Несмотря на внешнюю собранность, в душе Саске воцарился тотальный хаос. Столько времени омега кропотливо возводил внутри себя симметричные башни из четко расписанных планов и желаний — оставаться сильным и независимым, прежде всего, от собственной природы. Теперь же многолетние конструкции, мало того, что перетерпели кризис собственного организма, так еще и смерч чужого вмешательства основательно потрепал их. Потрепал ведь, зачем отрицать?
Внезапное нарушение закоренелой стабильности обернулось для омеги настоящим стрессом. Хотелось башкой удариться о железную дверь, лишь бы не чувствовать, как собственная личность внезапно разделилась надвое, и обе половины расселись на чаши весов, да незадача — оказались равными. Как бы там ни было, негоже изображать развалившийся сарай перед Итачи, оттого личные дилеммы Саске предпочел оставить за порогом дома любимого родственника.
Каждая встреча братьев Учиха была подобна священному ритуалу воссоединения двух, в сути, неделимых половин, как и подобает единокровным омегам с крепкими ментальными узами. Младший омега покровительственно обнимает старшего, выстаивая в прихожей, а Итачи взаимно крепко обнимает Саске, наговаривая всяческие милости. На подобные выпады последний давно реагирует спокойно, а порой и подыгрывает. Он волей-неволей смирился с тем, что останется глупым и младшим даже тогда, когда ему стукнет семьдесят.
— Ты чего, Итачи? — немного опешил Саске от того усердия, с коим старший брат вынюхивал его шею.
— Извини. За столько лет травли твоего организма я истосковался по тебе, настоящему, — старший, прищурившись, поднял взгляд на Саске, прежде чем ласково зарыться длинными пальцами в его волосы и прижаться своей щекой к его.
Что ответить младший Учиха не нашел, ведь, несмотря на врожденное упрямство и желание не быть тем, кто он есть, его тяготил некий укор предательства. Навязчиво казалось, что занимаясь уничтожением омеги внутри себя, он разрывает прочную пуповину ментальной связи с дорогим человеком, превращая ее в обглоданную нить. Долгий прием комбинированной химии порядком покалечил в Саске омегу, изрешетил его породистую ауру, въелся ядом в кровь, медленно убивая чувственную сущность, кою впервые в жизни по-настоящему выпустили из клетки. Только явно не ожидалось, что обиженная и угнетенная натура осмелится поспорить с хладнокровным лейтенантом, затребовав с обидчика то, чего он ей отчаянно не желал давать. Вернее — кого.
— Ты по-прежнему чудесно пахнешь, — слова Итачи вырывают младшего омегу из безмолвных рассуждений. — Есть, разумеется, примесь потребляемой отравы, но ты ее удачно замаскировал.
— Правда? Чем же? — младший в недоумении изогнул бровь.
— Альфой, — непринужденно донес Итачи, странно улыбнувшись.
Саске иронично хмыкнул, на самом деле ничуть не сомневаясь, что старший брат без труда разберет его обновленную омежью палитру на отдельные составляющие. Однако всего одно безобидное замечание вернуло с новой силой блядское состояние разваливающегося сарая.
— Давай сегодня не пойдем никуда, — предлагает Саске, вручив Итачи красиво упакованный набор из трех разных шоколадок. — Я бы предпочел спокойный вечер в компании тебя, приготовленной пиццы и камина.
Итачи был не против. Тем более он устал за неделю как гончий хаски, да и соскучился по родному человеку и, в который раз, Саске благодарит небеса за то, что у него настолько понимающий, чуткий брат.
Обоюдная возня на кухне и последующий ужин помогли младшему Учихе немного отвлечься и расслабиться. Он обыденно охотно слушал новости из жизни Итачи, периодически переспрашивая то одно, то другое и успевая вставлять свои комментарии между делом. Сам же делиться собственными новшествами и наболевшим не спешил. Основная причина тому — старший лейтенант Учиха терпеть не может жаловаться.
Вид огня в камине, гранатовое вино и ментоловые сигареты оказались приятным дополнением к уютному вечеру в компании родственника. Саске ласково перебирает волосы Итачи, пока тот, как на подушке, полеживает на его бедрах, прикрыв глаза от блаженства. Старший брат-омега — сплошная эрогенная зона… А еще наблюдательный и блестящий сенсорик.
