Собака по кличке Карамелька

      Лежать на мокрых, мало окатанных обломках камней было неприятно: их не слишком ровные грани впивались в рёбра и не давали полностью уйти во тьму. Не давал этого сделать и хриплый, судорожный кашель лежащего не так далеко детёныша, который, по-видимому, всё ещё пытался избавиться от лишней, обжигающей гортань горечью жидкости в лёгких.       Дождь, вот уже несколько бесконечно долгих часов бьющий нас тяжёлыми каплями, постепенно сходил на нет, однако ветер и не думал униматься, отнимая своими порывами последние крохи так необходимого сейчас тепла и щедро делясь холодными морскими брызгами. Нужно было вставать. Вставать и двигаться дальше, вглубь острова, чтобы найти хоть какое-то укрытие, но с этим могли возникнуть проблемы: во вспышках молний видно откровенно плохо, однако даже так, приближаясь к острову, я вполне успела разглядеть, что метрах в ста справа берег вздымается высоченным скальным утёсом, а слева весьма широкий и, как оказалось, каменистый пляж тянется далеко и тоже не обещает ничего хоть сколько-нибудь подходящего. Единственным вариантом оставался вроде бы не слишком крутой и почти полностью заросший травами склон, но одолеть его в нашем состоянии все равно будет весьма нелёгкой задачей.       Я прикрыла глаза, собираясь с духом, чтобы встать, и слушая сипы мальчишки. Десяток минут — слишком мало для того, чтобы полностью прийти в себя, и в то же время слишком много для того, кто и так не был особенно здоров. Перевернувшись на живот, тряхнула головой, прогоняя охватившую её тяжёлую одурь, и почувствовала, как под действием вновь ненадолго натянувшейся верёвки стало саднить повреждённые десна и губы: мачта всё ещё была с нами, а челюсть моя занемела настолько, что даже наличие чужеродного предмета в пасти практически не ощущалось.       Тоже проблема, пусть и не слишком серьёзная на первый взгляд. Разрезать не такой уж и толстый, но всё же успевший несколько разбухнуть трос даже хорошим ножом будет непросто, а развязать узел — вообще почти невозможно. По крайней мере, не дрожащими от усталости руками и так весьма вымотанного детёныша. Хорошо, хоть со своим клинком он никогда не расстаётся.       Я с тоской посмотрела в сторону всё ещё сбивающегося на кашель мальчишки, в полутьме различая только его силуэт, и, дождавшись, когда очередной приступ стих, осторожно потянула за своеобразную привязь. Хотелось надеяться, что этого будет достаточно, он поймёт и сумеет избавиться от уже никому не нужной страховки, и волчонок не подвёл: немного приподнявшись на локте, согласно мотнул головой и, пусть и не сразу, но смог высвободить из крепления нож.       Перепилить верёвку удалось пару минут спустя. Разжать собственные челюсти и вытолкнуть её из пасти — лишь немногим позже, а вот подняться было уже сложнее, как и помочь встать весьма не устойчивой, вцепившейся в шерсть ледяными пальцами фигуре.       Двинулись вперёд медленно, едва ли не на ощупь, замирая каждые несколько шагов. В весьма плотной, окружающей нас мгле запросто можно было поскользнуться и угодить ногой или лапой в щель между камнями, с большой долей вероятности вообще лишившись возможности куда-то идти, однако и терять время, дожидаясь рассвета, тоже было нельзя. Я была совершенно не уверена, возможно ли в этом полусредневековом мире вылечить воспаление лёгких, которое мрачной перспективой маячило на горизонте. То как напряжённо и прерывисто дышал детёныш, мне абсолютно не нравилось.       Добрались до склона, наверное, минут через двадцать; держался при этом мой подопечный неплохо, но пройденный путь изрядно утомил нас обоих, так что, достигнув границы трав, остановились уже надолго, усмиряя пульс и рассматривая следующую преграду. Небо слегка расчистилось, ощутимо посветлело на востоке, и этого вполне хватало для первичной оценки пути, только выводы были неприятными.       — Сможем… забраться? — спросил меня он с явным сомнением.       