством поинтересовалась женщина. Я поморщилась, не желая вдаваться в подробности: разрушенный дом, смерть отца, отсутствие матери, которую я даже не помню, – разве нужно Фригг всё это знать? – Мы играли, – спокойно соврал младший принц, вставая рядом со мной. – А потом началась гроза. Тор согласно закивал головой и добавил: – Нельзя же нам было отпускать ее домой? Царица нахмурилась и недоверчиво обратилась ко мне с вопросом: – А что же родители? – Они не волнуются, – уверенно произнесла я. И ведь это даже не ложь. Посмотрев мне в глаза еще пару секунд, Фригг кратко улыбнулась и ласково спросила у братьев: – И вы пропустили трапезу, потому как делили ужин с нашей гостьей? Локи кивнул и с просьбой в голосе добавил, положив руку мне на плечо: – Можно она у нас останется? – Утром я сразу же уйду домой, Ваше Величество, – заверила я женщину. Царица вздохнула и с улыбкой ответила: – Конечно, можно. Я ничего не расскажу Одину. Я расслабленно выдохнула и перевела взгляд на ухмыляющегося Локи. – Я же говорил, что обойдется, – поддел меня принц, сняв руку с моего плеча и аккуратно пихнув локтем под бок. Я возмущенно прыснула и легонько толкнула его в ответ. Фригг, наблюдавшая за этой сценой, хмыкнула и потрепала сыновей по голове, вызвав тем самым недовольное шипение у Локи: если волосы Тора и так были взлохмачены, и на нем действие никак не отразилось, то у младшего принца они были зачесаны назад, и женщина растрепала их до неузнаваемости. Пряди теперь торчали в разные стороны, спадали на лоб и щеки и вместе с возмущенным выражением лица и искрящимися глазами придавали Локи сходство с подравшимся, взъерошенным воробьем. Не выдержав подобной картины, я тихо прыснула, прикрыв рот рукой, чем заработала изогнутую бровь и озорной взгляд прищуренных изумрудных глаз. Я засмеялась, все так же пряча улыбку ладонью; Тор откровенно захохотал; Локи же с невозмутимым видом щелкнул пальцами и помахал в воздухе рукой. Заклятие с каждым движением сильнее трепало мои волосы, и в итоге оставило их в состоянии, близком к вороньему гнезду, по крайней мере, по ощущениям и спутанным прядям, в беспорядке висевшим перед глазами и загородившим обзор. Отомщенный принц с чувством исполненного долга показательно отряхнул руки и с лукавой улыбкой двинулся в сторону своего брата, который уже предусмотрительно выставил руки вперед и пятился к окну. Я ухмыльнулась, также пуская магические искры по пальцам: во всей комнате остался один наглый, невзъерошенный принц. Нужно исправить подобную оплошность… Сзади послышался скрежет, вернувший меня обратно в подлунный мир, и я, тряхнув головой, резко вскочила на ноги. Кертис возвращалась к нам с огромной передвижной металлической конструкцией, напоминавшей гигантский арбалет, только вместо стандартных болтов в пусковом механизме использовались длинные прутья с прицепленным к ним тросом и подобием кошки-крюка на наконечнике: экий увесистый гарпун. Стив также поднялся на ноги и отошел в сторону, пропуская Кертис на свое место. Женщина присела на корточки и, повозившись с замком, закрепила установку, с громким, дребезжащим щелчком «вцепившуюся» в бетонный пол. – Я выстрелю на уровень шестого этажа: судя по показаниям тепловизоров там нет ни заложников, ни террористов. Связываться с вами я буду только в самом крайнем случае, так что вам придется работать самостоятельно, – строго проговорила лейтенант, усаживаясь позади конструкции и аккуратно прицеливаясь, сверяясь с красным ободком, к центру круга которого был проведен «радиус» с пунсоном на кончике. Закрепив установку в нужном положении, женщина тяжело вздохнула и вновь повернулась в нашу сторону. – Один из вас обезвредит охранника на пятом этаже и возьмет на себя бомбу на четвертом, другой – на десятом. Вернетесь тем же путем, которым пришли, и отцепите трос, – Кертис указала пальцем на маленький серебристый рычаг у основания «болта». Получив от нас утвердительный кивок, солдат положила обе руки на подобие спускового крючка и резко дернула его на себя. Послышался щелчок, короткий свист и металлический звон: установка выстрелила в сторону соседнего здания, и наконечник «гарпуна» закрепился на перешейке между окнами шестого и седьмого этажа, не разбив стекла. – Дамы вперед, – криво улыбнулся Стив, махнув в сторону окна рукой. Я цокнула языком, но спорить не стала, аккуратно подойдя к проему в стене и опасливо выглянув наружу: трос был прочно закреплен, не колыхался, но шел «под уклон». Решив, что изображать из себя канатоходца – вредно не только для здоровья, но и для жизни, я досадливо развела руками и в несколько движений перегнулась через планку, повиснув на тросе аки ленивец. Покачавшись на одном месте и удостоверившись, что «лиана» не будет пружинить, я двинулась вперед, поочередно цепляясь за трос пальцами или обхватывая его ногами. Добравшись до здания, я отпустила руки, оставшись висеть вниз головой. Сдавленно шикнув от чувства жжения на ладонях и бегло осмотрев розово-красные ссадины на коже, я достала из кобуры пистолет и, спустив курок и быстро прицелившись, выстрелила в окно, разбивая стекло на осколки. Бросив оружие в образовавшуюся дыру, я вновь схватилась за трос и расслабила ноги, весь вес своего тела перенося на руки. Развернувшись лицом к зданию, я раскачалась на веревке и прыгнула в сторону брешины в окне, проскользив по паркетному полу на спине, выставив одну руку в сторону. Поднявшись и подхватив валявшийся рядом пистолет, я, скорее для того, чтобы хоть чем-то себя занять, чем для практической пользы, проверила магазин. С щелчком вставив его обратно и хлопнув по нижней части пистолета рукою, я отошла в сторону и окинула взглядом помещение, ожидая Стива. На вид, комната ничем не отличалась от стандартных офисов в бизнес-центрах Нью-Йорка: пустующие рабочие места, информационный стол с противоположного конца комнаты, несколько ответвлений коридоров, кресла, то ли декоративные, то ли настоящие растения, в традициях строгого официоза расставленные по углам. Камер видно не было, следов пребывания террористов или заложников (за исключением огромного количества листов бумаги, разлетевшихся по помещению) – тоже. Судя по план-схеме Кертис, лестницы должны были быть расположены прямо у меня перед носом, но я не видела их в упор. За моей спиной раздался шорох и тихий звон стекла: Роджерс добрался до здания. Я ухмыльнулась краем губ и, переведя взгляд на Стивена, снимавшего предохранитель с пистолета, с серьезностью, граничащей с иронией, проговорила: – Ну что ж: командуйте, Капитан. Тот недоумевающе посмотрел в мою сторону, но тут же собрался и, точно окунувшись в привычную для него атмосферу, четко проговорил: – По словам лейтенанта, на пятом этаже расположен пункт охраны. В первую очередь отключим камеры, а затем разделимся: ты пойдешь на четвертый этаж, я – на десятый. – Почему мне одной не разобраться с охранником? – слегка раздраженно спросила я. – Тебе не придется бегать туда-обратно, и это сэкономит уйму времени, – покачала я головой. – Ты справишься? – недоверчиво изогнув бровь и склонив голову набок, насторожился Роджерс. Я цокнула языком и закатила глаза. – Неужели спустя год ты все еще мне не доверяешь? – гораздо мягче и раздосадованнее, чем планировалось, спросила я. – Дело не в доверии, – несколько сконфуженно возразил Стив, нервно кашлянув в кулак. – А в чем же тог… Роджерс резко вскинул руку, обрывая мою речь, и поднял вверх указательный палец. Я замерла и прислушалась: этажом ниже раздавались голоса и громкие шаги (видимо, наше присутствие не осталось незамеченным), постепенно поднимавшиеся выше и уже доносившиеся со стороны двери с надписью «Посторонним вход воспрещен». Служебная лестница. Захотелось хлопнуть себя рукой по лбу: не заметить настолько очевидной детали – верх глупости. Поморщившись, я перевела взгляд на Кэпа и вопросительно качнула головой. Стивен в ответ молча показал пальцем сначала на меня, затем за угол, приказывая спрятаться. Хмыкнув, но решив не перечить альтернативному командованию, я тихо переместилась в указанное место, прислонившись спиной к стене. Роджерс встал возле двери, со стороны петель, держа оружие наготове. Подняв свободную руку, он показательно раскрыл ладонь и медленно сжал ее в кулак, затем кивнул в сторону двери и указал пальцем на пистолет. Ясно и просто: атаковать по сигналу. Быстро закрыв и открыв глаза, показывая, что поняла его, я скрылась за поворотом в ожидании гостей, слушая приближавшиеся шаги, раздраженные, грубые голоса и бешеный стук сердца, вырисовавший усмешку на моем лице. Наконец раздался скрип открываемой двери, и в комнату вошло несколько людей в весьма специфичной военной форме. Четверо мужчин и девушка о чем-то оживленно переговаривались, время от времени переходя на неизвестный мне язык, а, заметив груду битого стекла на полу, один из них потянулся рукой за рацией, висевшей на поясе. В этот момент Стив вскинул руку, сжатую в кулак, и я, выглянув из-за угла, выстрелила в наемника с рацией. Пуля пришлась тому прямо между глаз, где тут же вырисовалось бордовое пятно – мужчина неестественно дернулся назад и упал, выпустив из ослабшей хватки еще не активированный передатчик. В то же время на пол с криком свалился еще один террорист, подбитый выстрелом Кэпа. Поднялся переполох: группа с явно не цензурными выражениями резко обернулась в нашу сторону и вскинула винтовки. Покрытое морщинами и каплями крови лицо ближайшего ко мне мужчины исказила гримаса отвращения и гнева, стоило ему повернуться в мою сторону; он попытался сделать шаг назад, чтобы увеличить дистанцию между нами и открыть огонь, но я не позволила: резко дернувшись вперед, я ударом отвела дуло оружия в сторону и выстрелила в грудь киллера, предварительно схватив того за плечо. Прикрывшись его телом как живым (а, точнее, полуживым) щитом, я сделала несколько шагов вперед и, вывернув предплечье мужчины так, чтобы он развернулся на девяносто градусов, прислонившись к его спине и выставив вперед руку с пистолетом, бегло осмотрелась: Стив весьма успешно дрался с последним стоящим на ногах мужчиной и, вероятно, скоро его одолеет, а вот девушка, обезоруженная, с искаженным от ярости, разбитым лицом, тяжело дышащая, но, по милости Кэпа, еще живая, скалилась в сторону Роджерса и металась взглядом по комнате, явно ища подходящее оружие, чтобы на него напасть. Хмыкнув, я выстрелила в ее сторону - женщина взвизгнула и пошатнулась на месте, схватившись за начинающее кровоточить плечо. Послышался короткий крик и звук удара: террорист упал навзничь, а Стив, подобрав выбитый во время драки пистолет, двинулся в нашу сторону. Наемница, зажатая в угол, с шипением, так похожим на змеиное, пропустила воздух сквозь зубы и тряхнула отрезанными под корень, светлыми, но изрядно выпачканными кровью и грязью волосами, судорожно цепляясь пальцами за простреленную руку. На плече, выше раны, красовалась неизвестная мне символика: десять пересеченных колец, расположенных по кругу, и скрещенные сабли посередине**. Серые глаза блестели, как в лихорадке; чуть ли не рыча, террористка попыталась что-то произнести, но зашлась в приступе кашля, согнувшись пополам. Я поморщилась и уже направилась в ее сторону, собираясь закончить схватку, но мирно лежавшая на полу рация зашипела, и из динамика донесся неразборчивый голос связного. Сообразив, что отсутствие ответа приведет в лучшем случае к появлению еще одного отряда, а в худшем – к взрыву, я резко замерла и, повернувшись к Стиву, кивнула головой в сторону сдавленно стонущей женщины, сделав резкий жест рукой и сжав пальцы в кулак. Капитан, верно растолковав мою просьбу, тут же подлетел к девушке и завел обе ее руки за спину, не давая пошевелиться. Та заупрямилась, пыталась дернуться, брыкнуться, даже укусить мужчину за руку, но не получала ничего кроме новой порции боли в плече и тихо, со злобой пропускала воздух сквозь стиснутые зубы. Выискав среди блестящих осколков оконного стекла черную рацию, я отряхнула ее от колющей кожу крошки и взяла прибор в руки. План созрел спонтанно: нам нужно убедить тех, кто занес руку над красной кнопкой, что тревога – ложная, но, судя по яростно сверкающим глазам, крови, стекающей под подбородку и испачкавшей зубы, наш единственный возможный кандидат на переговоры помогать нам не собирается, а, скорее наоборот, при наличии возможности с радостью сплясал бы на наших костях. Угрожать девушке бессмысленно, просить – тем более. Однако среди прочих мелких козырей, пылившихся без надобности в моих потайных карманах и рукавах, у меня валяется старый, подзабытый трюк, и я надеюсь, что долгое отсутствие практики не помешает мне его разыграть… Перекинув рацию в правую руку, но пока что не включая связь, я размеренно, вальяжно, с самодовольно-похабной улыбкой, которую точно вырисовали грязью по моим губам, подошла к террористке и, оперевшись ладонями о колени, склонилась практически вплотную к ее лицу. Рот наемницы скривился в омерзительной гримасе, на лицо, и без того темное от крови, упала моя тень, бессильно скрипнули ало-белые зубы. – Так-так, – растягивая