The Truth Beneath The Rose

Это утро столица Меридиана встретила в трауре. Беспощадные твари, подобно урагану налетевшие ночью на город и так же быстро вернувшиеся туда, откуда явились, оставили после себя смерть, кровь, страх и боль невосполнимой утраты. На каждой улице можно было увидеть следы миновавшей ночи, обернувшейся настоящим кошмаром для горожан. Разбитые окна и выломанные двери, забрызганные кровью дороги и стены домов, разбросанные повсюду внутренности, изуродованные до неузнаваемости трупы. Результатом этого неожиданного и беспощадного нападения стала потеря нескольких сотен горожан и тяжелые ранения, полученные еще примерно полусотней. По большей части жертвами хищных монстров стали те, кому не повезло в эту ночь оказаться под крышей: бродяги, расхаживающие после попойки пьяницы, запоздавшие путники, только к ночи сумевшие добраться до города, и просто те, кто, к своему несчастью, по каким-то причинам оказался на улице. Однако некоторые из тварей, наиболее крупные и агрессивные, сумели пробраться и в дома горожан, поубивав многих из них, включая женщин, детей и стариков, в собственных постелях. Такого ужаса жители столицы еще не знали. Еще до рассвета город гудел, рыдал, роптал и спешно прощался с умершими. Могильщики не успели еще захоронить все трупы на кладбище, а лекари — оказать первую помощь всем пострадавшим, когда в столице уже начали раздаваться первые призывы к бунту. Многие из горожан видели, куда после своего нападения возвращались неведомые твари — к замку. А это означало, что наслал их на своих подданных не кто иной как принц Фобос. Однако несмотря на гнев и ненависть к принцу, большинство людей было охвачено другими чувствами и заботами: скорбью по убитым родичам, похоронами и молитвами за упокоение душ, залечиванием ран, восстановлением жилищ и чисткой улиц. Поэтому желающим начать бунт осуществить свою цель так и не удалось, а вскоре было объявлено, что на центральной площади будет объяснено случившееся ночью. К назначенному времени всю площадь и ближайшие к ней переулки заполнила огромная толпа желающих все-таки выслушать официальную версию произошедшего. Деревянный помост, с которого обычно зачитывались послания, указы и новые законы, на этот раз был окружен не одним, как обычно, а сразу двумя довольно плотными кольцами стражников — вероятность вспышки народного гнева была предусмотрена с особой тщательностью. Впрочем, нападать на выступавшего или закидывать его гнилыми овощами, как часто бывало при объявлении народу неугодных ему решений власти, никто не собирался — слишком вымотанными и перепуганными случившимся были жители столицы. Спустя некоторое время ожидания на помост поднялся глашатай, молодой мужчина, на форме которого сверкала брошь в виде черной розы. Не первый раз за время своей службы выступающий перед толпой и успевший привыкнуть к ее порой чересчур бурной реакции, на этот раз глашатай был не на шутку удивлен. Горожане встретили его леденящим душу молчанием и сотнями пристальных, однако абсолютно пустых взглядов. Такого не было еще ни разу. Словно послушать его пришла толпа вставших из могил мертвецов. Тем не менее, мужчина быстро взял себя в руки. Из кармана он извлек свиток, на котором была набросана предстоящая речь, развернул его и, прокашлявшись, начал читать громким и звучным голосом, эхом разносящимся по всей площади и даже за ее пределы. — Его Высочество, принц Фобос Эсканор, приносит свои соболезнования семьям погибших этой ночью, — в толпе раздались первые скептические ухмылки и робкие перешептывания. — Да упокоят Боги их души и даруют им вечный покой… Речь была довольно продолжительной, о чем свидетельствовала и весьма приличная длина свитка. -…Однако будет всем вам известно, — продолжал вещать глашатай, стараясь не обращать внимание на то, как постепенно «оживала» толпа. — Что сия трагедия лежит целиком и полностью на совести мятежников, — среди горожан, многие из которых были весьма тесно связаны с повстанцами, послышались выкрики неверящих. — Которые устроили вчерашним вечером нападение на замок ради того, чтобы освободить одного из своих союзников — предателей короны. То, что они совершили, является преступлением против королевства, и наказание за это — смерть. А поскольку многие из них прячутся в этом городе, находят кров у ваших родных или соседей… Теперь толпа начинала волноваться. Помогающих повстанцам людей в столице было немало, и