Финишная прямая

Роза не знала, сколько прошло времени. Не знала даже, когда именно они сюда прибыли. День это был или ночь? Прошли часы или века? Время тянулось бесконечно, часы одиночества и безмолвия раздражали её, и без того уже взвинченную. На самом деле, подумала она, около шести часов прошло с момента, когда была убита Мишель. Всё это время Роза перечитывала её записку снова и снова, пока не запомнила практически наизусть. Потом спрятала её обратно в ботинок, вместе с запиской для Доктора, чтобы никто их не обнаружил, войдя неожиданно. Она не сомневалась: узнай женщина о существовании этих записок, то уничтожила бы их в ту же секунду. Эта мысль заставила Розу захотеть прочитать и послание, адресованное Доктору, просто на тот случай, если записку найдут раньше, чем он сможет прочесть её. Но она не смогла этого сделать. То были слова, написанные Мишель для Доктора, и Роза не имела права их читать. В нескончаемые часы, последовавшие за утренними событиями, о которых Роза думала не иначе как о катастрофе, она чувствовала себя так, словно прошла всю череду отрицательных эмоций от первоначального немого неверия до ужасного горя, ошеломляющего гнева и какой-то ноющей боли, что застряла в её сердце, будто кусок свинца. Она не плакала. Это было бы ожидаемо, но после того, как больше двух месяцев она упрямо отказывалась позволить себе заплакать, она просто не могла. Словно она почти не помнила, как это делается. К тому же она знала, что должна контролировать себя. Она не могла расклеиться сейчас. Мишель бы этого не хотела. Она видела смерть и раньше. Столько, столько раз, пока путешествовала с Доктором. Конечно, это не была его вина. Он делал всё, что было в его (не таких уж незначительных) силах, чтобы спасти каждую жизнь, какую возможно, но смерти были неизбежны, и Розе довелось стать свидетельницей смертей и потерь. Она смотрела, как её отец умирал у неё на руках. Видела, как её мать (пусть и параллельную её версию) конвертировали в кибермена. Видела, как погибали невинные люди, как по самым разным причинам безжалостно убивали странных инопланетян, видела столько страданий. Она потеряла Джека, потеряла Микки… в некотором смысле, потеряла даже Доктора. О, Доктор всё ещё был с ней — во всех смыслах, что на самом деле имели значение. Его воспоминания, его принципы, мысли и чувства были здесь. И она не могла отрицать, что любила этого Доктора, у которого были бездонные тёмные глаза и хитрая улыбка, непослушные волосы и любящие сердца. Так сильно его любила. Но её первый Доктор… с северным акцентом и кожаной курткой, с большими ушами и улыбкой, что изменяла всё его лицо и сияла, как солнце, с льдисто-голубыми глазами и вечным его упрямством… тот Доктор исчез навсегда. И были моменты, редкие, но были, когда Роза скучала по тому человеку — и да, даже горевала по нему. По тому, в кого впервые влюбилась. Так что потери и скорбь были для Розы не в новинку, и она знала, что полному спектру эмоций ещё только предстоит обрушиться на неё. Но ещё она знала, что не может позволить себе поддаться эмоциям сейчас. Прошедшие часы дали ей некую ясность понимания, и она знала, что должна сейчас быть сильной. Если Роза сейчас сдастся, это значило бы, что Мишель умерла напрасно. Она отдала свою жизнь за Доктора и Розу. Сама мысль была практически невыносима, одна из тех, что Роза не могла позволить себе прочувствовать в деталях прямо сейчас. Она до сих пор оставалась заключённой. Всё ещё на милости женщины. Ничуть не приблизилась к безопасности. И, что более важно, Доктор тоже. Он был ранен. Она знала, что женщина избила его сразу после того, как Мишель пожертвовала собой. И, хотя он до того не казался искалеченным, у Розы осталось смутное подозрение, что у него было больше ран, чем можно было увидеть. Она никак не могла забыть те отблески агонии, что испытывала во снах. А что касается его душевного состояния… он выглядел таким отчаявшимся. Столько страданий, в таком одиночестве. Она