гласные, проговорила я, стараясь удержать на месте гадкую ухмылку, от наличия которой самой себе становилось тошно: слишком неестественно, наигранно и фальшиво. – Девочка, ты же еще жить хочешь? – пропела я, медленно, почти ласково приставляя дуло пистолета под ее подбородок. Та, стараясь не выказывать страха, нервно сглотнула и с яростью поджала губы, но тень сомнения, не свойственная людям, в приступе безумия идущим на самоубийство, все же проскользила по молодым чертам. – Хочешь, значит, – утвердительно кивнула я, с пафосной задумчивостью постучав пистолетом по своим губам. Потом, как-то сконфуженно прыснув и почесав себе висок дулом, я подняла рацию на уровень шеи и со Вселенской скорбью в голосе пробормотала: – Но и врать своим друзьям ты тоже не хочешь, не так ли? – Девушка в ответ оскалилась и, собрав последние силы и наглость, с ненавистью плюнула мне в лицо. Я наигранно поморщилась и провела ладонью по лицу, якобы стирая капли влаги, но на деле стараясь скрыть усмешку от ее бестолковых, грубых, лишенных смысла действий: даже эта ничтожная попытка меня оскорбить у нее вышла нелепо и была похожа на сухое фырканье, выпустившее в мою сторону облако пыли. – Грубо, – укоризненно цокнула я языком, махнув кистью, словно отряхивая ее от воды. – И кто же вас, миледи, учил подобным манерам? – Наемница упрямо молчала, сверля меня пропитанным ядом взглядом, и я бы отказалась от своей затеи, если бы не было столь явно, столь четко видно, что ее терпение висит на волоске, а самообладание трещит по грубо заштопанным швам: ходили на месте желваки, дрожала нижняя окровавленная губа, с которой теперь стекала на пол светло-алая струйка. – С чего бы ты вдруг в террористы подалась, м? – с заботливым участием продолжила я бессмысленный, пустой разговор, стараясь вытянуть из пленницы хоть пару предложений. – Боишься смерти – твое место дома, с ватными игрушками и водяными пистолетами, а на подушку из тротила может лечь и кто-то посмелее смазливой девки, не умеющей за себя постоять… – Заткнись, сволочь! – неожиданно громко выкрикнула женщина, с поистине нечеловеческим гневом рванувшись вперед. С победоносной улыбкой я отшатнулась назад, несмотря на то, что Стив тут же отдернул бунтарку на место, вызывая у той боль в плече и жалкое, беспомощное шипение. – Заткнись, сволочь, – стараясь скопировать услышанный тембр голоса и интонацию, повторила я, процеживая слово сквозь зубы, точно пробуя его на вкус. – Щ.И.Т. сам нарвался на проблемы! Здание все равно взлетит к чертям! Вы ничего не… сможете… – наемница закашлялась, скрючиваясь пополам. – Щ.И.Т. сам нарвался на проблемы, здание все равно взлетит к чертям, – отозвалась я уже более близким к оригиналу эхом, играясь с голосом по выверенным нотам. Повторив фразу еще раз, я активировала рацию и, пока язык еще помнил, как ему нужно себя вести, быстро и не совсем разборчиво проговорила: – Пусто. Ложная тревога. Я отжала кнопку, и приемник замолчал на несколько мгновений, отзывавшихся в голове назойливым шумом крови, пропитанной адреналином. – Вас понял, – наконец равнодушно отозвались из динамика, и я расслабленно, с ухмылкой выдохнула, отбрасывая прибор в сторону. Девушка же с визгом попыталась броситься в мою сторону, но Роджерс, до этого сохранявший каменное выражение лица, поморщился, удрученно, точно сожалея о ненужной утрате, поджал губы и, положив руки на голову киллера, одним движением свернул ей шею. Тело вздрогнуло и упало на пол, выгнувшись в неправильной, жуткой форме. Я бегло осмотрелась вокруг себя, считая убитых, а, заодно, и сколько крови за сегодня уже скопилось на моих руках, и хотела сделать шаг в сторону двери, но меня мягко перехватили за локоть. – Разберешься с охранником – дай мне знать. Встретимся здесь же, как только обезвредим бомбы, – с толикой беспокойства проговорил Капитан, сверля меня твердым, уверенным взглядом потемневших голубых глаз, приобретшим пепельный оттенок. Я кивнула и, на удивление скованно и неуклюже высвободившись из невесомой хватки, направилась к лестнице. Дозорный на пятом этаже не занял много времени: утомленный длительной, монотонной работой, он, хоть и не отрывал взгляда от экранов мониторов, но обращал мало внимания на происходящее вокруг, поэтому подкрасться к нему со спины не составило особого труда, ровно как и предварительно вычислить его расположение на пустующем этаже по противно скрипящему кожаному креслу, прогибающимся с каждым движением тучного мужчины. Решив экономить патроны, пока есть на то возможность, я обхватила шею террориста удавкой, с силой потянув на себя ее концы. Суматошные попытки наемника скинуть с себя петлю не принесли должного результата: крючковатые пальцы тщетно цеплялись за тонкую гарроту, не в силах ее поддеть и отстранить от горла. Лицо мужчины медленно краснело, пока не сделалось багровым; террорист начал задыхаться, беззвучно открывая рот и, уже не осознавая, что творит, действуя исключительно на порывах тела, ищущего единственного глотка кислорода, дергал головой, из-за чего удавка только плотнее впивалась в кожу. В какой-то момент мужчина вздрогнул и замер, прогнувшись в спине и осев в своем кресле. Бегло выведя на сердце покойного контуры звезды, я отняла от его шеи гарроту, оставившую после себя тонкую красную полосу, напоминавшую атласную ленту и, кратко сообщив Стиву по рации, что он может передвигаться, принялась изучать изображения на мониторах. Камеры были расставлены по всему зданию за исключением редких участков (на подобие лестниц, коих я не наблюдала, и, по закону подлости, десятого этажа). На третьем и седьмом этаже, судя по подписям-номерам на углах экранов, находились заложники: в большинстве своем молодые мужчины и женщины – сотрудники офисного центра – все помятые, напуганные до дрожи, стоявшие на коленях или сидевшие на корточках, беспорядочной группой под прицелом винтовок. Хотя я прекрасно знала, чего стоит ожидать, увиденное оставило неприятный осадок на душе – вид изможденных, беззащитных людей совсем не сочетался (напротив, резко контрастировал) с моим состоянием, побуждающим к драке. Чувство отвращения к собственным поступкам взыграло с новой силой, но я тут же его погасила: не хватало еще угрызений совести! Смешно в подобной ситуации, право! Четвертый этаж, к моему счастью, прослеживался целиком: в одной из комнат, похожей на зал для переговоров, обнаружилась и моя искомая головная боль – приземистый объект, похожий на ящик, окруженный пятью охранниками. Запомнив примерный интерьер и теоретическое расположение комнаты по идентификатору и план-схеме на стене, я вернулась обратно к служебной лестнице, передвигаясь вниз уже гораздо тише и осторожнее, выверяя шаги, заглядывая за повороты и прижимаясь к стенам, прислушиваясь к малейшим шорохам и звукам. Весь этаж, судя по схеме и представшей перед глазами картине, представлял собой огромную комнату-офис, выглядевшую, не смотря на огромное количество рабочих мест и мелких элементов декора, слишком пусто и однообразно: ровные ряды из серых столов, сложенных в квадраты по четверкам, образовывали между собой узкие коридоры, пересекающие друг друга под прямыми углами. Противоположная стена представляла собой матовое, белое стекло с абсолютно прозрачной надписью, выведенной затейливо изогнутым шрифтом и подчеркнутая снизу толстой линией – по всей видимости, название фирмы. На блеклом, мутном фоне выделялось несколько черных размытых силуэтов, проглядывающих красками и четкими очертаниями рук или оружия в кривой полосе чистого стекла; дверь также была матовая, но вся испещренная темными линиями, пронизывающими поверхность ничего не изображающими изгибами, которые смело можно было бы назвать шедевром импрессионизма. Со стороны смежной комнаты доносились приглушенные голоса, в этот раз уже говорившие по-английски. Сделав глубокий вдох, сопровождавшийся не удержанной в узде полуулыбкой, едва задевшей край губ, я пригнулась и бесшумно двинулась между столами, попутно размышляя о грядущей атаке. Пятеро человек. Если мне не изменило зрение, пока я смотрела на экран монитора – все мужчины. Все вооружены. Честный бой здесь не возможен по определению, если мне, конечно, вдруг не захотелось подорвать здание или повысить уровень содержания свинца у себя в организме. Вламываться в комнату – глупо и попахивает суицидальной наклонностью: стоит хотя бы повернуться ручке, и через мгновение в сторону двери уже будут смотреть пять прицелов; войду в комнату – и получу пять пуль. А если они вооружены не пистолетами, и вместо одиночных выстрелов я услышу пять автоматных очередей… Стану похожей на качественное решето. К тому же, даже если мне повезет, высока вероятность того, что о нападении успеют сообщить по рации. Ругнувшись, я остановилась у последнего ряда рабочих мест, спрятавшись от возможного наблюдения через прорези в белесом стекле за столом: наемники были так близко, что мне уже удавалось вылавливать из приглушенных голосов знакомые слова, а иногда и складывать их фразы, пускай те и не давали мне никакого преимущества или информации. Прокрутив в голове еще пару способов атаки, я готова была завыть от отчаяния: все сценарии оканчивались или превращением меня в дырявую половую тряпку, или закономерной цепочкой «спалили – рация – красная кнопка – взрыв». Однако в голове все же соизволил выстроиться примерный план действий (чересчур запутанный и явно не выполнимый, но единственно-возможный), и я, в последний раз рвано вдохнув охлажденный кондиционером воздух в попытке остудить пыл быстро бьющегося сердца, перекатилась к двери, замирая со стороны петель. Убрав пистолет, пускай и тихий, но не бесшумный (а также пули – не из пуха, и при попадании в бомбу рикошетить не собираются), и вытащив из прически кинжал, я схватила с ближайшей тумбы папку бумаг и, замахнувшись, кинула ее в центр комнаты. Кипа документов с громким шлепком упала на пол, и голоса за стеной резко притихли. – Слышали? – хрипло спросил один из мужчин. Молчание (сопровождавшееся кивками, вероятнее всего) – знак согласия. – Мне передать? – равнодушно поинтересовался второй голос. – Зачем? – раздраженно-грубо отозвался третий. – Со стола, наверняка, что-то свалилось: нам, что теперь, о каждой пролетевшей мухе докладывать? А задница у них не слипнется? – Эл, сходи проверь, – приказным тоном прогнусавил первый голос. Повисла небольшая пауза, но практически тут же раздался скрип отодвигаемого стула и громкие, тяжелые, но быстрые и уверенные шаги. Я вжалась в стенку, кося взгляд в сторону серебристой ручки, и удобнее перехватила рукоять ножа, привычным жестом приложив прохладное лезвие к губам. Дверь медленно отворилась, перекрывая мне обзор, и из-за нее вышел невысокий, бритый налысо наемник, молниеносно вскинувший оружие и окинувший помещение цепким взглядом. Сделав пару шагов вперед и вслепую прикрыв дверь, не захлопнувшуюся до конца, он остановился, чуть опустив винтовку. Согнув колени и выставив вперед левую руку, я плавно придвинулась ближе к мужчине, потянулась к его правому плечу лезвием и, быстро прикрыв ему рот свободной ладонью, резко провела клинком слева направо, перерезая террористу горло. Подхватив падающее тело и уложив его на пол, стараясь не наделать шума и не зашипеть от тяжести ноши, я достала из кармана удавку, повисшую белой змейкой в моей руке, и уверенно шагнула к двери. Легко потянув ее за ручку, я перекинула окровавленный кинжал в руке, готовясь в любой момент его метнуть, и услышала тот же хриплый, спокойный голос: – Ну, что там, Эл? Набрав воздуха в легкие, я рывком зашла внутрь комнаты, бегло окидывая ее взглядом, падающим то на один предмет, то на другой, проскользившим по всему помещению за время между двумя ударами сердца: черный ящик посередине длинного стола, за которым, закинув на деревянную поверхность ноги, преспокойно сидел один из наемников, еще двое – прямо за ним, у окна, занимающего всю стену, последний, повернутый ко мне спиной, стоял на расстоянии вытянутой руки. В лицо резко полыхнуло жаром, мир заглушил шум крови в висках и барабанная дробь опьяненного сердца – давно забытые, но все еще знакомые эмоции нахлынули на меня горячей волной, стирающей холодное равнодушие и расчет, как следы с песка, и рисуя на их месте необходимую в бою беспричинную ярость, придающую скорость движениям, силу – ударам и ловкость – телу. Впоследствии я едва ли вспомню эту драку: ослепленная и оглушенная, я действовала по инерции, словно катилась с горы, в какой-то момент просто потеряв сознание… Рассудив, что наиболее опасны сейчас те наемники, что стояли у окна (просто потому, что у них бы ушло меньше всего времени, чтобы прицелиться и выстрелить в меня), я выбрала целью одного из них и кинула в него нож: блеснула в лучах солнца чистым золотом закаленная сталь, обагренная кровью, и клинок вонзился в грудь террориста, у самого горла. Пока не успел обернуться ближайший соперник, я схватилась за удавку второй рукой и накинула на его шею петлю, резко дернув гарроту на себя. Мужчина схватился за горло и отклонился назад, пытаясь ослабить давление, и