Грустный Клоун

Прошло три недели, и шансы на мир с Эшли становились все призрачнее. Я хотел поймать ее после уроков, но она всегда ускользала. Я пытался подойти к ней, но куда бы она ни пошла, за ней всюду тенью следовал Шванштайгер. Их уже дано стали считать парой, хотя они не вели себя подобно Дорис и Алексу. Я предпочитал надеяться, что слухи сильно преувеличены. Сам не знаю почему. Мне хотелось добраться до Шванштайгера и пригрозить ему. У меня в груди горел пожар. Совесть это или что-то другое - я не знал. По вечерам я засыпал, чувствуя, что что-то не так. В первые дни я не понимал, в чем дело. Потом стало понятно, что дело в тишине. Как бы широко я не открывал окна до меня не доносилось ни звука, ставшего привычным, финского рока. Я просиживал вечера и ночи у окна. Однажды я даже встретил рассвет на подоконнике. Но Эшли, похоже, решила меня игнорировать. И я ее не виню. Поначалу я пытался жить с этой давящей на уши тишиной. Но не смог. Я будто лишился позвоночника, который поддерживал меня, никогда не оставляя, которого я не замечал, пока он меня не оставил. И тогда я взял, и закачал себе три альбома HIM. Сначала я прослушал один, потом второй, потом третий... И закачал еще один. Я слушал их постоянно: дома, в школе, на улице. И понимал Эшли все больше и больше. Прошло еще два месяца. Жизнь и не думала налаживаться, но и хуже она пока не становилась. Сейчас меня занимала другая проблема. Приближалось Рождество. Праздник, когда люди ходят по улицам счастливые, когда все улыбаются и ждут чуда, когда волшебство распростроняется по воздуху. Именно это значит Рождество для всех. Но только не для меня, ведь именно перед этим сочельником будет десятая годовщина смерти моей мамы. Поэтому я принципиально не принимаю участия во всеобщем веселье. Утро двадцать четвертого декабря началось с легкого снегопада. Белые хлопья кружились и опускались на землю, создавая праздничное настроение. Домики, чьи красные черепичные крыши были слегка припорошены снегом, выглядели как пряничные в сахарной пудре. Аж противно! Я поплотнее замотался в шарф и вышел. Снежинки противно липли к лицу и ресницам. Хорошо хоть завтра начинаются каникулы. А мне осталось пережить сокращенный день и рождественский бал. Ужас! Четыре урока пронеслись почти незаметно. Почти все время я пялился на волосы Дорис, которая сегодня решила сесть передо мной. В конце дня на ланче я автоматически посмотрел на противоположный конец столовой. Все за тем же столом сидели Эшли и Шванштайгер. На рыжей был красный свитер с северными оленями. Марк, видимо, только что вернувшийся с улицы, с раскрасневшимся лицом, что-то ей рассказывал, выразительно жестикулируя. Эшли от души хохотала и утирала выступившие слезы. Тем временем, Марк закончил свою историю, а Эшли продолжала хохотать. Шванштайгер посмотрел на нее... с невообразимой нежностью. Если у кого-то еще и оставаются сомнения в их отношениях, то они развеются при одном только взгляде на них. Наверняка, на сегодняшний бал они придут вместе. Отец отпустил меня аж до одиннадцати вечера. Все это для того, чтобы во время бала, утонув во всеобщем веселье, я забыл о годовщине смерти мамы. И чтобы он мог провести вечер с Клариссой. Естественно, я собирался обломать им всю малину и вернуться пораньше. Собирался... На бал я шел с твердым знанием, что меня встретит стайка хихикающих и хлопающих глазами девочек. Я ведь никого не позвал. Так и случилось. Разодетые в пух и перья девчонки чуть ли не вешались мне на шею. Я вежливо их отшил, одарил каждую ослепительной улыбкой и прошел дальше. В "банкетном зале", который оборудовали из огромного танц-класса, стоял полумрак. Все были одеты элегантно и утонченно. Я высматривал в толпе двух человек: Дорис и Эшли. Было интересно, с кем и в чем они. Хотя первое, вроде, и так понятно... Первой я увидел Дорис. Она была восхитительна! Короткое нежно-розовое платье повторяло изгиб ее бедер, открывало стройные ноги. Темные волосы спадали на плечи аккуратными локонами. На ее всегда прекрасном лице играла счастливая улыбка. - Фил, как дела? - спросила она. - Мы целых две недели почти не говорили. Ты так увлекся музыкой! - У меня все замечательно! - ответил я. - Сама как? - Так же. Кого ты позвал? - Я один. - Понятно. - Улыбнулась Дорис ласково и одновременно печально. - Ну, пока, я пойду искать Алекса. Она чмокнула меня в щеку и убежала. Я же продолжил стоять на месте и улыбаться. Из ступора меня вывела мелькнувшая рядом белобрысая голова. Шванштайгер! Я пошел за ним, надеясь, что он выведет меня к Эшли. Так и случилось. Когда Марк подошел к ней, я очень удивился. Эшли была одета в золотистое струящееся платье, которое сделало ее фигуру элегантней и женственней. Ее волосы были собраны в высокий хвост и открывали тонкую изящную шею. Эшли выглядела