некоторые из них знали о запланированной операции по спасению некого важного дворянина из тюрем замка. -…Считайте произошедшее последним предупреждением Его Высочества. Если мятежники еще раз посмеют высунуться из подполья и оказать какое-либо сопротивление власти, подобная массовая казнь повторится вновь, в еще больших масштабах. Так что благодарите за смерть своих родных и друзей мятежников и смутьянов, которые обменяли жизнь одного из своих союзников на жизни нескольких сотен ваших сограждан!.. Речь глашатая продолжалась еще некоторое время, но общий ее смысл уже и так стал ясен даже любому дураку: виноваты в гибели всех этих людей повстанцы, поскольку своим нападением разгневали Фобоса, а он, в свою очередь, этот гнев выместил на жителях города. И хотя это было довольно слабым оправданием его действий, постепенно наравне с возмущенными выкриками в адрес Фобоса стали раздаваться и другие: — Проклятые повстанцы! И надо ж было лезть в самое пекло ради какого-то рыцарька-предателя! — Знают же, что Фобоса не победить! Чего в замок-то поперлись, идиоты?! — Они там, значит, погеройствовать решили, а у меня из-за них эти хищные твари дочь убили и сына калекой сделали! — А если повстанцы опять заварушку какую-нибудь устроят, снова нас прилетят эти чудища убивать? И последние крики раздавались все громче и громче, постепенно заглушая первые. Казалось, большая часть людей и правда пришла к мнению, что главная вина в этих массовых смертях лежит именно на повстанцах. Что уж говорить, доносившиеся с помоста слова звучали весьма убедительно — в конце концов, не зря по приказу принца лорд Седрик лично отбирал для должностей глашатаев самых талантливых и красноречивых. Все это молча слушали незаметно влившиеся в толпу две фигуры в плащах с низко натянутыми капюшонами, под которыми не было видно лиц. На них никто не обращал внимания, но если бы кто-то решил все-таки разглядеть скрывающихся под ними, то увидел бы двух юношей, человека и гальгота, периодически тревожно перешептывающихся между собой. — Дело плохо, Калеб, — шепнул гальгот, немного наклонившись к своему приятелю. — Они винят во всем нас. — Да будьте вы прокляты с вашей борьбой, повстанцы! — словно в подтверждение его слов заорал рядом с ними какой-то орк, буквально пышущий праведным гневом и дешевым пойлом. Калеб долго молчал, вслушиваясь в возгласы, доносящиеся со всех сторон. — Если люди не очнутся, и отношение к нам станет совсем паршивым, — наконец прошептал он Олдерну. — Спросим за это с Эльзы. *** Разумеется, после вчерашней внезапной атаки мятежников и оборотней обитатели замка до сих пор не могли отойти от произошедшего, поэтому весь день сегодня, помимо устранения нанесенного многим помещениям ущерба, были заняты не только работой, залечиванием полученных в бою ран и похоронами погибших, но вместе с тем и бурным обсуждением случившегося, сплетнями и пересудами. Из них Орубе узнала немало нового — в частности, что якобы ее «старый друг» Доннел Прайт вместе со всем своим Орденом вчера вернулся к жизни. От одной только мысли о том, что этот мерзавец и его дружки действительно снова ходят по земле и наверняка совершат в скором времени еще не одно злодеяние, из-за чего пострадают невинные люди, бросало в дрожь. И, если верить тем же рассказам, воскресила их не кто иная, как новая любовница принца Фобоса — всем известная Корнелия Хейл. Впрочем, оно и понятно, кто еще мог бы это сделать, как не человек, обладающий особым даром, который от нее, Орубе, и получил? Из-за этого, по словам девушек из ее отряда, Корнелия теперь в немилости у Его Высочества, а значит, вероятнее всего, ждет бедняжку теперь либо скорый отъезд домой, либо замужество по расчету, ибо «кому нужен порченый товар, пусть даже порченый самим принцем?». Орубе было искренне жаль Корнелию, и она подумывала о том, чтобы, когда появится свободное время, найти ее и выразить свою поддержку — настолько, насколько получится. Ведь это именно ей она была обязана спасением от казни и избавлением от ужасного дара — из-за которого, в итоге, эта девушка теперь и пострадала. Если не физически, то уж морально точно. Насколько бы сильное у Орубе ни вызывал отвращение Фобос, она прекрасно видела, какими глазами Корнелия смотрела на него и как светилась от счастья, находясь рядом с ним. Определенно, для леди Хейл лишиться благосклонности своего любимого было смерти подобно. Если не хуже. Однако если