Психея

Мы живем в эпоху, когда шум реальности заглушает наши собственные мысли.

***

— Что вы думаете, — женщина продемонстрировала молодой девушке рисунки, которые нарисовал её ребенок. — Смотря на это? Девушка, которая выглядела уж больно молодо, чтобы иметь ребенка, ерзает на стуле, сидя напротив доктора в строгом костюме. Та не может добиться внятного ответа на поставленный вопрос, поэтому вновь говорит: — Ребенку шесть лет, она до сих пор не разговаривает, но я не могу сказать, что она как-то отстает по уровню развития от других детей, но вы всё еще уверены, что у вашей дочери нет проблем?

***

Глубокая ночь. Улицы погрузились в непроглядную темноту, окутанную сном. Туманы текли, подобно волнам накрывали крыши домов. Холод сочился во все щели, проникал сквозь открытые окна, вызывая мурашки на коже мирно спящих людей. Но хранители порядка не дремлют. Один вызов за другим. У них нет времени понежиться в теплой ванне или просто посмотреть телевизор с бутылкой алкоголя, чтобы хоть как-то расслабить нервы после тяжелого дня. Машина подъехала к дому. Очередной вызов с жалобой на неизвестного преступника. Он не оставляет следов, никак не выдает себя. Поэтому зацепок до сих пор нет. И полиция бы не обратила на происходящее внимания, если бы это был единичный случай. Так, подобное происходит уже который год, а если быть честным, то первое преступление такого рода произошло сорок лет назад. Появилась теория, что это связано с сатанинскими обрядами, поэтому последователи, то есть так называемые преступники, меняются с годами. Именно в этом причина неизвестности личности подозреваемого. Женщина с растрепанными волосами, которые всего несколько минут назад покоились на подушке, стояла в дверях, обнимая себя руками. В одном халате, не страшась холода, она повела полицейских на задний двор, жестикулируя руками и ругаясь. Высокий, тяжелый мужчина и низкая молодая девушка, в волосах которой проявилась седина, что было несвойственно её возрасту, внимательно слушали, не отвлекаясь на шипение раций. Они вышли в сад, и пострадавшая указала пальцем на собачью будку. Девушка в полицейской форме направилась к ней, пока мужчина расспрашивал интересующие его вопросы. Девушка держалась за огнестрельное оружие, что висело за пазухой. Она прищурилась, серьезное выражение её лица напрягало. Девушка невольно почувствовала, как кто-то сверлит её затылок. Поворачивает голову, ловя взгляд маленького мальчика, что стоял у окна, грустно наблюдая за происходящим. Девушка отворачивается, вновь уставившись на будку. Опускается на одно колено, вынимая из кармана перчатки. Надевает, сжимая и разжимая пальцы. Протягивает одну руку, другой берет фонарик, который всегда носила с собой. Включает. Щелчок — и свет озаряет круглый вход в будку. Девушка вздыхает, ведь ожидала увидеть нечто подобное, что лицезреет уже который год после того, как вступила на службу. Голова здоровой собаки лежала на боку. Длинный и темный язык с кровью и слюнями вытек наружу, а большие печальные глаза закатились за мокрые веки.