По мокрой и вязкой земле, а потом по весьма скользкой и не менее влажной растительности? Ты меня недооцениваешь… Сдохну, но смогу. И тебя затащу, детеныш, если потребуется. Тут уклон-то всего градусов сорок-пятьдесят, справимся.       На мой молчаливый кивок волчонок слабо улыбнулся. Вернее, это ощущалось как улыбка на фоне сильной усталости. Холодная ладонь легко огладила часть головы и ухо, снова сомкнувшись на холке, и мы шагнули вперёд по пока ещё богатой голышами, липкой почве. Я впивалась когтями в землю и поддерживала своего новоявленного хозяина, старательно не думая о том, что восприятие не улавливает впереди вообще никого крупнее немногочисленных грызунов, а нюх не чует дыма или хоть чего-либо ещё, напоминающего о присутствии людей. Ветер дул с моря, позволяя лелеять надежду на лучшее.       Шаг. Шаг… Ещё один, и снова. Давай… Держись… Осталось совсем немного…       Уже почти на вершине нас едва не опрокинуло на землю ветром, заставив скатиться вниз, но мы всё же забрались. Преодолели. Чтобы увидеть под всё более светлеющей высью неровное, гористое плато, почти полностью покрытое травой и немногочисленными чахлыми кустарниками у попадающихся кое-где скальных выступов и обнажений. Следов пребывания людей не было, отчего сердце предательски сжалось, а мальчишка, улыбаясь, опустился на землю, пугая меня своей пустотой и теряя сознание.       Добрались…       Я зависла над телом ребёнка, чувствуя нарастающее отчаянье, села и завыла в голос, не в силах преодолеть нахлынувшие инстинкты, выплескивая в этом звуке все охватившие меня эмоции, срываясь на лай и вновь вытягивая долгие ноты. Меня трясло, я почти уже ничего не соображала, когда услышала ответный вой, далёкий и изрядно ослабленный ветром. Вой не волка, но сородича, который обещал помощь, нужно было только дождаться. Всего лишь дождаться и поверить ему. Довериться…       Собаки не плачут так, как люди, но как же мне сейчас этого хотелось.       Снова сорвавшись на полувизгливый лай и поскуливание, легла на траву и свернулась в кольцо; кое-как подтянула поближе мальчишку за всё ещё мокрую накидку, которую он так и не догадался снять. Вряд ли моего тепла хватит на нас двоих, но, по крайней мере, от ветра он будет защищён. Стянула с головы мокрую шапку и осторожно лизнула в щеку. До ужаса не хватало рук с ловкими пальцами, которые могли бы избавить его от холодной одежды, которые могли бы обнять и пригладить влажные непослушные вихры, могли прижать его ещё ближе.       Только продержись, волчонок. Пожалуйста… Не оставляй меня одну…       И вновь ожидание: долгое, непозволительно долгое и напряжённое. Прерываемое только кашлем бессознательного детёныша, его сиплым дыханием и моим уже не слишком частым лаем. Горло болело и першило, но я всё равно время от времени подавала голос, помогая сородичу нас обнаружить, прийти как можно скорее, спасти моего новоявленного хозяина.       Другого не будет. Никогда больше.       Они прибыли только несколько часов спустя, когда солнце полностью выползло из-за края мира, делясь по-настоящему живительным теплом. Двое. Уже явно немолодой и потрёпанный жизнью пёс и его хозяин — высокий широкоплечий мужчина, с немного острым подбородком и хмурым взглядом. Из-под чёрной банданы ниже линии скул спадали то ли седые, то ли от природы серебристые, прямые волосы. Серо-зелёные глаза на весьма смуглом лице смотрели внимательно и твёрдо, а их обладатель явно ждал, когда же я встану и позволю помочь. Вот только подпускать чужого, да еще и превосходящего в силе к детёнышу не хотелось. Сложно было доверять людям после всего произошедшего, но и оставить всё как есть было нельзя.       