Змеиный ученик

Гермиона плохо понимала, что происходит вокруг. Ей помогли переодеться, а после Мистер Перфот отвёз их с матерью домой. Сидя на заднем сиденье автомобиля, девочка пыталась запомнить то, что видит за окном. Но элементы пейзажа ускользали от ее внимания. Дорога не отняла много времени, и вскоре они с матерью уже были в собственном доме. Мать помогла ей выбраться из машины и, поддерживая за плечи, довела до самой комнаты. Оказавшись в своей постели, девочка наконец поняла, что произошло. Она чуть было не утонула. Но сил для новой истерики не хватило. Слушая тихий голос матери, девочка, наконец, смогла полностью расслабиться, сжав в кулачках край пледа. Она была слишком вымотана и очень хотела спать. Под монотонную успокаивающую речь мамы Гермиона погрузилась в долгожданный спасительный сон. Последняя мысль Герми была о том, что плед совсем её не греет. Её сны всегда были наполнены красками и действиями. Невероятные, захватывающие дух... сны были источником вдохновения. Но не в этот раз. Впервые за всю сознательную жизнь Гермиона не видела сновидений.

***

— Гермиона, не спи. Нужно принять душ. Орочимару не пошевелился. Женский голос звучал очень близко, но опасности он не почувствовал. Не выдавая того, что он в сознании, Змей попробовал оценить свое состояние. Тело было тяжёлым и ощущалось плохо. Орочимару предпринял попытку пошевелить пальцами на руке. Сложно. Сдерживая нарастающее недовольство, Змей попытался пустить ток чакры по телу. Пусто. Саннин даже не смог почувствовать чакры в своем теле. В своём новом теле. Сделав глубокий вдох, Орочимару постарался погасить вспышку паники. Еще раз сосредоточился, пытаясь вызвать хоть небольшой всплеск чакры. В горле пересохло, и Змей с усилием сглотнул. Неужели... Стараясь не делать поспешных выводов, Орочимару открыл глаза и увидел женщину, склонившуюся над ним. Она тепло улыбнулась и повторила: — Давай, дорогая, тебе надо принять душ. Первым желанием было обезвредить незнакомку и… Впрочем, дальше не было смысла что-то планировать: вместо того, чтобы вскочить и отшвырнуть женщину к стене, Орочимару лишь слегка дёрнулся. Боль в теле заставила его прищуриться и сжать зубы. Саннин еле сдержался от шипения, когда женщина положила руку ему на лоб: — У тебя что-то болит? Не молчи. Его новое тело уже принадлежало кому-то. Это совсем не беспокоило Саннина, хотя по его расчётам такого не должно было случиться, даже вероятности такой не существовало. Медленно, очень медленно, но Орочимару смог отрицательно покачать головой. В шею впились сотни тонких иголок, а видимость на пару секунд смазалась. — Хорошо, милая. Я сейчас. Когда видимость прояснилась, Орочимару заметил, как женщина выходила из комнаты. Оставшись один, мужчина закрыл глаза и вновь постарался почувствовать чакру. Нежелание тела слушаться было неприятным сюрпризом, но вполне терпимым. Но вот лишиться чакры он не мог. Тем более до этого никаких накладок с телами никогда не было. Раз за разом Саннин пытался просканировать своё тело и натыкался на глухую стену. В голове пронёсся ворох воспоминаний, связанных с экспериментом. Он где-то ошибся? Когда? Когда рисовал печати на свитках и раскладывал их вокруг себя в определённом порядке? Или когда рисовал печати непосредственно на себе? Нет, всё было идеально. Каждый штрих был сделан уверенной, твёрдой рукой; каждая завитушка имела точно выверенные размеры; каждый угол был нужного градуса. Опыт — это не просто невидимая единица чего-то абстрактного. Действия были доведены до автоматизма, и ошибиться Орочимару не мог ни при каких обстоятельствах. Если дело не в печатях, то, может, в самой чакре? Нужное ли количество было пущено из его собственного тела? Подходила ли чужая чакра, запечатанная в свитках, для этого эксперимента? Не напутал ли он с объёмом потока, типом и количеством? Нет, и тут все было идеально. Он шёл к этому не один месяц, давно сделал все расчёты, но и не ленился пересчитывать, когда ему становились известны новые детали. Принять сидячее положение было сложно, но Орочимару уже почти полностью контролировал это тело. Вытянув руки вперёд и осмотрев их, Орочимару приподнял одну бровь: вид своих нынешних ручек, маленьких, тонких, Саннину совсем не понравился. Возможно ли, что его новое тело недостаточно зрелое для работы с чакрой? Со стороны эта ситуация была бы даже забавной. Соскользнув с кровати, Орочимару еле удержался на ногах. Колени подогнулись, но Саннин смог справиться с непослушным телом. Замерев на пару секунд, он наконец сделал шаг вперед. Убедившись, что тело больше не собирается его внезапно предавать, Саннин сделал ещё пару шагов в сторону двери. Так и не дойдя до неё, Змей обернулся и окинул взглядом комнату. Комната была слишком сильно освещена. Помимо обычной лампы были включены ещё два ночника в виде синих гномов, колпаки которых ярко светились. И это несмотря на то, что за окном было достаточно светло и солнечный свет даже немного заглядывал в комнату. Такое обилие света резало по глазам, но Орочимару подавил в себе раздражение и наоборот старался моргать как можно реже, широко раскрывая глаза. Комната была выдержана в шоколадных тонах. Среди такой спокойной палитры очень ярко выделялся небольшой ярко-красный сундук возле окна. Не задерживая