Змеиный ученик

Выводя твердой рукой текст записок, в первую очередь Орочимару тренировал свой почерк. Эллиот Грин был не единственным, кто удостоился анонимных посланий от Змея: тот выбрал несколько целей для переписки, чтобы немного вернуться в форму. Будучи членом Корня, под предводительством Данзо, Орочимару часто входил в свиту сопровождения по одной важной причине: природная изворотливость позволяла ему даже в самых неожиданных ситуациях держать все под контролем. Лидер Корня быстро заметил эту черту у Змея, с лёгкой руки отправляя его на более аккуратные разведывательные и политически диверсионные миссии, нежели зачистка. Там, где нужно было играть на нервах других, словно на тонких натянутых струнах, побеждая не столько грубой физической силой, сколько мастерством слова и знанием людской сущности, Змей всегда выходил победителем. Хотя и в силовой категории Орочимару никогда не был слабаком, но, в отличие от многих своих напарников, силу он использовал в последнюю очередь. Вот и сейчас, выбрав объекты, Орочимару не спеша, больше развлекаясь, чем воспринимая это всерьез, вел эти переписки. Основная часть времени и его внимания уходили на исследования. Тело Майкла за полгода медленного изучения позволило выжать из себя максимум, продержавшись до конца. Было настоящей болью вычерчивать диагностические и исследовательские печати в таких условиях: они или отказывались работать, или выполняли лишь часть своих функций. Благо в школе, в специальных классах, Змею повезло найти немного сносного оборудования. Не привычная лаборатория, но воссоздать схожесть с полевыми условиями саннину удалось. Находиться в слабом теле гражданского не хотелось. Но и бездумно что-то менять в нем вот так сходу было слишком глупо: неизвестно, как отреагировал бы организм. Ученый прекрасно осознавал, что тело из другого мира, несмотря на все показатели и схожесть с самым обычным, может существенно отличаться в плане ответных реакций на какое-либо воздействие. Поэтому Орочимару выдавливал из Майкла весь максимум, отслеживая малейшие изменения, будь то отказ сердца на некоторое время при использовании крох сен-чакры или потемнение роговицы при манипуляциях через чакру с внутренними органами. Любая реакция организма была важна, ведь от этого зависело, переживет ли Змей опыты над самим собой. Закончив дописывать очередное послание, саннин удовлетворенно кивнул: ему спокойно удавалось изменять свой почерк, не ошибаясь ни в одной черточке букв. Убрав все со стола и посмотрев на часы, Орочимару тихо выскользнул из комнаты, бесшумно продвигаясь по погруженному в сон дому. До рассвета оставалось еще три часа. Активируя по пути простенькие сенсорные печати, на создание которых он угробил больше месяца, Змей спустился в подвал, не трогая задвижку, лишь прикрыв дверь за собой. Каналы чакры за эти полгода стали более стабильными и очищенными, но все еще оставались слишком узкими: прямая манипуляция с чакрой приносила как минимум дискомфорт и как крайность — парализацию от перенапряжения организма. Приходилось следить в оба за собственным состоянием. Казалось, что такая беспомощность должна была раздражать. Действительно, Орочимару был практически в бешенстве, ощущая себя слабее, чем был сам будучи ребенком. Но одновременно испытывал азарт: шинигами пусть и посмеялся над ним, отправив в другой мир, но дал Змею прекрасную возможность слепить самого себя с нуля. Азарт ученого был сравним с наркотическим приходом. И отмечая эту схожесть, Орочимару лишь улыбался. Медленно складывая печати, контролируя ток чакры, саннин вытащил тело ребенка из подпространства, что создал в столе. Достаточно массивная, но такая полезная печать хранилища, в котором поддерживалась специальная среда, схожая с той, которую Змей добивался, настраивая капсулы в своих лабораториях. Конечно, печати клана Узумаки были намного лучше его собственных наработок. Те могли лишь парой изящных иероглифов превратить маленький свиток в настоящее произведение искусства. И там можно было одинаково удобно хранить и оружие, и человека, и бомбу хвостатого. Вот только рядом нет ни одного подопытного из этого клана, чтобы можно было использовать их способности себе на пользу. Орочимару влился в среду этого мира достаточно, чтобы не вызывать подозрений у окружающих. Конечно, многое