Корнелия могла все утро отлеживаться в своих покоях на мягкой постели, рыдая в подушку из-за разрыва (еще, однако, неподтвержденного) с Фобосом, у Орубе подобных привилегий не имелось. После боя, когда мятежники и вервольфы сбежали, а догнать и добить их так и не вышло, базилиадка вместе с другими слугами и солдатами полночи провела за перетаскиванием трупов для скорого погребения в общих могилах за территорией замка и разгребанием завалов. А потом, поспав всего пару часов, хотя некоторые оказались лишены и столь короткого отдыха, была разбужена на рассвете для замены в карауле, поскольку из-за этого проклятого нападения ряды стражей замка хоть и не катастрофически, но все же заметно поредели. Так что теперь, с непрекращающейся головной болью, пустым желудком и ноющей болью из-за пореза на правой руке (благо, серьезных ран она в битве не получила) Орубе с радостью передала свой пост другому стражнику на время обеденного перерыва и на гудящих от усталости ногах спустилась с крепостной стены во двор, к столам с едой для воинов. Один стол оказался полностью занят, поэтому она села за другой, практически свободный, если не считать двух лурденов, обедавших на противоположном его конце. Орубе поневоле вздрогнула и схватилась за свой приставленный к скамье меч, когда эта жуткая на вид парочка, вдобавок ко всем своим уродствам покрытая свежими шрамами от вчерашнего боя, посмотрела на нее — все-таки неприятные воспоминания, связанные с этими тварями, никуда не делись. Однако в их взгляде не было абсолютно никакого интереса, и они очень быстро вернулись к пище, не обращая на базилиадку больше никакого внимания. Расторопная служанка, заметив, что Орубе села за стол, тут же кинулась на кухню и принесла ей обед. Сегодня подавали жаркое, вполне сытное и съедобное, а также кружку теплого эля — правда, не особо крепкого. Базилиадка заметила, что армия в этом мире действительно была прямо-таки на особом положении. Помимо высокого жалования, чем не могли похвастаться те же дворцовые слуги, солдат даже кормили на порядок лучше. Очевидно, Фобос всерьез опасался за свое правление, раз набирал такое огромное количество воинов даже для простого замкового гарнизона и обеспечивал им хорошие условия для службы. Вчерашние события это только подтверждали. Не успела Орубе съесть и пары ложек, как совсем рядом с ней раздались шаги и соседнее место тут же оказалось занято. — Не будешь возражать против компании? — повернувшись на знакомый голос, Орубе увидела улыбающегося Дэниела. Этот парень совсем не изменился с того момента, когда они виделись последний раз, и, хотя с тех пор минуло не так уж много времени, девушке казалось, будто прошла целая вечность. — Не буду, — улыбнулась она в ответ. За время их общения Дэниел успел стать ей если не другом, то уж хорошим приятелем точно, поэтому Орубе была очень рада его видеть. — Рад, что мы снова встретились, — словно бы озвучил ее мысли Дэниел. — Я уже, признаться, и не надеялся, что это случится, — продолжил он, кивнув в знак благодарности принесшей ему обед служанке. — Со стариком Рэем, например, до сих пор ни разу не свиделся, с тех пор, как нас перераспределили. — Перераспределили? — удивилась Орубе, сделав глоток эля — от приятной горячей жидкости головная боль моментально стала меньше. — Так ты теперь несешь караул в другом месте? — Ага, — кивнул парень. — И знаешь, не думал, что когда-либо скажу это, но лучше бы и дальше стоял рядом с этим старым ворчуном — мои новые напарники такие зануды, просто ужас. Орубе засмеялась, однако тут же затихла, поскольку лицо Дэниела вдруг помрачнело. — Правда, выжил из них всех вчера только один, если меня не брать в расчет, — тихо добавил он. — Мы несли караул как раз в том месте, откуда эти монстры и напали. Я первым услышал их приближение и просто чудом остался жив. — Да, это было ужасно, — согласилась базилиадка. — Я еще никогда не видела таких тварей, — перед глазами вновь всплыли огромные оскалившиеся волки с жуткими горящими глазами. — Но я рад, что ты цела и невредима, — тут же поспешил вернуть себе обычный жизнерадостный вид Дэниел. — Как тебе вообще у нас на службе? — этот вопрос он задал уже с забитым ртом — по всей видимости, тоже был очень голоден. — Ты знаешь, не все так плохо, как я ожидала, — ответила Орубе, тоже отправив ложку жаркого в рот. И ее слова были правдой, хотя в родной мир, конечно, до сих пор тянуло просто