***

Огромное, высокое здание. Длинные кирпичные стены, широкая каменная лестница, ведущая к входным дверям. Территория школьного комплекса была огорожена забором. Я могла лишь хлопать глазами, ведь не могла себе представить, что в таком небольшом по моим меркам городе такая старшая школа. Видимо, население здесь превышает норму. На аллее высажены карликовые деревья. Слишком пафосно. Бледное небо греет макушку головы. Сегодня теплее, чем вчера, но есть предположение, что к вечеру я буду пускать пар изо рта и натягивать шапку на лицо, а пока та покоится в моем рюкзаке. Так же меня поражает количество людей: ученики, учителя, садовники. Здесь так оживленно. По общему облику города, судя по его унылости, я рассчитывала видеть скучные бледные стены, какие-то уставшие лица, но нет. Всё не так. Совершенно. Кажется, школа — это то самое место, где во всю кипит жизнь. Роюсь в кармане джинсов, ища свой несчастный блокнот, куда записала номер аудитории и свой класс. Я всегда ношу его с собой, ведь без него не смогу выйти на контакт с другими людьми, хотя я не часто нуждаюсь в общении с ними. И так, теперь я знаю, какой кабинет. Осталось найти его в этом огромном здании. Ничего, если в особняке деда разбираюсь, то и здесь не потеряюсь. Я так думаю. Иду к школе, которая кажется ближе, чем на самом деле. Мне пришлось приехать на автобусе. У меня есть права, вот только их купили мне родители, чтобы не возить меня. Говорили, что я уже взрослая, но наличие прав не говорит о том, что я умею водить машину. Мне страшно даже на водительское место сесть. Там столько непонятных кнопочек, рычажков, а руль вообще меня добивает. Поднимаюсь по лестнице, стараясь не столкнуться с теми, кто идет мимо. Все как-то быстро перебирают ногами, громко разговаривают. В моей старой школе было иначе. Поправляю кофту в полоску, пуговицы которой не застегнула. Толчок плечом. Смотрю на парней, прошедших мимо. Они продолжили свой разговор. Может, не заметили, что задели меня? Обычно в такой ситуации стоит извиниться, хотя, возможно, здесь это нормально. Что-то мне подсказывает, что они не видят никого вокруг себя. Не скажу, что в моей той школе у меня были близкие друзья. Скажем, были те, с кем я могла посидеть на лекциях, но у этих людей всегда были те, кто им ближе. Я — просто человек, с которым можно скоротать время. Если честно, на большее я никогда не рассчитывала. Мои ровесники любят говорить, сплетничать, дружно болтать. Разговор — это главный способ человеческой коммуникации, это то, что сближает людей. А, когда ты, скажем, не особо разговорчив, то и люди к тебе не относятся серьезно. Но при этом, я никогда не чувствовала себя одиноко, то есть, мне не на что жаловаться. Я всегда находила, чем мне заняться. Фотографии, рисование, чтение. Да, я большую часть своей жизни провела в стенах дома, но каждому свое. Тем более, у меня не выходило поддерживать беседу с одногодками. Нет, меня интересовало то же, что и их, но в какой-то момент мне надоедала та или иная тема, и я пыталась её сменить, что всегда приводило к непониманию и разрыву контакта. В целом, меня устраивает моя жизнь. Ещё толчок. Я вхожу в широкий белый коридор с красными шкафчиками и бордовыми дверьми, что ведут в разные аудитории, а так же лестничные ступени, по которым можно подняться и попасть на нужный этаж. Номер моего шкафчика у меня записан, но пока он мне мало интересен. Я смотрю на ровный белый, блистающий от света ламп пол, покрытый лаком. По нему ходят люди в обуви, так что следы остаются. Думаю, уборщицы моют пол каждую перемену. Натяжные потолки смотрятся неплохо. Белый цвет внушает ощущение свободы, пространства, тебе даже легче дышать здесь. Смотрю в блокнот. Мне нужен кабинет номер триста шесть. Что-то мне подсказывает, что придется подниматься на третий этаж. Обычно расположение кабинетов по этажам во всех