Враг напротив врага

      Осень в этом году выдалась красивая, хоть и несколько прохладная для начала октября. Ханамия слегка поёжился, глубже засовывая руки в карманы куртки. Киёши шагал рядом и молчал, никого из его пришибленных друзей они не встретили, и вообще, пока всё складывалось так, как хотелось, поэтому настроение Ханамии было вполне сносным.       — Сыграем? — голос Киёши, нарушивший тишину, был таким отвратительно жизнерадостным, что Ханамия демонстративно поморщился. — Мяч возьмём там у кого-нибудь… Там обычно много народа на площадке.       — Не хочу, — отрезал Ханамия. — Мне интересно, можно с тобой ещё о чём-то говорить, кроме баскетбола? Хотя сильно сомневаюсь. Вряд ли твой мозг способен вместить ещё что-нибудь.       Киёши улыбнулся и ничего не ответил, отчего Ханамия почувствовал привычный приступ раздражения. Манера Киёши игнорировать очевидные оскорбления бесила, но в то же время приносила странное болезненное удовлетворение. Ханамия внезапно подумал, что, в принципе, ничего не изменилось, даже после того, как он три недели подолгу не мог заснуть по ночам, думая, как вывернуться из этой щекотливой ситуации без потерь для себя. Пусть Киёши трахнул его, и не единожды, в тот вечер, но, видит небо, Ханамия, будучи активным участником постыдного секса, при воспоминаниях о котором у него темнело в глазах от злости, а в паху скручивало от желания сделать это снова, попытался бы извлечь из подобной ситуации максимальную для себя пользу. Но, кажется, насчёт этого можно было не волноваться: придурочный Киёши, видимо, не собирался воспользоваться своим преимуществом и как-то ему навредить. Ханамия недоумённо хмыкнул себе под нос и искоса посмотрел на Киёши, с интересом ожидая ответа на свою резкость.       — Тогда пройдёмся по аллее до пруда, — дружелюбно предложил Киёши. — Там сейчас должно быть красиво. Ты как утончённая натура с ворохом умных мыслей в голове должен оценить.       Если бы Ханамия был чуть более расслаблен, он не заметил бы лёгкой издёвки за совершенно мирным тоном собеседника. Но он всегда был начеку, когда дело касалось Киёши Теппея. Ханамия сам не мог точно вспомнить, когда и почему именно Киёши вызвал в нём такой острый и неприязненный интерес, ведь отличных игроков было полно и в других, более сильных командах. Тогда как Киёши был одним из многих, особенно поначалу, когда они только начинали играть друг против друга и их никто не называл Некоронованными. В нём было что-то извращённо-первобытное, как у человека, который учится отнимать, но умудряется делать это так, что все вокруг убеждены, что дают ему требуемое сами. Что-то похожее на общение с природой в самом начале существования человечества, когда убивали не для удовольствия, а чтобы выжить. Киёши тоже так умел. Измотать нервы и заставить слетать с катушек от ненависти, думая только о том, как с садистской жестокостью раз за разом причинять ему страдания. В принципе, эту болезненную тягу Ханамия слегка реализовал в той игре, когда команда Кирисаки покалечила Киёши колено. Прошло больше года, Ханамия научился владеть собой гораздо лучше, чем раньше, но, стоило в поле зрения показаться Киёши, всё снова скатывалось в самые тёмные глубины души. Ханамия опять задыхался от ненависти и желания заставить Киёши думать только о нём, неважно, в каком ключе и какой ценой. Растоптать, для того чтобы оставить рядом, а после отвернуться и наконец-то забыть навечно. Сначала Ханамия думал, что это будет легко сделать, и, только начав свою игру, он понял, как ошибался. Киёши оказался далеко не так прост и поддаваться не спешил ни на тонкие провокации, ни на откровенно грубые подначки. Даже когда Кирисаки Дайчи нанесли ему ту самую тяжёлую травму, Ханамия взбесился из-за того, что эта сволочь снова обломала ему весь кайф. Его уносили на носилках почти без сознания, с мутными от боли глазами. А он нашёл в себе силы найти взглядом Ханамию и улыбнулся. Ханамия тогда был так разъярён, что мог думать только о том, чтобы Киёши сдох в самых страшных мучениях. Чтобы ему ампутировали ногу. Чтобы он больше никогда не вышел на паркет. Уже позже Ханамия недоумевал, как этот кретин смог так сильно вывести его из равновесия. Он пытался примириться с этой зацикленностью на Киёши, привыкал к мысли, что он его ненавидит, но как-то странно; думал о том, как оставить его рядом и одновременно — больше никогда не видеть. Ужас ситуации стал доходить до Ханамии, когда он ясно понял, что эти две задачи несовместимы. И с этим надо научиться как-то жить дальше. Совсем отказаться от Киёши он, как оказалось, готов не был. Но и выносить его рядом с собой, показав все свои слабости, Ханамия тоже не желал. Киёши умел манипулировать окружающими не хуже, чем Ханамия или тот же Имаёши. Наверное, даже лучше. Ханамия терялся в догадках, как он так мастерски обманывает своих близких, что никому и в голову не приходит даже подумать плохо о своём драгоценном Киёши. Может, и тот факт, что Киёши стал с удовольствием поддерживать разговоры на совместных матчах, задерживался после игр, чтобы перекинуться парой фраз с капитаном Кирисаки, всячески демонстрируя свою заинтересованность, тоже был частью его игры?       