— Ты с порога задумчивый, как хмурый отшельник с черной горы. Может быть, расскажешь, в чем дело? Я не питаю любопытства до темы чужих постелей, но меня весьма беспокоит твое нынешнее состояние, — не выдержал Итачи, взглянув на Саске снизу вверх и уловив растерянный, немного хмельной взгляд.
— Оно меня и самого беспокоит, — младший омега на долю секунды засомневался, но таки раскрыл карты. — А причиной всему — один идиот.
— Ясно, — для галочки ознаменовал старший, продолжая преспокойно отлеживаться на бедрах братишки. – Ну, идиотом ты, в принципе, называешь только одного человека, поэтому уточнять его имени — нет смысла. Он обидел тебя? — вообще-то Итачи с трудом верилось в то, что Узумаки кого-то способен обидеть, но, с учетом возможных итогов вчерашнего разговора, интерес имел место быть.
— Ты что? Нет, конечно! Не в этом дело.
— Тогда в чем?
— Видишь ли… Да, Наруто действительно импонирует мне, как альфа, — довольно нехотя сознался Саске, скорее сам себе, нежели Итачи. — Тем не менее, спать с ним я не планировал, но в тот вечер не сдержался. Смотрел на него и думал: почему бы и нет? Он меняет своих блядей, как перчатки, и не парится, а мне бы только перебеситься напоследок. Взыскать с него дань за бесчисленные ломки по его милости. Поддаться искушению, дабы уже навсегда избавиться от него. Справедливо ведь?
— Наверное, — без энтузиазма поддакнули в ответ, продолжая и дальше внимательно слушать.
— Тогда почему так херово, Итачи? Все обернулось не милостью, а ударом по голове. Вдобавок, днем Наруто приехал ко мне с заявлением на то, что хочет быть со мной, и опора вообще провалилась из-под ног. Блять! Столько лет ведет себя как заправский кобель, а тут его на сантименты пробило, после одной-единственной моей течки!
— Ну, в половом плане альфы на порядок слабее нас. Кобелиная природа затаскивает их из постели в постель, пока они не определят для себя пару, соответствующую их психофизиологическому типажу. Совершенно не понимаю, что тебя удивляет в признании Узумаки?
Старший Учиха покинул свое нагретое местечко, дабы разлить еще по одному бокалу: лишним на данный момент точно не будет. Единственный минус — эксперт в вопросах межличностных отношений Итачи Учиха во хмелю становится иногда чрезмерно прямолинеен, и наутро собеседник либо скажет «Спасибо», либо возненавидит его до конца дней, поэтому стоит блюсти меру.
— Ты на что намекаешь? — Саске негодующе нахмурился.
Старший пожал плечами, сделав маленький глоточек вина:
— Я ни на что не намекаю, я говорю прямо. Парень давным-давно нарезает около тебя круги. Смотрит, но понять ничего не может: вроде бы что-то такое его, ага… А потрогаешь — колется и жжется. Ну, да ладно, раз нельзя трогать — не надо. Можно попробовать свернуться калачиком, лечь под ноженьки и просто быть рядом. И, оу, здорово! Никто не гонит, даже за ушком иногда чешут. Круто, можно продолжать в том же духе, заодно кусать каждого, кто посягнет ненароком на частную собственность. Понимаешь, за годы вашего общения, Наруто уже настолько утонул в твоем образе друга-беты, что легко велся на его уловки. Однако правда-то изначально другая, и где-то в глубине души он это понимал. Потому-то ты ошибаешься, Саске, принимая его признания за спонтанный порыв.
Внезапно повисшее молчание между братьями отдавало свинцовой тяжестью и, вопреки ожиданиям старшего брата, младший не пытался яростно заспорить с ним, выдалбливая марш протеста кулаком по груди.
— Прости, братишка, но, несмотря на свой возраст, ты наивен в отношении альфа-самцов. И это не из-за глупости или недалекости, ты просто слишком занят уничтожением своего истинного «я» в попытке стать другим человеком, оттого не видишь очевидного, — Итачи похлопал Саске по плечу, в раз осушив пузатый фужер.
— Глупости, — совершенно непринужденно прокомментировал младший, сквозь полуулыбку. — Иначе бы я тоже чувствовал к нему некое психофизиологическое влечение. Но я его не чувствую.
— Но, почему же? — оспорил старший омега. — Ты чувствуешь, просто твои принципы предпочитают именовать сие определением: «Похоть взбесившейся сучки». И, да, позволь узнать, почему тебе хреново? Узумаки — плохой любовник? Возложенные на него, как на альфу, ожидания не оправдались?