была нужна ему — и должна была быть сильной ради него. Нужно было вытащить его отсюда каким-то образом. Задача, внушавшая страх, даже когда Мишель была рядом, а теперь, когда подруги больше нет, она казалась почти невозможной. Но Мишель умерла, чтобы дать им шанс. Если ей не удастся использовать этот шанс, подумала Роза, это всё равно что позволить смерти Мишель потерять смысл. Мишель выбрала смерть. Роза знала это. Она сделала выбор и не жалела о нём. Те слова в её письме и посмертное выражение на её лице — практически умиротворённое — говорили о многом. Она это выбрала — и не хотела бы, чтобы Роза погрузилась в скорбь и тоску. Мишель верила, что она достаточно сильна, чтобы пройти этот путь в одиночку. «Живи, — писала она в письме. — Люби Доктора. И никогда, ни за что не прекращай бороться.» Так что Роза именно так и поступит. Продолжит бороться, ни за что не остановится. Но, чтобы это сделать, нужно отсечь самые невыносимые эмоции. Нужна ясная голова, чтобы полностью сосредоточиться на помощи Доктору любым способом, на какой она только способна. Она сможет оплакать Мишель позже, примириться с чудовищной жертвой, что принесла её подруга. Когда они будут в безопасности. А сейчас она должна думать о тех, кто всё ещё жив… о Докторе. И потому Роза запрятала свои чувства глубоко в сердце. Эти последние месяцы научили её раскладывать эмоции по полочкам, двигаться дальше, невзирая на опустошённость. И это умение было теперь так нужно. Она боролась с болью, с ужасом, с отупляющим горем, пряча до времени всё это поглубже. Выигрывая время. Она могла осознать реальность смерти Мишель. Но эмоциональное влияние… об этом она пока не могла думать. Поэтому отложила в сторону, оставила на потом. Не позволяя себе поддаться ни одной из мрачнейших эмоций, мелькавших на краю её сознания. Не теперь. Время скорбеть наступит позже. Сейчас необходимо сконцентрироваться на Докторе. Этого хотела бы Мишель. И со временем прятать чувства становилось легче. Она знала, что они никуда не исчезли. Если она слишком задумывалась об этом, то ощущала волну эмоций, грозившую захлестнуть её с головой. Но пока она контролировала свои мысли, не думая о том, что случилось в той комнате, она могла ясно мыслить. Не то чтобы это приносило много пользы. Нужен был план! Она напряжённо продолжала измерять шагами периметр камеры. У них всегда был план. Она была спутницей Доктора. Его «плюс один». Герой легенд. Предполагается, что она должна знать, что делать. Он спасал её, а она спасала его. Вот как это работает. Если бы они поменялись местами, к этому моменту он, наверное, уже вытащил бы её отсюда. Но на этот раз она понятия не имела, что делать, и ей было так страшно. Но она должна быть сильной. Он продержался так долго, больше двух месяцев. Но он слабел, это было заметно. И она это чувствовала. Он стоял на краю пропасти — и начинал соскальзывать. Та тьма и боль, что вечно мелькали в глубине его глаз, теперь всё чаще задерживались совсем под поверхностью, угрожая вырваться на свободу и поглотить его. Она видела выражение его глаз. Он был близок к тому, чтобы сдаться. Она надеялась, что, возможно, её присутствие придало ему сил, и, может, так и было, хоть немного. Он определённо был чуть более оживлён и похож на себя, когда они оказались наедине, но всё равно оставался слишком подавленным и печальным. Может, она вдохнула в него новую жизнь. У неё после их встречи сил точно прибавилось. Она чувствовала себя более сильной и смелой, просто находясь рядом с ним. Заключение в тюрьме показало ей, что она могла быть храброй даже без Доктора, но было гораздо проще, когда он был с ней. И когда нужно было бороться за него. Должен был существовать способ вытащить его. Но как? Роза сомневалась, что ей дадут свободный доступ куда-либо здесь, и, пока поблизости была женщина или солдаты, у неё не было ни единого шанса скрыться. Они уже проявили свою готовность убивать, даже против желаний женщины. (Роза отчасти почувствовала