Сцепив зубы, неловко поднялась, отступила назад, опуская к голове уши и поджимая коротковатый хвост. Тот, что так живо сейчас напоминал мне пирата, приблизился, легко подхватил моего подопечного на руки и практически сразу быстро зашагал куда-то вдоль берега, вынуждая следовать за собой. Даже после отдыха это было трудно, отчего я получила множество ехидных взглядов от рысящего рядом пса, который явно не испытывал никаких сложностей с поддержанием взятого темпа.       «Верный», — коротко гавкнув, представился он.       «Псина», — выдохнула я, старательно спеша следом и удерживая в пасти забытую пятнистую шапку.       Кличка моя старого кобеля изрядно развеселила, но обижаться на него было глупо и некогда. Другого имени мне так и не дали, да и первого настоящего хозяина я вполне могла потерять. Сердце всё ещё сдавливало, и все мысли замкнулись на идущем впереди.       Выживи… Пожалуйста… Ты мне нужен.       Примерно полчаса спустя мы достигли какой-то лачуги, притулившейся у одной из скал: старой, покосившейся, покрытой зелёноватым налётом с одного из боков, но с целой крышей и с избытком способной вместить в себя нас всех. Пол её оказался земляным, оконные стёкла — грязными, зато там был очаг и три широких деревянных лавки, которые можно было использовать в качестве постели. В углу обнаружилось даже что-то наподобие старой метлы, а у печки — какие-то странно пахнущие брикеты, три из которых использовал для растопки незнакомец, предварительно сгрузив свою ношу на лавку и повесив на металлический крюк прямо над будущим огнём котелок. Вода была пожертвована из весьма вместительной поясной фляги.       Освободив заплечную скатку от содержимого, мужчина превратил её в большое одеяло, затем, избавил мальчишку от всей одежды и спеленал его в подобие кокона. О том, что резко разогревать получившего сильное переохлаждение нельзя, незнакомец явно знал не понаслышке, что, однако, совершенно не мешало мне внимательно следить за каждым его действием напряжённым взглядом. Двигался он мягко, безукоризненно точно контролируя своё тело, словно настоящий воин. С таким противником сталкиваться мне ещё не приходилось, и вряд ли я что-то смогла бы ему противопоставить в иной ситуации. На это намекало и бережно прислонённое к стене древковое оружие с вытянутыми мечевидным лезвиями на обеих вершинах.       Воин или пират…       Я легла на землю, давая покой измученному телу. Рядом сел растрёпанный пёс, сильно напоминающий мне немецкую овчарку и так вовремя услышавший мой отчаянный вой.       «Не переживай, Корвин справится. Корвин знает, что делает. У него уже был подобный опыт», — попытался подбодрить меня он.       Мысле-образы пса были до странного чёткими, больше похожими на настоящую речь, приправленную красками и эмоциями, чем на аналогичную в исполнении моей родительницы; так что, несмотря на усталость и переживания, я всё же нашла в себе силы выразить удивление. Он на это лишь оскалился и махнул хвостом.       «Богатая практика. Сама поймёшь чуть позже, щеночек».       Щеночек*…       Я слабо улыбнулась этому светлому образу. Пёс, которому я почти не уступала размерами, верно определил мой возраст по запаху и, похоже, решил взять надо мной шефство. Спорить с уже немолодым сородичем тоже было совершенно бессмысленно, и я вновь прикипела взглядом к зашедшемуся в кашле волчонку. Не выдержав, подошла ближе, почти утыкаясь носом в его бледное лицо.       — Выкарабкается, — тихо сказал сидевший тут же мужчина, посмотрев мне в глаза. — Обязательно выкарабкается…       Вода закипела, и он поднялся, чтобы бросить в бурлящую жидкость какие-то травы. Запах их был горьким, со странным сладковатым привкусом на корне языка и совершенно незнакомым. Котелок был снят с огня и оставлен завариваться на столе. Что было дальше — не знаю, потому что, ненадолго опустившись на землю и прикрыв глаза, я уже не почувствовала, как провалилась в сон. _______________________________________ * Собаки крупных пород становятся действительно взрослыми лишь по достижении возраста в 2,5-3 года; а наша героиня ещё только полуторагодовалый щенок, пусть и весьма нескромных размеров.