тем самым прикрывая меня своим телом от двух пуль. Когда террористы поняли, что стреляют по союзнику, огонь прекратился, и я дернула концы удавки вниз, потянув при этом наемника за шею. Тот захрипел и согнулся пополам, следуя за движением; пригнувшись вслед за ним и пропустив еще пару «пробных» выстрелов, я перекатилась через его спину, как через барьер, и, отпустив рукояти гарроты, ослабив и разомкнув тем самым петлю, сделала кувырок в сторону вскочившего со своего стула киллера и его напарника, потянувшегося за рацией. Сдавленно рыкнув, я выбила прибор из его рук ногой и тут же пригнулась, избегая удара в голову от второго, а заодно, крутанувшись на месте, сделала подсечку стоявшему у окна. Тот не удержал равновесия и рухнул на пол, выпустив из ослабшей хватки винтовку. Второй потянулся за своим пистолетом и уже успел спустить курок, целясь мне прямо в голову, но, оперевшись руками о пол, я ударом ноги отвела дуло в сторону до того, как прозвучал выстрел и по оконному стеклу со страшным треском расползлись неровные линии паутины. Еще один удар пяткой я направила чуть ниже, в пах, заставляя наемника шикнуть и наклониться вперед; не давая ему времени прийти в себя, я приняла вертикальное положение и, положив ему руку на затылок, ударила коленом по лицу. Из носа тут же потекла кровь, а мужчина отшатнулся от меня на пару шагов, прижимая кисть к ране и зажмурив на мгновение глаза. Лежавший на полу киллер к этому моменту успел подняться и ударил меня кулаком в плечо, отталкивая к столу. Налетев на деревянный край, я рвано выдохнула и, заметив движение перед собой, отклонилась в сторону, избегая удара прикладом. Мужчина по инерции подался вперед, практически упав на стол, и мне удалось вывернуть винтовку из его рук; я вскинула оружие и нажала на крючок, выпуская короткую очередь, оставившую после себя три багрово-черных точки-пятна на распростертом теле. В этот момент винтовка дернулась и отлетела в сторону от чьего-то удара, а я отступила на шаг назад, поворачиваясь лицом к своему последнему противнику. Тот не спешил атаковать, а вместо этого, тяжело дыша, сжав руки в кулаки, пристально меня рассматривал тусклым, мутным, но горящим взглядом – горящим яростью, отвращением и презрением. Я оскалилась в ответ, также с трудом впуская воздух в легкие, и попыталась сделать шаг: наемник, словно ждал этого действия, ударил на опережение, справедливо полагая, что я отклонюсь назад или в сторону, как делала обычно, но вместо этого мне пришлось пригнуться, качнувшись в сторону, как маятник, и проскользить дальше, оказываясь под его рукой. Простите, сэр, но играть мы будем грязно: Щ.И.Т. многому меня научил, но не вложил в трикстерскую душу ни капли благородства… Удар по колену, снова в пах – мужчина склоняется, и я бью его внутренним ребром ладони под кадык. Схватив задыхающегося террориста за плечи, отталкиваю его в сторону окна, но он, что странно, пошатнувшись, остался стоять на ногах, замерев меньше чем в метре от покрытого трещинами стекла. Медленно, восстанавливая дыхание и наигранно не торопясь, зная, что сил сопротивляться у противника больше нет (ровно, как и у меня – сражаться), я подхожу к нему вплотную и, вновь положив руки ему на плечи, уже гораздо мягче, словно провожаю давнего друга, толкаю его в центр паутины, туда, где нити сплетены особо тесно и практически превратились в белое пятно из мелких крошек. Киллер безмолвно качнулся назад и с выражением немого изумления на лице, точно он не верил, что происходящее – реальность, упал на самый центр сети из трещин, окончательно разбивая стекло: в местах, где проходили кривые линии, оно надломилось, образуя тысячи осколков – от серебряной, колющей крошки, похожей на пыль, до огромных кусков с зазубренными краями. Окруженный переливающимися в свете солнца, как самоцветами, обломками, он, застыв в ужасе и шоке, испачканный кровью, завалился назад, падая из здания с замеревшим на губах вопросом и так и не сорвавшимся криком. Я медленно сделала шаг от разбитого окна, стараясь привести в норму дыхание и биение сердца. Бой окончен. Расслабленно, успокоено вздохнув, я обошла комнату, закрывая глаза погибшим и возвращая себе свое оружие: из груди одного я вынула кинжал и уже склонилась за удавкой, белой полосой огибавшей шею другого террориста, но мужчина, до этого мирно лежавший на полу, вздрогнул и попытался вдохнуть воздуха, сдавленно захрипев. – Ты… – едва слышимо прогнусавил он, когда смог сфокусироваться на моем лице. Ярость на мгновение исказила его черты, но наемник тут же закашлялся, со страшным звуком выплюнув изо рта темный сгусток крови. – Будь ты проклята, дрянь, кем или… чем бы ты ни была… – дохрипел он, руками тщетно потянувшись к огнестрельным ранениям на животе и груди. – Меня уже проклинали, – бесцветным тоном отчеканила я, впервые за всю драку доставая пистолет из кобуры и спуская курок. – Не помогло, как видишь, – процедила я сквозь зубы, прицеливаясь и выстреливая киллеру в голову. Прикрыв ему глаза и сняв удавку с шеи, я подошла к цели своего визита: бомба ничем не отличалась от тех, что нам показывали на тренировках; я смогу ее обезвредить, но для этого понадобится время. Таймер, судя по красным немигающим цифрам, был установлен на пять секунд: террористы явно не планировали при запуске сбегать из здания. Хмыкнув, я склонилась над приборной панелью с изображением десяти пересеченных колец по центру, сняла ее, поддев плотно прилегавшую крышку кинжалом, и отложила в сторону, в ступоре уставившись на содержимое ящика. – Оу, – непроизвольно выдохнула я, неловко почесав затылок и задумчиво переводя взгляд с одного провода на другой: все кабели были красного цвета. Перебрав пальцами провода, я с удовлетворением пришла к выводу, что они не идентичные: какие-то тоньше, какие-то толще, короче или длиннее, различались крепления, и на каждом кабеле стояла черная цифра. Издав мученический стон, я принялась за дело, вспоминая порядок обрезания проводов и попутно размышляя, как бы ненароком не замкнуть цепь детонатора… Подобная головоломка, сколько бы я не твердила себе, что играю с вещицей гораздо хуже простого огня, все равно вызывала ухмылку и ускоряла ритм сердца. Вскоре я и вовсе начала действовать исключительно по инструкции, и разум заполонил уже не расчет и трепет перед грозящей опасностью, а размышления о давно ушедшем, горькой сладости, служащей незадачливому саперу и нектаром, и ядом… – Можешь взглянуть, – раздается неподалеку ехидный голос, прокатившейся по воздуху мягкой насмешкой. В нетерпении распахиваю глаза и тут же недоуменно изгибаю бровь дугой, бегая взглядом от одной ухмыляющейся фигуры к другой. Двенадцать абсолютно идентичных копий младшего принца, скрестившего руки на груди, смотрели на меня с одинаковым лукавым прищуром похожих, как капли воды, искрящихся зеленых глаз. – С каждым разом все лучше и лучше, – искренне восхитилась я, чем заслужила двенадцать широких улыбок и чуть приподнятых точеных подбородков. Выдохнув и качнувшись с пятки на носок, я медленно делаю несколько шагов в сторону шеренги трикстеров, аккуратно ступая по песку арены, окрашенному в цвет заката. Иллюзорную магию Одинсон практиковал уже очень давно и начинал с копирования элементарных неодушевленных предметов: вазы, книги, хоть яблоки – не столь важно. Прошел не один год, когда фальшивку стало невозможно отличить от оригинала: тени, которые откидывали предметы, не всегда имели правильные очертания, на них неестественно падал свет, виднелись пробрешины из темно-зеленых линий или же были переданы не все детали. С людьми дело обстояло еще тяжелее, и время тренировок измерялось уже не годами, а десятилетиями: при создании иллюзии нужно было удерживать в уме подробную, детальную и красочную картинку того, что хочешь создать, и если яблоко легко отпечатывалось в сознании, то представить себе точные черты человека, его мимику, жесты и пропорции фигуры казалось неосуществимым. Но вот живое тому опровержение: одиннадцать бестелесных копий с затерявшимся меж ними настоящим Одинсоном, которого мне предстояло найти. Поворачиваю в сторону и теперь иду вдоль шеренги, вглядываясь в лица и фигуры в поисках несостыковок, однако все изъяны, до этого мелькавшие в создаваемых образах, сейчас отсутствовали: контуры черных силуэтов теней правильно сглажены, игра красноватого солнечного света, оседавшего бликами на бледной коже, на идентичных лицах безумно похожа на настоящую, а черты лица – до боли знакомы и слишком легко узнаваемы. В этот раз ожидаемых ошибок Локи не допустил, но сдаваться я не собиралась. Остановившись у первой попавшейся иллюзии (а, может, и не иллюзии), я резко вскинула руки и громко хлопнула в ладоши перед лицом трикстера, надеясь, что тот на долю секунды потеряет концентрацию, и образ исказится. Но копии только ухмыльнулись, покачали головами и синхронно процедили: – Даже не мечтай. С наигранной досадой цокнув языком, я принялась изучать следующую фигуру, настойчиво всматриваясь в изумрудные глаза, отливавшие отблеском багряного диска солнца, опускавшегося за горизонт: однажды Локи забыл даровать своим «детям» возможность моргать. Но вопреки моим надеждам, меньше, чем через четыре секунды, копия трикстера быстро сомкнула и разомкнула веки, а, увидев мое расстроенное лицо и сообразив, за чем конкретно я наблюдала, подмигнула мне с наглой ухмылкой. Не сдержав ответной краткой улыбки, я сделала шаг в сторону и внимательно присмотрелась к грудной клетке Одинсона, проследив, как она размеренно вздымается и опускается, имитируя дыхание. Всплеснув руками, я отошла назад, окидывая цепким взглядом всю шеренгу, стараясь хотя бы исключить особенно неподвижные, неестественно ведущие себя подделки, но Локи в этот раз постарался от души: каждая иллюзия была занята какой-то мелкой моторикой: разминала пальцы, настукивала незатейливую мелодию, блуждала взглядом по тренировочной площадке, скучающе покачивалась с пятки на носок – что только придавало им правдоподобности. Ни одно лицо не сохраняло свое выражение слишком долго: копии хмурились, приподнимали уголки губ, если сталкивались со мной взглядом, что-то насвистывали, щурились, и все эти метаморфозы смотрелись идентично тем, что я привыкла видеть изо дня в день на лице собственного друга. Вздохнув и решив признать свое поражение, если провалится и последняя попытка, я встала у начала шеренги и медленно двинулась вперед, стараясь не обращать внимания на действия трикстеров и смотреть исключительно им в глаза. Раз я не могу вычислить изъяны копий, значит, буду искать особенности оригинала, что-то, что выделит Локи среди иллюзий. Проще сказать, чем сделать… Абсолютно одинаковые зеленые омуты, не выпускающие из своего плена, пока не попадусь в оковы к другим, точно таким же, следившим за каждым моим движением и жестом. Уже готовая сдаться, я резко замираю, словно Тор неподалеку ударил Мьелльниром о землю, и по позвоночнику прошелся разряд тока. Изумрудные глаза, казалось, не блестели в лучах заката, а горели, переливаясь всеми оттенками зеленого, скрывая за радужкой столпы магических искр, плясавших в затейливом танце. Слишком яркие, слишком затягивающие, слишком живые для бездушной иллюзии. Бесшумно разворачиваюсь в сторону предполагаемого трикстера, мягко провернувшись на носках по песку, и подхожу к фигуре вплотную. Все то же спокойное лицо, все те же черты, острые скулы, обведенные светом солнца, тонкие губы, сложенные в бледно-розовую нить с парой темных трещинок, все то же самое, что и у одиннадцати дубликатов, но, Хель подери, глаза… У иллюзий они блеклые, скопированные так, как их видит Локи, когда заглядывает в зеркало – зеленая радужка, испещренная более темными прожилками, идущими от зрачка и светлевшими у округлого контура, границы с белком. А теперь увеличьте контраст, подведите все линии ярче, затемните зрачок, покройте бликами и магической пеленой, игравшей на свету – вот его настоящие глаза, которые невозможно изобразить на картине или надолго удержать в сознании: они для того слишком изменчивы. – Это ты, – уверенно шепчу я, чувствуя, как губы складываются в озорную улыбку. Трикстер в ответ вздергивает бровь и смеряет меня насмешливым взглядом. – Это ты, и не пытайся отрицать, – повторяю я. – Настоящий я здесь, а ты сейчас разговариваешь с иллюзией, – раздается ехидный голос трикстера откуда-то с другого конца шеренги, но я даже не оборачиваюсь на него, а просто с ухмылкой качаю головой, не отводя взгляда от горящих глаз. Через пару мгновений Локи не выдерживает и, раздраженно цокнув языком, нарочито громко щелкает пальцами у меня перед носом, растворяя свои копии в воздухе. Моя улыбка становится шире, а вот спокойная маска трикстера сменяется недоверием и нездоровым интересом. – Как ты это делаешь? – процедил он сквозь зубы, склоняясь к моему лицу. – Где был прокол в этот раз? – Нигде, – пожала я плечами. – Тени, свет, дыхание, черты лица, – быстро перечислила я, загибая пальцы. – Все в порядке: я проверяла. – Тогда как? – прищурился Одинсон. – Женская интуиция, – хмыкнула я, тыкнув