гордость от того, как стоически она могла думать об этом. О, эмоции никуда не делись. Но она была способна отодвинуть это на второй план, так сказать.) Она не знала, что делать. И, если честно, не знала, каковы её шансы выбраться отсюда живой. Собиралась ли женщина действительно оставить её в живых, зная, что она значит для Доктора? Снаружи послышались шаги, и Роза вскочила на ноги. Она не была уверена, что произойдёт, но собралась с духом, постаравшись приготовиться ко всему. И сосредоточившись на той единственной эмоции, какую могла позволить себе почувствовать с самого момента смерти Мишель. Гнев. Открылась дверь, и в комнату решительным шагом вошла женщина. При виде её Роза ощутила, как её с ног до головы окатывает волной ярости, и сжала кулаки. Эта женщина довела Мишель до смерти… она так мучила Доктора. В конце концов, это всё её вина. И Роза хотела её смерти. Она не гордилась этим, тем более, что Доктор не одобрил бы такого. Но Роза была только человеком, и сейчас она была одна, и она желала этой женщине смерти. Дверь закрылась, и они остались вдвоём. — Роза… — начала женщина с непроницаемым выражением лица. — Не нужно, — процедила Роза сквозь зубы, — разговаривать со мной. Если собираешься что-то сделать — давай. — По зрелом размышлении, это, наверное, было не самым мудрым, что можно было сказать. Но в тот конкретный миг Розу мало что заботило. Кроме Доктора. — Нечего делать вид, будто проявляешь заботу. — Это не моя вина, — практически прорычала женщина. — Я не отдавала приказ убить её. Я этого не хотела. — Нет, ты всего лишь хотела, чтобы Доктор выбрал, кому из нас умереть! — воскликнула Роза. — Успокойся! — Как я могу успокоиться? По какой именно причине, ты считаешь, я должна успокоиться? — Я не заставляла её поступать так, как она сделала! — сказала женщина, сжав кулак. В другой руке у неё был нож, но Роза это проигнорировала. Глаза женщины сверкали, но жестокость и безумие были не слишком хорошо скрыты. — Она была смелой и благородной. Даже я отдаю ей в этом должное. Она была достойна лучшего. Так она считает, если тебя могут выбрать жертвой или могут убить в случае отказа Доктора выбирать — это «лучшая» доля, чем быть убитой из-за нарушения приказа? — И могу тебя заверить, — добавила женщина, — что ответственный за это человек заплатил своей жизнью. Если это должно было успокоить Розу или заставить её почувствовать себя в каком-то смысле отмщённой, то не вышло. Это была лишь ещё одна смерть. Да, тот человек застрелил Мишель. Но, по большому счёту, он работал на женщину. Женщина наняла его охранять их. И только из-за женщины они оказались загнаны в такие обстоятельства. — Я этого не хотела, — ответила Роза, снова сквозь зубы. — И Мишель тоже. И Доктор. — Ах, да, Доктор, — сказала женщина, медленно кивая. — Знаешь, даже проведя с ним столько времени… после бесчисленных часов интенсивного изучения… — Роза внутренне сжалась при мысли о том, с чем могло быть связано это «интенсивное изучение», — …я всё ещё не могу понять один парадокс. Она и впрямь выглядела искренне недоумевающей. — Почему он настолько неуважительно относится к жизни, что разрушает целые цивилизации на своём пути, но при этом его так глубоко задевает потеря одной-единственной жизни? — Так ты признаёшь, что ему не всё равно! — воскликнула Роза. — Не думаю, что я в этом сомневалась. По крайней мере, теперь точно нет. Определённо, он переживает — как минимум, настолько, насколько он на это способен. Роза решила пока проигнорировать это «настолько, насколько он…», потому что обсуждение, кажется, становилось продуктивным. — Если ты видишь, что ему не всё равно, — начала она, — как ты можешь воспринимать его как монстра? Как ты можешь так с ним обращаться? — Потому что сам факт, что ему, кажется, не всё равно, делает его поступки ещё непростительнее! — яростно проговорила женщина. Она сделала шаг в сторону Розы, но та не сдвинулась с места, отказываясь проявить слабость. — Будь он