Его лучший экспонат

Леонард Снарт давно наблюдает за тем, как Флэш пристально, с каким-то нездоровым вниманием, следит за беловолосой девушкой, что строит из себя героиню. Ее быстро окрестили Киллер Фрост, и это прозвище кажется Лену таким же нелепым, как и интерес Аллена к его обладательнице. Она полная противоположность тех девушек, которые обычно таскаются за ним, пока Флэшу не надоедают тонкие запястья, синяки на которых заживают слишком долго, испуганные карие глаза и абсолютное неумение сопротивляться его желаниям. Лен смотрит на Фрост, от ледяного взгляда которой даже сквозь экран пробирают мурашки, и ухмыляется: с этой девицей не получится провернуть то, что Аллен сделал с Линдой - своим последним увлечением. Впрочем, наблюдая за боссом со стороны, Снарт все больше сомневается, что Фрост нужна ему, как женщина. Как объект для коллекции - возможно. Возможно, как нечто другое, и в это Лен уже не может вникнуть. Аллен довольно щурится, перебирая тонкими пальцами подшивку газет, в которых упоминается повелительница холода. - Почему ты просто не убьешь ее? - интересуется Лен, когда Киллер Фрост срывает им очередное предприятие, сама даже не подозревая, что смерть Мардона порядком подпортила чьи-то планы. Самое странное в том, что Флэш при этом выглядит спокойным, как улыбчивый буддийский монах. - Она напоминает мне, что я не одинок, - говорит он так, что неясно - шутит или вполне серьезен. Впрочем, с ним так всегда, и Снарт почти привык к этому. Это не сложнее, чем привыкнуть к тому, что Флэш может убить человека и выглядеть при этом, как хорошенький мальчик из музыкального класса. Но он затевает какую-то очередную жестокую игру, вмешиваться в которую разумные люди (а Снарт относит себя к таким) не станут. Неизвестно, что им движет: скука, упомянутое одиночество или нечто иное. Барри Аллен не похож на того, кому может быть одиноко. Скорее он выглядит как тот, кто пытается манипулировать словами, значения которых не понимает. Если бы он начал возносить молитвы, богу стоило заткнуть уши, потому что Барри умеет быть столь же убедительным, насколько он на самом деле равнодушен. Снарт вглядывается в горящие блуждающими огоньками глаза, и задумывается, что это даже не высшая степень актерского мастерства - а нечто иное, непостижимая человеческим разумом мимикрия. Словно что-то в Аллене само подстраивается под общество, на обломках закона которого он танцует чечетку. Снарт думает, что Флэш - чертовски опасная тварь, еще более опасная потому, что не выглядит таковой. Его шутовской яркий костюм, цирковое прозвище и ужимки дешевого актера, все в нем как-будто бы убеждает в несерьезности, в не опасности. Тому, кто купится на это, завидовать не придется. Аллен закидывает длинные ноги на журнальный столик, заваленный газетами, журналами и распечатками. Аллен выглядит расслабленным, почти нежным, когда перебирает ампулы с различным содержимым (о назначении большинства их них Снарт только догадывается), тонкие иглы шприцов и вьющиеся вокруг пальцев жгуты. - Мисс Кейтлин скоро заглянет к нам в гости, Лен. Позаботься о том, чтобы ее встретили и проводили, хорошо? - только что не мурчит он, не отрываясь от своего занятия, и Снарт кивает, сцепив зубы. По крайней мере, отсутствие Лизы Аллену сейчас безразлично. Ружье холодит кожу даже сквозь парку, но сейчас это скорее успокаивает. Лен сверлит вихрастый затылок Барри невидящим взглядом и думает, что если все пойдет по плану - уже этим вечером он сможет присоединиться к сестре. Но Флэш - ядовитая змея, обвившаяся вокруг шеи каждого своего союзника, и уверенным нельзя быть ни в чем. Снарт щелкает пальцами и думает, что по крайней мере Лизу он из этой петли вытащил. И если на