Змеиный ученик

В его тетради были обведены четыре имени. Покрутив карандаш в руках, Орочимару зачеркнул обведенное имя Майкла. Вновь обратив внимание на остальные имена, Змей задумался. Он выбирал тщательно. Разный возраст, пол, интересы, процент знакомства с ним самим. Одно из имен было женским: одного возраста с ним и Майклом, Змей заприметил ее на одном из кружков, который приходилось посещать в школе. Это был бы идеальный вариант, чтобы дополнить данные по реакции организма после Майкла. Вдруг обнаружатся отличия от влияния пола? Девочка была наивной, послушной, заглядывала всем в рот, и казалось, ей самой нравилось быть на побегушках у других. Но трогать сейчас ее было нельзя: слишком близкая связь в общении. Змей не хотел попасть хоть под малейшее подозрение, которое нарушило бы его планы. Можно было выбрать любого другого ребенка, но на эту мысль Орочимару лишь пожал плечами, когда записывал в тетрадь имена выбранных людей. Все же, материал должен быть отобран тщательно, в том числе и с оглядкой на собственное чутье. Второе имя было мужским. Подросток, который подрабатывал в библиотеке. Старше его нынешнего тела, но все еще не взрослый. Юношу Орочимару считал самой легкой целью. Третье имя тоже было мужским. Сорокалетний мужчина, у которого была жена, сын и работа в той же самой библиотеке, где подрабатывал подросток. То, что две цели находились так близко, Змею не нравилось, но он выбрал этого мужчину все из-за той же доступности. Мужчина был педофилом, и Орочимару не раз видел его быстрые взгляды на маленьких девочек. В том числе и на себя. Вновь покрутив карандаш в руке, он повторно обвел второе имя, сделав окончательный выбор.

***

У Эллиота Грина был хороший велосипед: не самый новый, доставшийся ему с какой-то распродажи, местами со стертой краской, но все еще крепкий и не разваливавшийся на части. Этого железного коня купил ему отец, и вроде в этом подарке не было ничего такого. В младшей школе он очень стыдился кататься на таком велосипеде: у других детей были намного новее и ярче. Именно свой двухколесный транспорт Эллиот винил в том, что с ним никто не хочет дружить. Семейство Гринов не было бедным, но придерживалось адекватной точки зрения в экономии. Юному Эллиоту же виделась в этом настоящая катастрофа. Убежденный в том, что насмешки в спину и отсутствие друзей идут именно из-за его не очень новых вещей, он искренне возненавидел свой образ жизни. Мальчишка пытался показать себя перед другими совсем с другой стороны, более выгодной, состоятельной, но в ответ натыкался на еще более толстую стену отчуждения от сверстников. Родители, обеспокоенные состоянием своего ребенка, пытались как-то решить эту проблему через школьного психолога и своими силами. Но ребенок, убежденный, что родители тоже виноваты в его одиночестве, лишь изворачивался и не слышал голоса взрослых, что пытались достучаться до него. Маленький комплекс, что образовался в младшей школе, когда одна девочка на предложение подвезти ее до дома обсмеяла Эллиота перед всем классом, ответив, что с дурачками она не будет водиться и на такой старой развалюхе никуда не поедет, каким-то образом разросся в огромную черную дыру. Дети опасней взрослых, ведь они еще не понимают, какую силу несут за собой слова. И пусть все это было в прошлом, на сердце до сих пор скреблись кошки, когда взгляд падал на старый велосипед — один из самых дорогих подарков, что мальчишка получил в детстве. И один из самых омерзительных. Юный Грин же на протяжении всех школьных лет ковырялся в самом себе, уверенный, что проблема кроется где-то внутри. И это продолжалось до тех пор, пока мальчишка не дошел до простого открытия: он сам был проблемой. К окончанию школы парень так и не обзавелся друзьями, все дни проводя где-то в стороне от коллектива. На самом деле его одежда и вещи были не хуже, чем у остальных, но стереотипная мысль насчет Грина зрела у многих уже достаточно глубоко, чтобы смочь не просто укрепиться с корнями, но и спокойно мигрировать в головы других. Теперь Эллиоту Грину было 17 лет, и он отказался от поступления в университет, решив после школы сразу работать. Родители не одобрили такое решение сына, но не давили: парень был упертым, внутренне озлобленным и умеющим стоять на своем, будто пес, вцепившийся в кость. Его приняли работать в библиотеку уборщиком. Не самая лучшая работа, но этого хватало, чтобы не считаться нахлебником на попечении у родителей. Эллиот жил размеренной жизнью, расписанной по часам. Каждый день был похож на предыдущий, и он тонул в этой повседневности, захлебываясь рутиной. И чем дальше, тем сильнее он презирал сам себя. Юноша хотел иметь друзей. Поступить в хороший университет, на отлично провести студенческую жизнь, найти