школах одинаковое. Те, что начинаются на цифру один — первый этаж, на два — второй. И так далее. Я не торможу, поворачивая голову. Смотрю на мирно целующуюся парочку у шкафчиков. Тема отношений не раз всплывала в моей голове. Дело в том, что мои родители познакомились в колледже. Моей маме было семнадцать, когда она забеременела мною. Это был крах. Конец возможностям. Мама хотела сделать аборт, но бабушка запретила. Женщина чувствовала стыд за малолетнюю мамашу, но убить ребенка не могла. Тема родов и стала основной причиной разногласий между женщинами. Моя мать частенько винила не себя, а бабушку, которая заставила её рожать. Так, к чему я это. Мои родители поддались светлым чувствам. Первым отношениям. Они были глупы, как говорил дедушка. Лучше не бросаться в крайности с человеком, которого плохо знаешь. Необходимо понять его, как личность, чтобы предположить, что именно тебя с ним ждет, какая жизнь. Мои родители упустили это, нося розовые очки. Кажется, они даже не предохранялись. И вот, что вышло из «светлых» отношений — угроза развода, несчастливый брак, вечное непонимание и гнобение. Нет, при мне родители никогда не ругались. Осмелюсь сказать и предположить, что они заботились обо мне, не хотели, чтобы ссоры оставляли отпечаток в моем сознании. Ведь многое в развитии ребенка, как личности, влияет окружение, те люди, в обществе которых он живет. А дети — это губки. Они всё впитывают в себя, усваивают. Я была умным ребенком, поэтому с интересом наблюдала за тем, как родители прятались по ночам на кухне и ругались, стараясь не кричать, чтобы не разбудить меня. Сейчас, когда мне семнадцать, могу с уверенностью заявить, что я немного иначе воспринимаю многие вещи. Наверное, это и была основная причина непонимания между мной и сверстниками. Не могу назвать себя «странной». В наше время, быть необычным, не таким, как все — это мейнстрим, это модно, как говорят. И это вызывает негатив у многих людей. Это общество не понять. Толчок. На этот раз я случайно влетаю в проходящую мимо высокую девушку, от вида которой у меня захватило дух: стройная, худенькая, с приятными, но угловатыми чертами лица, темные волосы были уложены кудрями на плечи. Она широко улыбнулась, поправив сползающую с плеча лямку сумки: — Извините, — говорит. Приятный голос, что крайне подходит её внешности. Я качаю головой, так же улыбнувшись, и решила воспользоваться моментом. Показала ей блокнот, тыкая пальцем на номер кабинета. Девушка хлопает длинными черными ресницами, какое-то время не понимая, что я хочу, но, наконец, приоткрыла рот, кивнув: — Это третий этаж. В конце правого коридора, предпоследняя дверь, — улыбается, продолжая кивать головой, когда я благодарю улыбкой, двигаясь с места. На некоторых людей смотришь и сразу понимаешь, что с ними можно установить контакт. От неё даже пахло приятно. *** Девушка поправила кудри, сделав пару шагов, уставилась в свой телефон, но остановилась. Обернулась. Смотрит на удаляющуюся фигуру. Она раньше не видела её, неужели, новенькая? Но кто переводится в другую школу, чтобы отучиться всего один класс? Её телефон начинает звонить, но девушка отклоняет вызов, и без замечаний зная, что должна торопиться. Оборачивается, сталкиваясь с проходящим мимо парнем, который явно не рассчитывал на такое. Толчки и пинки здесь — обыденное, и девушка не реагирует грубо, а лишь улыбается, извиняясь. — Прости, Тайлер, — кивает ему, проходя мимо. Парень замер, провожая девушку взглядом до кабинета. Он открыл рот, удивленно уставившись на друга, который спокойно рылся в своем шкафчике. Тот, кажется, не заметил перемену в лице своего друга, поэтому среагировал только на слова. — Она знает мое имя, — парень хмурит брови, но при этом бросает довольный смешок, вновь смотря в сторону кабинета, куда вошла девушка. Никакой реакции со стороны друга. Парень повернул