указательным пальцем в золотую пластину на груди мужчины и показательно выведя на ней руну удачи. – Я предложил сделать выбор Фригг, – пробормотал трикстер, следя за моими манипуляциями. – Она ошиблась. Хотя пыталась трижды, а иллюзий было вдвое меньше. Вариант с женской интуицией отпадает. – Мне сегодня благоволили Звезды, – гордо возразила я, убирая руку, напоследок хлопнув по металлу ладонью. – О, не смеши меня, – с досадой протянул принц, возведя глаза к небу. – Мы относимся к тому типу людей, чья удача измеряется логикой, а везение – сродни случайности. Я скривила рот в непонятной гримасе, опуская уголки губ вниз, прикрывая глаза и разводя руками: мол, прости, но такова наша судьба. – Почему ты не хочешь рассказать, в чем ошибка? – спросил мужчина, чуть искривив тон голоса и изогнув бровь дугой. – Если меня убьют в бою, разглядев разницу, вся вина будет на твоих плечах, – ехидно протянул Локи, выразительно указав на меня пальцем. – На поле боя даже я разницы не замечу, тем более враг, который видит тебя впервые: будь уверен, – нахмурилась я. – Рид, и все-таки, – настойчиво добавил Одинсон. – В чем промах? – Локи, его нет, – устало вздохнула я. – Все иллюзии правдоподобные донельзя, и единственный вопрос, засевший у меня в голове, о том, сколько времени ты провел у зеркала, разглядывая собственное отражение, раз они настолько реалистичные. Да, в этот раз ты меня запутал и можешь этим гордиться. И да, я бы не удивилась, если бы с такими способностями, на «Раскрытии имен» тебе дали бы звание бога иллюзий. Какой еще похвалы или награды ты хочешь, друг мой? – Лучшей наградой стала бы твоя ошибка. Это бы означало, что большего я уже не сделаю. – В следующий раз обязательно ошибусь, – с улыбкой пообещала я. – Ради твоего спокойствия. Локи хмыкнул, на мгновение растягивая губы в усмешке, но тут же опуская взгляд в пол, и уже собирался что-то сказать, произнеся первые буквы моего имени, но его прервал громкий зов то ли рога, то ли трубы, доносившийся с дворцовой площади. Постепенно к затяжному, низкому гулу добавилась барабанная дробь – быстрые, частые удары, замиравшие и замедлявшиеся на несколько мгновений, а затем сызнова начинавшие свой монотонный, смутно знакомый бой. – Казнь? – шепотом уточнила я, скашивая взгляд в сторону Одинсона, судя по хмурому выражению лица, согласному с моей догадкой. Нервно сглотнув, я рванула с места и быстрыми шагами направилась к выходу с арены. Взбежав по каменной лестнице, перепрыгивая по одной-две ступеньке за раз, я добралась до громоздких перил из белого мрамора, за которыми лежал крутой скат холма с проложенными по нему узкими дорожками из простого серого камня. Отсюда отлично просматривалось левое крыло замка и площадь перед ним, обычно безлюдная, но сейчас пестрившая разноцветной одеждой асов и асинь, столпившихся одним бесформенным пятном-кляксой перед пустующим эшафотом. Я вздохнула и облокотилась о парапет, вглядываясь в столь разношерстную толпу: купцы, ремесленники и крестьяне стояли наравне с графами, баронами и прочей знатью – порванные серые рубахи контрастировали с дорогими камзолами, а домашние легкие сарафаны – с платьями невероятной красоты и, разумеется, цены. Казнить будут кого-то не просто известного, а знаменитого во всех кругах Асгарда: вот только на одних, перепачканных пылью лицах читалась тревога, а на вторых, покрытых пудрой и румянами – торжество или злорадная усмешка. За моей спиной послышались нерасторопные шаги, и вскоре рядом со мной появился трикстер, также всматривающийся в толпу, оперевшись руками о перила. – Ты хотел мне что-то сказать, – напомнила я, оторвав взгляд от площади и развернувшись к Одинсону лицом. – Не лучшее время, – мягко возразил он, на секунду скосив глаза в мою сторону, но тут же вернувшись к лицезрению покрытой багровыми бликами улицы. – Главное – не забудь, о чем собирался поведать, – с усмешкой попросила я. – О, об этом я не забуду, – хмыкнул Локи, опустив голову и проведя по лицу ладонями. – Откуда такая уверенность? – Скажем так, – протянул принц, опуская руки и вздергивая подбородок. – Я и без того слишком долго молчу. – И почему не можешь рассказать? Ждешь подходящего момента? Принц резко перевел взгляд на мое лицо и развернулся ко мне вполоборота, оставив один локоть лежать на перилах. Было видно, как он плотно сомкнул губы и сжал челюсть, как напряглись скулы и заходили на месте желваки, как трещит по швам ежедневная бездушная маска. – Жду, – лаконично согласился мужчина. – Давно? – Очень давно, – медленно покачал он головой. – И до сих пор не нашел времени? – без всякого упрека, тихо, недоверчиво спросила я. – Я пытаюсь, поверь, – свистящим шепотом выдохнул Одинсон. – Но рано или поздно ты об этом узнаешь, даю слово. – Локи, не надо обещаний, – болезненно сморщившись, качнула я головой. – Жизнь в любой момент может поменяться так, что нам не останется даже возможности поговорить. Невыполненная клятва тяжелее предательства. Я усмирю любопытство, если так нужно. Терпения мне не занимать, ты же знаешь, – вымученно улыбнулась я напоследок. Лицо трикстера исказилось, на секунду выглянув из-под ежедневной маски: черты обострились, проступили наружу морщины, похожие на трещины, по глазам проскользила боль, неверие и неизвестное мне пламя – но иллюзия тут же вернулась на место, выдавая эмоции своего хозяина только блестевшей изумрудной радужкой. Медленно моргнув, Одинсон отвернулся обратно к парапету и хрипло произнес: – Казнь началась. Я поджала губы и нехотя перевела взгляд на площадь: толпа людей разделилась на две половины, образуя между собой проход, по которому шел глашатай со свитком в руках. Дойдя до эшафота и остановившись у подножия лестницы, мужчина развернул его и, сдавленно кашлянув, начал зачитывать приговор: – По приказу Высшего Совета Асгарда: сегодня, на закате солнца, состоится казнь преступника, уличенного в неоднократном воровстве, пособничестве воровству, а также сокрытии перед судом Асгарда информации о своих приспешниках. Глашатай замолчал и дал отмашку стражникам, стоявшим группой на окраине площади. Как только эйнхерии двинулись с места, я поняла, что это не просто охрана, а конвой – меж асов шел человек, закованный в кандалы и наручники, маленький, затерявшийся среди высоких мужчин и еле переставлявший ноги. Стоило приговоренному замедлить шаг или споткнуться, стражник, шедший сзади, с нескрываемой злобой подталкивал его вперед острием копья. – Согласно законам Асгарда, – громогласно продолжил глашатай. – В наказание за воровство и предательство престола, – мужчина выдержал паузу. – Преступник подлежит смертной казни через повешенье, – глашатай свернул свиток и уступил место подошедшей страже. Все тот же ас толкнул пленника копьем в сторону первой ступени: тот, едва устояв на ногах, медленно, гремя кандалами, с гордо поднятой головой, начал подниматься по лестнице. Я перегнулась через перила, стараясь разобрать лицо вора, но все, что удалось разглядеть со спины – это тонкая фигура и короткие светлые волосы, все испачканные в грязи и свисавшие неровными прядями. Вслед за преступником на эшафот поднялся палач в черной накидке, быстро накинувший на шею приговоренного готовую петлю и подошедший к массивному деревянному рычагу. Стоило мужчине отойти в сторону и открыть взору лицо пленника, я судорожно вздохнула и отшатнулась от парапета, не отрывая испуганного взгляда от фигуры в порванных лохмотьях. Я не видела ни одной черты лица из-за большого расстояния, но готова была поспорить: глаза должны быть цвета миндаля, губы – тонкие и извечно сложены в бледную нить, кончик носа – чуть вздернут, бровь – проколота, и это отнюдь не вор, а воровка. – Рида, в чем дело? – недоумевающе спросил Одинсон, пытаясь понять причину моего ужаса и побелевших пальцев, сжатых в кулак до противного хруста. Я открыла рот, собираясь ответить, но голос предательски сорвался, и я вновь безмолвно прильнула к перилам, вглядываясь в фигуру женщины, стоявшей в двух шагах от собственной могилы. Тонкую шею обнимала веревка, запястья, наверняка содранные в кровь, огибали металлические обручи, ноги, расставленные по ширине плеч, стянуты друг с другом цепью. Одежда порвана и свисает неровными клочьями. Теплые карие глаза с тоскою смотрят на горизонт, обращаясь с молитвой к неумолимо опускающемуся солнцу. Подбородок гордо вздернут, с губ не срывается ни одной мольбы о пощаде и милосердии, никаких упреков, слез или истерик, простое наблюдение и отсчет последних секунд своей жизни. Когда от солнечного диска остается лишь багровая полоска, глашатай заканчивает свою речь: – Лаверна Тивдоттир***, богиня воровства, да примут и простят тебя Звезды. На произнесении имени я почувствовала, как Локи вздрогнул: мы встречались не единожды, напротив, со временем все чаще навещали главу Гильдии, делая заказы на редкие карты, ингредиенты или артефакты. В последний раз мы виделись на церемонии в честь становления младшего Одинсона Повелителем магии Асгарда, и за это время, думаю, трикстер привык к ее обществу. Но это другое… Для него она воровка, для меня – девочка-сирота, живущая по соседству, с ловкими руками и тягой к неприятностям. Наши жизни давно пошли по разным дорогам, и мы давно уже не зависим друг от друга, но ее смерть… Это все равно, что вырвать первые страницы моей биографии и сжечь их на костре, оставляя лишь пепел заместо болезненных воспоминаний. Лаверна – это связь между моим прошлым и настоящим, вечное, постоянное звено цепи, поддержка и опора с заразительной улыбкой, в которой с детства не хватает осколка от одного зуба. Я неверующе качаю головой, смотря на истерзанное тело легендарной воровки: она должна была войти в историю, была достойна законного места среди баллад и красивых преданий, которые с почтением рассказывают асы своим детям. Ее смерть не должна была стать причиной для веселья и лживых улыбок продажных чиновников, не должна была так туго затягиваться неловко закрученная петля. Громче зазвучали барабаны, четче и быстрее стала надоевшая дробь. Последний луч заката озаряет лицо преступницы; безумная ухмылка невесомо ложится на ее губы; колеблется палач, проводя дрожащей рукой по рычагу. Лаверна не выдерживает напряжения и громко, отрывисто смеется, запрокидывая голову. По толпе пролетает шепот, похожий на шелест ветра: кто-то смотрит с уважением, кто-то в страхе прикрывает рот ладонью и выводит звезду у себя на сердце, а с чьих-то лиц наконец-то слетает довольный оскал, сменяясь серьезностью и недовольством. – Знайте! – вдруг кричит воровка, обрывая свой смех и вызывая еще одну волну ропота и перешептываний. – Знайте, вы, те, кто ставит на людей клеймо! Даже пешки умеют уходить красиво! Обрывается речь, угрожающе трещит опускаемый рычаг, страшно хлопают створки люка, воровка, ставшая Трикстером в день своей смерти, безвольно падает в яму, и издалека ее тело с идущей от сломанной шеи длинной веревкой кажется марионеткой, подвешенной на кресте кукловода за те нити, которые кукла не успела разорвать в агонии.***
Ночное Асгардское небо, в полной мере достойное легенд и преданий, было сейчас объято неслыханной тьмой, густой, равнодушной, заполонившей мир от края до края и вытеснившей, выскребшей весь свет, все звезды и яркие всполохи, поглотив их в своей однотонной черноте. Море у пристани тоже потеряло свои привычные блики, и граница между каменной, скользкой от влаги дорожкой и волнами чернил казалась обрывом у бездонной пропасти – еще шаг, и полетишь в бездну – и все, что выдавало в этом сгустке темноты море: шум плескавшейся воды, запах соли и очертания лодки, мерно колыхавшейся на самой поверхности, – казалось нереальным, несуществующим. Мрак, царивший у причала, с непосильным трудом разгоняли два факела, пускавшие в воздух быстро гаснувшие красные искры. Людей здесь уже не осталось: все, кто хотел, простились и пролили ровно столько слез, сколько сочли нужным. Одна я, видимо, оскорбляя чужую память и душу, просидела без движения в своих покоях, пустым взглядом гуляя по линиям тонких трещин в полу и намеренно контролируя каждый свой вдох и выдох, боясь, что если собьюсь с установленного ритма, закричу и с ненавистью разобью ближайший ко мне предмет интерьера. Поправив на голове черный капюшон накинутого плаща, медленным, неуверенным шагом, я направилась к стойке с раскрытой книгой, освещенной желтыми, переливающимися пятнами, на фоне которых чернели кривоватые подписи тех, кто уже приходил сюда проститься с богиней воровства и искренне скорбит об утрате. Не было ни одной надписи с настоящим именем – сплошные клички, принадлежавшие, явно, ее товарищам по Гильдии: Клинок, Валькирия, Ловец, Лиса, Треф, Дама Пик и многие другие. Все прозвища были выведены неаккуратно, а руны написаны криво, с неправильным наклоном. Некоторые колонки имен, судя по почерку, явно писались одним и тем же человеком, что не удивительно: большинство сирот (а, впоследствии, и членов Гильдии Воров) не умело, зачастую, ни читать, ни писать. Выбирались те немногие, которые, пускай и неровно, но умели, и они записывали помимо себя