хорошую работу и дальше по списку. Но вместо этого он медленно водил тряпкой по потертому полу библиотеки, отгоняя подальше навязчивую мысль разломать деревянную швабру одним хорошим ударом. Сидя на дне своего пруда негативных мыслей, Эллиот мало обращал внимания на то, что происходило вокруг него. Все равно большинство его раздражало. Но в один из дней кое-что все же привлекло внимание юноши. Сначала Эллиот подумал, что эта девочка чем-то похожа на него в прошлом: одинокая, она пыталась спрятаться от жестокой действительности в книгах. Внутри возникло мрачное удовлетворение, что Грин не единственный, кто столкнулся в этой жизни с одиночеством, но парень тут же прогнал эту гадкую мысль, затолкнув ее как можно глубже. На место той пришла новая: а не стоит ли пожалеть девочку, поддержав ее? Ведь это Грин смог справиться, а такая маленькая девочка могла и сломаться, не выдержав груза отчужденности. Но уже через пару дней Эллиот почувствовал к этой юной незнакомке дикую неприязнь, увидев ту на площадке вместе с другими детьми. Та, имея достаточно серьезный вид, что-то объясняла другим детям, которые внимательно слушали, иногда синхронно кивая головой. Девочка не была изгоем, и с осознанием этого факта Грин почувствовал себя преданным. Если изначально Эллиот раздумывал, как поддержать ребенка, то теперь старался держаться как можно дальше. Иррациональная обида была также запрятана глубоко внутри. Парень понимал, что девочка не была ни в чем виновата, но эмоции были весомей голоса разума. Ему было обидно, что та не оправдала его ожиданий. На какое-то время Грин и правда забыл про девочку, полностью сосредоточенный на своей работе: подростку, закончившему лишь школу, не так уж легко найти сносное место, поэтому приходилось стараться быть добросовестным работником. Или хотя бы казаться таковым. Когда Эллиот неспешно мыл пол между стеллажами, он не сразу понял, что его окликнули. А потом, глупо хлопая глазами, Грин растерянно смотрел на маленькую девочку, которая с нескрываемым интересом разглядывала сгорбившуюся фигуру юноши. В ней он узнал того самого ребенка, что предал его ожидания. — Чего? — вопрос невольно превратился в грубый, но вместо извинения Эллиот лишь выпрямился, нахмурившись смотря сверху вниз. — Меня зовут Гермиона, — девочка, не поняв грубости, лишь улыбнулась, отчего на щеках образовались маленькие ямочки. — Здравствуйте. Эллиот кивнул и отвернулся, не видя смысла продолжать это странное общение. Но ребенок так не думал: — Меня попросили вам это передать. Вновь повернувшись к девочке, юноша несколько секунд смотрел на протянутый сложенный лист бумаги. Ему хотелось вернуться к работе и спокойствию, но под чужим выжидательным взглядом таки взял записку. Развернув лист, он скривился и с неприязнью посмотрел на девочку: — Это очень херовая шутка, мелочь. — Меня попросили вам это передать, — вновь повторила та, пожав плечами. — Если хотите, можете написать ответ, я отнесу. Вместо ответа Эллиот скомкал листок бумаги, бросив его на пол, и вновь отвернулся, покрепче перехватывая швабру. Возмущение билось где-то в горле, обжигая язык, но ругаться при ребенке не хотелось. Остервенело водя шваброй по одному и тому же месту, подросток не сразу понял, что девочка уже ушла. Лишь через некоторое время, когда шутка перестала казаться слишком уж оскорбительной, Эллиот поднял брошенный им же листок и развернул. Надпись, написанная обычной шариковой ручкой, вновь заставила нахмуриться. «Подружимся?» Вновь скомкав лист, юноша выбросил его в мусорную корзину и вернулся к работе. За неделю он получил еще три такие же записки, и все через Гермиону, которая подлавливала его то на работе, то прямо на улице, непонятно как находя юношу. Убежденность, что это какая-то глупая шутка, лишь крепла. Глядя в темно-шоколадные глаза девочки, когда та в четвертый раз протягивала ему листок бумаги, подросток не выдержал: — Да сколько можно?! Я не собираюсь играть с тобой, малявка. Был вечер, уже достаточно стемнело, он уставший шел с работы, и ему было не до глупых розыгрышей. — Это не я пишу, — поспешила ответить девочка, замотав головой. — Меня просто попросили передать. — И кто попросил? — Эллиот таки взял протянутый листок, хмуро смотря на Гермиону. — Это секрет, — девочка хитро улыбнулась, приложив палец к губам, а после резко развернулась и побежала в сторону пустующей на вид площадки, вскрикнув: — Минни, я знаю, что ты там спряталась! Выходи! «Мне неудобно так часто просить Гермиону передавать тебе записки. Поэтому следующее мое послание будет без курьера: я оставлю его в библиотеке в ячейке забытых вещей. И все еще надеюсь, что ты захочешь со мной дружить.» Эта записка так же, как и все предыдущие, оказалась скомканной и