было ему непонятно, а оттого манило. Разум, охваченный жаждой получения новых знаний, метался между двумя целями: вобрать в себя все доступное и сокрытое из нового мира или же затаиться и выжидать, чтобы выжить. Змею понадобилась вся его выдержка, чтобы уместиться на двух стульях и найти достойный компромисс с самим собой. От тела ребенка мало что осталось: оно было высушено, истощено, разрезано и сшито в многочисленных местах, и исписано щедрой вязью письмен, которые и поддерживали последние крохи жизни. Сложив печати, Орочимару приступил к медленной диагностике тела. Лицо было скрыто тканью, на которой тоже были выведены тонкими линиями иероглифы. Их Змею пришлось выводить собственной кровью, чтобы печати перестали саморазрушаться после короткого времени. Вообще, благодаря этой маленькой работе, Орочимару смог вывести некоторые основополагающие результаты, на которые можно опираться в дальнейшем. Главным было то, что чакра разрушала клетки без дальнейшего их восстановления. Словно яд, стоило только энергии попасть в новую среду, как она начинала разъедать организм. При этом в самом организме саннина чакра не вызывала такого эффекта; также манипуляции и воздействия техниками на органы были безопасны для их сохранности: маленький опыт, поставленный чисто из-за гложущего интереса, разочаровал каким-либо ярким результатом. Орочимару попытался сделать небольшое подобие каналов чакры у подопытного: грубые искусственные сосуды, которые все равно должны были разрушиться в течение короткого времени. Но, что удивительно, организм принял это нововведение, а чакра, текущая по каналам, пусть и фальшивым, не разрушала внутренние органы. Особенность сосуда, в котором Орочимару находился, заключалась как раз таки в наличии относительно развитой системы циркуляции чакры. Не будь тут ее, Змей не прожил бы и часа: техника переноса души, которой он воспользовался, включала в себя перенос и ментального тела. Естественно, оно не имело точно такую же форму, как и его физическое тело, которое и так постоянно изменялось и дополнялось, вовсе нет. Просто под ментальной оболочкой скрывались все умения и способности саннина. А еще Орочимару в своих исследованиях использовал Магию. Она ощущалась совершенно по-другому, чем чакра. Достаточно забавен оказался и тот факт, что ей не нужны были дополнительные каналы: магией оказалось заполнено все тело, все клетки организма без исключения. После некоторых раздумий и легких неопасных проб, Орочимару решил, что Магию можно отнести к улучшенному геному. Своеобразному, неизученному. Но это Змей планировал исправить. Не составило труда научиться управлять Магией. Не теми «заклинаниями», что были перечислены в книгах: простые объяснения, что были специально подобраны для детей, не отвечали на вопросы, что именно происходит в связке «слово-жест-желание». Наоборот, это лишь рождало все больше вопросов. Магия, как и положено улучшенному геному, видоизменяет среду, в которой находится. Все зависит уже от самого реципиента: или его тело примет изменение, или уничтожится. Такая концепция не противоречила тому, что знал Змей. Просто, в отличие от его прошлого мира, где геном хранился в цепочке ДНК и его можно было приживлять, работая непосредственно с самой цепочкой данных, здесь для распространения хватало самостоятельного введения в нужный организм. Орочимару с удовольствием занялся бы составлением статистики, но, из-за ограничений и для собственной безопасности, ему оставалось лишь строить теоретические выкладки. Ну, а при введении Магии в фальшивые сосуды кейракукей, в которых уже находилась чакра, Орочимару добился маленького взрыва внутри организма, который мало что оставил целого после себя. Это было последним результатом, что дало ему то тело. Магия и чакра были несовместимы в совместном использовании и для различных комбинаций. Закончив диагностику и записав последние теоретические идеи и предположения, Змей начал деактивировать печати, что отвечали за жизнеобеспечение. Зафиксировав время смерти и поставив печать для медленного самоуничтожения тела, Орочимару вновь активировал печать на столе. А после, не задерживаясь, покинул подвал, бесшумно вернувшись в комнату на втором этаже. Небо, затянутое серыми облаками, начало едва заметно светлеть, обозначая рассвет.