тех, кто не мог этого сделать самостоятельно. С печальной ухмылкой я пробежалась глазами по записям с кляксами, выведенными неуверенными, дрожащими руками, пока с удивлением не наткнулась на ровный, безукоризненно чистый, угловатый почерк и имя, последнее в книге, слишком не похожее на остальные: «Лофт». Проведя пальцем по смутно знакомой букве «Л» с изогнутым хвостом и более толстой линией чернил у основания, я подхватила перо, лежавшее рядом с книгой, и опустила в стоявшую здесь же чернильницу, вокруг которой уже образовалась небольшая сине-фиолетовая присохшая лужица. Аккуратно смазав лишнюю каплю о горлышко пузатой склянки, я осторожно, боясь запачкать пергамент, вывела в самом конце списка лаконичное «Тень». Положив перо на место, я отошла от стойки и медленно приблизилась к качающейся на волнах лодке, опускаясь рядом с ней на корточки и заглядывая внутрь. К горлу тут же подступила тошнота, в глазах зарябило, а сердце сжалось в болезненном спазме, пока я блуждала взглядом по безжизненному телу в легком черном платье, окаймленному хворостом и сотнями розовых лепестков, слетавших с увядающего Мирового древа. Эти лепестки сейчас кружили в воздухе повсюду, исполняя свой собственный, никому не понятный затейливый танец с искрами огня. Они чертили узоры на лице покойной девушки, невесомо, ласково касаясь неестественно бледной кожи, тонких губ, кровавого ожерелья на шее, прикрытых глаз, скользили по чертам спокойного, умиротворенного лица. Пшеничные волосы были заботливо расчесаны гребнем и убраны в незамысловатую прическу рукой ее возлюбленного вора, тем самым, кто, рискуя жизнью, украл тело богини с виселицы, несмотря на указ Всеотца, запретившего также устраивать достойные похороны воровке… Приказ безрезультатен, разумеется… Почувствовав, что к глазам подбираются слезы, я до боли (и, кажется, до крови) сжимаю руки в кулаки, оставляя на ладонях крохотные порезы в виде полумесяцев. – Прости, – срывающимся голосом шепчу я в отчаянии, мягко обхватывая лицо Лаверны руками и медленно склоняясь над лодкой. Поочередно, едва касаясь, целую ее закрытые веки и на долю секунды прижимаюсь пересохшими губами к прохладному лбу. – Да хранят тебя Звезды, старый друг, – хрипло бормочу я, отодвигаясь ровно настолько, чтобы оглядеть знакомое лицо целиком. Прощай, воровка… – Сколько тепла во взгляде, – неожиданно раздается то ли восхищенный, то ли раздосадованный голос в нескольких шагах от лодки. Не особо торопясь, без всякого интереса, уже точно зная, кто там стоит, оглядываюсь на звук и вижу фигуру трикстера в темно-зеленом плаще с капюшоном, чье лицо было едва разборчиво в отблесках пламени факела. – Думаешь, что я не способна на подобное? – тихо спрашиваю я, убирая руки с лица Лаверны. Локи только удрученно хмыкает и качает головой. – Думаю, смогу ли когда-нибудь заслужить то же самое, – шепчет мужчина. – По крайней мере, теперь я знаю, что мне нужно для этого сделать. Слова оставляют неприятный, горький осадок на сердце. Неужели бог озорства до сих пор не может понять, что я не желаю видеть его смерть? Встаю на ноги и размеренно подхожу к фигуре, скрытой плащом. Из-под капюшона виднеется только острый подбородок и плотно сомкнутые губы, освещенные огнем факелов. Аккуратно протянув руки в сторону мужчины, негнущимися пальцами убираю темную ткань с его лица и всматриваюсь в покрытые бликами глаза, потерявшие свой цвет в этой кромешной темноте. Не опуская рук, заключаю его лицо в ладони, точно так же, как пару минут назад с Лаверной. – Ты уже заслужил, – тихо возражаю я и осторожно, не прикладывая никакой силы, безмолвно прося наклониться чуть ближе, стараюсь притянуть его к своему лицу. Локи непонимающе хмурится, но покорно следует за руками, компенсировав разницу в росте, и замирает в нескольких сантиметрах от моих губ, согревая тяжелым, сбившимся дыханием кожу. – Закрой глаза, – тихо, едва слышимо прошу я, проведя большим пальцем по скуле и убирая черную прядь волос со щеки. Одинсон колеблется не дольше пары секунд, утягивая меня в потемневшую бездну, сейчас только едва-едва отдававшую зеленью, но все же, внемля просьбе, прикрывает глаза. Я приподнимаюсь на носках и невесомо касаюсь губами закрытого века, вслушиваясь, как трикстер шумно, хрипло выдыхает воздух со звуком, граничащим со стоном. Копируя все свои недавние действия, сдвигаюсь в сторону и целую второй крепко зажмуренный глаз, чувствуя, как постепенно разглаживаются морщинки у края века и выравнивается его неспокойное дыхание. Чуть сильнее склонив голову трикстера, припадаю губами к его лбу и замираю в таком положении на долгие мгновения, ощущая, что младший принц уже сам тянется за легкими прикосновениями и едва заметно льнет к рукам. – Да хранят тебя Звезды, Локи Одинсон, – шепчу я, отстраняясь от его лица и всматриваясь в исказившиеся черты. В глазах трикстера горело чистое безумие, танцевали огненный танец демоны, зажегшие его душу мановением руки; нижняя губа чуть дрогнула, стоило ему поймать мой взгляд. – Даже не смей умирать ради подобной мелочи, которую ты можешь получить в любой момент, лишь попросив, – покачала я головой, медленно опуская руки и разворачиваясь в сторону лодки. Подойдя к столешнице с книгой, я обхватила древко факела двумя руками и вытащила его из крепления, которое, судя по хрусту, просто-напросто сломалось. Поудобнее перехватив рукоять, я подошла к гондоле и в нескольких местах подожгла хворост, через мгновение заполыхавший желто-красным огнем. Отбросив факел в море, которое тут же с затяжным шипением поглотило яркое пламя, я магией качнула лодку и подтолкнула ее вперед, в сторону Радужного моста и водопада, ведущего в бездну. Отойдя назад на пару шагов, я еще долго смотрела на погребальный костер, выделявшийся огненным пятном на фоне беззвездной, мглистой ночи, и только когда лодка скрылась из виду, я, как маленький ребенок, предложила Одинсону идти домой. Тот замер на долгие мгновения, пытаясь понять, в чем суть моей просьбы: в тот день я впервые назвала дворец Асгарда домом, выкидывая сожженную пожаром комнату из памяти вместе с той частью сердца, в которой покоилась Лаверна – девочка-сирота, что жила на соседней улице… Тихий щелчок, гул – и на черном экране гаснут красные цифры, с шипением мигнув в последний раз. Расслабленно выдохнув и утерев со лба ладонью проступивший пот, я поднялась на ноги, окидывая взглядом потонувшее в гробовой тишине помещение. Воздух, проникавший спасительной прохладой сквозь разбитое окно, раскидал по полу бумаги, сейчас перекатывавшиеся по ковру с характерным шелестом. Крови почти не было – только темно-вишневые, почти черные пятна у трех мертвых тел. Но сравнительная чистота комнаты не распространялась на ту грязь смерти, которой вновь покрылись мои руки: и в этот раз кровавая линия проходит даже выше сгиба локтя… «Уби-и-ийца» – с каким-то удовлетворенным злорадством пропел мне на ухо внутренний голос, едва ли не срываясь на хохот, но я только тряхнула головой и уже шагнула в сторону двери, как рация на моем поясе зашипела, и сквозь неразборчивый шум до меня донесся приказ Кертис немедленно ей ответить. Недоумевающе нахмурившись, припоминая, что лейтенант обещала использовать связь лишь в крайних случаях, я взяла прибор в руки и на удивление хрипло и глухо проговорила: – На связи. – Тень, отмена операции! Вам нужно возвращаться, немедленно! – едва ли не прокричала женщина. – Отмена? – переспросила я, уловив нотки тревоги в голосе командующего. – Террористы согласились на переговоры и намереваются выйти из здания! Вам нужно уходить, сейчас же! Где вы? – Четвертый этаж, бомбу уже обезвредила, – пробормотала я, выходя из комнаты. – Мне идти к тросу? – Да, и быстро! Его вот-вот отцепят! – Отцепят? – возмущенно прошипела я, добравшись до лестницы и перейдя на бег. – И как тогда Стив вернется? – Капитан Роджерс уже здесь, – раздраженно пояснила лейтенант. – Тень, поторопитесь! – Вы его видели? – продолжила я задавать вопросы, распахивая дверь на шестом этаже и подходя к разбитому окну. – Нет, лично не видела, – теряя терпение, процедила Кертис. – Однако он успел обезвредить заряд. Быстрее! – Есть, – наигранно жизнерадостно и бодро ответила я, отключая рацию и вешая ее обратно на пояс. – Быстрее, быстрее, – исказив тон голоса, передразнила я, свешиваясь на тросе. – Сама бы поползала тут вниз головой, как пьяная белка, – пробурчала я себе под нос, поочередно цепляясь за кабель руками и ногами. У заброшенной парковки меня уже поджидал агент, открепивший трос, стоило мне ступить на бетонный пол. Странно, но все здание кишело сотрудниками Щ.И.Т.а, сновавшими по этажам с разнообразным оружием (мне удалось заметить двоих с кейсами для снайперских винтовок), и, что примечательно, у большинства на шее болтались без дела противогазы. Окинув всю нестабильную, изменчивую картину хмурым взглядом, я спустилась на первый этаж и бегом направилась в сторону осажденного здания. На улице также было неспокойно: агенты группами перебегали от места к месту, то ли патрулируя, то ли чего-то ожидая, повсюду стоял гул, разносились щелчки, исходившие от оружия, голоса переговаривались между собой на повышенных тонах, перебивая и не давая сказать ни слова собеседнику, если таковой существовал и говоривший не обращался сразу ко всем, кто был в поле его зрения. Однако тревоги на лицах солдат я не заметила: лишь предвкушающее волнение. Ни страха, ни неуверенности – четкое осознание своих действий и строгое соблюдение и выполнение приказов. Едва пробравшись сквозь эту жужжащую толпу, отчего-то раздражавшую и вызывающую тоскливо-отвратительное чувство, будто меня занесло в муравейник, я добралась до фургона Щ.И.Т.а, все так же стоявшего в неком отдалении от оцепления. Кертис была здесь же: напряженная, явно чем-то недовольная, она, скрестив руки на груди, пристально наблюдала за главным входом в здание, пальцем отбивая простую, но не знакомую мне (а, скорее всего, известную и вовсе ей одной) мелодию. – Вы вовремя, – сухо произнесла она, на секунду повернув голову в мою сторону. – Торопилась, – грубее, чем положено, процедила я, чем вызвала у женщины невеселую усмешку. Отдышавшись после бега, не изнурительного, но все-таки сбившего привычный ритм дыхания, я проследила за взглядом лейтенанта. Увидеть детали с такого расстояния не удавалось, но полукольцо агентов у подножия невысокой лестницы просматривалось так же четко, как и стекла окон, покрытые бесчисленными бликами. Несмотря на давку и вездесущее движение, казалось, что улица замерла в ожидании. Еще раз пробежавшись взглядом по ближайшему окружению, стараясь выловить из потока людей знакомую фигуру Капитана Америки, но, так и не добившись успеха, я развернулась лицом к зданию и скопировала позу Кертис, расставив ноги на ширине плеч и скрестив руки на груди. Пауза длилась недолго: послышалась отрывистая, неразборчивая отсюда, но от этого не менее громкая команда, и агенты, плотнее сомкнув ряды, встрепенулись, наставив оружие в сторону дверей. Через мгновение стала видна причина сего действия: дверь в здание открылась, и теперь, покачиваясь из стороны в сторону, точно пьяный, к нам приближался один из террористов. Мужчина неестественно, полубезумно ухмылялся, и, перекатываясь с пятки на носок, медленно ковылял в сторону лестницы, что-то увлеченно бормоча себе под нос, ежесекундно усмехаясь и ласково-непринужденно качая головой. Наемник добрался до начала лестницы и остановился, с какой-то досадливо-игривой улыбкой разглядывая низкие ступени, словно они его разочаровали своей неприступностью. – Последний шанс, – неожиданно выкрикнул он, по приказу солдат подняв вверх руки. – Последний шанс выполнить поставленные условия! – Вы говорили, что он явится с просьбой о переговорах, а не с ультиматумом, – прошипела я на ухо Кертис, не в силах скрыть раздражение и недовольство, гудящие надоедливым, тугим звоном в голосе. – Не беспокойтесь, Тень, – сухо отозвалась командующая. – Не беспокоиться? – вскипела я, косясь на вышедшего из офисного центра террориста с поднятыми в капитулирующем жесте руками. – Бомбы пусть больше и не представляют угрозы, но заложники до сих пор сидят под прицелом винтовок. Хватит дразнить этих ребят, сохраняя призрачное подобие гордости и чувства собственного достоинства: отдайте то, что просят! – Тень, я повторяю еще раз, – проговорила Кертис, явно теряя терпение. – Щ.И.