невообразимо. — Уже привыкла. Подружилась с женщинами из моего отряда, они славные. К сожалению, две из них вчера погибли, а еще одна скончалась утром от ран. — Очень жаль… Но все же не такие большие потери, как во многих других отрядах. Хотя это же знаменитый женский двадцатый отряд под командованием самой Мадлен, — покивал головой Дэниел. — Я слышал, она дама суровая. — Но справедливая и на самом деле вполне доброжелательная, — Мадлен действительно была хорошим командиром. С каждым днем она нравилась Орубе все больше, и ей было очень совестно за то, что она ненароком подставила эту женщину в первый день своей службы. Однако Мадлен вроде бы вовсе не таила на нее никакой обиды или, во всяком случае, не показывала этого. Некоторое время они ели молча, поскольку у обоих не было ни крошки во рту с раннего утра да и нормального завтрака в целом, но затем Дэниел вновь заговорил. — Что ж, раз уж ты наконец освоилась в замке, может… — он слегка замялся, прежде чем продолжить, а его лицо заметно покраснело. — Может ты согласишься в ближайшее время сходить со мной в город? — спросил он, отводя глаза в сторону. — Я вроде как еще давно обещал тебе показать нашу столицу, наш быт, обычаи и прочее. И тебе теперь можно выходить за пределы замка… Но это только если ты хочешь, конечно… — То есть? — Орубе заинтересованно приподняла брови. — Ты сейчас зовешь меня на свидание? Она давно уже, еще будучи наложницей Седрика, поняла, что парень к ней неравнодушен. И, судя по смущению от заданного вопроса, чувства эти сохранились у него и по сей день. Конечно, было немного приятно, но нельзя сказать, что базилиадке это каким-либо образом польстило или же потешило ее самолюбие — она была не из тех девушек, что по пальцам пересчитывают влюбленных в них юношей и потом с огромным удовольствием вертят несчастными во исполнение любых своих прихотей. Что же касается ее собственного отношения к Дэниелу — парень был очень славным, и он тоже ей весьма нравился, однако это явно было гораздо меньше того, что испытывал он к ней. Просто симпатия — скорее дружеская, нежели какая-либо иная. — Нет-нет, не свидание, — поспешил горячо возразить Дэниел, неловко взмахнув рукой и едва не опрокинув на себя кружку с недопитым элем. Видимо, решил, что понятие «свидание» ей вовсе не по душе. — Просто прогулка по городу: сходим на ярмарку, посмотрим выступления бродячих артистов — они бывают интересными… Ты ведь вроде хотела когда-то… Вот я и подумал… — Расслабься, — не удержавшись, рассмеялась Орубе от его попыток непонятно зачем оправдать свое предложение. — Я с удовольствием схожу с тобой в город, — она постаралась вспомнить полученное утром от Мадлен расписание своих смен на ближайшие несколько дней. — Скажем… завтра вечером. Ты будешь свободен? — Да, у меня как раз перед ужином закончится смена, — лицо Дэниела радостно просияло. А он весьма недурен собой, почему-то вдруг отметила про себя Орубе. — Я очень рад. — Я тоже, — кивнула Орубе. — Что ж, подумаю, чем тебя можно будет удивить… — задумчиво протянул Дэниел. — Точно! — внезапно вспомнив что-то, он хлопнул себя ладонью по бедру, однако тут же зашипел от боли. — Что с тобой? — удивилась Орубе, глядя на его ногу. Только сейчас она заметила небольшое засохшее пятно крови на штанине Дэниела. — А, пустяки, заживет, — отмахнулся он, все еще морщась от боли. — Вчерашнее ранение. В карауле стоять не мешает и ладно. Побаливает, конечно, но терпеть можно. Пообедаю и схожу к лекарю сменить повязку. — Как ты получил эту рану? — спросила Орубе. — Уж не вервольф ли тебя укусил? — Хвала Богам, нет, — покачал головой Дэниел, осторожно потирая поврежденное бедро. — Иначе я бы здесь с тобой не сидел. Не знаю, как так вышло, но в разгар битвы я оказался плечом к плечу с одним своим старым приятелем, который служит в другом отряде. И пока он отбивался от оборотня, я заметил, как со спины на него кинулся мятежник, и поспешил отвести удар своим мечом. Мне это удалось, правда, паршивец успел рубануть меня по ноге, — он кивком указал на то место, где под тканью была полученная рана. — К счастью, не слишком сильно, а то я и без ноги бы остался. Но это ерунда, затянется, зато товарища спас. Дэниел и правда поступил очень благородно — не раздумывая, встал перед врагом, спасая жизнь другу… А ведь точно так же ее вчера выручил Седрик. Орубе дернулась, вспомнив об этом. И неожиданно для самой себя ощутила укол совести. Как она