ее место придется поместить кого-то другого - пусть так. Он чувствует пеньку вместо галстука и шаткий помост, готовый обрушится под каждым новым шагом. Когда наверху раздается какой-то шум, Лен понимает: гнилые доски под его ботинками рассыпаются в щепки. *** Кейтлин грустно улыбается, чувствуя, как будто идет на расстрел собственной вселенной. Она уже не увидит, как злится офицер Тоун при виде своей машины, примороженной к асфальту. Черт, это было таким ребячеством, полнейшим ребячеством, но Сноу кусает губы, чувствуя, как рвутся наружу неуместные смешки. Смех скребется в легких стайкой странных насекомых с полупрозрачными крыльями, копошится в горле, и Кейтлин думает, что это, пожалуй, лучшая истерика в ее жизни. Нет сожалений, нет страха, только что-то, смутно похожее на благодарность, на "спасибо", переставшее быть гранитным, превратившееся путем загадочных метаморфоз в нечто облачное, тающее на горизонте дымкой. У Кейтлин на счету, на электронном табло внутренней часовой бомбы, число девять; угловатый хвостик девятки упирается в точку меж бровей и отзывается приступами головокружения каждый раз, когда о ней вспоминаешь. Девять - ровно столько жизней впитал холод, бьющийся в ладонях Кейтлин. Она помнит ужас первого раза, когда очнувшись, как после приступа, безумного сна, стояла над оледеневшим телом и сама дрожала, пока чудовище внутри бесновалось, ликовало, скалило белоснежные клыки и просилось на новую охоту. Помнит второй раз, когда Хартли бил ее по щекам, рассыпался в не самых лестных эпитетах в адрес Сноу и совсем не боялся оказаться третьим в этой цепочке. В третий раз - и Кейтлин помнит это, как таблицу умножения - Рэтэуэя рядом не оказывается, а у нее внутри что-то ломается со скрежетом, тут же заменяясь холодной сталью. Ее отражение тонет в зрачках убитого, растворяется кубиком льда... Четвертый, пятый, шестой, седьмой и восьмой раз проходят словно бы мимо сознания, соскальзывают тупым ножом по непробиваемой броне, и только внутри распускаются цветы тепла и, ради них, честно говоря, Кейтлин готова забыть о чудовище, которое с каждым разом скалится все довольней. Готова признать, что ей все равно на злые увещевания Хартли, испуганные взгляды Циско и презрение, которое источает каждое попавшееся зеркало. Девятый раз превращает все цветы в рассыпающийся изнутри пепел, и Кейтлин удушает себя новым ошейником вместо сорванного, выцарапывает на руках десятки обещаний, сковывает себя - рассыпающуюся снежным крошевом - новыми засовами. Бетт умирает с какой-то вымученной благодарностью, вцепляясь в ледяной шип, пронзивший ее насквозь, заставивший изогнуться в какой-то пугающе-изящной позе, как в руку спасителя. Кейтлин гладит ее заиндевевшие локоны, хрипло просит прощения, а в голове тикает странная мысль: только так они могут быть в безопасности - в одинокой смерти, за многие километры от дома, когда в пробитой броне уже нет необходимости, потому что твоя война закончилась. Девятый раз должен был стать последним, и Кейтлин с равнодушием наблюдает за тем, как тело бывшего сапера превращается в бомбу, как под кожей что-то дрожит, пульсирует вместо замершего сердца... Она не слышит в наушнике голоса Рэтэуэя, проклинающего и умоляющего ее, но почти что ощущает пальцы Ронни, тихонько сжавшие плечи. Кейтлин чувствует тепло, не имеющее ничего общего с тем, что она похищает у своих жертв. Наверное, лучшее, на что могут рассчитывать подобные им чудовища - это на такую свободу. Но сила внутри Кейтлин не согласна с этим, она хочет жить и цвести в этом человеческом теле, и все, что остается Сноу - смотреть пустыми глазами сквозь ледяной неразрушимый кокон, как взрывается тело Бетт, как человеческая жизнь оседает