***

Эллиот Гринн волновался. Он не знал, чего ожидать. За неделю до Рождества юноша вновь получил записку, на этот раз с извинениями: его друг был крайне раздосадован, что планы на праздничный вечер пришлось резко менять, и предлагал встретиться раньше. В глубине души Гринн был немного разочарован из-за переноса даты встречи. Но тут же напомнил сам себе: встреча ведь не отменяется, наоборот, она произойдет даже раньше. Взбудораженный юноша поспешил дать свой ответ. А после, получив конкретные инструкции о месте и времени встречи, чуть ли не считал часы до нужного дня. В час «икс» он, дико нервничая, был сам не свой, бродя по собственной комнате и переставляя вещи с места на место. А после чуть ли не выбежал из дома, на ходу крикнув родителям, что он отправляется тусоваться с друзьями и сегодня его можно будет не ждать. Но чего Эллиот точно не ожидал, что внезапно потеряет сознание по пути. А очнется лежащим на чем-то твердом, щурясь на лампу, полностью дезориентированный. Достаточно быстро юноша осознал, что раздет и практически не может пошевелиться: от твердой поверхности он мог лишь ненамного приподнять спину, бедра да крутить головой из стороны в сторону. Из-за нарастающей паники Гринн не сразу заметил, что находится не один. Но увидев, что недалеко от него стоит знакомая девочка, что-то записывающая в тетрадь, тут же постарался окликнуть ее. Вот только изо рта не вырвалось ни звука. Мало что понимая, он постарался закричать, зовя на помощь, но не добился этим никакого результата. Шумно дыша, юноша пытался выбраться, но не мог сдвинуться ни на миллиметр. Тем временем к нему подошла Гермиона, с интересом его рассматривая. Из-за этого пронзительного взгляда, к панике прибавилась капелька стыда: Гринн вспомнил, что полностью обнажен. Вновь безуспешно пытаясь попросить о помощи, юноша опять оказался не слишком внимательным, не сразу заметив в руках у девочки шприцы. — Будет лучше, — мягким и успокаивающим тоном произнесла Гермиона, — если ты успокоишься. Печати не позволят тебе сбежать или позвать на помощь. Неверяще выпучив глаза, Эллиот не мог смириться со страшной догадкой, что посетила его голову. Она была слишком глупой и ненастоящей, будто вышедшей из дешевого фильма ужаса. — Изучив кровь Майкла, — девочка кивнула в сторону, и Эллиот на автомате перевел взгляд, задрав голову, чтобы увидеть несколько микроскопов и стоящих в специальной подставке пробирок, — я была разочарована тем, что не нашла абсолютно ничего. Самая обычная картина для здорового ребенка. К сожалению, я направилась не по тому пути, потратив кучу времени и ресурсов, пытаясь разобрать каждый миллиметр его тела по клеточкам. Ну хоть подтвердилось, что ваши тела ничем не отличаются. Эллиот смог лишь дернуться, когда в его запястье ввели иглу шприца, забирая кровь. Все еще находясь в шоковом состоянии, он слишком медленно осознавал, что все происходящее — не сон. — Я не устану скучать по своим лабораториям, — зачем-то поделилась Гермиона, набрав кровь из вены в другой шприц. — Даже Данзо создал для меня условия намного лучше нынешних на начало моей работы. А это, — девочка показала наполненные шприцы, — чтобы убедиться, что я ничего не пропустила в прошлый раз. Спасибо за содействие, с тобой приятно работать. Юноша мог лишь в страхе наблюдать, как младшеклассница аккуратно отложила взятую кровь на соседний стол, надела печатки, а после положила руки ему на грудь. Сердце, совершенно не поддаваясь успокаивающим мыслям, бешено стучало в висках. — Надеюсь, ты не против, что я буду комментировать свои действия вслух? Старая привычка. Улыбка на детском лице, с прищуром темных глаз, приобрела схожесть с оскалом. Лишенный голоса Эллиот попытался вновь закричать.