могла забыть о том, что ей спасли жизнь во время боя! Для базилиадцев игнорировать такое — огромный позор. На ее родной планете считалось, что если другой воин закрывает тебя собой на поле битвы и принимает весь удар на себя, рискуя при этом жизнью, ты находишься перед ним в неоплатном долгу и просто обязан в другой раз точно так же защитить его, возможно даже пожертвовав при этом собой. И независимо от того, каким был человек или представитель иной расы, спасший тебя, какие у тебя были с ним отношения, имелись ли затаенные обиды, ты был обязан отблагодарить его и отнестись к нему с должным уважением, даже если ранее вы друг друга не жаловали. Итак, Седрик ее спас. А это означало, что теперь несмотря на все, что происходило между ними раньше, она была у него в долгу и должна была отблагодарить. Кем бы он ни был, что бы он ей ни сделал, что бы ни сделала ему она сама — в данном случае это не имело значения. Возможно, на Меридиане с его более грубым и эгоистичным менталитетом к такому относились куда проще, как к чему-то обыденному, но традиции своей родины Орубе собиралась соблюдать даже здесь. — Орубе, ты чего? — вопрос Дэниела вывел ее из недолгих раздумий. — Прости, Дэниел, но мне надо идти, — ответила Орубе, поднимаясь из-за стола и беря свой меч. — Есть одно важное дело. Увидимся завтра! — и, уже не слушая ответного прощания недоумевающего парня, поспешила ко входу в помещения замка. Остановившись в дверях на мгновение, Орубе поразмыслила, куда ей стоило пойти в первую очередь, дабы отыскать своего вчерашнего спасителя, а затем направилась в северную часть замка, где, насколько ей было известно, располагался кабинет Седрика. Их у него было два: в одном, который находился в личных апартаментах, лорд работал в тишине и одиночестве, когда ему не требовалось принимать своих подчиненных и раздавать им указания, а другой как раз и служил для последних целей, поскольку присутствия в своих комнатах посторонних, будь они хоть знатнейшими и важнейшими персонами королевства, Седрик не терпел. Поэтому она была уверена, что, вероятнее всего, найдет его именно во втором кабинете — учитывая события прошлого вечера и их далеко не самые благоприятные последствия, главный королевский советник, которому теперь и предстояло основную их часть разгребать, наверняка был завален кипой наскоро набросанных отчетов, приказами Фобоса и необходимостью через министров, генералов, шпионов и прочих сомнительных личностей эти приказы исполнять. О том, как Седрик отреагирует на ее слова, Орубе старалась не думать. В конец концов, решила девушка для себя, это не так уж и важно. Если хочет, пусть насмехается, язвит, упражняется на ней в своем и без того годами отточенном остроумии — она выскажет ему свою благодарность, и на этом все. Оглядываясь по сторонам, Орубе подумала о том, что место для работы Седрик выбрал для себя как нельзя более удачное. Темные, почти полностью лишенные освещения из-за маленького количества факелов и задернутых штор на окнах коридоры, которым добавляют мрачности жуткие статуи различных фурий и горгулий, угрожающе взирающих на проходящих мимо; на каждом углу — вооруженный до зубов орк, лурден или еще какой-либо монстр, чей взгляд не меньше пробирает до мурашек, а огромные лапы при малейшем намеке на опасность готовы выхватить оружие и как следует разобраться с противником. Да, северное крыло замка было, пожалуй, самым пугающим и потому самым подходящим местом для лорда. Помимо того, что все слуги и так боялись Седрика до дрожи, немало страха им приходилось вытерпеть в этих коридорах, пока они шли к нему за приказаниями либо с важными новостями. Особенно, если новости эти были далеко не радужными. Когда девушка уже подходила к охраняемой двумя стражами двери в самом конце северного крыла, из кабинета быстрым шагом вышел полный мужчина средних лет, одетый в дорогой, отделанный серебряной нитью бархатный камзол. Судя по крупной золотой броши на груди, которая была знаком принадлежности к Совету, этот человек являлся одним из министров. В руках он сжимал стопку исписанного пергамента, и если посмотреть на то, как его руки дрожали, а также обратить внимание на мертвенно-серое лицо и дергающийся глаз, становилось очевидно, что работой, которую проделал мужчина, лорд остался весьма недоволен. Министр казался полностью погруженным в свои мысли, явно не самые счастливые после аудиенции у главного советника, но