пеплом... Потом она будет дрожать, кутаясь в толстовку Хартли (тот конечно же приехал, чудом расшифровав данные о ее местоположении) и вдыхать сигаретный дым, которым по дурной привычке греется Рэтэуэй. - Это нечестно, - говорит Кейтлин, а Хартли остается только кивнуть, потому что он все понимает, потому что добавить ему совершенно нечего. Потому что Бетт была похожа на них куда больше, чем все встреченные ранее мета, и черт возьми... Рэтэуэй наблюдает за тем, как пепел летит к пеплу, и пальцы у него сводит дрожью, как будто вечный озноб Кейтлин отдается в них. Он снова кивает, и в первые за долгое время слов на языке не находится - ни нужных, ни неуместных, просто никаких. Нечестно, что те из них, кому достались по-настоящему великие силы, тратят их на грабежи банков, мелкие пакости и месть бывшим женам. Нечестно, что люди, вроде них с Кейтлин должны бороться с собой, убивать себя, при этом умудряясь не сдыхать окончательно и до последнего стараться поступать правильно. Какого черта они вообще этим занимаются, все равно оставаясь уродами, чуть ли не прокаженными в глазах общества? Хартли смотрит на жмущуюся Кейтлин, прячущую белые-белые пальцы в слишком широкие рукава, и понимает, что у них просто нет другого выбора. Кейтлин смотрит на Хартли, и видит в нем, злом, ссутулившемся, выпускающим дым из легких куда-то в хмурое небо - столько понимания, столько резонирующей боли, от которой закладывает уши... Цифра девять внутри замирает, и Сноу дает себе слово, что в десятку она не превратится. Она знает, что это двузначное число окажется слишком велико, разорвет, развеет снегом и пеплом оболочку Кейтлин, и останется только белозубое чудовище, легко ступающее по замерзшим телам. Девять не станет десятью - держит она в голове, когда тарабанит костяшками в крашенную под дерево дверь и прислушивается в ожидании шагов с той стороны. Какой бы тварью не был Флэш, Кейтлин не даст ему стать десятым в ее списке. За секунду до того, как дверь распахивается, Сноу уже понимает: это решение обойдется ей очень дорого... *** - Чем могу помочь? - у девушки выученная неестественная улыбка, небрежно прокрашенные светлые волосы и водолазка со слишком высоким горлом, которое то и дело теребят пальцы, натягивая еще выше. - Можете пропустить меня внутрь, - Кейтлин не просит, практически приказывает, и уже ставит ногу на порог, когда блондинка начинает отчаянно мотать головой и бормотать: - Нет-нет-нет. Если до этого у Кейтлин еще оставались сомнения, то теперь она убеждена - ей нужно попасть внутрь этого дома, вне зависимости от того есть ли внутри Флэш или нет. Она намеревается войти, наплевав на смешные попытки девушки остановить себя; та нелепо взмахивает руками, как машет крыльями нелетающая птица - в абсолютно бессмысленном действе. - Впусти ее, Пэтти. Кейтлин мгновенно пользуется растерянность блондинки и делает шаг за дверь. Замок позади решительно щелкает, но Сноу только усмехается: одних запертых дверей будет недостаточно, чтобы ее задержать. - Решила совершить соседский визит? - насмешливо скалится тот мужчина, который велел ее впустить. Его лицо, парка и вызывающая манера держаться кажутся Кейтлин смутно знакомыми, и она задумывается на мгновение, чтобы отыскать в голове строки полицейских отчетов. Бинго! - Ты серьезно, Снарт? Он качает головой, очевидно, слегка удивленный тем, что она знает его имя. - Шутка, Фрости. Будешь хорошей девочкой, пока я провожу тебя к Флэшу, ладно? - Не могу ничего обещать. Кейтлин почти импонирует его непосредственность вкупе с кривоватой улыбкой и спокойным взглядом. Снарт может и выглядит как типичный плохой парень, привыкший к своей роли и отыгрывающий ее на все сто, но на психопата он по крайней