Ханамия не выносил, когда играли с ним. Но Киёши был единственным исключением, кому он мог это позволить. Наверное, поэтому всё случилось так, как случилось.       Ханамия вспомнил хриплое дыхание и скользящие по влажной коже большие ладони в тёмной раздевалке и чуть слышно зашипел сквозь зубы.       — Вот, — Киёши кивнул на маленький пруд, по неподвижной поверхности которого плавали красные и жёлтые листья. — Красиво, правда?       Ханамия бездумно кивнул и сразу спохватился, придавая лицу надменно-насмешливое выражение. Было действительно красиво. Но Киёши совсем необязательно знать об этом.       — Присядем? — Киёши шагнул вправо, показывая деревянную скамью, полускрытую облетевшим ивняком. — Я иногда сюда прихожу, когда время есть. Хотел показать тебе это место, раз уж мы на свидании.       — С чего ты взял? — фыркнул Ханамия, садясь и с удовольствием включаясь в привычную систему диалога-пикировки. — Я тебе позвонил, потому что был недалеко и мне было скучно. Я просто убиваю время. С тобой его можно только убивать.       — Рад, что времяпрепровождение со мной вызывает у тебя такие яркие сравнения, — улыбнулся Киёши, и Ханамия нервно заметил, что он сидит слишком близко. Недопустимо для обычного разговора. Но отодвигаться самому выглядело бы жалко и глупо. И не хотелось.       — Я не имел в виду ничего положительного, — усмехнулся Ханамия, по своему обыкновению уходя в оборону. — Убивать — значит убивать, а не что-то там, что ты себе вообразил.       — Пусть так, — покладисто согласился Киёши, поднимая воротник пальто: ветер подул сильнее. И абсолютно неожиданно добавил: — Можно тебя поцеловать?       — Нет.       Ханамия даже не возмутился: Киёши славился умением задавать идиотские вопросы, на которые отвечать серьёзно Ханамия даже не собирался. Было странно постоянно ощущать превосходство над Киёши Теппеем и в то же время так сильно жаждать общения с ним.       В эту минуту рядом не было игроков Сейрин и Кирисаки Дайчи, поэтому Ханамия чувствовал себя увереннее: если вдруг он ненароком облажается, никто не увидит. А Киёши никому не скажет. Слишком любит строить из себя благородного самурая, сам в это верит. Поэтому вряд ли что-то случится, если Ханамия разрешит…       Додумать мысль он не успел — Киёши сгрёб его обеими руками, прижимая к себе. А в следующее мгновение оторопевший Ханамия успел увидеть только серьёзные карие глаза, которые приближались к его лицу словно в замедленной съёмке. Поцелуй, к его изумлению, оказался крайне целомудренным: Киёши просто аккуратно прикоснулся к его губам своими.       — У тебя совсем плохо с головой, — Ханамия медленно отодвинулся, щурясь от бешенства. — И сейчас станет ещё хуже.       — Мы в общественном месте, я понял, — Киёши примиряюще поднял перед собой ладони. — Но здесь же никого нет.       — Даже если бы мы оказались где-то на безлюдном астероиде за сто световых лет от Земли, я вряд ли позволил бы тебе трогать меня, — любезно сообщил сквозь зубы Ханамия, прикидывая, как ловчее пнуть наглого идиота по больному колену. Но Киёши сидел к нему другим боком, и Ханамии с сожалением пришлось отказаться от этой соблазнительной мысли. Сердце выстукивало сумасшедшее стаккато. — Я сказал «нет».       — Мне кажется, ты часто говоришь не то, что на самом деле думаешь, — сообщил в своей оптимистично-идиотской манере Киёши. — Мне трудно понять тебя, особенно когда амплитуда твоих эмоций такая широкая.       — Удивительно, что ты употребил это слово правильно, — желчно заметил Ханамия, который смог слегка унять клокочущую внутри ярость. — Вот уж не ожидал от тебя такого сравнения.       — Привыкай, — рука Киёши скользнула по скамейке, находя запястье собеседника. Захват у него был жёсткий, и Ханамия, дёрнувшись раз, затих. Просто чтобы усыпить бдительность. В конце концов, это Киёши лез к нему. И вокруг никого не было. Может, из ситуации получится извлечь пользу для себя? Или, по крайней мере, хотя бы держать лицо, снисходительно позволяя Киёши маленькие вольности.       — Я не собираюсь ни к чему привыкать, — высокомерно процедил он, глядя прямо перед собой.       — А придётся.       Ханамия на миг потерял дар речи от наглости сейриновского идиота. И какого хрена он сам тогда слетел с катушек и теперь Киёши диктует ему свои условия?       Боковым зрением он видел, что Киёши смотрел на него пристально, почти не мигая. Ждал реакции, не иначе. Ханамия задержал дыхание и широко ухмыльнулся.       Что ж, она не замедлит последовать. Жалкий придурок сам напросился.       Главное — не дать Киёши одержать верх. Любой ценой.