это не помешало ему, стоило только им с Орубе поравняться, бросить на нее косой и настороженный, но при этом и не менее презрительный взгляд. Впрочем, базилиадка не придала этому совершенно никакого значения. Сколько она жила в этом мире, на нее так не посмотрел разве что ленивый, поэтому она уже давно привыкла и не обращала внимания на неприязненное отношение к ней большинства меридианцев, в особенности благородного сословия. Не задела Орубе и такая же реакция на ее приближение двух стражников. Они, однако, в отличие от всех предыдущих в этой части замка оба были людьми. — Я — Орубе, из двадцатого отряда. Мне нужно поговорить с лордом Седриком, — сразу же объявила она, подойдя к ним. — О чем это? — глухо проронил один из солдат. — Сказала нужно, значит нужно. Важное дело, — отрезала Орубе. Распинаться и отчитываться перед этими мужланами она не собиралась. Нахмурившись, стражники переглянулись. Напарник говорившего слегка пожал плечами: — Лорд Седрик приказал обо всех докладывать, кто к нему захочет пройти. Первому стражнику это явно было не по душе, однако приказ оставался приказом, и мужчина взялся за ручку двери, вновь покосившись на Орубе. — Ладно, жди здесь, я доложу о тебе милорду, — проворчал он, прежде чем войти. Когда тяжелая дверь за воином закрылась, девушка присмотрелась и заметила, что и на ее створках красовалось отлитое из бронзы кошмарного вида существо с огромными крыльями и хищно раскрытой пастью, зияющей множеством длинных клыков. Седрик оставался верным себе и даже здесь поместил столь жуткую картину, дабы перед входом к нему особо нервные и впечатлительные подчиненные окончательно теряли уверенность и представали перед ним совершенно беспомощными и напуганными, таким образом полностью оказываясь в его власти. Весьма продуманный ход. Странно только, что существом на двери был не огромный змееоборотень — с самомнением-то Седрика! Разглядывая бронзового монстра, Орубе даже не вслушивалась в то, что говорил за стеной стражник и что отвечал ему Седрик, хотя с ее чутким слухом расслышать весь их диалог для нее не составило бы особого труда. Наконец дверь открылась, и мужчина выше обратно, не закрывая ее до конца. — Лорд Седрик ожидает тебя, — с плохо скрываемым недовольством объявил он, кивая на проход. Не удостоив его даже взглядом, Орубе вошла внутрь. Этот кабинет не особо отличался от того, который находился в комнатах Седрика. Разве что помещение было заметно просторнее, а также немного светлее за счет широкого незашторенного окна за спиной лорда. Сам же Седрик сидел за письменным столом, на котором практически не было свободного места из-за занимавших его книг, писем, листов, перьев с чернильницами и прочих канцелярских мелочей. Отложив в сторону недочитанное письмо, лорд взглянул на Орубе и кивком предложил ей присесть. Пройдя по мягко шуршащему под ногами широкому ковру, занимавшему едва ли не половину пола в кабинете, базилиадка села в одно из двух мягких кресел, располагавшихся напротив стола. — Что ж, скажу откровенно: визит весьма неожиданный, — сведя ладони вместе и оперевшись на них подбородком, протянул Седрик. Выглядел он, как и всегда, безупречно, однако тяжелый взгляд и едва заметные тени под глазами все же говорили о бессонной ночи и сильной усталости. — Я бы даже сказал — самый неожиданный за последнее время, если не считать заявившихся вчера вервольфов с мятежниками… Так чему же обязан столь небывалой честью? — Как раз-таки вчерашнему бою, — проигнорировав его издевательский тон, ответила Орубе. — Вы, милорд, признаться, меня тоже вчера сильно удивили, когда защитили от того волка. И я пришла выразить свою благодарность за это. Теперь она точно удивила Седрика еще сильнее, нежели одним лишь фактом своего прихода, и он даже не попытался этого скрыть, что делал обычно с любыми своими эмоциями. Слегка прикрытые от утомления фиолетовые глаза распахнулись шире, а лицо лорда немного вытянулось. Склонившийся до сих пор над столом, Седрик после услышанных слов выпрямился и даже, казалось, напрягся. Что бы он ни рассчитывал услышать, прозвучало, однако, совсем иное. — Прошу прощения, я не ослышался? — Орубе показалось, что Седрик даже быстро мотнул головой, словно отгоняя от себя остатки прерванного сна. — Благодарность? Это слово он произнес с таким пренебрежением, если не презрением, что девушка на секунду успела пожалеть о решении прийти сюда и завести эту тему — настолько