***
Ближайший архив располагался, конечно же, не в городе. Это было такое полузаброшенное здание, в котором почти не было людей. Зато там было много полок, заполненных различными коробками и папками. Бабулька, следившая за сохранностью всего этого добра, обрадовалась внезапным посетителям, из-за чего решила устроить мне экскурсию через весь архив. Но я, человек, который не раз ходил в огромные городские архивы в качестве журналиста, не особо оценила слой пыли и паутину, красиво расположенные на полках. Мне пришлось несколько раз чихнуть, чтобы отвлечь хранительницу архива от долгого рассказа о подгоревшей яичнице… В общем, я-таки добилась уединения в мире коробок и папок. — Мне нужно что-нибудь, связанное с Гринвилем… — сказала я аккуратно. Бабулька тут же нахмурилась, указала на верхнюю полку и удалилась. Джим дотянулся до некоторых коробок, и на одной из них было написано нужное слово «Гринвиль». Когда я раскрыла её, то на меня нахлынуло непобедимое желание перечитать все лежавшие там бумажки. А это были различные документы и газетные вырезки. Я взяла одну такую и начала просматривать строчки. Там было написано о ремонте дороги, поэтому я тут же прекратила чтение. В другой рассказывалось об урожае года. В третьей писали про новый фруктовый рынок. Я уже хотела закрыть коробку, но мой взгляд случайно упал на маленькую вырезку, с которой на меня смотрело чёрно-белое лицо мистера Уанслера. Я тут же схватила бумажку и стала всматриваться в фотографию: Уанслер, в серой жилетке и такого же цвета фетровой шляпе держит в руках всемнужку и с каким-то упоением смотрит в сторону. А с другой стороны в него летит помидор. Я прикрыла рот рукой, чтобы Джим не услышал моего смешка, но он тут же заглянул через плечо и сам засмеялся. «Не видел такого», — признался он и полез за следующей коробкой. Я же принялась за чтение небольшой статьи: «Чудак с неизвестным именем уже третий день подряд пытается продать своё странное изобретение, которое больше похоже на творение пьяного вязальщика. Все жители небольшого городка каждый день с нетерпением ждут приезда парня в фетровой шляпе, потому что он стал хоть каким-то столь редким развлечением. Самый влиятельный человек города, Гарри Фримен, специально открыл помидорный рынок, где любой желающий может купить себе помидоры и метко попасть жалкому и бедному иноземцу прямо в лицо, оставив на нём не только горечь и обиду дерзкого юнца, но и сочный кроваво-красный след от томата. Материал подготовил Бен Ларкинз». Я тут же вцепилась в жалкий листочек газетной бумаги, впиваясь глазами в последнюю строчку. Джим подошёл ко мне, заметив, что у меня задрожали руки. — Я всей своей душой чувствовала, что мы найдём здесь что-нибудь, — протянула я, прижимая кусочек бумаги к сердцу. — Это же самая настоящая зацепка! Джим взглянул на всё это сначала скептически, но потом с каждой секундой его лицо становилось более удивлённым. — Видимо, этот самый Бен Ларкинз был, судя по всему, обижен поступком мистера Уанслера… Или, скажем, просто недоволен… Решил отомстить за это, — подумала я вслух. — Хотя странно, что какой-то журналист какой-то газетёнки в каком-то крошечном городке смог такое провернуть. Джим кивнул и поставил передо мной ещё несколько коробок. Я принялась читать абсолютно всё, что мне попадалось под руку. Автор статьи о неудачнике с всемнужкой в какой-то момент чуть ли не стал обожествлять Уанслера. На фотографиях будущий магнат был таким улыбающимся и счастливым, из-за чего у меня пропала уверенность в том, что это точно был мистер Уанслер. Он продавал свои всемнужки, он вязал их на глазах у других людей, он позировал на фотографиях. В какой-то момент он облачился в свой зелёный костюм. И вот магнат уже жмёт руку какому-то лысому господину с лицом, которое мне показалось очень знакомым. Этот господин и был Гарри Фрименом, самым влиятельным человеком в городке Гринвиль. Бен Ларкинз так искусно описывал чудесную жизнь и дружбу двух богатых людей, что у меня даже зародилось чувство зависти, которое я доселе не испытывала. Но уже в следующем выпуске этой самой газеты на фотографии во всю страницу Уанслер показывал бумагу (видимо, разрешение на строительство) небольшой толпе людей, на лицах которых читался ужас. Виртуозный журналист предсказывал в своей статье скорейший крах бизнеса Уанслера и желал ему неудачи. — Теперь мне определённо ясен мотив, — сказала я, дочитывая последние строчки. — Уанслера же ненавидит весь Гринвиль. Он уничтожил их маленький мир… А этот Бен Ларкинз захотел ему отомстить и, ну, я не знаю, может, вернуть себе имя отличного журналиста? — Я вообще не знал о существовании