мере не похож. Сноу не особенно хочется с ним сражаться и лезть в работу для полиции - тем более. Снарт, судя по всему, тоже осознает, что их дела относятся к разным сферам влияния, поэтому и ведет себя соответствующе. Но забывать о том, что сейчас Снарт работает на врага тоже не стоит. - Брось, милая, не давай ему повода издеваться над твоим другом, - кажется, Лен почти что готов увещевать ее, призывая к - как нелепо все же - хладнокровию. - Не давай мне повода выйти из себя. Где Хартли? - она будто невзначай разминает пальцы, и Леонарду кажется, что в комнату решил заглянуть ледяной сквозняк. Превращаться в ледяную статую совсем не входит в планы Снарта, пусть с этим дерьмом разбирается сумасшедший Аллен. А его задача на сегодня - всего лишь побыть немного сопровождающим для этой Снежной Королевы. Элементарно... на первый взгляд. - Жив. Относительно невредим, о большем сказать сложно, если речь идет о Флэше, - прозвище последнего Лен выделяет особенной, пропитанной сарказмом интонацией. Кейтлин на этом моменте хмыкает, и в голове у нее мелькает мысль, что при других обстоятельствах они со Снартом могли бы, пожалуй, сработаться... Эта идея исчезает без следа, когда в комнату вводят - практически втаскивают - Рэтэуэя. У него блуждающий взгляд, из-за отсутствия очков кажущийся расфокусированным настолько, что Сноу даже не уверена в первые секунды: а видит ли ее Хартли вообще. Зато она видит подтеки засохшей крови у него на шее, загнанное, совершенно чуждое этому парню выражение, и чувствует, как сердце сковывает льдом. Хартли смотрит на нее и сквозь нее, у него глаза как черные дыры, и Кейтлин облизывает в миг пересохшие губы, понимает, что все не должно было случиться так. - Я скоро вернусь, - говорит Сноу, то ли Рэтэуэю, то ли самой себе. Она не смотрит на Снарта, не смотрит на громил, хватка которых только и удерживает Хартли от падения... Лен уже успевает распахнуть перед ней дверь в подвал, с услужливо-издевательским жестом приглашая внутрь. Глаза при этом у него остаются серьезными, кажется, даже немного сочувствующими. Кейтлин поводит плечами, как будто пытается стряхнуть с себя этот излишний груз, ей на физическом уровне дискомфортно от такого отношения. Пусть Снарт лучше посочувствует Флэшу. В этом доме когда-то началась история его поломанного мирка. Кейтлин не знает, сотворила ли страшная смерть матери чудовище или только пробудила его, но почему-то циклы замыкаются именно тут. Сюда Барри Аллен решил вернуться, сюда жизненная спираль занесла и саму Кейтлин. Она нащупывает очередную крутую ступеньку в полумраке, и чувствует себя, будто всю жизнь стремилась именно к этому, как мотыльки стремятся в огонь, как противоположности притягиваются друг к другу, чтобы уничтожить. У нее на самом деле даже плана толкового нет, нет ничего, кроме не желания становится монстром. Кейтлин не знает, как оставаться собой, глядя в ядовито-зеленые глаза, как не убить его или не стать такой, как он. Последняя дверь перед ней распахивается раньше, чем ладонь Кейтлин успевает коснуться ручки. - Кейтлиииин, - он тянет последний слог, как тянут ноту на распевке. Получается красиво и пугающе одновременно, как и почти все в нем. - Барри, - коротко кивает она, и Флэш при звуках своего имени выглядит, как кот, которого только что погладили между ушей - довольным, втянувшим когти. Он выглядит обманчиво не опасным, каким-то почти уютным, а Сноу пересчитывает родинки на его лице, и продолжает выстраивать внутри ледяную линию оборону. Между ребер снова шуршат насекомые-смешинки, и Кейтлин понимает: так ее тело пытается справиться со страхом. У нее дыра в груди, кучка из снега и пепла вместо сердце и кислотные ожоги от ядовитых