Я Хибари Кея! Ну, а кто не согласен... камикорос!

      Неделя, которую мне дал Хибари-сама (отцом я не могла его назвать даже в мыслях, особенно теперь), пролетела быстро, и всё это время я старалась свыкнуться с новой для меня реальностью, с другим телом. Нет, к моему изумлению, истерик или каких других эмоциональных проявлений у меня не было. Наоборот, я ощутила, что меня ничто не трогает, отгородилась от всего мира ледяной стеной, но в одном я была уверена точно: это не я убила ребёнка, это я прожила её жизнь. Правда, мыслей о том, почему я вспомнила своё прошлое, у меня не было. Холод и равнодушие стали моими постоянными спутниками, не отрезвляла даже боль, что я чувствовала постоянно, ведь Хибари-сама не врал — меня решили сделать его настоящей наследницей. Хотя понималось это очень странно: из меня просто планомерно делали машину для убийств и учили игнорировать боль.       Моё состояние всё сильнее напоминало сон, и я всё чаще ловила себя на мысли, что я как бы наблюдаю за трепыханием своего тела со стороны. Причём с каждым прожитым после пробуждения памяти днём это ощущение усиливалось, поглощало меня целиком. Я спряталась в свой внутренний мирок, надеясь, что там меня никогда не достанут, что боль станет меньше, и только не понятное мне самой упорство, густо замешанное на непонятно откуда взявшейся гордости, не позволяло мне решить проблему более радикально. Я научилась уходить в себя, с каменным лицом слушая оскорбления или получая удары. Вскоре я с ужасом поняла, что идеология Хибари-сама «хищник-травоядное» стала мне близка, и я была готова рвать глотки, но доказать всем, что я хищник, ведь тогда я стану сама вершить свою судьбу, и больше никто не посмеет посмотреть на меня с презрением, как на помеху. Однако хотя все эти мысли появлялись и исчезали, холод и приглушенность эмоций не исчезали. Единственное отличие — я стала злее, яростней, теперь во время тренировок я не позволяла использовать себя как грушу: я огрызалась, моим оружием могло стать всё, что угодно. Причём меня не волновало то, что потом следовало наказание; кажется, лёд плотно завладел моим сознанием, и мне было всё равно.       Броня равнодушия не рассосалась даже тогда, когда передо мной поставили ребёнка лет пяти, с которым мы имели невообразимую схожесть, только у того причёска была другой, да и взгляд… теплее, мягче, но в то же время поражал своей внутренней силой. В тот момент я не знала, кем он был на самом деле, но он был силён, сильнее всех, кого я видела за прошедшие с моего пробуждения месяцы. Он легко уложил на лопатки Хибари-сама, хотя тот и считался сильнейшим бойцом семьи Хибари, а после тепло улыбнулся и поблагодарил за бой. Непривычно, неправильно, так не должно быть, но интересно — вот что проскочило в моей голове в тот момент, хотя привычка не показывать свои эмоции сработала и тут: я была уверена — ни один мускул на моём лице не дрогнул. Впрочем, вскоре эта уверенность исчезла, ведь когда он прошёл мимо меня… непонятный ребёнок лишь на пару мгновений остановился и как-то слишком внимательно посмотрел в мои глаза. Не знаю, что он там увидел, но… он посмотрел мне прямо в глаза, без презрения, ненависти, он просто смотрел, слишком взросло, слишком мудро и слишком понимающе.       — Как твоё имя? — тёплый и ласковый голос, так не похожий на то, что я слышала последние полтора года… хотя нет, гораздо больше — с самого моего рождения тут.       — Хибари Кёя, — голос спокоен и сух, поклон чётко выверен, я сама себе напоминаю машину, холодную и равнодушную, но так правильно, я должна быть такой. В этом был уверен Хибари-сама, и мне пришлось подчиниться, чтобы выжить и стать сильнее.       — Сколько тебе лет? — тёплый взгляд, в котором нет льда и брезгливости, а я уже и забыла, как обычно смотрят на… обычных людей.       — Я не знаю, — четкий ответ, ведь я и правда не знаю.       Причём дело даже не в том, что я не хочу знать или кокетничаю, — всё гораздо проще. За эти полтора года меня ни разу не поздравили с Днём Рождения, да и моя память упорно указывала на то, что этого дня для остальной семьи не существовало. Могли поздравить кого угодно, любого ребёнка, независимо от возраста, но не меня. Что я неоднократно и наблюдала. Несправедливо? Подобное никого не интересует, мне чётко обозначили моё место, и оно было ниже всех. Ненужный ребёнок, девочка, я жива только из-за того, что других детей Ками-сама моим родителям не послал. Будь иначе… самый максимум, на который я могла рассчитывать — это отправка в школу-пансионат, после которого я должна была бы выйти замуж во благо семьи и по приказу своего брата. Впрочем, вряд ли. Скорее всего, меня бы просто удавили, ибо я не чистый Атрибут, что считается среди семьи Хибари позором. Ещё бы объяснили, что это значит, — я бы хоть знала, в чём дело, за что меня ненавидят в этой жизни.       — Ей четыре, — слышу непривычно спокойный и уважительный голос Хибари-сама и перевожу на него взгляд. Оказывается, пока я размышляла на отстранённые темы, странный мальчишка требовательно повернулся к нему, и тот даже ответил! Причём сразу же бросилось в глаза несоответствие тона и взгляда, который на меня бросили. Впрочем, к подобному я уже привыкла, и равнодушие ни на мгновение не отпустило меня.       — Понятно, — короткий кивок, и он спокойно идёт дальше, хотя на какой-то миг мне показалось, что он недоволен ответом.       Провожаю взглядом непонятного ребёнка, но долго стоять без дела не могу. Короткий окрик, и мне приходится вернуться к разминке, которая плавно перетечёт к моему избиению. Хотя нельзя жаловаться, иначе будет хуже, и из меня сделают грушу для битья не для мальчишек на пару лет старше, к чьей скорости я уже приноровилась и даже научилась блокировать или сводить урон к минимуму, а для наставника. Он уж точно меня не пожалеет и будет бить так, чтобы причинить как можно больше боли и унижения, которые меня не слишком трогают, и в то же время лицо остаётся бесстрастным, что бесит наставника ещё сильнее, удары становятся жёстче, меня бьют, пока я не теряю сознание. Правда, это ничего не меняет: тащить в лазарет меня никто не собирается, бросая прямо там. Ну, хоть проверяют, чтобы не было переломов, и то ладно, с синяками я и сама могу справиться. Впрочем, больничное крыло я всё же навещаю, иначе утром не смогу подняться на тренировку, а там меня как-то быстро приводят в норму, заставляя синяки бледнеть и делая боль слабее.       Я не знаю, сколько прошло времени с того момента, как со мной заговорил странный мальчик, но определённо больше недели. Всё это время меня даже ни разу не наказали, наставники не зверствовали и не пытались показать всю мою ничтожность. Необычно, но меня это трогало слабо, я просто наслаждалась тем, что тело болело немного меньше, я не теряла сознание, и мне хватало сил принять душ перед сном. Блаженство, я даже стала чувствовать, как начала немного оживать. Впрочем, заметить во мне перемены вряд ли кто мог — близких друзей у меня не было, а для взрослых я была пустым местом. Хотя я даже радовалась этому, ведь теперь никто не трогал меня, когда я брала книжку и пряталась в библиотеке, читая в тиши комнаты. О! Кто бы знал, какое блаженство просто сидеть и читать, абсолютно не задумываясь о том, почему в японской семье, я бы даже сказала, клане, есть книги на других языках. Впрочем, какая разница? Я могла бы прочитать книги и на японском, ибо его уже начали мне вбивать в голову, но не хотела. Мне куда привычней были строчки на английском или даже итальянском языках, хотя жаль, что на русском не было, но я давно уже убедилась в том, что никогда и ничто не идет так, как я хочу, поэтому нужно находить счастье в малом.       Мда… а ведь раньше я никогда подолгу не пыталась сидеть и читать, у меня было много других увлечений, а сейчас книги стали моей единственной отдушиной. Они помогали мне отвлечься, погрузиться в красочный мир, где отступало чувство безысходности и боли, там я вновь становилась восторженным ребёнком, который внимал чужой мудрости. Впрочем, долго сидеть в одиночестве и читать детектив писателя Конан Дойла мне не дали. Стоило взять в руки томик и забраться на неудобный стул, как напротив появился тот мальчик, что легко положил на лопатки Хибари-сама. Он сел напротив (библиотекарь сам принёс ему стопочку подушек и помог удобно устроиться!) и внимательно смотрел, как я поклонилась ему, а после осторожно положила книгу на стол и, встав на колени (по-другому читать было неудобно ибо стол был слишком высоким, а стул — низким), начала аккуратно листать страницы. Моё тело довольно быстро уставало от неудобной позы, а отбитые на тренировках колени болели; было тяжело так читать, но я упорно продолжала. Ну а что я могла поделать? Мне было запрещено утаскивать книги из библиотеки, как и устраивать их на полу. Более того, мне пообещали, что обнаружь библиотекарь после моего чтения хоть один малипусенький дефектик на книжке, я вообще потеряю право их читать.       — Необычно, — тишину, которую прерывал только шелест листов, прервал всё тот же голос с непривычно тёплыми интонациями. Вздрагиваю, поднимая голову на позабытого мной мальчишку. И в тоже мгновение начинаю мысленно ругать себя, что-то я непозволительно расслабилась в чужом присутствии плохо. Ладно этот, он не воспользовался моей глупостью, но другие такими снисходительными не будут.       — … — молчу, спокойно ожидая продолжения, желания говорить или как-то по-другому показывать то, что я его услышала, я не торопилась — мне давно отбили всякое желание разговаривать, и я имела право открывать рот только чётко по существу и когда меня спросят.       — Ты понимаешь, что там написано? — мягкая и понимающая улыбка, но расслабляться я не спешу — слишком долго в меня вбивали правило, что я не имею право на понимание и сочувствие, я — позор.       — Да, — негромкий, спокойный ответ, и я возвращаюсь к чтению, хотя теперь я не забываю краем глаза следить за мальчишкой.       — Не доверяешь? — спокойно уточняет он у меня, явно заметив интерес к своей персоне.       — Я никому не доверяю, — равнодушно замечаю в ответ, отчего-то у меня чёткое ощущение того, что этому ребёнку лучше не врать. — Вам — вдвойне.       — Необычно, — вновь замечает мальчишка. — В твоём возрасте дети более открытые и не читают такие книги.       — Вы тоже необычны, — фраза вырывается против воли. Похоже, ещё не все ростки инакомыслия выкорчевали у меня из головы. Впрочем, резкий хлопок книгой об стол быстро напоминает, где я и кто я тут. Короткий взгляд в сторону прислушивающегося к нашему разговору библиотекаря, и я с неудовольствием понимаю, что отдых закончился. Уверена, что, спустя максимум десять минут, Хибари-сама будет в курсе моего непочтительного тона при разговоре с гостем. Чёрт! А у меня была надежда на то, что сегодняшний вечер я проведу спокойно. Правда, несмотря на понимание, я не собираюсь извиняться — я не сказала ничего плохого, просто высказала своё мнение… и это — самое страшное.       — Почему ты так решила? — мягкий и спокойный голос, но моё тело напряглось — я успела заметить жёсткий взгляд мальчишки на библиотекаря, после которого тот мгновенно потерял к нам интерес и перестал уничтожать меня взглядом. Пронесло? Вряд ли, просто моему собеседнику стало интересно, но выгораживать меня он не будет… никто не выгораживал.       — В Ваших глазах усмирен ураган, — прекрасно знаю, что нужно сказать что-нибудь банальное, к примеру, «Вы победили Хибари-сама», но не могу себя заставить. Последнее время я слишком много думаю, анализирую и смотрю, в итоге мне стало гораздо легче понимать людей. Правда, облегчения это не принесло, ведь приобретение всех этих навыков оплачено кровью, причём далеко не в переносном смысле.       — Внимательная, — голос ни на секунду не изменился, но взгляд стал немного жёстче, и, кажется, мои слова сказали ему гораздо больше, чем поняла даже я сама. Молча смотрю на мальчишку, ожидая дальнейшую реакцию, и не шевелюсь, привычно игнорируя боль в израненных коленях. Всё же я не он, и мне никто не подложил подушечек на стул, а показывать слабость меня отучили быстро… хватило одной показательной порки, после которой я спала на животе около трёх дней. Могла бы и больше, но никто не собирался давать мне поблажки и избавлять от тренировок, поэтому меня милостиво подлечили, почти до конца. — Скажи, как ты относишься к Китаю?       — Я там ни разу не была, — честный ответ, который я не собираюсь менять. В конце концов, неизвестно, где лучше: тут уже известное зло, а там — непонятно что. Не хочу менять шило на мыло, да и сидящий напротив мальчишка мне непонятен, и это плохо. Скорее бы пришёл Хибари-сама, он известное зло, а вот чего ждать от этого малыша, я не знаю, но чувствую, что он опасен, и победа над Хибари-сама тут ни при чём.       — А хотела бы? — всё та же доброжелательность, но она меня только настораживает — за это время слишком многое произошло, и так по-доброму ко мне обращались крайне редко, а заканчивалось это обычно сломанными костями и кровавой полосой за спиной. Мне страшно представить, что бы я чувствовала, если бы не эта странная притуплённость на эмоции и боль.       — Мне четыре года, и от моего желания ничего не зависит, — равнодушно замечаю я, мгновенно теряя интерес к разговору. Слишком уж напрягает меня такая доброжелательность — я привыкла, что никто и ничто не делается просто так, а в последнее время добавилось уточнение: для меня не делается.       — Хорошо, что ты это понимаешь, — этот ледяной голос я узнаю из тысячи — Хибари-сама, мой отец, который ни разу не обратился ко мне по имени, предпочитая просто тыкать или называть травоядным, не более. Впрочем, ко мне никто по имени не обращался, предпочитая называть малявкой или соплёй, только на уроках каллиграфии меня заставили выучить своё имя, поэтому я знаю, как оно пишется и звучит — Хибари Кёя. Жестоко? Возможно, но мне осталось только привыкнуть. — А сейчас ты идешь к наставникам, а то что-то распустили тебя в последнее время.       — Да, Хибари-сама, — осторожно спускаюсь со стула и, с трудом встав на дрожащие от болей в коленях ноги, кланяюсь этому человеку. Теперь стоит взять книгу и убрать её на положенное место, а после покинуть библиотеку. Жаль, я думала сегодня прочитать пару глав, а на деле не осилила и пяти страниц. Горький вздох привычно застревает в груди, а лицо остаётся равнодушным. Мне не надо смотреть на библиотекаря, я и так знаю, что это он мне так подсуропил. Впрочем, не важно, теперь главное — выдержать дополнительную тренировку, которую проведут по всем правилам и без скидки на мой возраст.       — Подожди, — меня останавливает мягкий голос гостя Хибари-сама. Появляется желание проигнорировать его слова, но тут же вспоминается то, как он одним взглядом поставил на место библиотекаря, да и Хибари-сама к нему относится излишне почтительно. Нельзя игнорировать подобное, поэтому я молча поворачиваюсь к нему и смотрю в его понимающие глаза. Появляется желание вцепиться ему в глотку — слишком больно видеть мягкость, в которую я уже не верю. Зато есть уверенность, что, если себя так кто-то ведет, значит, ему что-то от меня нужно. — Так ты хочешь поехать в Китай?       — Я не знаю языка, у меня нет денег, и я несовершеннолетняя, — спокойно констатирую я, ощущая какое-то странное веселье, ибо знаю, что при мальчишке Хибари-сама меня не тронет, ну, а после… после будет после. — Но я бы не отказалась его посетить.       — Интересный ответ, — лёгкая улыбка скользит по губам мальчика, в то время как Хибари-сама хмурится и смотрит на меня уничтожающим взглядом. Давлю в себе желание забиться в угол, слишком хорошо я помню этот взгляд, и что именно после него последовали те события, благодаря которым я вспомнила свою прошлую жизнь. Не хочу вновь чувствовать такую боль… но несмотря на страх, в груди зарождается злость, и я заставляю себя не опускать голову, хотя и смотреть без вызова, просто равнодушно, как меня и учили.       — Не думаю, что она подойдёт, Фонг, — негромко заметил Хибари-сама, и его голос даже смягчился. — Может, возьмёшь кого-нибудь из ребят? Они гораздо талантливее.       — Нет, отото, — спокойный ответ, который едва не пробил броню моего равнодушия. Не выглядел этот мальчишка старшим братом моего биологического отца! Максимум — младший! Впрочем, тут не поспоришь — семейная схожесть была налицо, но поведение абсолютно разное. Хотя не важно, возможно, это какие-то местные заморочки. — Она подойдёт.       — Хорошо, — недовольный взгляд в сторону, как я поняла, Фонга, возможно, по совместительству являющегося моим дядюшкой, а после он обращает взор в мою сторону. Лёд и брезгливость — привычная картина, и я уже давно не задаюсь вопросом, что послужило такому отношению ко мне. — Завтра ты поступаешь в распоряжение Фонга.       — Да, Хибари-сама, — спокойно киваю, решив, что поклон будет жирно этой сволочи, которая легко отдала свою, пусть и не любимую, но дочь, непонятно кому. Причём он явно считал себя ещё и благодетелем.       Вижу холодную ярость, что мелькнула в глазах Хибари-сама, но упрямо поджимаю губы и иду убирать книжку, чтобы после отправиться на тренировку, которая, возможно, станет для меня последней в этом доме. Правда, радости или облегчения я не ощущаю — как бы не стало всё куда хуже. Нет, этот Фонг ни разу не бросил в мою сторону угрожающий взгляд или что-то вроде этого, но от этого было ещё страшнее. Он напоминал мне усмирённый ураган, только вот если что-то пойдёт не так, я вряд ли попаду в Око Бури. Впрочем, мне чётко показали, что моё мнение их интересует слабо, значит, моя цель не изменилась: нужно сцепить зубы и продолжить сражаться, если я хочу жить.       Продолжение следует…