Блестящие снаружи и разбитые внутри. Лорел Лэнс/Элайджа Майклсон
19 мая 2016 г. в 16:09
Его тягучее и ровное «мисс Лэнс» заставляет внутри девушки что-то невесомо и возбуждённо трепетать — Элайджа Майклсон не впервые так действует на представительниц прекрасного пола, но каждая из многих мнит себя единственной. Это почти правда — это может подтвердить Клаус, который столетия наблюдал, как брат оказывался в ловушке новых отношений, будто в первый раз.
Для бессмертного вампира каждая была особенной, каждая была незаменимой и каждая была трогательно-любимой. Для Элайджи каждая должна была стать последней, с которой он проведёт всю жизнь, но сладкое «мисс Лэнс» перемежается с осознанием, что помощник прокурора не вечна.
Элайджа ослепителен в своём строгом и дорогом костюме, а Лорел не может отделаться от мысли, что сдержанность и предупредительность в поведении не может не привлекать.
— Мистер Майклсон, мне передали, что вы хотите меня видеть.
Лорел — натянутая до предела струна, женственная и тонкая, с виду хрупкая и уязвимая, обманчиво нежная с ниспадающими на плечи каштановыми локонами. Элайджа — холодная скала с чувствами, погребёнными под толщей снега и льда, выдержанно почтительный и открытый для переговоров, с виду мягкий и уступчивый.
— Нам нужно обсудить заключение под стражу моего брата, Кола Майклсона. И, говоря «обсуждение», я подразумеваю, что вы отпустите его немедленно.
— Этот разговор окончен.
— Поверьте, мой брат не делает ничего просто так. Кровавая баня в вашей тюрьме начнётся раньше, чем вы успеете сказать «помощник прокурора».
Лорел кажется, что она слышит грохот, с которым сталкиваются их ледяные взгляды — осколки летят на идеальный каменный пол, похрустывают под её тонкими каблуками. Элайдже кажется, что он видит вспышку, в которой сливаются их запрятанные в глубины сознания чувства, под потолком разрывается фейерверк их упрямых убеждений.
Наверное, так и выглядит встреча двух людей, блестящих снаружи и разбитых внутри.
Лорел никогда не признает, что Элайджа был прав, когда подпишет приказ об освобождении самодовольно ухмыляющегося младшего Майклсона — его некогда белоснежная рубашка украшена подтёками крови, смесь двух насильников и одного убийцы. Кол буквально выпил их порочные души, и у мисс Лэнс только один вопрос — каким оружием можно уничтожить этого монстра, чей брат уверенно и крепко хватает девушку за локоть и шепчет:
— Что бы вы ни задумали, мисс Лэнс, уверяю вас — оно того не стоит.
— Если вы считаете, что не стоит избавить человечество от этого монстра, тогда вы не знаете своего брата.
— Я знаю его лучше вашего, — спокойно отзывается Элайджа, глядя на плотно сжатые губы, упрямо вздёрнутый подбородок, — именно поэтому уверен, что вы погибнете раньше, чем сможете подобраться к нему достаточно близко.
— Прекратите, мистер Майклсон, или я подумаю, что вы беспокоетесь обо мне.
Лорел думает, что она особенная, хоть это и несвойственно для неё новой, пережившей предательство Оливера Куина, сумевшей его простить благородно и тепло. Лорел не бежит сломя голову навстречу, когда видит профиль Элайджи на другой стороне улицы, она поднимает голову и кивает ему, отвечая полу-улыбкой на почтительный полупоклон.
Кол отправлен на долгосрочный сон в гробу рукой самого благородного из Майклсонов, и Лорел кажется, что это знак — возможно, Элайджа не начал игру с её чувствами, когда позвал на свидание две недели назад. Лорел не уверена, но подозревает, что у Майклсона всё время мира, а Элайджа точно знает, что у Лэнс этого времени просто нет.
Лорел особенная просто потому, что однажды ответит твёрдым «нет» на предложение стать единственной и любимой в вечности. Лорел достаточно влюблена, чтобы улыбаться куда-то в ворот его пиджака, но не достаточно ослеплена любовью, чтобы превратиться в монстра.
Наверное, именно так расстаются люди, блестящие снаружи и разбитые внутри, расходятся в истории, сделав друг друга чуточку лучше и сохранив память о любви каждый на свой век.
Элайджа проклинает себя за то, что его век намного длиннее жизни мисс Лэнс.
Лорел говорит, что всё в порядке, и впервые благодарит свою смертность за то, что эта боль не продлится сотни лет.