Т. не в состоянии угодить всем и каждому: мы не пойдем на уступки. Здание окружено нашими агентами, и они готовы в любой момент пустить внутрь газ. Жизням людей ничто не угрожает: стоит появиться намеку на опасность, и начнется операция по освобождению. – Вы будете координировать их действия? – заметно расслабившись, но все еще звуча раздраженно, спросила я. – Уже нет, – покачала головой лейтенант. – Полномочия передали другому командиру: решение больше не за мной, – отчеканила она, недовольно поморщившись. Я подавила в себе неуместный смешок и, прицокнув языком, вернулась к созерцанию удручающего пейзажа: слишком много темных пятен, воющих сирен и напуганных людей на полотне… – Мы не намерены долго жда-ать, – вновь подал голос террорист, буквально пропевая последние слова. Мужчина как-то злорадно ухмыльнулся и веселым, задорным, даже озорным взглядом окинул агентов, словно смотрел не на вооруженных солдат, а на собравшуюся ради потехи публику. Даже для безумца, которому заведомо известно о своем проигрыше, он вел себя чересчур пафосно. – Десять, – выкрикнул наемник, медленно поднявшись на цыпочки и размеренно потянувшись, будто делал зарядку. Я непонимающе посмотрела на лейтенанта, изогнув бровь дугой. Та в ответ только напряженно пожала плечами, вновь обращая свой взор на террориста. – Де-евять, – язвительно протянул мужчина, с хлопком снова опустившись на пятки. Внутри похолодело, а по позвоночнику прошла дрожь: это обратный отсчет. – Кертис… – пробормотала я заплетающимся языком. – Черт побери, я вижу! Но не могу отдать приказа! – в отчаянии выкрикнула женщина, с искренней досадой смотря в мою сторону. – Во-осемь… В здание с разных сторон посыпались свистящие выстрелы «болтов», к строению потянулись стальные тросы, напоминающие нити паутины, послышался звон разбиваемого стекла и шипение: агенты пустили газ. – Семь, – все еще ласково считал безумец, улыбаясь и крутясь на месте, поворачивая корпус то влево, то вправо, чем напоминал сломавшийся маятник. По натянутым «канатным дорогам» заскользили фигуры агентов, по одному влетавших в здание с разных сторон. К хлопкам и звону добавились звуки выстрелов и автоматных очередей. – Шесть-пять-четыре, – скороговоркой пролепетал террорист, прокрутившись вокруг себя на одной ноге. – Четыре-пять-шесть, – с той же интонацией повторил он последовательность цифр, повернувшись в обратную сторону. А потом вдруг перестал крутиться, замер, широко распахнув глаза, и захохотал, запрокинув голову и пару раз подпрыгнув на месте, как нетерпеливый ребенок, ожидавший сладости. – Два-три, двое-трое, три-два, – с перерывами на смех выкрикивал он, пока, наконец, не остановился и, придав лицу серьезное выражение, с которого, к сожалению, так и не сошла наглая полуулыбка, приглашающим в объятия жестом не развел руки в стороны. – Леди и джентльмены, – громогласно обратился к агентам мужчина таким тоном, словно объявлял название пьесы в театре. – Вы просчитались, – исказив голос до визжащих, истеричных ноток, придававших тону сходство с писком, констатировал он. – Бомб не две, – улыбнулся он, вздергивая подбородок. – Их три… Я не заметила, что произошло сначала: мир перевернулся вверх дном в один единственный миг, и разделить смерть десятков людей на простые составляющие из коротких, микроскопических отрезков времени смог бы только настоящий безумец… Знак ли свыше, что мне это удалось?... Первым был не свет и не звук, первой была тишина – зловещая, пустая, гулкая, пронизанная невысказанными словами и незаконченными фразами. Затем пришел запах – гниль, затхлость, взявшаяся из ниоткуда, смрад, душащий не хуже самого давнего смога. И только после этого пока что немая Смерть обрела свой облик: блики на стеклах резко порыжели и стали невообразимо ярче, будто кто-то решил зажечь потушенную лампочку; цвет алел, разливая желтые и алые краски по окнам, расползаясь пятном по нижним этажам, но не поднимаясь выше, и этот загоревшийся свет почти ласково обвел черный силуэт мужчины, расставившего руки в стороны. Тогда у Смерти прорезался голос, и она не зашептала, как это делала обычно, тихо, скрипуче, склоняясь длинной тенью над жертвой, а закричала во все горло: скрежет, треск и громоподобный взрыв, заглушивший звон разбивающегося стекла… От первых этажей, окрашенный изнутри дьявольским огнем, полетели в стороны сверкавшие осколки, из прозрачных превратившихся в кровавые, обломки балок и серо-белая крошка то ли извести, то ли бетона. Вслед за ними начало рушиться все здание, осевшее вниз и рассыпавшееся на гигантские детали, как карточный домик, построенный неловкой, неопытной рукой. Узреть воочию падение не удалось: взрывная волна потоком серого, сметавшего все на своем пути воздуха сбила меня с ног и отбросила назад, пока я с металлическим, вибрирующим гулом не впечаталась спиной в стенку фургона. Я зашипела от боли и, не имея никакой опоры, безвольно рухнула на асфальт. В ушах появился назойливый, затяжной писк; тело, судя по жжению и саднящим, болезненным ощущениям, все было покрыто свежими царапинами, синяками и ссадинами. Голова отчего-то стала казаться тяжелее, мысли еле-еле составлялись в логические цепочки, в висках неприятно пульсировало, и я приглушенно застонала, постаравшись согнуть ноги в коленях и приподняться, что удалось сделать далеко не с первой попытки. Когда шум в ушах притих, клубы тумана из поднятой пыли и извести поблекли и поредели, а блуждающий взгляд, заволоченный мутной пеленой, смог сфокусироваться на предметах, я в ужасе выдохнула: сквозь дымку проступали очертания тел, распростертых на земле в неестественных позах, краев валявшихся арматур и балок, кусков серебристо-серого металла и зазубренных треугольных осколков. Все это, окутанное полупрозрачной завесой, как фатой, мелькало перед глазами без разбора; надрывались сирены, кричали и рыдали люди, скрежетало лезвие по металлу, противно хрустело стекло. К горлу подступала горечь, неожиданно сменившаяся злобой, стоило мне заметить окровавленную фигуру в форме со знакомым логотипом: в нескольких метрах от меня лежал, надрывно смеясь, считавший террорист… Прокашлявшись, я поднялась с колен, чувствуя, как внутри закипает неконтролируемая ярость. С остервенением подлетев к ухмыляющемуся наемнику, я наклонилась и с силой встряхнула его, предварительно схватив за грудки. Безумец только продолжил смеяться, смотря на меня горящими нездоровым блеском глазами. Все его лицо было покрыто грязью, серой пылью, бордовыми пятнами и асфальтовой крошкой, прилипшей к ранам. И если кровь на скулах, расколотых бровях, ссадинах и ожогах была темной, напоминая своим цветом спелую вишню, то весь рот представлял собой ярко-алое месиво, из-под которого проглядывали желтоватые зубы. Киллер сдавленно хрипел и издавал страшные булькающие звуки, то ли борясь с приступами кашля, то ли намеренно надрывая глотку в непрерывном, неадекватном смехе. На одежде красовались осколки битого стекла, впившиеся в кожу и разодравшие ее до неузнаваемости. – Что вы потребовали у Щ.И.Т.а? – прошипела я, едва ли не скаля зубы. Мужчина лишь сильнее затрясся в моих руках, в извращенном блаженстве прикрывая глаза и запрокидывая голову, позволяя крови стекать по подбородку и шее. – Я спрашиваю еще раз, – упрямо процедила я. – В чем причина смерти всех этих людей? Что вы хотели получить взамен? Наемник едва заметно покачал головой, отказываясь произносить хоть слово. – Знаешь, ты ведь еще не мертв, – пробормотала я, кривя губы в оскале. – А значит, еще можешь что-то чувствовать, – прошипела я, бросая тело на асфальт и нависая над ним с безумной, жестокой усмешкой. – Боль - в том числе, – прошептала я, замахиваясь и ударом сбивая гадкую гримасу с искореженного лица. Киллер резко перестал смеяться, заходясь в кашле, но даже искреннего страха в его глазах мне показалось мало. Я ударила еще раз, с садистским удовлетворением наблюдая, как мужчина сплевывает в сторону выбитый зуб вместе со сгустком крови. – Что вы потребовали у Щ.И.Т.а? – повторила я, кладя руку на один из осколков в его груди и, схватив его пальцами, медленно на него надавила, прокручивая стекляшку вокруг своей оси. Наемник дернулся, беззвучно открыв рот в диком болезненном выражении, и, собрав крупицы сил, покачал головой. Очередной отказ распалил и без того клокочущий в душе гнев до бури из жестокого жара и злобы на сердце. – Я спросила… – дрожащим от негодования голосом начала я. – Что… – с размаха ударила мужчину по лицу. – Вы потребовали… – еще одна хлесткая пощечина, другой рукой – голова дергается в сторону. – У Щ.И.Т.а?! – пинок ногой под ребра, сорвавший стон с губ киллера, прикрывшего глаза и едва заметно качнувшего головой. Какая нелепая преданность убийству и лжи… Я медленно склонилась к его лицу, безразлично наблюдая за чужими мучениями: тело дрожало в подступавшей агонии, глаза были зажмурены, грудь сотрясалась в беззвучных рыданиях, по грязным щекам катились слезы боли, чертившие чистые дорожки на коже, наемник безрезультатно пытался вдохнуть хоть каплю кислорода, но только хрипел, задыхаясь, захлебываясь в собственной крови. С губ слетали глухие стоны и неразборчивые звуки, по тону схожие с мольбой. Сморщившись, я положила одну руку мужчине на подбородок, другую – на затылок и, склонившись чуть ниже над распростертым телом, резко повернула его голову в сторону, сворачивая жилистую, испачканную кровью и пылью шею. Киллер замер и притих, дрожь, кашель и рыдания тут же прекратились, бордовая жидкость заструилась ручейками по серому асфальту, наполняя воздух запахом железа. С презрением, остервенением, рваными, наполненными злобой движениями я вывела очертания звезды на груди мужчины и отшатнулась от него, быстрым шагом отходя к оцеплению. Вокруг суетились люди, отчаянно выли сирены скорой помощи, прохожие в ужасе прикрывали рты ладонями, врачи опускались рядом с каждым телом, но, не находя признаков жизни, вставали и бежали дальше, в надежде спасти хоть одного человека. Мир резко потерял свои краски, покрывшись белесым, беспросветным туманом из известки и бетонной пыли, который, несмотря на девственно чистый цвет, мне казался кровавым. От духа убийства, войны и смерти, царившего в воздухе, хотелось закричать во все горло: так может пахнуть на покинутом поле битвы, но никак не в центре города, не в мирное время. Судорожно выдохнув, я устало провела ладонью по лицу, чувствуя, как по щекам катятся злые слезы, а рука оставляет на коже кровавый след. Столько жизней… Список имен, сожженных на огне алчности людей… Почувствовав на себе чей-то взгляд, я отняла руку от лица и медленно осмотрелась по сторонам, стараясь не обращать внимания на выбившиеся из прически пряди волос, частично загораживавшие обзор. Фокус постоянно сбивался, мечась от одной фигуры к другой, пока не наткнулся на знакомые серо-голубые глаза, смотрящие на меня со скорбью. Стив, чье лицо было покрыто царапинами и синяками, стоял у машины скорой помощи, с перебинтованной рукой, на которой красовалось темное пятно. Шею оплели душащие веревки, в груди появился холод и жгучее, всепоглощающее чувство вины: я ведь его убеждала, что с людьми ничего не случится, я говорила с уверенностью и пренебрежением в голосе, и что теперь? Случайность, стечение обстоятельств или воздаяние за грехи? Как я могла настолько увлечься развлечением самой себя, что забыла о цене, которую придется платить в случае ошибки? Хоть в глазах Капитана не было и намека на укор или презрение (которые бы были справедливы), а только отчаяние и капля злобы, сквозившей в напряженных скулах и плотно сомкнутых губах, я не смогла выдержать этого взгляда и, медленно моргнув и рвано вдохнув тошнотворный воздух, развернулась в противоположную сторону, всеми силами стараясь не оглядываться, душа в себе навязчивое желание вернуться и, как нашкодивший ребенок, не понимающий, накажут его или пожалеют за содеянное, уткнуться носом в испачканное плечо и почувствовать чужое тепло, которое вытравило бы из сердца осточертевший за эти годы холод. – На базу, – хрипло кинула я знакомому водителю, стоявшему возле служебной машины, удрученно понурив голову и поджав губы. Тот, окинув меня сочувствующим взглядом, от которого хотелось отряхнуться или смыть вместе с грязью, прилипшей к коже, открыл мне дверь, сел за руль, подождал, пока не услышал характерный скрип сиденья, хлопок и щелчок блокируемого замка, и тут же двинулся прямо по шоссе. Я только с болезненным стоном откинулась на спинку кожаного сиденья, прикрыла глаза и, пытаясь побороть тошноту, головокружение и липкое чувство вины вперемешку с сожалением, мысленно считала, сколько секунд проходит между каждым моим выдохом и вдохом, контролируя каждый миг, боясь сбиться со счета и задохнуться в собственном крике… Небо, и без того серое в это время года, было затянуто грядой тяжелых, точно вылитых из свинца туч, скрывших от взора россыпь звезд на темно-синем полотне. Ночь, всегда дарившая свежесть и прохладу, отчего-то именно сегодня, в день, отмеченный красным, как кровь, цветом в календаре, принесла только страшный ливень, павший на Асгард водяной завесой. Из-за шума падающих капель не удавалось разобрать ни единого постороннего звука, за исключением, разве что, биения сердца, да и оно – скорее болезненно чувствовалось, чем слышалось. Дождь лил нескончаемыми потоками, так яростно, так отчаянно хлестая меня по лицу, что, казалось, сама ночь, сама тьма рыдала, скорбя о моей утрате. Вода скапливалась в низинах, образуя неровные лужицы с прозрачной гладью, не отражавшей ничего, кроме серо-черных, грязных облаков. В душе все сжималось в ком, кричало, завывало вместе с ветром, трепавшим мои волосы. Одежда вымокла насквозь, похолодела и неприятно липла к телу, и без того замерзшему и ждавшему, когда