голову, хлопнул его по плечу, повторив: — Дилан, — улыбается, кивая головой. Тот оторвался от своего шкафчика, поправив лямку рюкзака, что висел через плечо: — Поздравляю, — натягивает улыбку. — Спустя пять лет твоего тайного воздыхания, мы, наконец, выяснили, что она знает о твоем существовании. Это прогресс, — хлопает дверцей, толкая друга в сторону лестницы. — Там смотри, через десяток лет, вы с ней поздороваетесь, как приятели, — улыбается, видя, как Тайлер закатывает глаза. — В любом случае, это уже неплохое начало нового года, — Тайлер вздыхает. — Отвечаю, чувак, этот год будет непохожим на другие. Его друг сощурился, задумавшись: — Это ты имеешь в виду — сплошные экзамены, нервные срывы… — качает головой, желая продолжить перечислять, но Тайлер перебивает, стоит на своем: — Этот год будет особенным, — хлопнул друга по плечу. У лестницы красовалась компания парней. Высоких, мускулистых, широкоплечих. Таким не составит труда найти себе место в обществе. Каждый играет свою роль. Это похоже на классовое неравенство. Ты занимаешь особую ступень… — Эй, сегодня «Обезглавливатель» опять объявился, — говорит басом один из них. Тайлер давит другу на плечо, ускоряясь. — Твой развлекается, да? — вновь бросают в спину. Скомканная бумажка летит в голову, попадая в щеку Дилана, который стиснул зубы, отчего челюсть напряглась. Тайлер хмурит брови, заставляя друга идти быстрее. Поднимаются по лестнице. Дилан вздыхает, тормозя. Оттягивает лямки рюкзака, взглянув на друга, который прикусил язык. — Этот год будет особенным? — щурит глаза Дилан, усмехаясь. — Это ты, конечно, выдал, — качает головой, продолжив подниматься. Тайлер переступил с ноги на ногу, смотря в спину другу, который явно не собирался тормозить, чтобы подождать его. Он тяжело, насколько это возможно, выдыхает, избавляясь от кислорода в легких. А это только первый учебный день. *** Оживленность сего заведения меня настораживает. Я стояла в дверях кабинета, номер которого указан у меня в блокноте. Хлопаю ресницами, наблюдая за теми, кто находится внутри: довольно взрослые ребята перекидывают футбольный мяч из рук в руки, другие чеканят, девушки сидят на партах, общаясь, кто-то наигрывает мелодию на гитаре, кто-то пишет что-то на доске, кто-то мастерит самолетики из бумаги и… И бросает их в разные уголки кабинета. Я думала, что такое только в подростковых фильмах бывает. Делаю шаг в помещение с бледно-желтыми стенами и таким же полом. Я словно могу пощупать тот шум, что вибрирует в воздухе. Сквозь открытое окно проникает кислород. Иду между рядами парт, руки опущены вдоль тела. Я спокойно дышу, с интересом осматриваюсь по сторонам. Мне не хочется сложить руки на груди, закрыться, опустить глаза в пол. Нет, совершенно не чувствую себя неуютно, даже несмотря на то, что на меня бросают взгляды. Подхожу к свободной парте, снимая рюкзак с плеч. Убираю волосы на бок, опускаясь на стул. Рюкзак кладу на место рядом. Это сдвоенные парты. У меня такие в младшей школе были. Поворачиваю голову, смотря в окно. Пролетающие мимо птицы вызывают неоднозначные ощущение внутри. Ставлю локоть на парту, опираясь на ладонь щекой. Голова птенчика, что я нашла вчера. Мне пришлось её выбросить. Как она могла попасть в дом? В ванную, где даже окно не открывается?

Небольшая, вытянутая голова кролика смотрит на девочку узкими глазками.