неприятно из его уст оно прозвучало. В очередной раз Орубе поразилась меридианской черствости — что же это все-таки за ужасный мир, если здесь к столь положительным вещам относятся так, будто это нечто ненормальное, зато жестокость и агрессия воспринимаются как необходимость и часть ежедневного жизненного уклада! — Именно, благодарность, — тем не менее, повторила она. — Ты спас меня от смерти, встав между мной и врагом, сам рискуя при этом жизнью, — и снова девушка не заметила, как в обращении к лорду перешла на «ты» — несмотря на обязанность обращаться к нему как к главнейшему из своих командиров, до конца привыкнуть к этому она все же никак не могла. — На моей родной планете это невероятно ценится, и не отблагодарить своего защитника хотя бы просто на словах считается большим позором. В общем, спасибо тебе за то, что спас меня, хотя ты и не обязан был это делать… — Позволь, я уже сам буду решать, что я обязан делать, а что — нет, — резко перебил ее Седрик. Слова его прозвучали довольно холодно. — Что ж, я тебя понял, — уже мягче добавил он, будто опомнившись. — Хорошие солдаты в моей армии — на вес золота, и если уж терять их, то только в масштабном и стоящем того сражении. Бесцельно погибать в нелепых стычках, подобных вчерашней, я им обычно не позволяю. Не удержавшись, Орубе слегка улыбнулась этой довольно завуалированной похвале ее воинских навыков. Естественно, Седрик это заметил. — В общем, это и все, что я хотела сказать, — произнесла она, стараясь не смотреть на Седрика, поскольку знала, что наверняка увидит на его лице усмешку, а это почему-то всегда ее очень смущало. Вместо этого Орубе перевела взгляд на располагавшиеся в стороне книжные шкафы, на полках которых помимо книг стояли в ряд различные меридианские артефакты, наверняка стоящие огромных денег. Золотые песочные часы, небольшая серебряная статуя, изображающая извивающуюся змею, несколько каменных идолов, наверное, символизирующих богов этого мира, с вырезанными у их ног древними рунами… Чего здесь только не было! Она и не знала, что Седрик, оказывается, был не только огромным книголюбом, но и увлеченным коллекционером. — Разве что… согласно обычаям моей родины я теперь у тебя в долгу, — немного помедлив, все же добавила девушка. Ее напрягало, что Седрик со своим весьма хитроумным и даже изощренным разумом мог истолковать это в любом ключе, в каком бы ему только захотелось, а значит и потребовать от нее всего, чего бы только пожелала его душа — в том числе, например, снова стать его наложницей… Однако воспитана Орубе была так, что нарушить заветы предков ей не позволяла ни совесть, ни гордость своим воинским происхождением. Раз того требуют традиции Базилиады, быть ей должницей этого змея. Который, тем не менее, поступил вовсе не по-змеиному, а очень даже по-воински… — Считай, что все обязательства, возложенные на тебя традициями родного мира, ты выполнила, — после недолгого молчания произнес Седрик. В голосе его не было ни сарказма, ни насмешки. — Благодарность твою я принял, а вот долг твой мне не нужен. Можешь быть спокойна. — И снова спасибо, — Орубе постаралась, чтобы ее вздох облегчения оказался незаметным. — Пустое. Боевые ранения имеются? — как можно более небрежно осведомился Седрик, словно боясь, что его слова прозвучат как беспокойство о ней. — Всего лишь одна-единственная царапина, — ответила Орубе. — Но тому, кто ее мне оставил, пришлось куда хуже. — Ни капли в этом не сомневаюсь. — Это правда, что Прайт со своими рыцарями вернулся? — не удержавшись, задала один из волнующих ее с самого утра вопросов базилиадка. Все, что было так или иначе связано с этим оборотнем, вызывало у нее странную тревогу и предчувствие чего-то очень плохого. Седрик сразу же помрачнел — ему тоже не доставляло удовольствия вспоминать об этом типе. — Правда, — коротко кивнул он. — Уже, наверное, бегут на всех четырех к Эльзе в надежде на благосклонность другого Эсканора. Чтобы потом предать и ее. — Помнится, они посылали тебе записку с угрозой, — вдруг вспомнила Орубе. — Змея отравится собственным ядом или что-то в этом роде. Тебя это не пугает? Седрик засмеялся, но смех прозвучал как-то натянуто. — Даже если я выпью целую бутыль своего собственного яда, ничего со мной от этого не произойдет, — ответил лорд. — А на записочки с угрозами я перестал реагировать лет в семь, после того как натравил одну чудесную рептилию на Дерека, подсунувшего