такого города… — ответил Джим, не отрываясь от чтения, — население этого городка в десять раз меньше Всемнужвеля. — Он и размером был меньше, чем в десять раз… — сказала я и перегнулась через стол, чтобы показать Джиму фотографию небольших домиков. — Это так интересно. Я помолчала какое-то время, держа в руках несколько газет и смотря сквозь них. «Они пытались помочь ему, а он похоронил их город…» — подумала я и согласилась с мыслью, что тоже попыталась бы отомстить магнату. Но теперь в моей голове хоть что-то прояснилось, и я смогла собраться с мыслями. И к взрыву тоже причастен Ларкинз? Когда его фамилия выйдет из моей головы? Как он смог всё это провернуть? О, я всегда считала месть чем-то неправильным. То есть нужно мстить, да, этого от грешной души человеческой отнять нельзя, но тогда нужно идти по горячим следам. Неужели люди способны прожить года для того, чтобы месть была холодной и неожиданной? В любом случае, я была готова ликовать. Теперь у нас есть мотив финансовых преступлений. Имя есть. Нет только самого преступника. Я и Джим, не найдя больше ничего полезного в коробках, отправились обратно во Всемнужвель, так как Уанслер торжественно по телефону объявил Джиму, что видеозаписи наконец-то прибыли. Я захватила с собой пару газет, запихнула их в сумку, и мы поехали на всех скоростях обратно в город Всемнужвель. В полицейской конторе я встретила знакомого сержанта Адамсона (как тесен мир). Он сидел напротив больших мониторов и что-то печатал на клавиатуре. Уанслер сидел позади, откинувшись на спинку стула и бессмысленно смотря в потолок. Он поправил свой цилиндр и даже не встал с кресла, чтобы поздороваться со мной и Джимом. — Тут начинается какое-то шоу… — сказал магнат безразлично, махнув рукой в сторону Адамсона. Я подбежала к сержанту и уставилась в синий монитор в ожидании. Всё пространство комнаты сливалось с тихим непрекращающимся звуком работающей техники, так как всё помещение было заставлено различными приборами. Из-за этого у меня разболелась голова, и мне не удавалось сосредоточиться. Но когда Адамсон всё-таки настроил компьютер и что-то громко щёлкнуло, то и Джим, и я, и мистер Уанслер, медленно поднявшись с кресла, прильнули к экрану. Офис нотариальной конторы. Много людей мелькают на экране, почти не поворачиваясь в сторону скрытой камеры. Работники периодически оглядываются друг на друга, чтобы что-то обсудить или передать документы. — А что, камера только одна? — удивилась я. — Да, но с этого ракурса видно любой уголок офиса, — хвастливо проговорил Адамсон и стал искать нужный период времени, нажав на кнопку перемотки. К столу, где сидела Селена, видимо, действительно главная в нотариальной конторе, подходило множество людей, но все мы понимали, что нам нужен был лысый человек. И вот он пришёл. Я взглянула в уголок экрана: не такое уж и раннее утро, 10:54. — Это он, — сказала я, аккуратно ткнув пальцем в монитор. — Мистер Уанслер, скажите, переводы же обычно делали в половину двенадцатого? — Да, — горе-бизнесмен выглядел рассеянным. — Значит, по времени всё пока что сходится… Адамсон, — я натянула улыбку и продолжила, — увеличьте, пожалуйста кадр. Теперь можно было сквозь помехи и дрожь картинки рассмотреть этого загадочного человека: он был лысым, шёл уверенным шагом и беспрестанно чесал затылок. В какой-то момент он обернулся, и Адамсон тут же остановил запись. Я стала всматриваться в это лицо и от неожиданности внезапного воспоминания вскрикнула. — Дайте-ка мне секундочку! Да-да, догадка дразнила меня, заставляла истерически хихикать в мыслях, пока я искала в сумке газетные вырезки. Достав наконец-таки нужную, я поднесла её к изображению Ларкинза на экране. Но теперь было понятно, что никакой это не Бен Ларкинз. А Гарри Фримен. Уанслер, с ужасом уставившийся на газетную вырезку, тут же вырвал её у меня из рук и стал всматриваться в фотографию, где он сам пожимал руку Гарри Фримену. — Я его помню, — сказал Уанслер. — Это точно он. Но, минуточку. Автор статьи — Бен Ларкинз? — Может, один и тот же человек, это вполне возможно… — сказала я задумчиво. — То есть сам писал статьи? Самый влиятельный человек в городе? Писал о себе? — проговорил Джим задумчиво. — Сам себя не похвалишь — никто не похвалит, — усмехнулась я. — К тому же, этот самый Ларкинз пишет очень даже хорошо. А, может быть, Фримен просто взял имя журналиста, чтобы не привлекать внимание… Или это какое-то совпадение. — Ладно, не столь важно, — сказал Адамсон дрожащим голосом, провёл какие-то манипуляции с клавиатурой и запустил записи из банка. — Сейчас перемотаем всё. Уже через несколько мгновений на экране появилось