Хмурю брови, качнув головой. Я уже путаюсь, что было наяву, а что происходило во снах. От оглушительного звонка, что бьет по ушам, хочется скривиться, но лишь откашливаюсь. В кабинет вбегают ученики, все рассаживаются, занимая свои места. Я внимательно разглядываю новые лица. Парту, что стояла впереди, занимают два парня. Они примерно одного роста, но телосложением отличаются от остальных. Если подумать, то можно предположить, что большая часть моих новых одноклассников занимается спортом. — Ты сдал долги за тот год? — один из парней, в темной кофте и с более загорелой кожей обратился к соседу, который зажал шнурок от черной тонкой куртки между пальцами. Его белое, по сравнению с другим парнем, лицо усыпано родинками. Откашливается перед тем, как ответить: — Эм, ну, мне сказали, что я могу не сдавать, ибо они все любят своих домашних животных, — его ответ мне не понятен, а вот его друг, кажется, понял смысл сказанного, поэтому вздохнул: — Хоть что-то полезное от этого, да? — попытался улыбнуться, но другой парень лишь прищурился с отвращением: — Ты что, пошутил? — Ну, я… — Больше не старайся, окей? — просит, начав рыться в своем рюкзаке. Я подняла глаза на мужчину в очках, который закрыл за собой дверь и направился к учительскому столу. Он был высокий, худощавый, с крысиными чертами лица. Кажется, его длинный с горбинкой нос можно использовать, как дырокол. Мужчина стучит журналом по столу, свободную руку сует в карман серых брюк: — Итак, — привлекает внимание. — Не могу быть убедительным, но постараюсь, — вздыхает, осматривая класс. — Рад, что мы снова собрались с вами здесь. Отмечаю, как забавно работают мускулы его лица при разговоре. Я люблю отмечать нечто странное и не только в людях. — Сейчас, отметим, кто у нас дожил до последнего класса старшей школы, — опускается на стул, взяв ручку из кармашка своего серого пиджака, и раскрыл журнал, но начинает зачитывать имена не с первой буквы алфавита. — Мистер О’Брайен, — не поднимает глаз, сжимая губы. — Вы с нами, — запинается, — всё ещё? Спокойно перевожу глаза на парня, что сидел передо мной. Он подал голос, подняв руку: — Да, пока ещё с вами. — А вы смотрели вчера новости? — учитель что-то пишет в журнале. — Нет, я не смотрю телевизор, — парень ставит локти на стол, переплетая пальцы. Я замечаю, что все вокруг смотрят в свои телефоны, но бросают взгляды в сторону парня, который сел в свободной позе, явно демонстрируя силу и стойкость своего характера. Понятия не имею, о чем они ведут беседу, ведь тоже не смотрю телевизор, не вижу в этом нужды. — Это зря, ведь он снова дал о себе знать, — мужчина поднимает глаза, снимая очки. — Вы там не созваниваетесь? Сосед по парте начал постукивать пальцами по столу, посматривая на друга, который вздохнул: — Простите? — Ну, вы ведь отец и сын, нужно хотя бы интересоваться, как дела у вашего близкого, — его губы и глаза странно дергаются, словно от нервов. Я отмечаю это, улыбаясь, ведь это выглядит забавно. Тяну руку к рюкзаку. Мужчина смотрит на парня, который так же не отводит глаза. Я двигаю стул, чтобы сесть между парнями. Учитель сидит напротив, у доски. Вынимаю камеру из рюкзака. Включаю. Экран зажигается. Поднимаю, камера фокусируется на лице учителя, но спины парней тоже попадают в кадр. Вспышка бьет по глазам мужчины и привлекает внимание учеников вокруг. Я с не принуждением опускаю руки, смотря на сделанную фотографию. Кажется, я поймала момент, когда учитель хотел начать говорить, поэтому его нижняя губа слегка опустилась. Спокойно рассматриваю фотографию, но замечаю, как парни впереди медленно обернулись. Сначала взглянули друг на друга, затем на меня. Потом вновь перебросились взглядами, прищурившись. Учитель откашлялся: — Эм, мисс? — задумался, начав просматривать список. — Мисс… Господи, вы новенькая, да? — кажется, мой поступок выбил его из колеи. Поднимаю лицо, улыбнувшись, и киваю. — Что ж, хочу, чтобы вы знали, — кивает на камеру в моих руках. — У нас запрещена съемка во время уроков, так что, ещё одна такая выходка — и я заберу вашу камеру, а отдам только родителям. Вам это понятно? Я непринужденно пожимаю плечами. Что из его слов может быть непонятно? — Хорошо, — приподнимает журнал. — Как ваша фамилия? Думаю. Как мне сказать её? Подняться, подойти и самой написать? Или стоит просто показать ему запись в блокноте? — Мисс? — мужчина