на нем свой взгляд надолго, Саннин продолжил осмотр комнаты. Стол, стул, шкаф, туалетный столик и небольшой пуф. И ещё один шкаф, но на этот раз не с одеждой, а с книгами, плотно стоящими друг возле друга в два ряда. Сделав шаг ближе, Саннин жадным взглядом прошелся по корешкам, и тут же раздраженно выдохнул — буквы не были для него знакомы. Если письменность была для него чужой, то как он понимал ту женщину? Прокрутив в голове все те скупые фразы, что Саннин уже слышал, он убедился, что речь была более грубой, чем та, к которой мужчина привык. Кажется, там даже мелькали некоторые звуки, которые он впервые слышал. Но при всём этом каждое слово женщины было понятно. Ещё раз бросив взгляд на книги, Орочимару сделал мысленную пометку и, наконец-то, вышел из комнаты. Тело не шаталось и не грозилось завалиться набок при малейшей возможности, но на всякий случай мужчина держался ближе к стене. Он находился на втором этаже. С первого этажа доносился приглушённый шум голосов. Склонив голову на бок, Змей прислушался к диалогу неизвестных, но так и не расслышал ни единого слова. Разочарованно цокнув, он завертел головой, а после направился к ближайшей двери. Раз это тело уже имело хозяина, то не следовало делать поспешных, опрометчивых действий. Медленно открыв дверь и еле дотянувшись до переключателя, Орочимару окинул помещение взглядом. Ванная комната была выдержана в тёплых тонах, а лидирующим цветом был оранжевый. Бросив последний взгляд на лестницу и мысленно отмечая ещё одну дверь в конце коридора, Саннин зашёл в ванную. И сразу же закрыл дверь на обе защёлки. Быстрый взгляд в большое зеркало, которое находилось рядом с умывальником — и Орочимару поспешил избавиться от одежды. Скинув тряпье в кучу, Змей встал напротив зеркала, и, наконец-то, смог увидеть своё новое тело. Это тело было женским. Точнее, когда-нибудь станет женским, сейчас же это было тело ребёнка, девочки. Не то чтобы Змей никогда не находился в женских телах, всякое бывало. И детское тело он не раз использовал. Но ненадолго. Было что-то пугающее в том, чтобы оказаться в этой слабой и ограниченной плоти. Руки, которые до этого безвольно висели вдоль тела, поднялись к шее, ладони обхватили горло. Да, слабое, ни на что не годное тело. Большие пальцы обоих рук стали давить на кожу с обеих сторон. И сразу же саннин почувствовал тупую боль и удары сердца под пальцами. Он закрыл глаза и надавил сильнее. Боль стала острой. Теперь Орочимару сжимал шею всей ладонью, пытаясь определить границу между тупой болью в нижней части шеи, где упиралась его ладонь, мешая сделать вдох, и острой, где пальцы все продолжали давить сильнее. Вместо дыхания вырывалось тихое похрипывание. Слабое и бесполезное тело. Отняв руки, Змей сделал глубокий вдох. На шее всё ещё чувстовались отголоски давления от его собственных рук. Он открыл глаза и посмотрел на ладони: как легко было обмануть это тело, как просто внушить ему что-либо. Змей дотронулся до груди. Он не ощущал, что делает что-то неправильное, его больше занимала мысль узнать о своем новом теле как можно больше. Подушечки пальцев массировали кожу, лишь слегка на нее надавливая. Прислушиваясь к своим ощущениям, саннин стал медленно водить руками по телу, раз за разом возвращаясь к ключицам, ощупывая и надавливая на них. Тело было мягким. Руки опустились к животу, а глаза, чей взгляд был прикован к зеркалу, сощурились. Тело было слишком молодым, не до конца сформированным и неустойчивым. Опасно было вносить в него какие-либо изменения для удобства. А находиться в поврежденном сосуде никому не понравится. Руки перестали гулять по телу и потянулись к волосам. Странно было ощущать этот пышный спутанный клубок. Со стороны волосы выглядели ломкими и неестественными, но подушечками пальцев ощущалась удивительная мягкость и легкость. Но они мешали. Орочимару не мог представить, как такая объемная охапка может помочь в бою. Только если умереть. В бою? Стук в дверь раздался неожиданно, но змей не обратил на него никакого внимания, все так же разглядывая себя. — Дорогая, ты здесь? — Послышался приглушенный голос с той стороны двери, голос той самой женщины из комнаты. Пальцы скользнули на лицо, и саннин качнулся вперед. Хрупкие черты лица и такая естественная мимика должны показать собеседнику, насколько честный человек стоит перед ним. Большие оленьи глаза должны заставить собеседника почувствовать ответственность. Цвет этих глаз должен вызвать доверие и желание помочь. Это было хорошее лицо. — Герми, ты в порядке? — в голосе за дверью послышалось беспокойство. — Дорогая, ты там? Беспорядочный и беспокойный стук в дверь напомнили Орочимару о его положении. Раздражение от того, что его прервали от созерцания нового себя, свернулось небольшим узлом где-то в животе. Невольно раздалось тихое недовольное шипение. — Минутку. — Змей склонил голову, прислушиваясь к собственному голосу. Хрипловатый и немного нездоровый, очевидно, из-за боли в горле, но чувствовалось, что в обычном состоянии он был бы звонкий. — Со мной всё нормально. — Если что, зови, — в голосе женщины было явственно слышно сомнение. — Не сиди в воде долго. Саннин наконец оторвался от собственного отражения и, подойдя к ванной, крутанул вентиль с холодной водой. Пробка уже была вставлена в слив.