Вопрос Саске явно смутил, заставил встрепенуться, нахмуриться и задать контр вопрос своему красноречивому брату:
— У тебя есть что-нибудь покрепче этой ягодной бурды? — недовольно указывает на пустую бутылку.
— С позапрошлых выходных нераспитый коньяк в гарнитуре стоит, — храбро ответил на брошенный вызов Итачи.
— Окей, пойду схожу на кухню.
— Мы будем смешивать?
Младший усмехнулся, обернувшись на выходе из гостиной:
— Так удивляешься, будто в первый раз. А по былому опыту, братец, скажу тебе, что смешивать можно все. Главное — не понижать градус.
Итачи, может быть, и отказался бы от этой затеи, но умирающий в муках психолог внутри него единогласно одобрил идею младшего братика.
Первый коньячный тост за честность и справедливость, но уйти от ответа Саске всё-таки не удается, хотя, ломаться перед братом, как печенька, совершенно не его стезя. В конце концов, он ведь не глупый подросток-максималист.
— Хороший он альфа и хороший любовник, — итогом подводит младший Учиха. — Я даже рад, что мой первый и последний раз прошел настолько осознанно, желанно и с подходящим альфой. Разве что послевкусие слишком сладкое. Настолько сладкое, что душу выжигает. Да и вообще, состояние дурацкое, словно подвешенное в воздухе.
— Еще бы — заняться любовью со своей парой, а потом пригрозить себе пальчиком, напомнив, что это было в последний раз. Извини, если пощекочу тебе нервишки своими словами, но не будь вы парой, хреново из-за приятного послевкусия тебе бы сейчас не было. Послушай, вот тебе мое последнее слово по этой теме и давай уже закроем ее раз и навсегда. Поступай, как считаешь наилучшим, прежде всего, для себя. Что бы там я или Наруто не предлагали — жить тебе. Не желаешь быть омегой — не будь, не прогибайся под чужие убеждения. Слушай сердце. Не уверен, что хочешь быть рядом с человеком — отшей его не раздумывая. Зачем зря мучить? Подепрессует твой Узумаки и успокоится, дальше побежит по блядям, обходя тебя стороной. Но больно уже не будет, будет все равно. Стерилизация не только свойства тела изменяет, она деформирует душу. Плюс пятьсот добавится к хладнокровности. Она тебе пригодится, когда однажды Наруто пригласит тебя на свою свадьбу с одним из «одноразовых» омег, который более-менее сойдет в качестве замены истинной пары, — сложив обе руки на плечи младшему брату, Итачи буквально выжигает в нем дыру взглядом. — Видишь, все выигрывают… А вообще, лично я мечтаю послать подальше совет директоров и нянчить племянников в длительном отпуске.
— Опять ты за старое, — фыркнул младший омега, закатив глаза. — Ты будешь нянчить своих собственных детей, обязательно! Вот вылетим заграницу и проконсультируемся там с продвинутыми медиками, — завидев, что брат приуныл, Саске немедленно оцепил его объятиями, стараясь благотворно повлиять на его ауру.
— Сасори тоже продвинутый медик, — тут же оспорил старший Учиха. — И он уже устал бороться со злобными особенностями моего организма. Даже если и получилось бы чего, сам подумай — когда мне рожать? В сорок лет?
— Черта с два, Итачи. Тебе всего тридцать четыре года, а выглядишь ты максимум на двадцать пять! Хватит уже вести себя так, будто сыплешь песком из задницы! Потом еще вспомнишь мои слова, когда будешь выходить из машины пузом вперед, жалуясь на боли в пояснице и зверский аппетит.
Какой бы местами сложной для старшего Учихи ни являлась открытая тема, он ни разу не впадал из-за нее в уныние, принимая себя таким, какой он есть, поэтому и сейчас он улыбался, общаясь с братом и пристально глядя ему в глаза.
— Знаешь, Саске, я-то в любом случае не пропаду. Сам не пропади, хорошо? Тебя кошмарно измотала твоя борьба с самим собой, поэтому не руби с плеча. Отдохни немного. Вообще от всего отдохни. Взвесь приоритеты.
— Ты предложил закрыть тему, Итачи, так давай закроем, — полным стали голосом процедил младший Учиха, будто накладывая магическую печать, запирая на веки вечные то, о чем устал спорить на протяжении долгого времени.