ждет? Что ж, вариантов мало, так что поднимаюсь с места, взяв блокнот и карандаш. Это явно смутило учителя. Направляюсь к нему, черкая в блокноте свое имя и фамилию. Торможу у стола, показывая. Мужчина с недоверием щурит глаза, после чего поднимает брови: — Вы умеете говорить? Я хлопаю ресницами, кивая. Конечно, умею, просто не могу пока. — Так-с, очередной фрик пополняет нашу копилку, — читает мое имя. — Думаю, вы вписываетесь в наше общество, Ронни Бенед-Добрев, — задумался. — У вас двойная фамилия? Киваю, отчего мужчина вздыхает: — И как к вам обращаться? Наклоняюсь, касаясь пальцем его журнала. Тыкаю по фамилии Добрев. Это фамилия моей мамы, бабушки и дедушки. Она мне больше нравится, хотя моя мать долго противилась и не хотела оставлять её. — Хорошо, Ронни Добрев, — мужчина качает головой. — Можете вернуться на свое место. Киваю, отворачиваясь, но ловлю краем глаза, взгляд учителя. Он смотрит из-подо лба. Иду обратно к своему месту. Так же держу осанку прямо. Все эти взгляды, посыпавшиеся с разных сторон, не заставляют меня согнуться пополам от смущения. Нет. Это совершенно нормальная реакция. Новый человек всегда вызывает интерес. Через неделю он угаснет. Опускаюсь на стул, убирая камеру в рюкзак. Парни, что сидели спереди, уже не смотрят на меня, а учитель, наконец, начал отмечать присутствующих. Урок физики начался с повторения прошлого года. А в учебе я не сильно преуспеваю, поэтому придется постараться, чтобы понять, о чем вообще они ведут разговор. Не думаю, что все эти формулы как-то повлияют на мою жизнь. Сомневаюсь. Очень. Урок проходит не быстро. Он тянулся мучительно долго. Я успела пару раз отключиться, ведь недостаток сна сказывается на мне. Собрав вещи в рюкзак, поднимаюсь со стула и направляюсь в сторону двери. — Привет, — передо мной остановился какой-то парень с двумя девушками под боком. Я подняла на него глаза, обходя. Странный. Выхожу в коридор. Следующий урок в сто пятом кабинете. Спускаться на первый? Что ж, радует, что не подниматься. Прохожу мимо доски объявлений, которые висят на каждом этаже. Торможу, заметив объявление. Большие печатные буквы гласили, что в этом году вновь открывается фото клуб. Я бы заинтересовалась, если бы знала, что надолго задержусь здесь, но ведь это не так. Иду дальше. Руки свободно болтаются вдоль тела. Впереди два парня, затылки которых мне уже знакомы. В одного из них летит колпачок от ручки. Я оборачиваюсь, разглядывая того, кто бросил. Компания, состоящая из парней и девушек. Они смеются, весело общаются, так что не поймешь, кто именно это сделал. Ловлю на себе взгляд парня со светлыми волосами, которые он явно укладывает в салоне. Он подмигнул мне. Я изогнула брови, не изменившись в лице. Думала, подобный флирт «вымер» в две тысячи седьмом году, как и все «челкастые». Отворачиваюсь, продолжая идти, ведь впереди еще три нудных урока.

***

И действительно. Стоило часовой стрелке переместиться к шести часам, как ветер усилился, а небо начало бугриться, предвещая ненастную погоду. Но и сейчас патрульные работают без перерывов. Вновь знакомая улица, тот же дом. Паркуются, выходя из машины. Им навстречу бежит всё та же женщина в тонком халате, но выражение её лица пугает. Она готова сорваться, потерять рассудок от безумия, ведь её ребенок пропал. Мальчику разрешили остаться дома, ибо тот сильно переживал из-за потери любимой собаки. Но его нет. Комната пуста, во дворе никого. Тучи покрыли холодное небо, отчего темнота ночи быстрее нагрянула, заставив людей разойтись по домам. Девушка сообщает о пропаже ребенка по рации, пока мужчина берет фотографию мальчика, чтобы отправить всем по почте. Девушка отошла, набрав номер. Прижимает телефон к уху. Гудки вызывают раздражение, но она терпеливо ждет ответа, которого не последует… …Ибо парень бросает мобильное устройство на сидение рядом. Машина