его ненормальная хозяйка, наконец, вернется домой, к теплому камину. Но нет. Я не собиралась сейчас возвращаться назад. И, честно, боялась, что этой ночью я и вовсе не вернусь во дворец. Я продолжала петлять по темным узким улицам, так не похожим на Златой город: стены домов посерели, точно выцвели и покрылись пеплом, вода текла тонкими струями по щелям и зазубринам между камнями мостовой, золото потускнело и на вид превратилось в обычный металл, блестевший исключительно из-за влаги. Асгард вымер. Площади пустовали, в окнах домов не горел свет, не было слышно ни одного голоса или хотя бы лая бездомной собаки. Гробовую тишину нарушал лишь шум дождя. Чем дальше я уходила в сторону окраин, на юг, тем меньше становилось зданий, тем реже встречались изгороди, мощеные дорожки и стойла притаверных конюшен. Вскоре их не стало совсем: осталась лишь тропа под ногами, старая, вся покрытая трещинами, из которых выглядывала примятая трава; высаженные рядком вдоль аллеи одинокие кусты и деревья, погнувшиеся, сломленные временем; и рыдающее небо, беспросветное, объявшее мир туманной мглой. Дорожка вела к заброшенной беседке, некогда усеянной белыми розами, а сейчас увитой плющом; крыша прохудилась и едва сдерживала натиски дождя и ветра; витиевато изогнутые перила погнулись, местами разломились и зазубрились на месте облома, став похожими на выставленные в угрожающем жесте копья; деревянная решетка в нескольких местах, там, где ее не поддерживали лианы, почернела и прогнила, чудом поддерживая потолок. Судорожно вдохнув влажный воздух, я медленно поднялась по разбитым серым мраморным ступеням некогда белоснежной лестницы, едва касаясь, провела рукой по ломаным перилам и, ступив под навес, стянула с себя тяжелые, вымокшие сапоги, дальше уже идя босиком. Мрамор сильно холодил ноги, а с каждым шагом за моей спиной оставались мокрые следы. Нефокусирующимся взглядом я окинула убранство беседки – ничего не изменилось за прошедший год: те же отполированные плиты, до сих пор блестевшие и не тронутые временем, стояли вдоль стен, нагромоздившись друг на друга; те же стены, покрытые чернильными рунами, чуть подстершимися, но все еще различимыми; тот же потрескавшийся пол, почерневший по углам; те же чаши из потускневшего золота, свисавшие с потолка на тонких цепочках. Я тихо, нерасторопно шла к дальнему концу беседки, разглядывая гравировки на могильных плитах. Асов не хоронили: их предавали огню, сжигая тело на погребальном костре, или, реже, воде, провожая лодку с покойным в последний путь, но никогда – земле. Здесь оставалось только напоминание – мраморная плита с именем на древнем языке. Завидев искомую надпись, отливающую золотом на черном фоне, я резко остановилась, прикусив нижнюю губу и сжав руки в кулаки. В горле появился ком, шею точно обмотали петлей, которая с каждой секундой все сильнее давила на дыхательные пути, душила, перекрывая легким доступ к кислороду. В груди появилась жгучая боль, точно в сердце затлели давно уже потухшие угольки, готовые загореться настоящим пламенем. По душе провели раскаленным металлом. Столько лет минуло, а я никак не могу свыкнуться, переживая всё, как в первый раз, пропуская всю боль и страх через собственное сердце. Сокрушенно покачав головой, я достала из кармана тонкую свечу, чудом не промокшую под моей накидкой. Призвав магию к рукам, я щелкнула пальцами – кончик свечи вспыхнул искрами, и на фитиле затрепыхал желтый огонек. Положив свечу на одну из свисавших чаш, с тихим скрипом качнувшуюся на старых цепях, я, не отрывая взгляда от черного мрамора, медленно опустилась на колени, скрещивая руки на груди. В воздухе появился запах зажженного благовония, наполняя легкие чем-то густым и теплым, как мед. Я склонила голову и прикрыла глаза, про себя проговаривая заученную молитву. Нет, во мне не было пафосной религиозности жрецов и членов культов, но привитая в детстве вера оставалась пускай и тихой, но непоколебимой. К тому же, как можно усомниться в судьбе и роке, если ты сам встречался с норнами и в живую видел прислужников Хель, обращавших души в звезды? Я знала, что люди Мидгарда называли асов богами, но, видимо, даже богам нужно во что-то верить, чтобы в нужный момент можно было списать вину на высшие силы… Молитва давно была произнесена, но я всё не двигалась с места: сидела, крепко зажмурив глаза, чувствуя руками биение сердца и слушая песню дождя. В какой-то момент, помимо стука капель по крыше, стали различимы осторожные шаги, разносившиеся по беседке с тихим гулом. Я сильнее нахмурилась, осознавая, что сюда мог прийти только один человек; только тот, кто, видимо, следил за мной от самого дворца. Звук шагов смолк, в последний раз раздавшись в паре метров за моей спиной. – Зачем ты за мной шел? – хрипло спросила я. – Думал, ты хочешь сбежать, – послышался тихий ответ. Что ж, вполне логично: под покровом ночи, в плаще, уйти одной на окраину города – по меньшей мере подозрительно. Я невесело ухмыльнулась, приподняв уголок губ. – Куда я от тебя денусь, Локи, – покачала я головой. Трикстер, судя по звуку, хмыкнул и сделал еще один шаг в мою сторону. – «Эреб, бог тьмы и мрака», – прочитал маг золотую надпись на камне. – Твой отец? – спросил он после короткой паузы. – И учитель, – добавила я, распахивая глаза. – А также единственный, перед кем я готова добровольно встать на колени, – шепотом закончила я, вглядываясь в золотую гравировку. – А что же Царь Асгарда? – с толикой ехидства в голосе поинтересовался Одинсон. – Всеотец? – безразлично уточнила я. – Нет. У меня нет к нему ни уважения, ни чувства гордости, ни даже страха, как у многих. Он мудр, но расточителен: число жертв, принесенных к его алтарю, перекрывает всё то великое, что он совершил. – Считаешь, что на его совести слишком много смертей? – Не в этом дело, – покачала я головой, всё еще не отрывая взгляда от начертанных рун. – Правитель, просидевший на троне хотя бы два дня, уже запачкал руки кровью. Она неизбежна. Так же, как потери солдат во время войны. Но тирания Одина… Столько жертв можно было бы избежать, столько жизней спасти, если бы он только соизволил найти другой путь, пускай и более трудный чем тот, что был выбран. Он отказывается искать иные решения, играясь с судьбами людей, как с пешками. Мы живем не на поле боя, чтобы вечно вести чисто воинский расчет. Такие Цари не стоят чужого унижения. На некоторое время в беседке повисла тишина, воздух потяжелел, а напряжение можно было пощупать рукой. Точно чего-то не хватало… Жеста, слова… вопроса. – А если бы это был не Один? – прозвучал за спиной хриплый, мягкий баритон. В голосе чувствовалась просьба, даже мольба, словно ответ был для Локи жизненно необходим. Сердце пропустило удар, когда я осознала истинную суть вопроса; о чем он спрашивал на самом деле. Я сглотнула и, краем глаза уловив движение слева от себя, пробормотала, оттягивая свой ответ: – Если ты о Торе, то тем более нет. Мужчина плавно опустился на пол, вставая на колени в нескольких сантиметрах от меня. – Я говорю не о Торе, – спокойно поправил он. – А о ком? – состроив непонимающее лицо, нахмурилась я. – Ты ведь прекрасно всё поняла, – прицокнув языком, произнес Одинсон с легким укором. Я поджала губы и в сотый раз проскользила взглядом по золотой гравировке. – Эрида, – с нажимом позвал Локи, но не получил никакой реакции. – Рид, посмотри на меня, – то ли прося, то ли приказывая, добавил он. Я неохотно повернула голову, сталкиваясь с изумрудными глазами, блестевшими в стоявшем полумраке нездоровым, маниакальным блеском. Черные, промокшие под дождем волосы прядями выбились из прически и спадали на лицо, прилипая к бледной, влажной коже. Капли воды стекали по лбу, скулам, приоткрытым губам, чертили кривые прозрачные дорожки на шее. – Эрида, – более мягко повторил трикстер, едва ощутимо коснувшись прохладными пальцами моей щеки. – Разумеется, поняла, – хмыкнула я, скосив взгляд в сторону его руки. – Так ответь, – уже громче и уверенней потребовал принц, плотнее прижав ладонь к моей щеке, аккуратно ведя по скуле большим пальцем, а мизинцем и безымянным коснувшись шеи. – Ответь, – тише попросил он и зеркально повторил жест второй рукой, полностью разворачивая мое лицо в свою сторону. – Сначала задай вопрос, – парировала я, разглядывая блики, мерцавшие звездами в изумрудном море. – Зачем, если ты его знаешь? – слегка раздраженно спросил Одинсон. – Хочу услышать, как ты сам его озвучишь, – шепотом пояснила я. – Прошу, – добавила я, когда увидела, что трикстер собирается возразить. Локи сглотнул и подался вперед, замерев в нескольких сантиметрах от моего лица; так близко, что было видно, как медленно расширяются его зрачки, черня и без того потемневшую зеленую радужку. Его дыхание, глубокое, но частое, согревало замерзшую кожу, касалось губ и щек. Наклонившись к моему уху, трикстер, практически прикасаясь к коже губами, едва различимо, словно боясь, что кто-то еще сможет его услышать, даже не прошептал, а выдохнул свой вопрос слово за словом, каждое из которых, казалось, заставляло дрожать сам воздух: – Опустилась бы ты на колени, если бы я стал Царем? Я сглотнула ком в горле и на мгновение замерла, размышляя над ответом. Могу ли я представить Локи на троне? Могу. Едва ли не вижу эту картину, всю склеенную из золотого и зеленого цвета. А верю ли я, что его поступки будут правильными, а правление - справедливым? Одинсон умен, расчетлив, холоден, всегда уверен в собственных решениях. Легко может обвести вокруг пальца, великолепно притворяется (а без этого умения соваться в политику – дело заранее гиблое), ведет детальный, кропотливый расчет, не позволяя ни одной брешине или лазейке с назойливым треском просочиться в его планы. В то же время он не лишен милосердия и не будет рисковать чужими жизнями понапрасну. Со временем эти качества в нем только крепнут, делая из трикстера одного из лучших претендентов на престол. Но вместе с тем появляется и другое… Высокомерие, жестокость, пускай и оправданная, властность – всё этого его отравляет, обвивает цепями сердце, пускает корни в сознание, готовясь изменить его сущность целиком. Если принц не будет силен настолько, чтобы им противостоять, то сломается, и трон, вместо заслуженного триумфа, принесет погибель. Хорошим ли он будет правителем? Разовьются ли те качества, которые я ценю и которыми восхищаюсь? Будет ли он нести бремя с гордо поднятой головой, вызывая тем самым уважение?... Склонюсь ли я перед таким Царем? Локи терпеливо ждал моего вердикта, надеясь на искренность с моей стороны и потому не торопя. Положения он так и не сменил: стоял на коленях, обхватив мое лицо прохладными руками и непозволительно близко склонившись к шее, практически уткнувшись в нее носом. Он точно просил оказать услугу, остановить пытку, которой мучил сам себя в тщетной попытке узнать ответ на не дающий покоя вопрос, и, изведя себя, но так ничего и не выяснив, заплутавший, запутанный в сетях собственных недоразумений, теперь требует точного аргумента «за» или «против». Я аккуратно сдвинулась в сторону, не вставая, но заставляя Одинсона выпрямиться и заглянуть мне в глаза. Зеленая, темная бездна, скрытая за блиставшей пеленой, затягивала и отравляла не хуже всякого дурмана. Облизав пересохшие губы, я прикоснулась ладонью к его щеке, осторожно стирая капли дождя с кожи. Склонюсь ли я перед таким Царем? – Да, – выдохнула я, сама практически не веря одному единственному слову. Лицо Локи тут же исказилось: между бровей залегла тонкая, едва заметная морщинка, глаза распахнулись чуть шире и загорелись чуть ярче обычного, ладони опустились с моих щек на шею. Он мне не верил. – Да, – повторила я громче и уверенней. – Да, опустилась бы. Одинсон недоумевающе моргнул, стараясь соотнести два факта: то, что он услышал, и то, что это правда. На долю секунды на его губах заиграла усмешка, но тут же исчезла, взгляд метался по моему лицу, неверующе всматриваясь в черты и отголоски эмоций. Видимо, он ожидал не такого ответа. – Почему? – прошептал Локи. – Почему не перед кем, но передо мной? Я кратко усмехнулась. Шум дождя сбивал с толку, путал мысли и заглушал слова, но, увидев тень улыбки на лице трикстера, заметив игривый огонек в его глазах, буквально чувствуя, как он загорается изнутри, я не сомневалась, что он слышал мои слова: – Потому что ты того стоишь. – Приехали, – раздался голос прямо над моим ухом. Я распахнула глаза и, различив перед собой фигуру водителя, коротко кивнула ему в знак благодарности. Потянувшись и размяв затекшее тело, я выбралась из машины и, полной грудью вдохнув свежий воздух, направилась ко входу в здание. Я еще долго не могла в полной мере прийти в себя, постоянно погружаясь в подобие транса и отдавая команды телу, не отдавая себе отчета. Разум не справлялся с моим неадекватным поведением, подбрасывая мне абсолютно не связанные друг с другом картины из памяти: образы, звуки, ощущения и эмоции. Остановиться на чем-то одном никак не получалось: сознание тут же подкидывало новый фокус и цель, заглушавшие недавно бурлившие чувства. Ноги сами несли меня по