взглядов, которые стекают по всему телу. - Ты можешь стать лучшим экспонатом моей коллекции, - выдыхает Барри ей в плотно сжатые губы, и Кейтлин кажется, будто у нее в животе шевелятся не бабочки, а настоящие змеи. Он стоит так близко, что можно разглядеть каждую темно-медную ресничку, каждую искорку на радужке глаза. Он так близко, а она не может сделать ровным счетом ничего. - Живым или мертвым экспонатом? - хрипло интересуется Кейтлин. - Я еще не решил, - признается Барри, проводя кончиков языка по верхней губе. Через мгновение Кейтлин чувствует резкий укол боли под левым ухом и тут же - еле уловимое прикосновение чьего-то поцелуя в то же самое место. Все происходит слишком быстро, двадцать пятый кадр, события на грани восприятия. Но Сноу вскидывает руки, чувствуя, как спадает пелена с сознания, чувствуя, как злость заполняет пустоту внутри... Она вскидывает руки, призывая свое (почти что) верное чудовище, и... Не происходит ничего. Барри смеется, забавно морща нос, и его смех как будто бьет молоточком по ее ледяному сердцу, покрывает его сетью кровоточащих трещин. Кейтлин осознает, что впервые видит Флэша без маски, впервые называет его по имени и, вопреки всему этому, впервые она по-настоящему беззащитна перед ним. - У тебя не очень хорошие друзья. - Сделал выводы, когда пытал одного из них? - щерится Кейтлин и отступает назад; дверная ручка упирается ей в поясницу, как дуло пистолета. Странное дело: Барри одновременно тот единственный человек, которого Сноу хочет видеть вмерзшим в лед и тот, с кем она не должна переступать грань. Впрочем, она и не может. Холод жмется внутри не хищником уже, а беспомощным зверьком; смотрит на нее огромными льдистыми глазами-линзами и, кажется, жалобно поскуливает - но навстречу не идет и приказам не подчиняется. Непривычный жар волнами проходит под кожей, и Кейтлин думает, что вот-вот начнет таять, что лед, сковывающий ее все это время превратится в обычную воду... И глаза у Барри такие, что разъедают наледь на ней, а там только тонкая кожа, которая пылает даже от легчайшего вздоха. Он слегка изгибает шею, и в этом жесте тоже есть нечто неуловимо-кошачье. Кейтлин вспоминает, что на котов у нее всю жизнь была аллергия. "Всю жизнь" - то есть, вплоть до превращения. - Извини за Хартли. Я не хотел тебя пугать, - у него мягкий, обволакивающий голос, и из-за этого словам почти что хочется верить. Кейтлин качает головой, старательно игнорируя вторую часть сказанного, как наименее понятную, наиболее неуместную из уст Флэша. - Что он тебе сделал? Барри быстро-быстро моргает, похоже, он искренне удивлен. - Он сделал мне больно, - и в этих словах Кейтлин не слышит стальных ноток маниакальной жестокости, только какую-то детскую обиду. "Вот кто ты есть, Флэш - злой брошенный ребенок?" - Кейтлин впечатывает ногти в линию жизни большим и указательным пальцами, напоминает себе, что не должна пытаться понять мотивов преступника - всего лишь должна остановить его. Всего лишь остановить мета-преступника, не имея доступа к собственным силам. Плевая задачка, не правда ли? Пальцы у Барри горячие, когда он невесомо проводит по ее ключицам, Кейтлин кажется: по ней пустили ток. - Тебе тоже больно, - констатирует он, и по неясным причинам Кейтлин не отталкивает его руку, а накрывает своей, чувствуя под ладонью острые костяшки, как бусины четок. Она ищет внутри имя Ронни, чтобы повторять его защитной молитвой, но находит только безликую туманную боль, о которой говорит Барри. Как будто он запускает свои тонкие музыкальные пальцы в ее незаживающие шрамы, пытается добраться до чего-то, спрятанного глубже. Кейтлин чувствует его объятия, тянущие куда-то вниз на секунду раньше, чем их обоих оглушает взрыв.