припаркована у обочины. По обеим сторонам стены леса. В подобных местах ночь наступает раньше. Туман уже сочился сквозь стволы деревьев, а трава покрывалась росой. Парень постукивает пальцами по рулю, другую руку подносит к лицу, чешет щеку, задевая родинки. Не может расслабиться, поэтому ерзает на сидении. Вздыхает. Стекла окон не потеют, а изо рта идет пар. Парень хмурится, когда телефон вновь вибрирует. Сообщение. Проводит пальцем по экрану, читая: «Уже поздно. Возвращайся домой, Ди». Закатывает глаза, обеими руками прикрывая его. Трет, шмыгнув носом. Заводит машину, поднимая глаза. Свет фар освещает темную дорогу, и парень буквально «врастает» в мягкое сидение под ним. Свет сочится сквозь легший на асфальт туман. Чернота уже полностью заполнила вечернее небо. Парень не моргает, смотря перед собой. Пара ярких глаз сверкает. Небольшая фигурка стоит на дороге всего в нескольких метрах от его машины. Коротенькое платьице открывает ножки. Коленки ободраны. Ранки совсем свежие, а цвет кожи мраморный, какой-то неестественный, местами синеватый, словно целые участки тела покрыты синяками. Но внимание парня привлекло не это. Он смотрит на голову. Точнее, на то, что на неё надето. Маска? Это ведь маска? Маска лисицы скрывает лицо маленькой незнакомки. Парень щурит глаза, хмурится, поддается вперед, приглядываясь. На маске есть шерсть. Да и больше это походит на настоящую голову лисицы. — Что за… — он затыкается, когда девочка, стоявшая к нему боком, резко поворачивается. Тогда парень замечает, что она держит в руке. Он на автомате жмет на педали, сдает назад, отчего мертвую тишину леса рушит визг колес. Крутит руль, чтобы развернуться, но его дыхание перехватывает. Он резко жмет на тормоз, ведь чуть не врезается в освещенную фарами фигурку. Парень бьется грудью о руль, ведь не пристегнулся. Выпрямляется, смотря на того, кто перекрыл ему путь: какой-то оборванец. Это мальчик? Стоит в майке и пижамных штанах. Но опять же, всё внимание подарено тому, что скрывает личность незнакомца. Голова собаки. У него на голову надета собачья морда. Парень не может прикрыть рот. Он дышит медленно и тихо, не моргает. Незнакомец стоит у капота машины. Парень пытается понять, как эти реалистичные маски держатся на лицах, но поток его мыслей обрывается, когда он замечает, как по шее мальчика течет тонкая алая струя. Парень хмурит брови, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Ладони потеют, а пальцы с хрустом сжимают руль. Мальчик медленно поднимает обе руки, касаясь собачьей морды. Парень вновь сглотнул, смочил пересохшее горло, когда незнакомец немного приподнял голову собаки. Его нижняя часть лица вымазана в красной жидкости, а синяя кожа покрыта множеством гнойных язв, от вида которых тошнота подступила к горлу. Но парню пришлось отвести взгляд, ведь краем глаза он уловил движение. Поворачивает голову. Резко. Пара белых глаз вонзаются в сознание, пожирают, делая в нем дыру. Девочка держала голову лисицы над своей макушкой, её лицо, покрытое бордовой слизью, было опущено, но прямой взгляд направлен на парня, который невольно дернулся, и ругнулся под нос, когда девочка ударилась лбом о боковое стекло. — Твою мать, — парень жмет на педаль. Машина визжит, сдавая назад. Плевать. Черт возьми, плевать, что придется сделать большой круг по городу, но этой дорогой он не поедет. Крутит руль, разворачивая машину, и давит на газ. Автомобиль с ревом мчится вперед, в густой туман, поглощающий лес и дорогу. Парень пытается сконцентрироваться на дороге, но паника атакует. Он не может вести машину в таком состоянии. В бардачке препараты, но, чтобы принять их, нужно остановиться. А этого он делать не собирается. Ни в коем случае. Понятие не имеет, что за черт только что видел, но пока должен отбросить эти мысли, выбросить этот взгляд, пронзающий холодом до самых костей.