* * *
Ожидание хуже смерти. Эта мысль раскаленным клеймом жгла душу Наруто всю минувшую неделю. Семь бесконечных, словно резиновых дней, которые Узумаки про себя окрестил семью кругами ада, заставили пройти путь от яркой всепоглощающей ярости до глухой тоски. И красной обжигающей нитью через весь этот путь протянулся страх неизвестности. Теперь, Наруто уже не столько боялся положительного решения Саске касательно предстоящей операции, сколько отрицательного по поводу высказанного признания. Чем больше утекало времени, тем сильнее Наруто сомневался в своевременности своего поступка. Не перегнул ли он палку, прямо с порога свалив на и без того озадаченную омегу весь груз собственных чувств? Ведь Учиха и так никогда не славился приветливостью в общении, а после такого может и совсем закрыться от всех и вся. И в первую очередь от не в меру пылкого Узумаки. Хотя, с другой стороны, несмотря на всю язвительность, вредность и даже жестокость, чего уж в Саске точно не наблюдалось, так это равнодушия по отношению к альфе.
Перекидывая доводы из одной чаши в другую, Наруто все больше увязал в неопределенности собственного будущего. Никогда еще жизнь его так не зависела от другого человека, как сейчас. Раз за разом прокручивая в голове последний разговор с Саске, Наруто невольно ощущал себя осужденным в ожидании смертного приговора, без права на адвоката или апелляцию. В то время как сам судья, судя по всему, решил максимально растянуть время до неминуемого момента расправы. И ведь угораздило же влюбиться в такую, воистину, суровую омегу… Ни дать, ни взять любовь зла.
Боль — единственная спутница Узумаки, верно сопровождавшая его сквозь все семь адовых дней, постепенно стала монотонной. И лишь иногда, на особенно глубоких вздохах, отдавала оттенком остроты, стальными нитями стягивая сердце.
Наруто сам не понял, но в какой-то момент он просто перешел в режим тупого существования, именуемый в простонародье апатией. Жизнь в подвешенном состоянии, без возможности быть рядом со своим единственно любимым, потеряла вкус и цвет. Узумаки продолжал жить, на автомате делая все, что делал и раньше, с одной лишь разницей — без Учихи привычная картина жизни распалась на отдельные, бессвязные кусочки.
Сидя в кресле, в самом темном углу комнаты, Наруто в очередной раз, привычным движением схватился за телефон, напряженно вглядываясь в матово блестящий экран и на автомате переходя в список контактов. Так же привычно пальцы альфы замерли над заветным именем, и, как по правилам замкнутого круга, скользнули мимо, так и не коснувшись темнеющих букв. Парадоксально, но тем не менее, обычно бесстрашный, а порой, и откровенно безголовый солдат Узумаки не мог найти в себе смелости набрать злосчастный номер, дабы выяснить уже наконец, что же Саске решил и как ему быть дальше.
Отбросив безрезультатные потуги справиться с собственным волнением, Наруто устало вздохнул и решил просто и незамысловато завалиться спать. Подумаешь, девять вечера. Весь день убит на медосмотр и тренировки по рукопашному, а будь он чуточку бодрее морально, не вымотался бы так сильно и физически.
— Приснись мне во сне, что ли… — угрюмо, но с надеждой проговорил Наруто, гася настольную лампу. Только, по-видимому, приходить во сне Саске оказалось лень, потому как через несколько минут темный дисплей заброшенного на тумбу телефона оповестил альфу о входящем звонке. За ничтожные секунды Узумаки будто успел подохнуть, ощутить мощь высоковольтного разряда в теле, ожить и снова получить разряд вдогонку, так сказать, для профилактики преждевременного умирания.
— Привет, Наруто… Я тебя не отвлекаю?
— Саске… Привет, — отвечает тихо, словно не верит собственным ушам. - Нет, конечно нет, я абсолютно свободен, — чертыхается про себя, поняв, насколько двусмысленно прозвучало сказанное.
— Это хорошо. Предупредить хотел, дабы ты не терял меня, если что. У меня все нормально. Сегодня утром лег в иногороднюю частную клинику. Обещают огромный перечень назначений, поэтому недели на две задержусь по любому. Вернусь в город — увидимся и поговорим обо всем, согласен? А пока, не подумай ничего такого на свой счет, но мне хотелось бы побыть одному.