бесчувственным, настоящей машиной, может, это было бы более понятным. Конечно, ровно столь же омерзительным. И столь же заслуживающим кары. Но, вероятно, понятным. Но это… — она покачала головой. — Он заявляет, будто ему не всё равно, но продолжает убивать. — Каждая жизнь, которую он когда-либо отнял или которую не сумел защитить, мучает его! — Роза попыталась заставить её понять. В глубине души она знала, что это бесполезно. Но она должна была попытаться. Доктор всегда пытался. — И всё же он не прекращает свои бесчинства! — разозлилась женщина, и её лицо внезапно исказилось в бешенстве. Роза с трудом сглотнула, но не сделала ни шагу назад. У неё было такое чувство, что все шансы на разумную беседу только что испарились. — Как ты можешь оправдывать это, Роза? Как можешь закрывать на это глаза? Она бросилась вперёд так неожиданно, что у Розы не было времени предугадать это. Одним движением женщина толкнула Розу в стену, сжав железной хваткой. Её лицо оказалось совсем близко от лица Розы. — Как ты можешь любить это?! Но женщина недооценила Розу в одном ключевом моменте. Проведя два с половиной месяца в тюрьме, Роза слишком хорошо узнала, что надо делать, когда на неё нападает кто-то больше и сильнее неё. И научилась давать отпор. Яростно извернувшись, Роза сумела выскользнуть, заставив женщину потерять равновесие, и этого оказалось достаточным, чтобы отбросить её на шаг назад. Прежде чем женщине удалось полностью прийти в себя, Роза вспомнила письмо и последнюю просьбу Мишель и прыгнула вперёд. Может, мама бы и предпочла пощёчину, но в тюрьме Роза узнала о преимуществах прицельного удара. Женщина была выше, но Роза направила удар под углом вверх, испытав прилив удовлетворения, когда тот достиг цели. В следующую секунду женщина швырнула её на пол и прижала нож к горлу. — Зачем ты это сделала? — переводя дыхание, с издёвкой поинтересовалась женщина, царапая шею Розы кончиком клинка. — Это было за Мишель, — сказала Роза, не пытаясь подняться. Она сделала то, что ей было нужно. — И за Доктора. — Тебе повезло, что я уже решила, что с тобой делать, Роза, — прошипела женщина. — Иначе мне бы пришлось убить тебя за это. Прежде чем Роза смогла обдумать это замечание, женщина потянула её, заставив встать. — Мальчики! — крикнула она, и дверь немедленно открылась. Роза хотела было высвободиться из рук женщины, но теперь ситуация включала в себя слишком много оружия, так что не было и шанса. Солдаты переводили взгляд с одной из них на другую, и Роза поняла, что они обе, должно быть, выглядели помятыми. След на щеке женщины уже начал превращаться в синяк, а у Розы болело всё тело от броска оземь. Но она ничуть не жалела. На её запястьях вновь защёлкнули наручники, и её потянули из камеры и дальше по коридорам. — Куда мы идём? — спросила Роза. — Увидишь, — сказала женщина, словно стычки в камере никогда и не было. Роза подумала, что гордыня женщины была слишком велика, чтобы признать даже перед собой, что на один миг у Розы было — на самом деле было — преимущество. Роза старалась запоминать маршрут, по которому они двигались, но, учитывая, что у неё не было ни малейшего представления, в какой части здания они находились по отношению к чему-либо другому, это принесло не слишком много пользы. Но хотя бы было чем заняться. Они остановились у большой двери, полностью из металла. На ней было столько сложных замков, что у Розы участилось сердцебиение. Возможно ли это? Что ещё стоило бы таких мер безопасности? Или точнее… кто? Но почему? Она не могла не вспомнить, что случилось в прошлый раз, однако снова прогнала от себя образы и эмоции. Что будет теперь? И каковы планы женщины на её счёт? Она должна оставаться храброй. Медленно и демонстративно женщина разблокировала замки, один за другим. Солдат, державший Розу, усилил хватку, а несколько остальных достали оружие. Роза задержала дыхание, пока дверь описывала дугу, не в состоянии решить, надеялась ли она, что была права, или что ошибалась.