коридорам в нужном направлении, и я, признаться, не очень сильно удивилась, когда очнулась у двери в кабинет Фьюри – единственного места, где можно получить ответы на свои вопросы. Коротко постучав согнутыми пальцами по дереву и практически сразу получив одобрительное «Войдите», я повернула ручку и проскользнула в печально-знакомую комнату. Век бы ее мои глаза не видели… – Я знал, что вы зайдете, – бесцветным тоном сообщил сидевший за столом директор, когда дверь за мной закрылась с тихим щелчком. – И о результатах операции я также осведомлен, – наигранно вздохнул мужчина, бесцельно играясь с шариковой ручкой с таким упорством и усердием, что, казалось, что он решает сложную и важную головоломку, а не страдает ерундой. – Тогда, быть может, ответите мне на один вопрос? – прошипела я, скрещивая руки на груди и не делая ни шагу со своего места. Фьюри без особого интереса махнул рукой в согласном жесте, не переводя, однако, взгляда с мирно вращающейся ручки. – Почему вы не выполнили требования террористов? Директор замер, переставая раскачивать канцелярский товар, и, нахмурившись, недобро посмотрел в мою сторону. – Звучит, как осуждение, а не как вопрос, – недовольно процедил он. – Я лишь хочу узнать причину, – покачала я головой. – С вас хватит и того, что мы не могли согласиться на их ультиматум, – вернув себе скучающий тон, продолжил афроамериканец, чем неосознанно вызвал во мне новую вспышку гнева. – Нет, не хватит! Этого отнюдь не достаточно! – сорвалась я на крик, чем вновь возбудила интерес своего собеседника. – Вы ошиблись в подсчете бомб, убили полсотни людей ради собственных целей, и я, черт возьми, имею право знать, почему вы так поступили! – И когда же у вас появилось подобное право? – ехидно полюбопытствовал мужчина. – Когда я, стоя на коленях, давала клятву, что буду защищать людей несколько столетий назад! – выплюнула я слово за словом, сделав акцент на последней фразе. Фьюри досадливо поморщился, признавая свое поражение, и, потянувшись и оправив плащ, поднялся с насиженного места. – Проще будет показать, – устало выдохнул он и, выйдя из комнаты, поманил меня за собой пальцем. Добравшись до лифта, он нажал на серую кнопку, замигавшую красным после прикосновения, и продолжил: – Я не знаю, много ли вам рассказывал капитан Роджерс, но во время своего последнего задания ему пришлось столкнуться с одним крайне любопытным артефактом. Прозвучал короткий звонок, оповестивший о прибытии лифта; двери разъехались в стороны, и я следом за Фьюри вошла в кабинку. Краем глаза проследив за его движениями, я разглядела, что директор нажал на кнопку одного из нижних этажей: перед цифрой явно красовался минус. – Это из-за него ему пришлось затопить самолет? – высказала я свое предположение, пока съезжались створки. Лифт тронулся вниз. – Не совсем так, – возразил мужчина. – Самолет был затоплен для предотвращения ядерного удара. А артефакт долгое время находился на борту и затонул неподалеку от места крушения. – И вы, разумеется, его нашли, – недовольно пробормотала я. – И его потребовали у нас террористы, – согласно кивнул директор. – Он обладает неслыханной мощью, и мы просто не имели права его отдавать. Я думаю, вы меня поймете. – Ваши мысли весьма самонадеянны, – скривилась я. – С чего вы взяли, что я разделю вашу точку зрения? Вновь раздался оповещающий звонок, и лифт остановился, выпуская нас наружу. – Скоро вы поймете, – отчеканил Фьюри и, небрежно махнув рукой, повел меня по запутанной сети коридоров. Иногда мне казалось, что все эти пути придумывают создатели лабиринтов, чтобы при попадании в него постороннего – враг умер с голоду, заплутав среди бесконечных переходов и одинаковых стен. Или пока не наткнется на Минотавра – на Николаса Фьюри, то бишь. Нижние уровни базы отличались вездесущей прохладой и чрезмерной влажностью, наполнявшей воздух специфическим исключительно для этого места запахом сырости вперемешку с химическими реагентами. Раздолье для мутационных процессов: удивляюсь, как научные сотрудники, работающие здесь, до сих пор не начали зеленеть и набирать мышечную массу в приступах ярости. Проведя меня в одну из лабораторий, директор отошел в сторону и торжественно махнул рукой, указывая куда-то в центр комнаты, к металлической конструкции, удерживающей внутри себя голубоватый огонек. Прищурившись и сделав пару шагов по направлению к объекту исследований, я пораженно замерла и в ужасе приоткрыла рот, когда смогла разобрать, что стояло в окружении измерительных приборов и проводов: энергетический куб, сверкавший изнутри неестественно переливающимся голубым свечением – Тессеракт. Один из Камней Бесконечности, обладающий неслыханной мощью: сила в опытных, надежных руках, и погибель – для не понимающих его суть. Его спрятали на Земле многие века назад, в одном из храмов в надежде, что люди не попытаются подчинить себе самый строптивый из шести Камней, но, видимо, корысть и алчность, заглушившие здравый смысл и чувство самосохранения, укоренились в мидгардцах слишком прочно, чтобы они смогли отказаться от подобной привилегии. Я сдавленно ахнула и отшатнулась назад, неверующе мотая головой: Тессеракт не просто был здесь, но он… пробуждался. Даже на первый взгляд было видно, как в нем бушует энергия, которая в спокойном состоянии должна едва заметно светиться в глубине своего хранилища. Плохо, очень плохо… – Выбросите его обратно в океан, – абсолютно серьезно пробормотала я, оборачиваясь к недоумевающему Фьюри. – Желательно – на дно Марианской впадины. – С чего бы? – поинтересовался мужчина, вздернув бровь. – Директор, выслушайте меня, и очень внимательно, – терпеливо начала я, чувствуя себя старцем, который разъясняет ребенку, почему тому нельзя играть со спичками. – Тессеракт – опасен даже в стабильном состоянии. В нем сокрыта мощнейшая энергия, не подвластная человеку и созданная отнюдь не для его рук, а вы – не первый, кто пытается ее обуздать. И поверьте мне, провалились все до единого: я знаю, я видела. А стоит вам допустить ошибку – и не станет целой планеты. Вашей планеты, – с чувством проговорила я. – Не поверите, Тень, но нам пока что удавалось его контролировать. За нашими спинами раздался гул, шипение, и из куба вырвалась извилистая энергетическая вспышка, ударившая по полу миниатюрной молнией. Сотрудники, стоявшие вокруг Камня, всполошились и, сдавленно охнув, отошли на несколько шагов назад. – Это вы тоже в силах контролировать? – издевательски протянула я. – Доктор Селвиг! – выкрикнул афроамериканец. – Что там с кубом? На его оклик обернулся смутно знакомый мужчина, чуть полноватый, с сединой и отверткой в руках, которую он неосознанно прокручивал между пальцев. – Пока не знаем, директор, – четко ответил Селвиг, кидая быстрый взгляд в сторону Камня. – Он… как будто бы… – доктор развел руками, подбирая слова. – Активируется. – Пробуждается, – слегка раздраженно поправила я. – Это вам не земная техника, чтобы… активироваться, – добавила я, нервно поведя плечом. Селвиг указал в мою сторону отверткой, соглашаясь, и вновь обернулся к мониторам и диаграммам, которые резко изменились при еще одной вспышке. – Директор, – выдохнула я, борясь с поднимавшимся внутри раздражением и крохотной щепоткой паники. – Вам нужно увезти его как можно дальше и спрятать так, чтобы никто не был в силах найти. Тессеракт – не игрушка и не батарейка, из которой можно безбоязненно качать энергию. В ваших руках он представляет угрозу для одного Нью-Йорка, который может взлететь на воздух от ваших действий, а в руках того, кто будет знать, как с ним обращаться, – угрозу для всего Мидгарда. Вы должны… – Тень, – прервал мою тираду мужчина. – Тессеракт – это то, что человечество искало долгие столетия. С его энергией… – Фьюри, да очнитесь же вы наконец! – рявкнула я. – Вы держите атомную бомбу в центре города! И, сидя на этой самой бомбе, играетесь с красной кнопкой! Если Тессеракт проснется, он станет огромным маяком, надписью, табличкой – как вам больше нравится, гласящей на все Девять Миров «Мы – здесь, и у нас есть оружие!». Вы хотели инопланетное вторжение? Апокалипсис? Войну? Вы ее получите! К вам сбегутся друзья со всей округи и развяжут на планете междоусобицы, которые уничтожат вашу расу на самом рассвете ее существования! Людской род падет из-за алчности одного единственного человека! – в ярости выкрикнула я. Фьюри вздохнул и в капитулирующем жесте поднял руки, медленно качая головой, точно разъяснял мне отличия умножения от деления: – Тень, вы явно перегибаете палку. Поймите: мы используем Тессеракт как раз таки для того, чтобы обезопасить человечество от угрозы извне. Если существует вероятность взрыва, мы просто перенесем базу на окраину города. – На окраину, – тихо повторила я, язвительно кивая головой, как китайский болванчик. Возмущенно прыснув, я развела руками и не сдержала непродолжительного, отдававшего безумием смеха. – Глупец… – прошептала я, точно зная, что директор все прекрасно слышит. – Если куб взорвется, то снесет не только Нью-Йорк, – ласково пропела я, когда смогла побороть приступы смеха в грудной клетке. – А что вы нам предлагаете? – нахмурившись, раздраженно спросил Фьюри. Я подлетела к мужчине в несколько широких шагов и, склонившись к его лицу, процедила сквозь зубы, намеренно шепелявя слова, пропитанные ядом: – Молите Богов, чтобы Тессеракт не попал в чужие руки, а вы, стоявший в крови по пояс, снова смогли выйти сухим из воды, убеждая всех в своей непорочности и невиновности. Молитесь, Фьюри. И я вас предупреждаю: эти молитвы пригодятся вам в ближайшее время. В полной мере насладившись смятением на лице вечно уверенного в себе афроамериканца, я кинула ему напоследок злую усмешку и развернулась в сторону выхода. Здесь стало непозволительно трудно дышать…***
POV Автор Селвиг недовольно хмурился, разглядывая показания измерительных приборов на мониторах. Линии графиков скакали то верх, то вниз, оставляя за собой ломаный след; сканеры время от времени раздражающе пищали; стрелки на круглых циферблатах ходили ходуном, мечась от низких показателей к высоким. Тессеракт вел себя крайне странно и, на вкус астрофизика, привыкшему к точным расчетам и постоянству, слишком непредсказуемо. – Что ж ты хулиганишь, приятель… – обратился Эрик к кубу с риторическим вопросом, но получил в ответ очередной неестественный всполох взметнувшихся голубых искр. Мужчина озадаченно нахмурился, не в силах разглядеть логику в противоречивых показаниях, и, причмокнув губами, провел ладонью по лицу, стирая проступивший пот и ненадолго закрывая уставшие глаза. Он уже несколько дней не выходит из лаборатории, мало ест, пьет и спит (а, судя по словам сотрудников, и вовсе отказался от удовлетворения потребностей человеческого организма), стараясь определить причины неповиновения энергетического куба или сущность его состояния, но все попытки пока что тщетны. – Доктор Селвиг, – обратился к мужчине Фьюри, до этого недвижимо стоявший на месте, видимо, обдумывая слова заходившей сюда женщины. – Вы говорили, что Тессеракт… активируется? – с толикой неуверенности и скепсиса протянул директор. – Мм, пробуждается – всё же более подходящее слово, – покачал головой астрофизик, по привычке играясь с отверткой. – Хотя он пока даже не пробуждается, а… Как бы вам сказать…, – задумчиво пробормотал ученый, прищурившись и почесав затылок кончиком инструмента. – Он находится в состоянии дремы. Как если бы вам дали неограниченное время для отдыха, и все равно часам к десяти утра организм медленно просыпается, давая реальности просачиваться в ваши сны. То же самое с ним, – Селвиг не глядя указал в сторону куба отверткой. – Долго спал и, по звонку будильника, медленно начинает возвращаться к состоянию бодрствования. – И что же послужило будильником? – нахмурившись, поинтересовался Фьюри. – Аа, – махнул рукой Эрик. – Черт его знает, – добавил он, так не вовремя прикусив свой язык, напоминая, что позволять себе подобный тон по отношению к начальству – откровенная наглость. Но директор на эту фамильярность не обратил ровным счетом никакого внимания. – Он опасен в таком виде? – кивнул афроамериканец в сторону Тессеракта. – Стоит эвакуировать людей? – Пока рано бить тревогу: у нас еще есть шанс спеть ребенку колыбельную, – уверенно ответил Селвиг, возвращаясь к экрану. – До пика ему еще далеко… – задумчиво пробормотал он, вновь окунаясь в мир чисел и ломаных прямых с головой. Фьюри же обвел неопределенным, настороженным взглядом комнату, ненадолго остановившись на фигуре астрофизика, что-то пристально изучавшего на компьютере, и, развернувшись на носках, быстрым шагом направился к лифту. – Переправить Тессеракт на нашу базу по изучению темной энергии, сейчас же, – бросил директор одному из агентов, дежуривших у входа. – И вызовите туда Соколиного глаза, – добавил мужчина. – Мне понадобятся лишние глаза и уши, – спустя мгновение тихо, для самого себя заключил он, в последний раз оглядываясь на ключ к процветанию человечества – неравномерно переливающийся куб, озорно выпустивший в воздух очередную энергетическую вспышку.