Пока Учиха излагал свои мысли, Наруто бросало одновременно и в жар, и в холод. В голове набатом звучало «Не верю», и от волнения горели даже кончики ушей. Слегка прочистив горло, альфа срывающимся голосом пробормотал:
— Знаешь, Саске, я не стану ничего говорить, потому что обещал, что, независимо от твоего решения, буду все также тебя любить. И я не отступлюсь от сказанного, — слова падали с языка тяжелыми мазутными каплями и Наруто попросту зажмурился, изо всех сил сдерживая рвущийся наружу вой. — Вот только, кажется мне, по истечению этих двух недель я потеряю тебя окончательно.
Тяжелый вздох донесся с другого конца провода:
— Наруто, прошу, давай не будем об этом сейчас…
— Но Саске, а когда же тогда? — от отчаяния вцепляется пальцами в волосы. — За эту неделю я себе места не находил, не знал что и думать, а ты предлагаешь мне ещё две недели неведения? — отрывисто вздыхает и, не дождавшись реакции Саске, тут же продолжает, — я понимаю, что не должен давить на тебя…
— Всего две недели. Мне настоятельно рекомендованы покой и недолгая изоляция от внешнего мира, во избежание лишних эмоций. Ни к чему они сейчас. И у меня тоже была непростая неделя, думаю, ты и сам все понимаешь.
Он не передумает. Осознание сего факта буквально выдернуло почву из-под ног Узумаки. И если бы альфа не сидел, то точно бы упал. Вот он, долгожданный приговор бесстрастного судьи. Наруто даже показалось, как где-то вдалеке затянули мрачный похоронный марш.
— Да, Саске. Я понимаю. Всё понимаю, — вранье. Откровенное вранье, совершенно не присущее правдолюбивой натуре Узумаки.
— Тогда спокойной ночи, Наруто? — слова Учихи прозвучали именно вопросом, будто если сказать ему «Нет, не хочу прощаться», это что-то изменит.
Наруто молчал. Не потому что нечего было ответить. Просто хотелось ещё немного послушать тихое дыхание на другом конце провода. В теперь уже точно последний раз насладиться обществом строптивой, но все равно любимой омеги. Все верно. Перед смертью не надышишься.
- Спокойной ночи, Саске.
Не в силах первым положить трубку, Наруто задержал дыхание в ожидании, но в ответ так ничего и не раздалось, кроме тихих гудков прерванного вызова.
* * *
Наученный горьким и не так давно полученным опытом, Узумаки ожидал двух предстоящих недель с нескрываемым ужасом. И потому твердо решил с головой уйти в рабочую среду — брать все возможные и невозможные задания на себя, впахивать до черноты под глазами, до той степени усталости, когда в голове не остается ни одной мысли, а только блаженная пустота. Чтобы по возвращении домой сил хватало только на душ и несколько шагов до постели. Сослуживцы с Узумаки диву давались, поначалу откровенно подначивая его, а ближе к концу второй недели и вовсе выказывая удивление и опасение за психическое здоровье своего внезапно трудолюбивого коллеги. Отчасти, где-то на уровне еще живого подсознания, Наруто и сам побаивался, что скоро превратится в некое подобие наркомана. Даже Хатаке, который хоть и был рад рвению подчиненного, однажды выразил предположение, что Узумаки подхватил вирус патологического трудоголизма, причем в крайне извращенной форме.
Однако такое подобие жизни дало свои плоды — образ непутевого омеги всплывал перед глазами все реже и реже. А по истечении двухнедельного срока и вовсе превратился в отголосок сознания, изредка отдающий в сердце тупой фантомной болью. Лишь в короткие выходные, лишенный очередной «дозы» работы, Наруто вновь погружался в мысли об Учихе. И теперь, отошедший от болевого шока после судьбоносного телефонного разговора с Саске, Наруто наконец смог здраво оценить ситуацию. И, конечно же, собственное поведение. Чего он, в самом деле, закатил драму, будто Саске не на операцию лег, а лоботомию делать собрался? Словно сопливый подросток в пубертатный период, ей богу, аж противно.
Конечно, то, что сделал с собой омега до сих пор не вызывало ни капли понимания, но тем не менее, он вернется домой целым — с руками, ногами, а, главное, своей безрассудной головой. И для Наруто это было самым значимым аспектом. Не важно, что больше не будет сводящего с ума запаха и той связи, которая может быть только между альфой и его омегой, главное — чтобы Саске вернулся и был рядом. А с остальным они обязательно разберутся.