прекрасно, может даже лучше Дорис. Весь вечер я болтался рядом с ними, и Шванштайгер ни на шаг не отходил от девушки. Я медленно, но верно выходил из себя. В конце концов я не выдержал и направился к ди-джею. - Ник, у меня просьба, - сказал я черноволосому парню в наушниках. - Ты помнишь мое имя? - недоверчиво спросил он. - Конечно! Мы же вместе сидели за одной партой два года назад! - Ты помнишь! - расплылся он в улыбке. - Да, помню! - Я начал раздражаться. - Мне нужна твоя помощь! - Какая? - Поставь, пожалуйста, следующей "Close to the flame". - А зачем? - Просто поставь! - Хорошо-хорошо! Поставлю! - Спасибо, Ник! - крикнул я, убегая. - Не за что, - послышалось в ответ. Я вернулся к Эшли и радостно отметил, что Шванштайгер куда-то отошел. Рыжая стояла одна. Буквально через несколько секунд послышались первые гитарные аккорды очень красивой песни. Я направился к Эшли, которая тоже узнала мотив. - Привет, - улыбнулся я. - Эм... привет, - холодно оглядела меня Эшли. - Может потанцуем? - спросил я и протянул ей руку. Она сомневалась. Я прямо видел, как в ее голове работают шестеренки. В конце концов она подала мне руку, и я вывел ее на танцпол. Песня была не очень длинная, а сказать нужно многое. - Ты меня ненавидишь? - спросил я. Эшли была ниже меня, и я смотрел на нее сверху вниз. Она повернула голову куда-то в сторону, будто игнорируя. - Эшли, - я мягко поизнес ее имя. Ее губы дрогнули, но не сложились в улыбку. Я на верном пути. - Я думаю, тебе стоит знать, что на следующий день я хотел извиниться, но ты меня заблокировала. Мне было бы очень стыдо, даже если бы ты не оказалась права. А ты, конечно же, права. Потом извиниться перед тобой не представлялось возможным из-за Шванштайгера, который почти не выпускает тебя из поля зрения. Оборона Эшли почти пала. Остался последний удар. - Ты имеешь право меня ненавидеть, - закончил я. Она резко вскинула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Ее собственные блестели. - Я тебя не ненавижу. Я не умею ненавидеть. - Рад слышать, - улыбнулся я. - Я прощен? - Да, прощен, - улыбнулась она. - Ты специально выбрал эту песню? - Конечно. Мы кружились, молча. Зеленые глаза Эшли будто светились, она широко улыбалась. Мы были так близко, что я чувствовал ее черезчур быстрый пульс. Видимо, она рада миру не меньше меня. Когда песня кончилась, она приподнялась на цыпочки и прошептала мне на ухо: - Пойдем, выйдем. - И потащила меня к выходу. Она ведь не поняла мое поведение, как намек на что-то романтичное? Если это так, то победа была мнимая. Но, к счастью, она хотела поговорить о другом. - Ты сегодня очень грустный. - Не спросила, просто констатировала факт. - Может. - Не может, а точно. Объяснишь, почему? - Эшли, а почему тебя так волнует мой душевный покой? - Ты вроде претендовал на звание моего друга? Или я неправильно поняла приглашение на танец? - Правильно. - Тогда привыкай, что ты кого-то волнуешь. Объясни, почему ты сегодня в таком плохом настроении. - Сегодня годовщина смерти моей мамы, - нехотя признался я, опустился прямо на пол и закрыл лицо руками. Я так больше не могу! Я почувствовал, как кто-то садится со мной и приобнимает меня за плечи. Теперь Эшли рядом. - Мне жаль, - прошептала она. - Она, наверно, была очень хорошей. - Была, - сказал я с горечью. - Рассказать, как она умерла? - Если можешь. - Она возвращалась домой с покупками. С огромными пакетами. Уже темно было, и на нее напал какой-то ублюдок, решил ограбить. Ударил ее несколько раз ножом в живот. Естественно, рождественские покупки были ему не нужны, он искал деньги. И нашел: в сумочке у мамы лежали оставшиеся семь долларов. Представляешь, моя мама погибла из-за гребанных семи баксов?! - Мне жаль. Его ведь нашли? - Не нашли, - я с трудом удерживался от слез. - Мне очень жаль, - прошептала Эшли и сжала мою руку. Мы просидели так около часа. Внезапно меня посетила мысль, и мои губы задали вопрос раньше, чем я его обдумал. - А тебя Шванштайгер не будет искать? - Не будет. Мы с ним не вместе пришли. - Не вместе? - Я впал в ступор. Разве они не... - То, что мы встречаемся - всего лишь слух. Не знаю, как ему, а мне нравится другой человек. - И кто же? - Позволь, это останется моей тайной, - улыбнулась она. - Конечно. - Ты не хочешь пойти домой? - робко спросила она. - Меня здесь ничто не держит, - улыбнулся я в ответ. Мы быстро собрались и ушли. Мы говорили обо всем: о книгах, о кино, об искусстве. Она пообещала всегда открывать окно и включать музыку, даже если будет мерзнуть. - Смотри, какие красивые звезды! - воскликнула она, когда мы подошли к нашим домам. Я посмотрел на небо, больше похожее на россыпь алмазов. Она права. - Ну, пока, - сказала она и чмокнула меня в щеку. - И счастливого Рождества, несмотря ни на что. - Счастливого Рождества, - крикнул я ей вслед.