мне подобное послание под подушку. Жаль, рептилия неядовитой была, — с искренним огорчением вздохнул он. — Стольких бы нынешних проблем можно было избежать. — Вижу, у тебя было веселое детство, — усмехнулась базилиадка. — Наполненное массой возможностей. — Если ты о том, сколько раз я мог прикончить этого мерзавца Грендаля, то да, их было немало, — улыбнулся Седрик. Похоже, мысли об этом доставляли ему искреннее удовольствие. — Но к сожалению, я был слишком мал, а взрослые вокруг — слишком бдительны. Сказал бы ей кто-нибудь еще примерно сутки назад, что после всего произошедшего между ними за эти месяцы они с Седриком будут просто сидеть в его кабинете и общаться как старые приятели, Орубе точно бы приняла этого человека за умалишенного, а заодно подсказала бы, куда ему следует пойти со своими бредовыми предсказаниями. — В общем, Прайт и его угрозы меня не волнуют, — продолжил лорд. — Один раз он уже хотел меня убить, — Орубе мгновенно вспыхнула, вспомнив, как это произошло. — Но не вышло. Сомневаюсь, что другие попытки, особенно теперь, когда у него больше нет возможности действовать из иного мира, окажутся более удачными. — И все-таки ты чересчур самоуверен, — демонстративно закатила глаза Орубе. Как бы странно это ни было, их диалог почему-то ее веселил. Да, все-таки это было очень странно. — Лучше в чем-то переоценить себя, нежели недооценить, — пожал плечами лорд. — Так хотя бы будешь знать, на что ты способен, а на что — нет, и не будешь затем жалеть об упущенных шансах. Вот ты поступила правильно — для самой себя, разумеется. — О чем ты? — не сразу поняла базилиадка. — Ты переоценила себя, думая, что сможешь убить меня, — Седрик говорил об этом так спокойно, словно речь шла о чем-то обыденном и его никак не касающемся. — Но воспользовалась представившимся шансом сбежать от меня и не прогадала. Вот что значит целеустремленность и все та же самоуверенность. Это была та тема, которую Орубе меньше всего на свете хотелось бы поднимать, однако в то же время она понимала, что это было неизбежно — забыть об этом и дальше делать вид, словно ничего не произошло, не представлялось возможным. В голове вихрем пролетели воспоминания о той ночи… — Да, в конечном итоге все вышло так, как я и хотела. По большей части, — произнесла она. — Но признаюсь честно: я долго колебалась. С одной стороны, я хотела убить тебя за все, что ты со мной сделал, но с другой… — С другой? — Седрик вопросительно вскинул брови. — С другой, я сомневалась, что способна на убийство, — немного помолчав и обдумав то, что собиралась сказать, призналась она. — Во всяком случае, на такое подлое: тихо, во сне… Хотя в честном бою мне в жизни тебя не одолеть. — А я-то думал, ты скажешь, что с другой стороны вовсе не хотела лишать меня жизни, — наигранно разочарованным тоном протянул Седрик. — И что я не такое чудовище, каким кажусь на первый взгляд… — Не дождешься. — Согласен, это было бы чересчур, — усмехнулся лорд. — Что ж, как самая лживая и лицемерная тварь этого мира заявляю, что ценю твою честность. — Счастлива слышать это от столь выдающейся личности, — против воли в очередной раз за время их разговора улыбнулась Орубе. — Я могу идти? Мой перерыв подошел к концу. — Само собой, — кивнул Седрик, тут же как ни в чем ни бывало возвращаясь к отчетам и указам. Хотя он уже не смотрел в ее сторону, поднявшись, Орубе в соответствии с воинским уставом отдала генералу честь и поспешила сменять уже чересчур застоявшегося на ее посту сослуживца. При этом девушка все еще пребывала в смешанных чувствах от разговора с Седриком. От состоявшегося между ними диалога она ощущала одновременно и веселье, и смущение, и некоторое подозрение — как-то уж слишком гладко все прошло. Точнее, не прошло, а в какой-то неуловимый момент просто ушло в совсем другую сторону. Но она не могла не признаться самой себе, что после этой беседы на душе у нее стало гораздо легче и даже как-то… радостнее? — Орубе, — голос Седрика заставил ее замереть уже возле самых дверей. Она обернулась. Лорд смотрел на нее как-то задумчиво, неосознанно при этом сминая пергамент в руках. — Хочу тоже сказать тебе правду. Мне действительно очень жаль, что я причинил тебе столько боли и страданий, — едва ли это было все, что он хотел бы ей сказать, но на большее непривычного к подобным откровениям Седрика пока не хватило. Прежде чем уйти, она ответила ему его же словами: — Ценю твою честность.