помещение банка. Я прищурилась, чтобы лучше всматриваться в лица, но картинка постоянно вздрагивала, и будто в один момент все люди менялись местами. Но мне это только казалось, потому что я нервничала. В левом нижнем углу уже было 11:45, а никакого лысого человека мы не разглядели. — Может, всё-таки просмотрели? — спросила я с надеждой в голосе, и Адамсон опять отмотал всё на начало. Но всё выглядело обычным. Сколько я ни всматривалась, всё казалось одинаковым. Но тут Уанслер внезапно наклонился к самому экрану и, прищурившись, ткнул пальцем в белую капну волос, приближавшуюся к дальнему окошку. Адамсон на что-то нажал, и мы все стали всматриваться в небольшое белое пятно. Пару неловких движений маленькой фигурки на экране, и Адамсон запечатлел лицо загадочного посетителя. Я не успела ничего понять, как Уанслер отошёл от стола, всплеснул руками и выругался в рукав. И только после этого я увидела причину столь буйной реакции. Лицо Эмилии Дворжак. Его невозможно было спутать с лицом какой-нибудь другой девушки, а её шикарная улыбка, не сходившая с милого личика, заставляла многих посетителей банка оборачиваться. — Интересный поворот событий, — сказала я после недолгой паузы. — Значит, она… — Ничего не говори! — перебил меня Уанслер, сделав резкий жест рукой. — Адамсон! — гаркнул он. — Теперь у вас есть лица тех, кого нужно найти. Гарри Фримен и Эмилия Дворжак. И если ты сейчас же не приступишь к выполнению своих обязанностей, я уволю тебя! Адамсон тут же вскочил с кресла и выбежал из комнаты, оставив дверь открытой. Уанслер был слишком злым и разочарованным, что не стал ничего говорить или делать, а только молча вышел.***
— C’est impossible! — твердил Уанслер даже тогда, когда мы сидели в гостиной на первом этаже его дома. (Это невозможно! — фр.) — Мистер Уанслер, успокойтесь, пожалуйста, — говорила я немного равнодушным тоном, продолжая читать газету, которую раздобыл для меня Джим. — Всё образуется. Теперь-то всё ясно. Уанслер расположился в кресле, небрежно развязал галстук, оставив его висеть на шее, и поднял воротник рубашки. Тёмные очки прятались под цилиндром на кофейном столике, а перчатки были аккуратно сложены и положены на подлокотник дивана, с другой стороны которого сидела я. Мне совсем не хотелось утонуть вместе с Уанслером в море его гнева и негодования, поэтому я предпочла сидеть дальше от него и прятать своё бледное лицо за газетой. — Что ясно? — повторил Уанслер, кажется, в седьмой раз за этот вечер. — Мистер Уанслер, я же вам уже всё объяснила… — я хотела закатить глаза, но только странно моргнула. — Мне теперь всё ясно, — я демонстративно опустила газету и, поджав губы, начала своё объяснение. — Вы, приехав в Гринвиль, всех здесь заворожили своим изобретением. Гарри Фримен, он же Бен Ларкинз, как я полагаю, стал с вами общаться, доверял вам, помогал. Вы снесли его город и построили свой. Он решил отмстить. Так как он всё-таки был влиятельным лицом и многое знал о финансах, то смог разобраться, как украсть ваши деньги, втереться в доверие, подделать документы… Не знаю, но теперь, возможно, я могу предположить, что ему помогла Эмилия. Зачем ей это — мне неизвестно. Видимо, ей было мало того, что вы для неё сделали, — на последнем я сделала особый акцент. — Вот они и снюхались. Провернули дело. Бомба в Чехии, как я считаю, — попытка устранить Эмилию, а не вас, потому что вы нужны живым до тех пор, пока не закончатся деньги на счёте. А вот покушение на Агату и на меня — загадка. Я не знаю, может, они вдвоём решили убрать нас, а, может, кто-то один. В любом случае, мистер Уанслер, — я немного смягчила тон и ласково посмотрела на него. — Теперь у нас есть неоспоримые доказательства их вины, и вы, доказав их вину в суде, можете потребовать возврата всех денег или больше! Вы не будете банкротом. Уанслер кивнул, как кивнул и пятнадцать минут назад, когда я говорила ему то же самое. Он стянул с себя галстук и кинул его к перчаткам. Взгляд магната был каким-то пустым, но я была уверена, что он просто пытается найти смысл во всём сказанном. — Но я уже банкрот, — сказал внезапно горе-бизнесмен и сделался мрачным. — Я уверена, что мистер Уанслер, которого я знала полгода назад, мог бы горы свернуть, только бы спасти свою компанию… Почему вы падаете духом? Хотите об этом поговорить? — проговорила я неожиданно для себя, не отрывая взгляд от газеты. Уанслер, как мне показалось, кивнул. — Всемнужка покоряет мир… — сказал он грустно. — Она повсюду… Я невольно подняла глаза и опять взглянула на него. Он продолжал сидеть в своём кресле и не шевелился. Что-то загадочное и манящее было в том образе, который