выброшенной в мусорное ведро. Когда Эллиот вновь посмотрел на площадку, собираясь наконец-то поговорить с девочкой и, если понадобится, припугнуть, то никого не увидел. Сплюнув под ноги, юноша поспешил наконец-то добраться домой. На следующий день Эллиот несколько раз ловил себя на мысли, что хочет посмотреть на следующую записку. Просто чтобы убедиться, что ее нет: доступ к ячейке потерянных вещей был только у работников библиотеки и все они были слишком взрослые для таких розыгрышей над подростком. Даже если кто-то решил бы хитростью оставить записку где-нибудь в библиотеке, чтобы та оказалась в ячейке, то у него ничего бы не вышло: лист бумаги был бы выброшен. За мысли пойти на поводу у шутника Эллиот злился на самого себя, но ничего не мог поделать. Поэтому уже через два часа он шел посмотреть на потерянные вещи, чтобы убедиться, что там ничего нет. Убедился. Сложенная записка лежала на расчищенном месте, в то время как остальные считанные вещи были отодвинуты подальше. Остаток рабочей смены сложенный листок обжигал сквозь карман. Это была странная переписка, односторонняя. Эллиот ничего не писал в ответ, но зачем-то послушно шел за следующими записками. Таинственный собеседник оставлял их в совершенно разных местах, указывая их в конце каждого послания. «Я давно хочу с тобой познакомиться, — говорилось в одной из записок, которую подросток, читая, мял по краям, — но храбрости подойти никак не мог набраться. Да и сейчас не набрался — пришлось подсылать к тебе ребенка. Я жалок, да? Но ты мне слишком нравишься. Ты классный.» Некоторые предложения заставляли хмуриться, некоторые — улыбаться, а некоторые вызывали самое настоящее смущение. Спустя еще несколько записок Эллиот рискнул написать ответ, положив на место забранного послания свое собственное. «Кто ты?» «Пожалуйста, пусть это пока что останется моим секретом, — было ответом на следующий день. — Но я рад, что ты наконец мне ответил. Пожалуй, повторю свой вопрос. Подружимся?» Подросток сам не понял, почему ответил согласием. Переписка стала двухсторонней. Эллиот делился своими мыслями, переживаниями и размышлениями, получая от собеседника поддержку, ту самую, которую всегда ожидал получить. Он успел забыть, что считал все эти записки чьей-то глупой шуткой. Таинственный собеседник стал настоящим другом. Эллиот все так же был с головой погружен в размеренную рутину, но теперь он с азартом шел искать каждое новое письмо. Переписка не была стабильной, но собеседник всегда предупреждал, через сколько дней от него будет ответ. Шли дни, недели, а Эллиот все сильнее привязывался к этому странному общению и не менее странному и таинственному собеседнику. Пару раз подросток даже пытался подкараулить того, кто оставляет записки, маскируясь и высиживая в засаде, когда у него были выходные, но так никого и не увидел: послания будто бы появлялись сами по себе. Но после просьбы в одной из записок прекратить, потому что это очень смущает и сбивает с толку, юноша клятвенно пообещал, что больше не будет настолько несдержанным. «<…> О Боже, ты прав! — поспешно писал на обратной стороне полученной записки ответ Эллиот, игнорируя редкие косые взгляды других людей, пока сидел на корточках перед пожарным гидрантом, откуда и вытащил приклеенное и спрятанное от чужих глаз послание. — Но знаешь, мы так долго общаемся, а я до сих пор не знаю, как тебя зовут. В то время как ты, похоже, знаешь обо мне все.» «Далеко не все, — был ответ. — Я все еще не готов назвать свое имя. Но знаешь, моим дорогим знакомым нравилось сравнивать меня со змеей. <…>» «Предлагаешь мне так к тебе и обращаться? Мистер Змея? Или миссис? <…>» «Думаю, это ты узнаешь при встрече.» Короткая, самая короткая записка, которую Эллиот получал от своего друга, не считая самых первых, почти обожгла пальцы. Подросток долго грыз кончик карандаша, прежде чем написать ответ: «А мы встретимся? Когда?» Ответ пришлось ждать неделю, и нашел его Эллиот утром на своем крыльце, придавленным с одной стороны вазоном с цветком. «Как насчет Рождества?» Эллиот весь день был погружен в свои мысли. Даже на работе заметили, что он был рассеянней, чем обычно, но на замечания и вопросы юноша лишь отмахивался, спеша возвратиться к своим размышлениям. Он боялся. Подростку очень хотелось увидеть своего таинственного приятеля, который из их общения придумал самый настоящий квест, но в то же время ему было страшно. А вдруг при встрече, при живом общении тот подумает, что Эллиот не такой уж и классный? Вдруг их общение оборвется после этой встречи? Дома он посмотрел на календарь и, боясь передумать, поспешил написать ответ, а после положить его под тот же вазон, где находилось утреннее послание. «Я согласен.» До Рождества оставалось полтора месяца.