Про ревность

Им обоим хватает нескольких неловких, торопливых движений, а потом все заканчивается. Арно нехотя отодвигается в сторону и, чуть помедлив, вытирает испачканную ладонь о край сбившейся простыни. Тяжелое дыхание, разворошенная постель – слишком узкая для двоих, слишком древняя, скрипучая и неопрятная, как и многое другое в Лаик. Изрезанная вмятинами подушка валяется на полу и смотрится тощим серым пятном на темных камнях. Валентин с невозмутимым видом поправляет рубашку, тянет вниз задравшуюся тонкую ткань и неожиданно поднимается. - Что случилось? – говорить приходится едва различимым шепотом, и Арно, неуверенный в том, что его услышали, уже собирается повторить свой вопрос, когда Валентин тянет его за собой. Ледяной пол под ногами, покрытый тусклым ночным светом, словно инеем, несмотря на то, что за окном разливается весна, оседая на мокрых ветках каплями тумана. Влажный холод, исходящий от стен. Неровные, причудливые тени. Валентин вместо ответа молча кладет ладонь ему на плечо, слегка сжимает и, кажется, даже улыбается – в полутьме не разобрать. Понятно. Арно усмехается и думает о том, что сегодняшнее занятие танцами прошло совсем не зря. Шаг. Наступить на мерцающую серебристую полосу, пока она не подернулась надоевшей болотной прозеленью. Другой. Чужое тепло через ткань рубашки, уверенно удерживающие руки, ровное, размеренное дыхание. Третий. Протяжный скрип двери, заставляющий резко обернуться. Просто сквозняк, и Арно смеется, прижимаясь к Валентину теснее, ближе, полностью, пусть такому их и не учили на занятии. *** Тело болит, не слушается, и Валентин с трудом приподнимается на локте и садится на продавленной кровати. Багерлее. Его мать и отец мертвы, а он сам, скорее всего, следующий. Стена, почти такая же темная и стылая, как когда-то давно в Лаик. Только за стеной больше не весна, а осень, облетающая во внутренний двор ржавыми листьями. И комната такая же узкая и тесная. Если прикрыть глаза, то можно представить, что снова вернулся туда, и даже почти ощутить прохладный металл отмычек под пальцами. Шаг. Боль разливается по коже, мешает, не дает двигаться. Другой. Ладонь на плече, сползшая рубашка, отросшие светлые волосы, приглушенный смех, нарочито недовольное: - И почему я снова дама. Третий. Протяжный скрип двери, заставляющий резко обернуться. Вот, похоже, и все. Нужно, наверно, почувствовать хотя бы что-то – страх, отчаяние, сожаление – но Валентин никак не может заставить себя вернуться в настоящее из той комнаты в Лаик за сотни хорн и мгновений отсюда.