***

В детстве мне запрещали гулять по дому. Я могла потеряться, или зайти в комнаты, которые старики иногда запирали. Это было чем-то вроде правил дома, но даже сейчас я стараюсь их не нарушать. Хотя, идя по коридору второго этажа, попивая горячий шоколад, меня не назовешь примерной внучкой. На улице давно стемнело, а воющий ветер уже во всю силу бьет по окнам. Не знаю, где дедушка. Наверное, где-то дома, но я не могу ходить и искать его здесь. Вдруг ещё заблужусь. Торможу у двери в комнату бабушки. Дергаю ручку. Открыто. Один щелчок — и свет обжигает глаза, привыкшие к тусклому освещению ламп, что висят в коридорах. Комната «пожилой леди» в темно-коричневых оттенках. Совершенная противоположность моей. Пью горячую жидкость, проходя внутрь. Шаги большие, но перебираю ногами медленно. С интересом осматриваюсь. Была здесь всего пару раз. Большая кровать занимает половину комнаты. Большой стол с зеркалом. Все сделано из дерева, вырезаны узоры. Явно работал мастер. Торможу у зеркала. Смотрю на себя, подходя ближе. На комоде возле зеркала стоят фотографии. Я рассматриваю их, идя вдоль. Нет ни одной фотографии, где моя бабушка с моей мамой. Это неудивительно. Больше «себя» старушка отдавала воспитанникам. Я с удивлением всматриваюсь в одну из фотографий. На ней порядка десяти человек, а может и больше. В центре моя бабушка, обнимающая двух деток, стоящих по бокам. Они все улыбаются. На заднем плане — дом и большой дуб. Ставлю кружку на комод, взяв фото в рамке. Подношу к лицу, скользнув пальцем по стеклу, чтобы снять небольшой слой пыли. Всматриваюсь в лицо каждого, кто присутствует на снимке. Дети, как дети. Совершенно здоровые, очень даже симпатичные на вид. И чем мои старики не угодили властям? Что в их воспитании им не понравилось. — Ронни? — голос дедушки не вызвал мурашек. Скорее, я ожидала, что он придет. Мужичок не мог не заметить открытую дверь комнаты своей покойной супруги. Оборачиваюсь, поставив фотографию на место. Киваю ему, приветствуя. Старичок, опирается на трость, вздыхая: — Здесь стало пусто, да? — медленно перебирает ногами, идя к столу. — Этому дому не хватает «жизни», — открывает верхний ящик, достав оттуда небольшую синюю, бархатную коробочку. Я с интересом смотрю на неё, когда дедушка подходит ко мне, протягивая трость. Беру её, и старик открывает коробочку. Моя нижняя губа медленно отвисает, и эта реакция вызывает улыбку на лице дедушки: — После смерти Маргарет, я отправил это вам, но твоя мать вернула посылку, — он вынимает серебряную цепочку, на которой красуется кулон в виде бабочки. Я оставляю трость у комода, когда мужичок просит меня обернуться. Поворачиваюсь к нему спиной, смотря в зеркало. Старичок ниже меня ростом. Он осторожно перекидывает один конец цепочки мне на шею: — Она оставила тебе это. Придерживаю её, помогая. Через секунду дед отходит, а поблёскивающий кулон сверкает на моей шее. Меня посещает странное, но приятное ощущение. Мне всегда нравилось, как он смотрится на бабушке. Старичок вновь подошел, положив руки мне на плечи: — Этому дому нужна хозяйка, да? — улыбается, качая головой. — Уже поздно. Возвращайся в комнату, — берет трость, прихрамывает, направляясь в сторону коридора. А я не могу оторвать глаз от кулона. Касаюсь его пальцами рук, слабо, но тепло улыбаясь. *** Ронни забывается. Всё её внимание подарено кулону, с которым она играет, идя к двери. Кружка остается на комоде, когда девушка выходит из комнаты, толкая дверь рукой. Тонкая щель остается, поэтому Ронни вновь касается ручки двери. На том месте, возле зеркала, где секунду назад стояла девушка, медленно скользит тень. Небольшой силуэт со странной формой головы. Черный, темнее, чем деревянный паркет. Дверь закрывается — и щелчок замка эхом распространяется по узкому коридору.